Онлайн чтение книги Задохнуться можно Heavy Weather
Глава X

Гроза прошла, а Галли Трипвуд маялся и томился. Любимый газон промок, особенно не походишь; промок и шезлонг, не посидишь. Солнце сияет, это да, но мир — слишком мокрый для человека, который не любит сырости, словно кошка.
Он посидел в своей каморке, побродил по дому и наконец обосновался в холле, ожидая собеседника, способного оценить и случай из жизни, и рискованный лимерик. За приятной беседой не заметишь, как раздастся гонг.
Однако ему не везло. Прошел Монти, но после недавних ревеляций беседовать с ним не хотелось. Монти исчез в бильярдной, где сам с собой играл Ронни, потом появился снова и направился вверх по лестнице. Сурово глядя на него, Галли пробурчал: «Ну и гад!»
Вскоре показался Пилбем, криво улыбнулся и нырнул в курилку. К нему тоже не влекло — плетет интриги с этой Конни, носит мерзкие усики. Оставалось два варианта. И впрямь, Кларенс — у свиньи, Сью вообще куда-то исчезла, значит — или Ронни, или Конни. Видимо, она пьет чай. С ней давно пора побеседовать.
Только он это подумал, из сада явилась Сью.
Он окликнул ее, и она к нему присела. Ему показалось, что она неважно выглядит — нет той грации, той упругой легкости, которой он восхищался в Долли. Хотя кто его знает… Полутемно, свет неверный. Мало ли что померещится в тот час, когда день, в сущности, ушел, а до коктейля еще далеко!
— Привет, — сказал он.
— Добрый вечер.
— Что делали?
— Гуляла у дома.
— Ноги промочили?
— Вроде бы нет. А вообще, пойду переобуюсь.
Галли сурово покачал головой:
— Нет, не пойдете. Я тут тоскую.
— Ой, бедный!
— Да. В такой час обычно заглядывают себе в душу. Я этим не занимаюсь, мало ли что увидишь. Развлеките меня. Спляшите, спойте, загадайте загадку.
— Понимаете, я…
Галли взглянул на нее сквозь монокль. Так и есть, в плохом виде.
— Случилось что-нибудь?
— Н-нет…
— Точно?
— Д-да…
— Сигарету?
— С-спасибо, не надо…
— Радио включить? Про тритонов послушаем.
— Н-не надо, спасибо…
— Что-нибудь случилось?
— Нет, нет.
Галли нахмурился:
— Значит, это жара.
— Да, было жарко. Сейчас полегче.
— В грозу бывает плохо.
— Да, да.
— Боитесь грозы?
— Нет, нет.
— А многие боятся. Помню, Гледис сразу бросалась на шею соседнему мужчине. Гледис Твистлтон, вышла за Харингуэя. Только загремит, он всех выгонял из гостиной.
Галли оживился, как оживляются все златоусты от собственных рассказов.
— Про Булку Бенджера слышали?
— Кажется, нет.
— Жили мы летом в Сомерсетшире, ловили рыбу. Булка, Пробка, я, еще кое-кто. Началась гроза. А надо заметить, Булка очень много врал. Прекрасный человек, ничего не скажу, но врал — без перерыва. Тогда он хвастался племянницей — и то она умеет, и се. Итак, сидим мы в грозу дома, а он говорит, что эта девица быстрее всех печатает на машинке.
Сью оперлась подбородком о руку.
— Ну хорошо, мы удивились. Казалось бы, хватит. Но остановиться Булка не мог. От этой машинки, видите ли, она быстрей играет на рояле. Не лучше — она всегда играла превосходно, а именно быстрее. «Верьте, — говорит, — не верьте, на Marche Funebre у нее уходит сорок восемь секунд».
Мы говорим: «Ну уж прямо сорок восемь!» Он не сдается: «Да, проверял по хронометру». И тут Пробка, человек честный, возьми и скажи: «Ты, Булка, врешь. Переврал самого Псину Уилкса». Это был наш пеликанский чемпион. «Опасно сидеть с тобой в грозу». — «Это почему же?» — «А потому, что Бог накажет».
