Онлайн чтение книги Ханна Грин и ее невыносимо обыденное существование Hannah Green and Her Unfeasibly Mundane Existence
Глава 5

В самолете все было хорошо, только стюардесса постоянно подходила к Ханне и разговаривала с ней как с пятилетней. Сначала Ханне это даже нравилось. Ей было чуть-чуть боязно лететь в одиночку, хотя и здорово, ведь это доказывало, что она уже совсем взрослая. Конечно же, ее провожал папа, по-прежнему небритый; он говорил очень тихо и все время моргал. Когда объявили посадку, папа сжал Ханну в объятьях, а потом смотрел, как она идет по коридору, пока она не свернула за угол и больше его не видела. Какая-то добрая тетенька с длинными седыми волосами попыталась ее утешить: мол, они скоро увидятся. Ханна не поняла, с чего бы это она, но вежливо поблагодарила.

Ей не хотелось представлять, как папа возвращается домой один-одинешенек и входит в пустой молчаливый дом. Поэтому она стала читать книгу.

Полет прошел нормально, как и всегда.

Она вышла из секции «Прибытие» в аэропорту Сиэтла и сразу же увидела дедушку, пухлого, розовощекого и необратимо лысого. Он стоял, сунув руки в карманы вельветовых брюк. Она подбежала к нему и уткнулась во внушительное пузо.

– Все хорошо, – сказал он, обнимая ее; от него, как обычно, пахло мятой. – Все будет хорошо.

Полчаса спустя они уже ехали прочь из Такомы на дедушкиной машине. Кажется, хотя и не наверняка, это была та же самая машина, на которой он приезжал в Санта-Круз. Ему нравилось часто их менять, причем выбирая такие цвета, которые вроде бы и не имеют названия, в промежутке между бурым и илисто-зеленым; невозможно даже вообразить, что кто-нибудь захотел бы их придумать. Описать форму машины было трудно – больше всего она напоминала рисунок ребенка. Единственным постоянным признаком драндулета (как нового, так и старого, ведь их невозможно было отличить) оставалась его невероятная захламленность.

Когда дедушка открыл багажник, чтобы положить туда вещи Ханны, ему пришлось сдвинуть птичью клетку, два мешка старых будильников, сломанный DVD-плеер, множество обуви, зеленый шланг, свернутый в бухту, две большие медные пружины и чучело енота. Ханна не знала, позволено ли ей по закону сидеть на переднем сиденье, но выбирать не приходилось, потому что заднее сиденье было завалено всякой всячиной, перечислить которую было невозможно без десятифутового листа бумаги, карандаша и точилки.

Иногда дедушка сооружал странные фигурки; одна из них, собранная из внутренностей маленького телевизора, часов, игрушечной мыши и всяких штучек, названия которых Ханна не знала, красовалась на книжной полке в ее спальне. Ханна понятия не имела, что это, но фигурка ей нравилась. Раньше дедушка дарил эти фигурки родителям Ханны, но мама считала, что им самое место в гараже.

Ханна села на переднее сиденье. Вытянуть ноги не получилось, потому что в нише для ног стоял старый чемодан. Кожаный, с пыльным кодовым замком. Она вежливо спросила, нельзя ли его куда-нибудь передвинуть.

– Увы, нельзя, – ответил дедушка. – Если его сдвинуть, машина не поедет.

Как часто бывало, Ханна не поняла, правда это или нет, но в конце концов устроилась поудобнее, опираясь ногами на чемодан.

– И где ты теперь живешь, дедушка? В смысле, в какой точке света?

– Увидишь.

– А далеко туда ехать?

– Довольно далеко. Поедем живописным путем.

– А мне надо всю дорогу болтать о пустяках или лучше задумчиво смотреть в окно?

Он поглядел на нее и улыбнулся, отчего у глаз собрались глубокие добрые морщинки.

– Ну, голубушка, это уж как тебе больше нравится.

Он вывел машину со стоянки, а Ханна, сознавая, что сделает и то и другое, откинулась на спинку сиденья и вгрызлась в сэндвич, который принес для нее дедушка.

Еще совсем маленькой Ханна узнала о дедушке важную вещь – у него не было определенного места жительства. Нет, он не был бездомным, как те, кто сидел на тротуарах в Санта-Крузе, нищие, обделенные и беспризорные, унылые или озлобленные, загорелые дочерна, с опаской поглядывавшие на прохожих; мама с папой объясняли Ханне, что с ними надо обращаться вежливо и по-доброму, потому что они это заслуживают даже больше, чем все остальные. Им было негде жить, потому что не хватало денег на жилье или потому что они нездоровы умственно или физически.

Дедушка был не такой. Постоянного пристанища у него не было, потому что ему так больше нравилось. Долгое время – еще до рождения Ханны – у него был дом. Дедушка жил с бабушкой (Ханна ее не застала) в Колорадо. Наверное, даже тогда он предпочел бы менее оседлый образ жизни, но его жена считала иначе, а еще надо было растить детей – папу и тетю Зои, – поэтому пришлось довольствоваться одним домом, одной дорогой, одним набором магазинов, местных радиостанций, погодных условий, соседей и принятых в обществе норм, а еще дурацкой соседской собачонкой, которая без устали гавкала, год за годом, и до сих пор, вспоминая об этом, дедушка морщился.

