Онлайн чтение книги Гуманоиды
Глава вторая

Телефон возле кровати вот-вот должен был позвонить и донести до доктора плохие новости о проекте. Напряженное ожидание мешало Клэю Форестеру спокойно спать в маленьком белоснежном доме в тени купола обсерватории. Прошлой ночью он слишком долго работал над проектом; возле губ залегли жесткие складки, а желтый луч утреннего солнца, проникавший в спальню, раздражал глаза. Форестер медленно повернулся, придвинувшись к телефону.

Наверняка позвонит Армстронг с каким-нибудь срочным посланием из министерства обороны. А вдруг — эта мысль заставила его окаменеть — разведчик Мэйсон Хорн вернулся из космоса с новой информацией о военной активности Трипланетных Сил? Может быть, телетайпы уже сообщили о готовности номер один и запуске проекта межпланетной войны?

Форестер коснулся холодного телефона и отвел руку. Аппарат не звонил и, возможно, так и не зазвонит. Напряженное ожидание было результатом давнишней тревоги, а не сигналом новой проблемы, как убеждал себя Форестер. Конечно, проект не был совершенством, но доктор не верил в душевные предчувствия.

Вероятнее всего, тревогу вызвал бессодержательный разговор об интуиции, в который его вовлек вчера Фрэнк Айронсмит. Клэй не собирался спорить — проект не оставлял на это времени. Кроме того, он был чересчур практичен, чтобы интересоваться абстрактными математическими фантазиями. Все, что он сделал, — задал Айронсмиту вопрос по поводу одного поразительного упрощения в расчетах родомагнитной баллистики. Импровизированное объяснение, которое Айронсмит как бы между делом набросал на салфетке в кафе, полностью опровергало все традиционные законы пространства и времени. Уравнения впечатляли, но Форестер, не доверяя легкости, с которой молодой человек разрешал поставленную задачу, невольно запротестовал.

— Ваш собственный опыт скажет вам, что я прав, — убеждал его математик. — Время действительно работает в обе стороны, и я уверен, что вы и сами часто ощущаете материальность будущего. Не осознанно, конечно, не в деталях — бессознательно, эмоционально. Просто вы не даете ощущению развиться. Но разве вы не начинали чувствовать себя счастливым еще до того, как происходило что-то хорошее?

— Ерунда, — перебил его Форестер. — Вы ставите следствие впереди причины.

Айронсмит дружелюбно улыбнулся:

— Ну и что? Математика доказывает, что причинная связь может быть обратной…

Дальше Форестер уже не слушал. Айронсмит всего-навсего клерк, хотя прекрасно справляется с машинами в компьютерном отделе. Похоже, даже слишком прекрасно, раз у него хватает свободного времени, чтобы выдумывать для собственного развлечения всякие бесполезные парадоксы. Но ведь вся наука держится на причинно-следственном механизме…

Форестер покачал головой и покосился на телефон, страстно желая, чтобы он позвонил. Но звонка не последовало ни через пять секунд, ни через десять. Уже теряя надежду, доктор бросил взгляд на часы. Девять двенадцать. Проект редко позволял ему спать так долго. Большую часть времени даже не удавалось вырваться домой на ночь. Было весьма удивительно, что Армстронг до сих пор ни разу не позвонил.

Пытаясь не возвращаться мыслями к разговору с Айронсмитом, Форестер глянул на другую половину двуспальной кровати и обнаружил, что она пуста. Рут, должно быть, уже ушла в свой офис. Он кряхтя сел, чувствуя легкое раздражение, вызванное ее отсутствием. Она вовсе не нуждалась в деньгах. Хотя Форестер не мог не признать, что из нее вышел отличный менеджер, да и, если честно, проект почти не оставлял ему времени для семейных радостей.

