Онлайн чтение книги Герой должен быть один
Стасим I

[15]Песня, исполняемая хором между эписодиями в античной трагедии. Досл. «стоячая песнь».

Тьма.

Вязкая, плотная тьма с мерцающими отсветами где-то там, на самом краю, в удушливой сырости здешнего воздуха – приторного-теплого и в то же время вызывающего озноб.

Багровые сполохи.

Гул.

Ровный шелест волн Стикса.

Дыхание глубин.

Где-то падают капли воды.

Все.

И всегда было так. Только так.

* * *

– Мы пришли, Сестра. Ты можешь говорить.

– Спасибо за разрешение, Старший, – в женском голосе сквозит явная издевка. Так иногда блестит бронза кинжала в складках воздушного пеплоса.

В ответ – молчание. Падение капель. Ровный шум Реки.

– В Семье – разлад, Старший.

– Знаю.

– И знаешь, кто виноват?

– Знаю. Каждый винит другого.

– Это суесловие, Старший. Ты не хуже меня понимаешь, что во всем виновен Младший.

– Твой Супруг, Сестра. И мой брат. Кстати, и твой тоже.

– Да, мой Супруг. Мой Супруг – но он виноват! Он и его сын от смертной, который родится сегодня!

– В чем же может быть виновен еще не рожденный ребенок?

– Во многом! В наших раздорах! Мой Супруг и раньше был не в ладах со Средним – теперь же они просто видеть друг друга не могут! А я не люблю, когда в Семье возникают серьезные ссоры… Ты знаешь, к чему это может привести?

– Знаю, Гера.

– Я пыталась примирить их…

В ответ – саркастический смешок.

– Я пыталась примирить их – и едва сама не попала в немилость!

– Неудивительно. Таков жребий миротворцев – особенно женщин.

– Не смейся, Аид! И не думай, что в случае чего тебе удастся отсидеться здесь!

– Я так не думаю.

– И правильно! Потому что это еще не все. Племянничек наш…

– Который? У нас с тобой их несчитано-немерено.

– Не притворяйся! Тот, который – что ни ночь! – у тебя обретается! Душеводитель твой!

– Лукавый, что ли? Гермий?

– Он, Майино отродье… Пустышка! Ворюга несчастный! Ухитрился разгневать не только Среднего, но и моего Арея. Сам знаешь, Арею только повод дай… я уж говорю ему: «Сынок, не связывайся ты с Пустышкой!» – а он вне себя. Поймаю Лукавого, говорит, и…

– Пусть сперва поймает.

– А если все-таки? Лукавый у тебя в любимчиках – вот и скажи ему, чтоб не совал свой длинный нос куда не надо! Арей ведь шутить не любит. Вернее, не умеет.

– Зато Лукавый умеет. Стащил у меня мой шлем – и поминай как звали.

– Какой это шлем? Тот самый, что ли? Который тебе Киклопы ковали?!

– Тот самый.

– Этого только не хватало! И так в Семье невесть что творится! Ты отмалчиваешься, Младший со Средним друг на друга рычат, Арей в драку лезет, Гермий совсем от рук отбился – и все из-за еще не рожденного ребенка! Тоже мне – Мусорщик-Одиночка, равный богам… А что будет, когда он родится?!

– А по-моему, Сестра, ты просто ревнуешь. Как обычно. Как сто раз до того. Ревнуешь к смертной женщине, которую Младший в очередной раз предпочел тебе. И – опять же, как обычно – собираешься выместить злость на ней и ее сыне. То ты бедную Ио гоняешь по всему свету, то Эгину мучишь, теперь вот Алкмена… Пора бы успокоиться, Сестра.

– Я? Я – ревную к смертной?! Пройдет лишь миг – для нас – и тело ее станет прахом, а тень попадет к тебе. Для меня она – уже прах! Как я могу ревновать к праху? Меня беспокоят в первую очередь разногласия в Семье, потом, мне не нравится сама идея Мусорщика-Одиночки… И наконец – мой Супруг собирается сына этой… этой женщины в конце его жизни возвести на Олимп, сделав равным нам! Ты представляешь, Аид?! Я ночь не спала, когда Зевс заявил об этом!

– Это невозможно, Сестра. Или он изначально равен нам – и тогда намерения Младшего не имеют смысла; или он не равен нам – и не будет равным, что бы ни думал Младший по этому поводу!