Булка говорит: «Пожалуйста. Если она за сорок восемь секунд не отбарабанит Шопена, пусть наказывает». И что бы вы думали? Ка-ак бабахнет, ка-ак сверкнет — смотрим, а Булка под столом. Очень расстроился. Посмотрел на потолок и говорит: «Ну, Ты прямо ловишь на слове!»
Он помолчал.
— Да? — сказала Сью.
— То есть как «да»? — спросил он с той самой интонацией, с какой укорял Всевышнего сам Булка.
— Ой, простите! — спохватилась Сью. — Вы говорили?..
Галахад взял ее за подбородок и посмотрел ей в глаза.
— Хватит, — сказал он. — Больше не верю. Что случилось?
— О, Галли! — воскликнула Сью.
— О Господи! — воскликнул Галли, испытав тот холодный ужас, какой испытывает человек, когда ему на руку текут слезы.

Через десять минут суровый судья вошел в бильярдную. Из монокля в черной оправе вырывалось пламя.
— А, вот ты где! — сказал он.
Ронни, давно сидевший в углу, туманно на него посмотрел.
— Привет, — откликнулся он.
Дядю он любил, но сейчас ему не обрадовался. Когда ты на дыбе, общаться трудно, тем более играть в бильярд.
— Я, собственно, ухожу, — сообщил он, чтобы прибить на корню такие помыслы.
Галахад раздулся, как небольшой индюк. Монокль уподобился прожектору.
— Уходит он! — Галли фыркнул. — Интересно! Не-ет, ты сидишь и слушаешь. Скажу все — уходи, прошу. Но не раньше.
Ронни много лет не видел таким своего благодушного родственника и припомнил дни старых добрых проказ. Вроде бы сейчас он ничего не сделал…
— Что — это — значит? — спросил тем временем Галли.
— Вот и я хочу спросить, — подхватил Ронни, — что это значит.
— Не финти.
— Я не финчу.
— Тогда отвечай.
— А в чем дело?
Галли указал на дверь большим пальцем:
— Я говорил со Сью.
Ронни покрылся тонким слоем льда.
— Вот как?
— Она плачет.
— Вот как?
Душа его разрывалась. Одна ее часть умирала от мысли, что Сью плачет, другая — управляла бровями, чтобы они поднялись, и спрашивала, с чего бы ей, собственно, плакать.
— Сказано, плачет! Рыдает!
— Вот как?
Галли стукнул кулаком по бильярдному столу.
— Ах, ему все равно! — воскликнул он. — А мне — нет, вот мне — нет. Я любил одну только Долли и не допущу, чтобы над ее дочерью измывались всякие ничтожества. Поразительно! Физиономия — как земляничный пломбир, а он еще…
Речь эта была сложна, и Ронни уцепился за последнюю фразу.
— А что я могу сделать? Ну, пломбир. Ну, земляничный.
— Мало! Надо бы вишневый. Да я бы черным стал со стыда! И вообще, не в цвете дело. Дело в том, что ты разбил ей сердце. Она говорит, вы разошлись.
— Да, это правда.
Галли опять стукнул по зеленому сукну.
— Стол разобьешь, — предположил Ронни.
— К черту! — заорал Галли. — Какие столы! Я пришел сказать, что ты трус… и сноб…
— Что?!
— …и гад, — продолжал Галли, уподобившись краской своему племяннику. — Нет, такой амебы!.. Такой медузы! Мамаша ему, видите ли, велела! Ах, ах, Сью для нас плоха!
— Что-о-о?!
— Это про дочку Долли! Да она королю в жены годится, а не…
Перейти на личности ему не удалось. По столу стукнул Ронни.
— Что ты порешь? — заорал он. — Какие мамаши? Кто ее бросил? Я, что ли? Она! Она! Она!
