Онлайн чтение книги Горизонт в огне Couleurs de l'incendie
8

Гюстав Жубер ездил из банка в больницу, потом опять в банк, затем в дом Перикуров. В ожидании доставки новенького «студебеккера» он сам сидел за рулем «стара» модели М и возил с собой бухгалтера Броше.

Установился определенный ритуал. Они входили. Жубер извинялся перед Броше. Он держался с персоналом почтительно, как когда-то до него Перикур. Чем более уважительны вы с подчиненными, тем больше они вас боятся, – говорил он, – они потрясены, вежливость кажется им угрожающей, таков закон психологии.

Броше усаживался в коридоре на стул, клал свои объемистые папки с документами на колени. Жубер заходил в библиотеку, куда, в зависимости от времени, горничная приносила чай или стаканчик портвейна. По пути она предлагала что-нибудь Броше, тот неизменно в знак отказа поднимал руку – спасибо, – в непосредственной близости от патрона он не осмелился бы выпить и стакана воды.

Вскоре спускалась Мадлен, здравствуйте, Гюстав, ухватившись за его предплечья и привстав на цыпочки, быстро целовала в щеку и приоткрывала дверь в комнату Поля – на всякий случай, вдруг ему что-то понадобится… Гюстав брался за свою папку и приступал к изложению текущих дел, подробно комментируя каждое.

Затем приглашали Броше, который почтительно выкладывал перед Мадлен свои расчетные книги, а Жубер переворачивал страницы, как делал всегда – даже при жизни Перикура. Мадлен подписывала все, что ей давали. Броше со своими папками возвращался в коридор, садился, спасибо, поднимая руку в знак отказа, говорил он горничной, настойчиво предлагающей ему что-нибудь выпить.

Получить согласие Мадлен было просто, но в глубине души Гюставу это не нравилось. Существует банкирская этика, нельзя быть равнодушным к деньгам, это почти аморально. Со стороны женщины это неудивительно, но не внушает надежд.

Ритуал предписывал не уходить сразу после подписания тонны бумаг. Жубер не подчиненный, которому после выполнения своей задачи следует покинуть помещение. Обычно Мадлен предлагала: присядьте, Гюстав, у вас же есть еще минутка для вашего друга… Она звала горничную, та подливала еще чая или портвейна на низком столике около рояля (в коридоре Броше махал рукой – нет, спасибо), и Гюстав начинал разговор на единственную тему, которая интересовала Мадлен, – о ее сыне.

Она делилась с ним сегодняшними мелкими новостями – Поль съел немного супа, она почитала ему, но он уснул, ребенок очень устает. В зависимости от ситуации Гюстав покачивал головой либо справа налево, либо сверху вниз, потом вставал – прошу меня извинить, Мадлен, разумеется, я же вас задерживаю, а у вас столько работы, конечно, бегите, Гюстав, – она цеплялась за его предплечье, вставала на цыпочки, целовала в щеку – до четверга. До среды! Да, простите, Гюстав, до среды.

В этот день ритуал был нарушен, что сразу привлекло внимание Мадлен.

– Что-то случилось, Гюстав?

– Ваш дядюшка Шарль, Мадлен… Он… в общем, столкнулся с некоторыми трудностями. Ему нужны деньги.

Мадлен молитвенно сложила руки – говорите все как есть.

– Хорошо бы он сам вам рассказал. И тогда бы вы решили… У нас есть возможность помочь ему, это не будет…

Мадлен кивнула – передайте, чтобы пришел ко мне. Довольный, Гюстав посмотрел на часы, с сожалением махнул рукой и поднялся. Мадлен, как всегда, проводила его до двери.

Она встала на цыпочки, поцеловала его в щеку – спасибо, Гюстав…

Он долго обдумывал ситуацию и из всех вариантов выбрал именно этот момент, показавшийся ему наиболее благоприятным… И вот все произошло и завертелось.

Тем хуже, Гюстав приступил к действиям, хотя и с некоторым опозданием, он вытянул руку, коснулся талии Мадлен и подхватил ее.

Она замерла.

Затем молча взглянула на него и медленно коснулась ногами пола.

Он был очень высоким, и в таком положении – с запрокинутой головой – у нее затекала шея.

– Мадлен… – прошептал Шарль.

Шейные позвонки страдали, и Мадлен опустила голову – что происходит? Она увидела, что рука Гюстава лежит у нее на талии. Он хочет попросить о чем-то еще? Рука Гюстава переместилась к плечу, спокойно, по-братски.

Мадлен опустила глаза, это был знак согласия, он возвышался над ней на целую голову, ну что ж, начало немного скомкано, но он уже чувствовал себя уверенно.

Она снова посмотрела на него.

– Мы же друзья, верно, Мадлен?

Гм… да, они друзья… Мадлен едва заметно улыбнулась, пытаясь осторожно показать ему, что ожидает продолжения, что он может объясниться.

Гюстав повторил заранее заготовленные фразы:

– Когда-то у нас были планы, которые не реализовались, но прошло время. Сейчас нас все сближает. Кончина вашего отца, несчастный случай с Полем, деловые обязанности… Не кажется ли вам, что сейчас можно взглянуть на вещи иначе? И довериться вашему старому другу?

Его рука по-прежнему лежала на плече Мадлен.