Наконец, доктор по привычке бросил взгляд в окно на западной стороне дома — там виднелся огромный алюминиевый купол обсерватории. Посеребренный солнечным светом, он сверкал чистой, неестественной красотой. Когда-то этот купол был всей его жизнью, но теперь даже его вид наводил на доктора депрессию. У него не оставалось времени ни на что другое, он даже не знал, какие опыты астрономы проводят сейчас с большим рефлектором.

А телефон так и не звонил. Форестер в минутном порыве рванулся к трубке, чтобы самому набрать номер Армстронга, и снова отвел руку, словно не желая возобновлять цепь тяжкой ответственности, которая связывала его с проектом. Доктор не спешил начать новый долгий день, полный убийственных усилий и неимоверного напряжения. Он устало опустился на кровать, глядя на блестящий купол и тоскливо размышляя обо всем, что обсерватория обещала ему, но так и не дала.

Ему было всего девятнадцать, жаждущему славы студенту астрофизического факультета, когда однажды летом он впервые увидел этот зеленеющий оазис в центре огромной пустыни. Он знал, что когда-нибудь здесь, где чистый сухой воздух обеспечивает идеальную видимость, будет построен его собственный телескоп. Стармонт стоил ему долгих лет напряженной работы: лучшие годы жизни, всю свою молодость он провел в стараниях получить поощрительные гранты от богатых меценатов, внушить доверие многочисленным ассоциациям, преодолевая все мыслимые трудности во время изготовления, перевозки и установки гигантского зеркала. Форестеру было за тридцать, когда работа, наконец, завершилась. Он ожесточился, стал гораздо увереннее в себе, но еще не утратил веры в могущество науки.

Разочарования пришли позднее и появлялись все чаще из-за того заманчивого непознанного, которое он пытался исследовать. Он блуждал в поисках истины, а она непонятным образом постоянно ускользала от него. Однажды главный рефлектор показал ему то, что Форестер принял за долгожданный конечный результат, но золото исчезло в тот самый момент, когда Клэй попытался извлечь его из пустой породы. Возможность провала всего проекта оборачивалась горькой реальностью.

В этот миг его бесконечные поиски и провалы напомнили ему первых ученых с материнской планеты — алхимиков. Айронсмит не так давно читал ему какой-то отрывок из исторической книги, в которой говорилось об этих первых исследователях. Они проводили жизнь в поисках первичной материи и философского камня — единственного изначального материала Вселенной. Согласно их наивным теориям и легендам, он был способен превратить обычный свинец в драгоценное золото.

Теперь собственная жизнь Форестера, полная разочарований, представилась ему неким подобием алхимического «великого делания» — словно конечная цель науки никогда не менялась за все века, когда наука существовала как понятие. Он сам все еще находился в поиске сокровенной природы вещей — разве что имея на вооружении больше фактов и более совершенное оборудование. Подобно первым алхимикам, он обрел новое знание, но вслед за тем познал горечь неудачи.

Доктор размышлял о том, что все усилия науки по сути сводятся к той же бесконечной погоне за неуловимой первичной материей и за ключом к ее многочисленным преобразованиям. Другие пионеры мысли на материнской планете, еще в доатомную эру, в конце концов обнаружили очень полезный вид философского камня — обыкновенное железо.

Почти магический металл первой атомной триады, железо создало науку об электромагнитных взаимодействиях. Оно лежало в основе чудес электроники, ядерной физики и техники и по существу служило двигателем космических кораблей.

Философы той неугомонной эпохи опробовали новый удивительный материал на известных им природных закономерностях. Форестер отлично представлял себе чувство абсолютного триумфа, посещавшее их, когда загадки одна за другой обретали научные объяснения. Электромагнитный спектр перешел от радиоволн к космическому излучению, и те, кто выводил уравнения новой физики, мечтали о временах, когда они обретут свою собственную первичную материю.

Форестер прекрасно понимал боль разочарования полных надежд исследователей, неутомимо сражавшихся с упрямыми фактами — все их поиски приводили все к тому же железу. Некоторые феномены, такие, как связующая сила, которую содержит отрицательная энергия атомов, и излучение, которое насквозь пронизывает галактики, упорно отказывались соединяться в электромагнитных системах. Одного железа было недостаточно.