— Конечно, чтобы тебя освободить. Разве она вцепится в человека, которому она в тягость?
— Это кто же такой? Я? В тягость! Нет, такого бреда…
— Ты что, еще любишь ее?
— Почему «еще»? Нет, почему «еще»? А ты что думал?!
Галли удивился:
— Тогда с какой стати ты похож на увечную лягушку? От жары? Дорогой мой, доживешь до моих лет, поймешь, что так рисковать нельзя. Тонкие, трепетные девицы разрывают помолвку буквально чуть что. Купила не ту шляпу… чулок порвался… съели всю яичницу. В общем, при малейшем поводе. Как слуги, их просто тронуть нельзя. Был у меня лакей… ладно, как-нибудь в другой раз. Так вот, их нельзя тронуть, а ты ходишь с таким видом. Она и решила, что ты ее разлюбил. Ну, слава Богу! Пойду объясню.
— Минутку!
— А, что?
Остановившись на полпути, Галли увидел, что племянник его напоминает факира, который впервые примостился на гвоздях и думает о том, не стоило ли избрать религию полегче.
— Боюсь, — сказал Ронни, — все не так просто.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты все перепутал. Сью меня не любит.
— Чепуха!
— Нет, не чепуха. Она любит Монти Бодкина.
— Что-о-о?!
— Они скоро поженятся.
— В жизни не слышал такой…
— Я ее не виню, — заверил Ронни. — Никто не виноват. Бывает. Влюбилась. Поехала в Лондон, чтобы с ним встретиться, устроила к дяде Кларенсу. Видишь? Не может без него жить. Вчера была с ним на крыше. А у него… — Ронни справился с голосом, — а у него на груди написано «Сью».
— Правда?
— Сам видел.
— Какая гадость! И больно к тому же. Я не слышал о татуировках с тех пор, как Джек Беллами…
Ронни поднял руку:
— Только не сейчас!
— Очень интересный случай.
— Позже, ладно?
— Ну хорошо. Понимаю, тебе не до этого. Просто старый Джек влюбился в Эсмеральду Паркинсон-Уиллоуби, наколол все это, только поджило — бамц! — влюбился в Мэй Тодд. Подождал бы… Ладно, позже. Так вот, дорогой мой, я никогда не считал тебя особенно умным, но купиться на такую чушь… это… это…
— Чушь?!
— Полную чушь. Давай разберемся. Предположим, она ездила в Лондон.
— Как это «предположим»? Мамаша их видела в кафе.
— Уж она увидит! Сестрица у меня… Прости, тебе она мать. Хотя моей сестрой она стала раньше. Так что она наплела?
— Она…
— Не надо. Сам узнаю. Теперь послушай меня. Никуда его Сью не устраивала. Она вообще от меня узнала, что он здесь служит. Очень расстроилась. Понимаешь, буквально в детстве они были помолвлены.
— Что?!
— Задолго до вашего знакомства. Недели две. Сейчас она испугалась, как бы он чего не брякнул, ты ведь у нас кретин, — и я посоветовал съездить предупредить его. Она поехала и предупредила. Они зашли в кафе. Как видишь, сплошной альтруизм, никаких мотивов, кроме твоего спокойствия. Может быть, это научит тебя не поддаваться самой мерзкой, самой дурацкой страс…
Ронни, глядевший на него в крайнем изумлении, спросил:
— Ты не врешь?
— Конечно, не вру. Если ты до сих пор не понял, что Сью — идеальное создание, а обижает ее как раз…
— Она была с ним на крыше!
— Ну и что? Я тоже бывал с тобой на крыше, но если ты думаешь, что ты мне нравишься… Да Монти вообще влюблен в другую! Он мне сам говорил, такая Гертруда Баттервик. Интересно, в родстве она с Лапой Баттервиком, который тыкал себе в лицо помадой, чтобы кредиторы решили, что у него…
Ронни застонал и задергался.