– Значит, Старший, ты с нами?

– Я? Неужели Средний не рассказал тебе о нашем с ним разговоре?

– Средний сказал, что ты с нами.

– Значит, он соврал. Я сказал, что я сам по себе. И пока не вмешиваюсь. Пока.

– Вот и не вмешивайся! Во всяком случае, царствовать над всеми Персеидами этот Мусорщик-Одиночка не будет – об этом я уже позаботилась!

Та, которую называли Сестрой, неожиданно умолкла. Когда она заговорила снова, в голосе ее уже не было ни злобы, ни ярости, ни даже властности – была усталость и просьба, почти мольба.

– Ты знаешь, Старший, мой Супруг в последнее время очень изменился. Вот уже девять месяцев он не делит ложе ни с кем. Женщины перестали интересовать его – и это пугает меня. Он стал раздражителен, порой мрачен и еще более вспыльчив, чем прежде. Я не знаю причин – и боюсь узнать их. Так что прошу тебя, Старший, – оставайся в стороне, как и обещал. И еще прошу тебя – угомони Лукавого.

– Хорошо, Сестра. Угомоню… если найду.

– Ну, мне пора…

– Да, иди. У каждого из нас – свой путь. Тебе – идти, мне – оставаться… Только смотри не оступись.

– Ой!

– Ну вот, я же предупреждал! Это так просто – оступиться, особенно если дорога плохо видна…

* * *

…Когда легкие шаги и шорох осыпающихся камешков затихли в отдалении, а багровый мрак заметно поредел, тот, кого называли Старшим, повернулся и безошибочно ткнул пальцем в одну из ниш на бугристом теле утеса.

– Лукавый?

Ответа не последовало.

– Ты что, решил от меня спрятаться? Снимай шлем и лети сюда. А то Кербера кликну, пусть погоняет тебя, дурака…

В нише что-то шевельнулось – и в сумраке слабо проступило лицо, а затем – чуть светящиеся очертания стройной фигуры Лукавого (проявившейся несколько позже лица) и некий громоздкий предмет в его правой руке.

По-видимому, это и был пресловутый шлем.

– Великоват он мне, дядя, – пожаловался Лукавый. – Все время на нос сползает.

– А ты б не хватал без спроса – глядишь, и не сползал бы. Ладно, шлем пока оставь у себя. Тебе он нужнее – попадешься Арею в лапы, он с тебя три шкуры спустит.

Лукавый презрительно хмыкнул.

– Спасибо, дядя, – чуть погодя добавил он.

– Пожалуйста. Все слышал?

– Ни единого слова. И вообще, я только что пришел.

– И что думаешь?

– Думаю? Я? Ну ты шутник, дядя…

– А чего не думаешь?

– О мачехе, что ли? Ревнует. Но и беспокоится. Только не о том, о чем надо. Я меж людей толкусь чаще вас всех – потому и замечаю то, чего вы не видите.

– Что именно?

– Человеческие жертвоприношения. Снова. Там, где их приносили раньше, – их приносят чаще. Там, где о них стали забывать, – вспомнили опять. И даже там, где их не было никогда… А ведь ты знаешь, дядя, кому они идут, даже если их приносят нам с тобой, – Лукавый ткнул пальцем себе под ноги.

– Знаю. Даже если их приносят нам с тобой, даже если их приносят Громовержцу – они идут вниз. В Тартар. И кормят Павших.

– Вот именно. Так что прикрикни на Кербера, дядя, – сторожит плохо, все блох гоняет! И Харону скажи – пусть челн лучше проверяет… проглядит тень-беглянку!

– Ты пугаешь меня, Гермий. А я не из пугливых… но из осторожных. И очень надеюсь на ребенка, который должен родиться сегодня. Если Младший не ошибся…

– Папа не слишком умен. Но при этом он редко ошибается.

– Допустим. А ты все равно приглядывай за отцом – на Афину я не очень-то рассчитываю. Сам говоришь – не слишком, мол, умен…

– Пригляжу, дядя.

– Только смотри – не попадайся.

– Я? – расхохотался Лукавый. – Чтобы я – и попался? Скорее ты умрешь, дядя!..

Мрак еще долго потом хохотал на два голоса.