Как только он пришел в себя после смерти бабушки, то сделал то, чего всегда хотел. Продал дом и все его содержимое и отправился в странствия. Это случилось двадцать лет тому назад. А сейчас он стал квантовым старцем, так что было невозможно предсказать, куда именно – в какую точку света, как говорили мама с папой, закатывая глаза, – его занесет. Он разъезжал по Соединенным Штатам (а иногда и по другим странам типа России или Мозамбика, но больше путешествовал по американскому континенту), сменяя один драндулет на другой (возможно, это был один и тот же драндулет невероятно почтенного возраста, точно никто не знал). Иногда он зависал в одном месте на несколько месяцев, снимал квартиру, домик или сарай. Иногда он останавливался всего на несколько дней, жил в гостинице, мотеле или даже, как мрачно подозревала мама Ханны, в таком захолустье, что останавливаться там было негде, а значит, он ночевал в машине.

Ханна считала, что мама преувеличивает. В дедушкиной машине (или машинах) попросту не хватало места для спанья.

Они ехали уже несколько часов. Сначала машина шла по шумным городским улицам, потом по загруженным магистралям, и Ханна сидела тихо, потому что дедушка сосредоточился. Он вел машину неторопливо, на малой скорости, что время от времени раздражало других водителей, которые выражали свое недовольство, нажимая на гудок или размахивая кулаком. Папа Ханны обычно отвечал на критику так же, но дедушка спокойно мычал себе под нос, а потом вдруг прибавлял газу, обгоняя другие машины в облаке пыли и ловко маневрируя по дорожным полосам. Конечно, во время этих гонок хотелось закрыть глаза, но в общем-то в аварию слабо верилось.

Вскоре они выехали за черту города и катили по полуострову Олимпик. Дедушка включил автомобильную магнитолу и слушал тихую сложную музыку, которую очень любил и называл «барокко». Когда кассета закончилась, он не стал ее менять. Порой они проезжали мимо леса, а порой – вдоль холодного скалистого берега, подсвеченного солнечными зайчиками, отражавшимися от поверхности океана, мимо рощиц серебристых и белых берез. Иногда Ханна с дедушкой говорили о школе и всяком прочем, а еще о местах, где дедушка побывал в последнее время (там, куда они ехали, он жил уже несколько недель, что по его меркам считалось долгим временем; до этого он бродил по горам в какой-то Сирии, о которой Ханна даже не слыхала, но ему там не понравилось – слишком жарко и пыльно).

По большей части – а день уже клонился к вечеру – они ехали в уютном молчании. Ханна любила умение дедушки слушать и когда хотелось поговорить, и когда хотелось помолчать. Молчание не заставляло его думать о работе, мейлах и прочих штуках, которые словно бы держали маму с папой в своих захватных лучах. Чтобы привлечь внимание родителей, приходилось говорить без остановки, просто чтобы напомнить им о своем присутствии. А вот с дедушкой – нет.

Иногда, когда в жизни происходит много такого, что и не объяснишь, лучше всего говорить молчанием.

А потом Ханна уснула.

Она проснулась в сумерках, из-за того что машина замедлила ход. Ханна выпрямилась на сиденье, проморгалась и увидела, что дедушка свернул с шоссе на узкую двухполосную дорогу, уходящую в холмы.

– Мы на месте?

– Мы всегда на месте, – сказал дедушка. – Об этом очень важно помнить. Но в данном случае до того места, куда мы направляемся, уже недалеко.

– Что?

– Извини. Я хотел сказать – да, на месте.

Дорога извивалась по холмам. С вершин холмов за деревьями виднелся океан, а потом дорога опять сбегала по склону.

В конце дороги стояла гостиница, старомодная двухэтажная охотничья сторожка, но дедушка свернул к домикам, стоящим вдоль тропы, вьющейся по утесу над пляжем, и остановил машину у последнего дома.

– Добро пожаловать в Калалок.

Домик был деревянный, выкрашенный белым и серым, хотя и не недавно. В нем было чисто, но пахло затхлостью, будто застоявшимся морским ветром. В домике были две спальни, туалетная комната с крошечной ванной, в которой Ханна не смогла бы вытянуть ноги, а в гостиной стояли два кресла и диван, но телевизора не было. Вообще. Даже маленького. Ханна, удивленная таким ненормальным положением дел, проверила несколько раз.

Всю внешнюю стену гостиной занимали стеклянные раздвижные двери, за которыми виднелась тропка к океану. Дедушка положил чемоданчик Ханны на кровать в ее спальне, открыл двери и повел ее по тропинке, мимо пары обшарпанных пластмассовых стульев, стоявших на крошечной веранде, откуда можно было наслаждаться видом, предварительно надев теплый свитер, а то и два.

Утес высился на двадцать футов над пляжем – широкой полосой серого песка, уходившей в темно-серый океан. На песке там и сям валялись обломки пла́вника, очень большие и очень белые. На пляже не было ни людей, ни даже следов. Казалось, что земля здесь кончается. Океан простирался в дальнюю даль и еще чуть-чуть дальше.

Чайка пролетела высоко в небе и исчезла.

Внезапно Ханне стало очень одиноко, хотя дедушка стоял в нескольких шагах от нее. Она сжала айпод в кармане джинсов.

– А вайфай здесь есть?

– В домике нет. Есть в гостинице, мы пойдем туда ужинать.

Ханна кивнула.

– Хочешь соскайпиться с папой?

Ханна пожала плечами. Дедушка поглядел на океан и коснулся ее руки.

– Не знаю, как ты, – сказал он, – но мы так долго ехали, что я уже проголодался.

Она улыбнулась. Он всегда ее слышал.