— Господи, что я натворил?!
— Да уж, не без того.
— Я негодяй!
— Это верно.
— Меня убить мало!
— Верно и это.
— Нет, такого…
— Хватит, — сказал Галли, — прибереги это для Сью. Сейчас я схожу за ней.
Действительно, через минуту он втащил Сью в бильярдную.
— Так, — властно сказал он. — Действуй. Ползай, лижи паркет, катайся кверху лапами. А я пойду побеседую с моими сестрицами.
Лицо его стало каменно-суровым.
— Ничего, — посулил он, — я им испорчу чай.
Проскакав по лестнице в той манере, какую осуждали его подагрические ровесники, он обнаружил в гостиной только леди Джулию. Она сидела в кресле, курила, листала журнал. Чай, который он думал испортить, уносили Бидж и лакеи.
— Ты опоздал, — сказала сестра. — Видишь, чай уносят.
— Чай! — воскликнул брат и какое-то время только дымился. — Ну, Джули, — начал он, когда закрылась дверь, — пришла нам пора побеседовать.
— Галли, какой тон! Что-нибудь случилось?
— Сама знаешь, — отвечал он. — Где Конни?
— Кажется, кому-то звонит.
— Что ж, начнем с тебя.
— Галли, что за…
— Отложи журнал!
— Пожалуйста.
Галахад подошел к камину и стал к нему спиной. Да, огня нет, но все же так вернее.
— Джули, — сказал он, — мне противно на тебя смотреть.
— Да? Почему же?
— Какого черта ты настраиваешь своего кретина против Сью?
— Ну что ты!
— А что ты тогда делаешь?
— Возможно, я ему намекнула, что глупо жениться на девушке, если она тебя не любит.
— Ты считаешь, она его не любит?
— Да вроде бы.
— Может быть, она любит Монти?
— Скорее всего.
— Если ты зайдешь в бильярдную, — сказал Галли, — ты переменишь мнение.
Леди Джулия дрогнула.
— Что ты имеешь в виду?
— А ты посмотри. Я лично чуть не заплакал. В жизни не видел такой пары. Вызывает, я бы сказал, чистое умиление. Все невзгоды позади…
— То есть как?
— …плачут, обнимаются. Посмотри, очень тебе советую. Вряд ли там перерыв. Конечно, я побежал к тебе. Уж как ты старалась, и что же? Ничего, мир и любовь.
Галахад расправил фалды, как бы подставляя спину невидимому пламени, и заключил свою повесть:
— Словом, хватит портить им жизнь.
Леди Джулия, при всем своем потрясении, духом не пала.
— Как ты странно выражаешься! Всякая мать дает советы сыну. Бедный Ронни слаб умом и к ним не очень прислушивается, но если бы ты случайно пошел не в ночной клуб, а в театр, ты бы знал фразы «Это еще не конец» или «Время покажет».
Галли посмотрел на неукротимую леди с чем-то вроде восхищения.
— Однако!
— В каком смысле?
— Ты с детства… ну, сильна духом.
— Благодарю.
— Помню гувернантку. Придет, увидит Конни и думает: «Какая плохая девочка!» Тут являешься ты — льняные локоны, голубые глазки. Она думает: «Слава Богу!» — и не знает, заметь, что перед ней — самый вредный экземпляр Шропшира.
Леди Джулия радостно засмеялась:
— Ну, Галли!..
Галахад поправил монокль.
— Значит, остаешься на ринге?
— Остаюсь.
— Чем тебе Сью не угодила?
— Не люблю певичек.
— Джули, какая она певичка?!
— Я не разбираюсь в их видах. Нет твоего опыта. Певичка — значит, певичка.
— Иногда, — задумчиво сказал Галли, — мне хочется тебя утопить.
— Вероятно, в мальвазии.
— Неужели ты не понимаешь, что она прекрасный человек? Если хочешь, истинная леди?