В своих поисках Форестер попробовал другой ключ.

Доктор предположил, что первичная материя не является чем-то действительно материальным — она всего лишь особое знание. Его грандиозной целью было одно-единственное уравнение, которое станет базовым основанием реальности, конечным бесценным выражением всего сущего, отношения вещества и энергии, пространства и времени, созидания и разрушения. Знание, он был в этом уверен, всегда сила, но трудности на пути к его постижению не оставляли Форестеру времени подумать, как люди могли бы использовать полученное им знание.

Железо исчерпало свои возможности. Клэй попробовал палладий. Весь Стармонт был только орудием, созданным ради достижения одной-единственной цели. Ценой за это стала почти половина жизни, целое состояние, потраченное на строительство обсерватории, бесконечные опыты, многолетний бесполезный труд и разбитые надежды сотен людей. Исходом стало полное разочарование, столь же естественное, как и любой провал тех первых алхимиков, чьи старания превратить расплавленный свинец и серную кислоту в золото оборачивались крахом. Неудачи разрушающе действовали на психику Форестера, хотя ему и удалось обнаружить то, случайное, — но даже сейчас он никак не мог объяснить его.

Слабый шум со стороны кухни дал ему понять, что Рут все еще дома. Радуясь, что жена не ушла на работу, доктор посмотрел на милое личико, счастливо улыбающееся ему с фотографии на одной из полок книжного стеллажа. Эту фотографию Рут подарила ему незадолго до свадьбы — пять лет тому назад, должно быть, или уже шесть.

Стармонт тогда был юн, а грандиозные замыслы Форестера непоколебимы. Проблемы в компьютерном отделе привели Рут Кливленд в обсерваторию. Форестер получил грант от военного фонда на оплату новой батареи для электронных вычислителей и работы управляющего ими персонала. Отдел создавался, чтобы выполнять рутинную вычислительную работу для штата исследователей. На их данных должен был базироваться весь проект, но работа началась с постоянных сбоев и дорого обходившихся ошибок.

Рут оказалась тем самым очаровательным экспертом, которого фирма по подбору персонала прислала в обсерваторию для выяснения причин неполадок. Полная кипучей энергии, она достаточно быстро проверила оборудование и побеседовала с работниками — начальником компьютерного отдела и четырьмя его ассистентами, а заодно и с главным астрономом. Она успела пообщаться даже с Фрэнком Айронсмитом, тогда еще девятнадцатилетним курьером и швейцаром по совместительству.

Затем она предоставила Форестеру отчет:

— Машины работают превосходно. Все ваши проблемы возникают из-за человеческого фактора. Вам очень нужен хороший математик. Так что рекомендую внести некоторые изменения в штаты, приняв мистера Айронсмита в число научных сотрудников.

Форестер помнил, с каким недоумением он уставился на Рут и как его решительный отказ постепенно растаял под воздействием правильных линий ее очаровательного носика и мягких интеллигентных глаз. Он смог лишь слабо пробормотать:

— Айронсмита? Этого мальчишку? Но у него нет ни малейшей научной подготовки.

— Я знаю. Он сын золотоискателя и не имел возможности получить необходимого образования. Но он много читает, а кроме того, он прямо-таки создан для математики. Даже Эйнштейн, великий физик с материнской планеты, открывший атомную энергию, когда-то был всего-навсего офисным клерком. Фрэнк рассказывал мне об этом сегодня, — волнующая улыбка придала еще больше очарования ее прекрасному личику.

Форестер никогда не подозревал каких-либо выдающихся математических способностей, скрытых в бездельнике Айронсмите. Однако проблемы требовали разрешения — математический отдел был не менее важен для разработок, чем сам телескоп. Так как Рут не оставляла ему выбора, доктор неохотно, но все же согласился дать Фрэнку шанс.