Она пристально взглянула на Гюстава, в голове у нее, не находя выхода, крутились его слова. Вдруг она, кажется, поняла. Не просит ли Гюстав… ее руки? Она не была в этом уверена.

– Чего вы хотите, Гюстав?

Поняли ли мы друг друга? – размышлял Гюстав. Обстоятельства вынудили его немного сдвинуть начало своего выступления, но дальше он говорил без запинки, в нужном порядке, он не видел, в чем может быть препятствие.

Мадлен нахмурилась, чтобы подчеркнуть свой вопрос.

Жубер предвидел разные ситуации, но не рассматривал варианта быть непонятым. Поэтому не подготовил фразы, способные рассеять сомнения, и теперь действовал по наитию. Если она не отстранилась, значит ждет подтверждения, так что он перешел от слов к делу. Взял ее руку и поднес к губам.

Сигнал был ясным. Он поцеловал ей пальцы и в подкрепление своего действия добавил: Мадлен…

Ну вот, пока хватит.

– Гюстав… – ответила она.

Он бы не стал утверждать, но ему показалось, что в конце ее ответа стоит вопросительный знак. Вот что нервирует в женщинах, им надо, чтобы все было сказано, проговорено, они так не уверены в себе, что малейшее сомнение приводит их в нерешительность, они меняют свое мнение, с ними все должно быть прямолинейно, четко, ясно. Официально. До чего же это мучительно.

Не станет же он признаваться ей в любви, это было бы смешно. Он пытался подыскать нужные слова, и тут ему вспомнились первые свидания с бывшей женой. Картина возникла перед его глазами, как пузырек воздуха, он удивился: тогда его бывшая жена смотрела на него с таким же сомнением и нерешительностью, как сейчас Мадлен, теперь он четко вспомнил. Он склонился к ней. Поцеловал. Она именно этого и хотела. Больше добавить ему было нечего. Женщины таковы – или вы долго что-то говорите, потому что им нужны только слова, или же заменяете свою болтовню поцелуем или чем-нибудь подобным (хотя для них с поцелуем не сравнится ничто), функция одна и та же.

Жубер взвесил все за и против. Она была здесь, совсем рядом, ободряюще улыбалась. Ну же, пора решаться…

Мадлен наблюдала за Гюставом и постепенно успокаивалась. У нее сложилось досадное впечатление, но оказалось, что это просто недоразумение. Может, у него личные неприятности? От этой мысли ей стало страшно. Если так, они помешают ему исполнять свои обязанности в банке? Или даже еще хуже, вдруг он хочет уйти от них?.. Что она тогда будет делать? Самое время выказать ему немного симпатии. Она еще немного придвинулась к нему:

– Гюстав…

Этого подтверждения он и ждал. Жубер сделал глубокий вдох, потом наклонился и прижался губами к губам Мадлен.

Дальше все произошло мгновенно: она отпрянула и дала ему пощечину.

Жубер выпрямился и оценил ситуацию.

Он понял, что сейчас Мадлен его уволит.

Она же подумала, что он уволится и оставит ее одну.

Она в волнении потерла руки:

– Гюстав…

Но он уже вышел. Боже, что я натворила? – спрашивала себя Мадлен.

Гюстав Жубер был в замешательстве. Как он мог до такой степени ошибаться? Слишком взбудораженный, чтобы спокойно проанализировать ситуацию, он снова и снова прокручивал случившееся в голове.

В прошлом гордость его часто страдала, господин Перикур был непростым человеком, но того, что Жубер тысячу раз терпел от хозяина, он не собирался выносить от женщины, пусть даже от Мадлен Перикур.

Неужели это конец его карьеры в банке? Там избыток молодых талантливых банкиров, готовых душу продать, чтобы услужить Мадлен, к тому же она дала понять, что ей нравятся молодые.

А ему придется искать себе новое место. Да ладно, стоит только записную книжку раскрыть, думал он, что было правдой, но теперь, когда брак с дочерью патрона окончательно отменен, Жуберу казалось невозможным вдобавок быть уволенным по причине, из-за которой ему придется краснеть.

Так что спустя несколько часов он решил взять на себя инициативу, чтобы соблюсти приличия.

Он написал заявление об увольнении.

И избрал самую простую формулировку, объявив о своем скором уходе и уточнив, что пока пребывает в распоряжении совета директоров и его председателя.

В ожидании посыльного Гюстав прошелся по кабинету. Он, всегда способный отодвинуть на задний план эмоции, которые могли бы повлиять на рассудок, сейчас испытывал огромную скорбь. Как он сможет работать где-то в другом месте, ведь здесь прошла вся его жизнь? От этого на душе было тяжело.

Посыльным оказался молодой человек лет двадцати пяти, столько же было ему, когда он вошел в дело Перикура. Сколько времени и сил отдано этому заведению…

Жубер отдал свое письмо. Посыльный протянул ему другое, подписанное Мадлен.

Она оказалась проворнее, чем он.

Гюстав вернулся к работе в банке, но в нем бушевала тихая ярость. Вместо того чтобы проявить прагматизм, быть реалисткой, Мадлен повела себя нелогично, как идеалистка, короче говоря, как сентиментальная женщина.

Остаться на должности означало, конечно, признание в собственной слабости, свидетельницей, причиной и главным бенефициаром которой стала Мадлен…

Но вот что удивительно: достигнув самого дна, Гюстав Жубер размышлял, не станет ли это новое унижение началом новой эпохи его жизни.