— Вот скажи, — так, для сведения, — она, случаем, не твоя дочь?
— Нет, не моя. Ее отец — капитан ирландской гвардии Джек Коттерли. Они с Долли поженились, когда я был в Южной Африке.
Он немного помолчал.
— Сижу я как-то в баре, а один тип говорит: «Знаете, Долли Хендерсон — ну, из „Тиволи“ — вышла замуж». Прямо так, с ясного неба!
Леди Джулия взяла журнал.
— Если, — сказала она, — разговор окончен…
— О нет! — заверил Галли.
— Тогда поскорей, если можно. Что-нибудь занятное?
— В высшей степени.
— Наконец-то! Кстати, это не про мемуары?
— Про них.
— Может быть, если я буду мешать, ты их опубликуешь?
— Вот именно.
Леди Джулия мило рассмеялась:
— Да, Конни мне говорила. Она очень волнуется, а мне вот совершенно все равно, публикуй, если хочешь. Наконец-то что-то заработаешь, а репутация нашей знати…
— Минутку!
— Да?
— Насколько я знаю, ты замужем за генерал-майором сэром Майлзом Фишем?
— Конечно.
— Что ж, обратимся к сэру Майлзу.
Леди Джулия приподнялась в кресле.
— Когда он на тебе женился, — продолжал Галахад, — он был великолепным полковником. Помню, ты даже сетовала на безупречность его манер. Поверь мне, Джули, когда добрый старый Фиш начинал свой путь — ты в это время отравляла жизнь нашим гувернанткам, — выдумка его и блеск поражали Лондон.
— Галахад! — воскликнула леди Джулия. — Неужели ты…
— Кто ехал на велосипеде в нежно-голубых кальсонах? — спросил историк, грозно устремив к ней палец.
— Галахад!!
— Кто, вернувшись с Нового года, принял ящик для угля за бешеную собаку и долго в него стрелял?
— Галахад!!!
— Кто…
Тут и вошла леди Констанс.
— А, Конни! — приветливо заметил брат. — Мы вот болтаем. Джули расскажет, я спешу. Дополнительные сведения — в главах III, XI, XVI и особенно XX.
В бильярдной, как он и предполагал, перерыва не было, и он пожалел, что не может сделать фото для любимой сестры.
— Молодец! — признал он. — Великолепно!
Ронни смущенно поправил галстук. Он не слышал, как открылась дверь. Сью подбежала к Галахаду и поцеловала его.
— Ах, зря! — заметил он. — Мало ли, Ронни подумает!
— Не дери душу, — попросил Ронни.
— Хорошо, не буду. Скажу только, что из всех молодых хлыщей…
— Он не хлыщ! — воскликнула Сью.
— Дорогая моя, — ответил Галли, — я вырос среди хлыщей, я среди них сформировался. Я состоял в клубах, где одни хлыщи. Кого-кого, а хлыща я всегда узнаю. И вообще, речь не об этом. Речь о моих мемуарах.
Ронни странно вскрикнул.
— Кто бы он ни был, — продолжал Галли, — от него зависит все. Если рукописью завладеют эти дамы, готовые ради нее уподобиться зверям полевым…
— Дядя Галли! — заорал Ронни.
— Ронни, дорогой! — воскликнула Сью. — Что случилось?
Всполошилась она не зря. Безукоризненный пробор, безукоризненный жилет — все пошло прахом. Глаза безумно вращались.
— Говорю я, — продолжал невозмутимый Галли, — о твоей матери и леди Констанс. Ты удивишься, но за моей книгой охотится и твой Бодкин. Как ни прискорбно, он первостатейный гад. Его нанял Тилбери, в девичестве — Скунс. Почему ему дали титул, представить себе не…
— Дядя Галли!
— Да, что?
Холодное спокойствие снизошло на Ронни.
— Монти тут был, — ответил он. — Просил рукопись. Я сказал ему, где она. Вероятно, теперь она у него.