И ошибки исчезли сами собой. Айронсмит по-прежнему казался беззаботным, словно продолжал махать метлой в лабораториях. Он подолгу прохлаждался в кафе, лениво попивая кофе и разъясняя смысл своих бесполезных парадоксов всем, кто имел достаточно времени выслушать его. Однако горы несделанной работы непостижимым образом уменьшались на глазах. Наконец, все проблемы, связанные с подготовительным этапом работы, были решены. Когда вспыхнула сверхновая Кратера — звезда, сулившая несомненный успех, — Форестер был готов.

Тогда они с Рут должны были вот-вот пожениться. Глядя на фотографию супруги, Клэй вспоминал, что пять лет назад счел ее милую улыбку важнее всех своих схем и карьеры вообще. Он снова почувствовал напряжение, ревность и страх — страх, что она может предпочесть ему Айронсмита.

Он до сих пор не совсем понимал, почему она этого не сделала. Сначала Рут осталась в обсерватории обучать Фрэнка управлению отделом — они провели вместе всю зиму, пока мысли и ночи Форестера занимала работа над новым телескопом. Рут и Айронсмит были приблизительно одного возраста, а юный математик был достаточно привлекателен, чтобы впечатлить молодую девушку. Форестер был уверен, что Фрэнк давно влюблен в Рут.

Возможно, причина ее выбора крылась в постоянном безделье Айронсмита, полном отсутствии у него честолюбия и стремления сделать карьеру. Он никогда не стал бы ей поддержкой, не попросил бы повышения на работе. Она должна была разглядеть, что, несмотря на блестящие способности, Айронсмит никогда не станет значительной фигурой. Как бы то ни было, из смеси любви, уважения и взаимного доверия родилась ее привязанность к Форестеру, который был на пятнадцать лет старше и почти знаменит. К облегчению Клэя, Айронсмит, похоже, не слишком огорчился. Что Форестеру нравилось в беззаботной юности, так это способность никогда не расстраиваться из-за чего бы то ни было.

Углубившись в себя, Форестер совсем забыл о телефоне, и теперь внезапный резкий звонок вывел его из оцепенения. Неприятное предчувствие очередных неудач проекта вернулось и завладело им с новой силой. Дрожащей рукой доктор снял трубку телефона.

Так и есть — взволнованный голос на том конце провода принадлежал Армстронгу:

— Шеф? Извините, что я вас беспокою, но мистер Айронсмит говорит, случилось нечто, о чем вам следует знать.

Форестер с усилием сглотнул:

— Я слушаю.

Голос Армстронга звучал до странности неуверенно:

— Вы ожидаете сообщения с особым курьером? От некого мистера Уайта?

Форестер с облегчением выдохнул:

— Нет. А в чем дело?

— Мистер Айронсмит только что позвонил и сообщил о девочке, которая спрашивала вас у главных ворот. Охранник не пустил ее, так как у нее не было пропуска, но мистер Айронсмит говорил с ней. Она убеждала его, что принесла для вас конфиденциальное послание от некого мистера Уайта.

— Я не знаю никакого мистера Уайта, — какое-то время Форестер благодарил судьбу за то, что речь шла не о готовности номер один против космических кораблей Трипланетных Сил, и только потом спросил: — А где сейчас эта девочка?

— Никто не знает. И это как-то чудно. Когда охранник отказался пропустить ее, она неожиданно исчезла. Именно поэтому мистер Айронсмит счел нужным сообщить вам об этом, — в голосе Армстронга угадывалось раздражение.

— Не понимаю, почему это должно интересовать меня. Может, она просто ушла на все четыре стороны, — речь шла не о готовности номер один, и значение имело только это.

— О'кей, шеф. Я не хотел вас беспокоить, но Айронсмит настоял, чтобы вам сообщили, — покончив с этой темой, Армстронг испытывал явное облегчение.

Разговор был окончен.