Онлайн чтение книги Хозяйка книжной лавки на площади Трав Тhe mistress of the bookstore in the square Нerbs
Хлоя. Рывок к свободе

Через несколько месяцев у меня стали появляться постоянные клиенты.

Некоторые приходили, точно зная, что хотят купить; другим было любопытно увидеть новинки. Я с изумлением обнаружила, что те, кто много читает, даже не думают взять книгу из мультимедийной библиотеки, а могут купить одну, а то и две или три книги за неделю.

Однако десять книг сразу они не покупают, потому что желают превратить еженедельное посещение книжной лавки в почти неизменный ритуал. Иногда они извиняются за то, что пропустили неделю, и это меня забавляет. Иногда случается, что это они ставят меня в известность о скором появлении какой-то книги, и делают это с наслаждением лакомки, если восторженно и безоговорочно любят ее автора и книга – его новая вещь, о которой он только что объявил.

Некоторые клиенты используют лишь часть магазина – всегда осматривают один и тот же стеллаж. Разумеется, есть любители детективов, но есть и те, кто интересуется одними эссе или только разделом «Психология». Эти «специалисты» становятся знатоками; я люблю разговаривать с ними, потому что сама я – универсал, а они часто помогают мне обнаружить жемчужины, о которых я не знала.

Когда я в первый раз увидела Хлою, ее сопровождала мать.

Они не были похожи, и тем не менее то, что это мать и дочь, бросалось в глаза. Хлоя – красивая девушка, высокая, черноволосая, смугловатая, с ясными глазами, но с постоянно ускользающим взглядом.

Ее мать – склонная к полноте блондинка со светлой и нездоровой кожей, говорит она сухо и решительно, практически не оставляя в разговоре места для посторонних тем.

Меня поразила их манера одеваться. Ее трудно назвать стилем – настолько она классическая, печальная и несовременная. Строгая куртка, всегда темно-синего цвета, под ней – красная или серая плиссированная юбка и к ним – всегда черные туфли-мокасины.

Ни малейшего риска, что чей-то взгляд проникнет под декольте: обе они носили на шее платки с набивным рисунком; я предполагаю, что на платках был логотип какой-нибудь крупной парижской компании.

В Юзесе подобные наряды такая редкость, что обращают на себя внимание! В Нейи или в Бордо они, конечно, не так заметны.

Хлоя шла за своей матерью между стеллажами. Три книги, которые они выбрали, все были взяты с полки, где стоят самые классические произведения французской литературы.

Они были сложены рядом с кассой. Ламартин, Гюго и Стендаль. Я решила, что это книги из списка, который задали прочитать в лицее.

Хлоя взяла их, поблагодарила свою мать, потом обе вежливо попрощались со мной и вышли из лавки.

Примерно через десять дней эта сцена повторилась; на сей раз были выбраны Лафонтен, Рабле и Дюма.

Пока Хлоя благодарила свою мать, я пожелала знать, чем обусловлен этот выбор.

– Эти книги вам посоветовали в лицее?

– Нет, но они идеально подходят для моей дочери. Она очень любит читать.

– А… Прекрасно! И это вы выбираете для нее книги? Может быть, я могла бы посоветовать мадемуазель книги, которые написаны не так давно, но при этом подходят для ее возраста?

Мать пронзила меня взглядом, а Хлоя впервые посмотрела на меня и застенчиво улыбнулась.

– Но я ничего не просила у вас, мадам! Мне кажется, что я, как мать, лучше всех знаю, что именно хорошо для моей дочери!

– Я вовсе не хотела вас обидеть. Это было только предложение.

Когда я пересказала эту сцену Натану, он рассмеялся: не представлял себе, что такое возможно до сих пор.

Для некоторых школ и некоторых семей литература закончилась в конце XIX века.

Стендаль, Бальзак, Гюго и их современники заняли такое место, что их чтение считается обязательной интеллектуальной пошлиной, которую должен заплатить каждый, кто учится быть читателем.

То же происходит при посвящении в искусство, как будто человеку обязательно надо оценить по достоинству фламандскую живопись, романтиков и импрессионистов, чтобы, наконец, полюбить современную живопись.

Только в музыке не были проложены эти навязанные дорожки, потому что она благодаря радиоприемникам вырвалась из концертных залов. Я услышала Кэта Стивенса, «Генезис» и Джоан Баэз задолго до того, как открыла для себя Шуберта и Моцарта.

Для молодежи гораздо естественнее любить современных ей артистов, чем начинать с литературной археологии, чтобы пробудить в себе чувства.

Мое предложение, несомненно, немного радикально, но я убеждена, что образование в области искусства, основанное на педагогике желания, – лучшее средство, чтобы развить истинно свободное критическое мышление, независимое от эпох и мод.

Из-за этих навязанных в школьные годы дорожек многие взрослые потом долго сопротивляются желанию открыть классическую книгу ради удовольствия. И к большому сожалению, первыми жертвами этого сопротивления являются Бальзак, Стендаль и Гюго!

Так было и с Натаном. Лишь три года назад он согласился преодолеть предубеждение относительно классической литературы и прочел «Девяносто третий год» – последний роман, написанный Виктором Гюго, книгу о Великой Французской революции, где соединилось историческое повествование и художественный вымысел.

После этого Натан с головой нырнул в семитомник «В поисках утраченного времени» – общим счетом две тысячи четыреста страниц; многие считают эту книгу Аннапурной[1] Аннапурна – одна из высочайших горных вершин, самая трудная в мире для восхождения. ( Здесь и далее примеч. пер. ) литературы!

Целое лето с Прустом… Целое лето, когда я видела, как Натан смаковал меланхолические мысли автора, питался беседами со Сваном[2] Сван – персонаж романа Марселя Пруста «По направлению к Свану». и соглашался, по мере течения бесконечных фраз автора, делать паузы, чтобы дать словам влиться в себя.

Термин «роман-поток» иногда используют как отрицательную оценку. Но поток здесь означает реку, а большая река прежде всего – сумма ручейков, ручьев и речек, которые несут в себе десятки миллиардов органических и минеральных частиц и в конце концов вливаются в море.

«В поисках утраченного времени» обладает такими богатством, размером и глубиной, что воды приносят в его поток все самые личные человеческие мысли. Можно остановиться на одном слове этой книги, на одной ее фразе, как на острове посреди большой реки.

Время для чтения – не только время на то, чтобы переворачивать страницу за страницей. Это время для слов. Время для того, чтобы остановиться и жевать слова, как дикие травы, которые ты срываешь на прогулке и подносишь ко рту. Нужно согласиться отложить их в сторону, как отставляют тесто для блинов, давая ему взойти, а потом взять их снова.

Именно в возрасте Хлои я приобрела привычку иметь записную книжку и собирать в нее пенки с книг, то есть цитаты. Это немного похоже на гербарий, куда ботаник, идя по тропинкам, собирает то, что считает самым красивым, или то, чего еще никогда не встречал.

Читая, я всегда держу под рукой записную книжку, в которой живут вместе мои заметки и мысли, которые приходят мне на ум при чтении какого-нибудь слова, при знакомстве с персонажем или просто когда я заканчиваю читать книгу.

Несомненно, эти книжки – самое личное, что у меня есть. Однажды, когда Натан, не прячась, открыл одну из них, которую я оставила на столе, я закричала как, словно он совершил преступление.

С тех пор у меня, наверное, было около двадцати записных книжек. Каждая из них отличалась от другой, каждая была выбрана заботливо. Я помню первую цитату из первой книги: «Трава должна расти, а дети умирать». Виктор Гюго.

Эта фраза до сих пор звучит в моем уме – поэтичная и резкая, сближающая самый идиллический из образов – зеленый луг и самую жестокую драму, которая может произойти, – потерю ребенка.

Я расставила этот архив моего прошлого на маленькой полке. Этикетки на корешках указывают дату, когда я записала первые слова на страницах книги. Они больше, чем пенка, снятая с того, что я прочитала, они отражение странствий моей души. Как другие пересматривают фотографии в альбомах, так я иногда открываю эти книжки и поднимаю на поверхность моменты, лица, чувства, которые иногда освещают настоящее, чтобы дать ему перспективу. Они напоминают мне о том, через что я уже смогла пройти – к лучшему или к худшему…

Увидев, как Натан читает «В поисках утраченного времени», я вспомнила, что Пруст, опираясь на Гюго, написал: «Я говорю, что жестокий закон искусства велит живым существам умирать, и нам самим умереть, исчерпав все страдания, чтобы росла трава – не трава забвения, а трава вечной жизни, густая трава плодородных произведений, на которую придут весело завтракать поколения, не заботясь о тех, кто спит внизу».

Я люблю эту литературу, у которой лестница предшественников короткая. И люблю мысли, оставляющие следы, в которых рождаются новые отклики.

Все современные авторы читали Пруста и Виктора Гюго. Классические авторы стали основой нашей коллективной культуры, как речные осадки формируют дно. Но лестница продолжала удлиняться. Незачем заставлять Хлою, Элизу или Гийома взбираться по всей этой лестнице, чтобы они наконец добрались до текстов, доставляющих им более ощутимое удовольствие и родившихся под пером современных авторов.

Через несколько недель после появления у меня матери и дочери Хлоя открыла дверь книжной лавки.

Девушка была одна.

Я смотрела, как она бродит по магазину.

Она гуляла по лавке так, словно не искала ничего особенного: брала одну книгу, клала ее на место и брала другую, переходила от полки с детективами к полке философии и, наконец, задержалась перед стендом с книгами по региональной кулинарии.

– Вы ищете подарок?

– Нет, спасибо, я смотрю.

Такой ответ скорее можно услышать в магазине одежды, чем в книжной лавке.

– Если я могу вам помочь, говорите, не стесняйтесь!

Она еще долго рассматривала стеллажи, а потом попрощалась со мной и ушла из магазина.

Я снова увидела ее в конце следующего дня.

– Добрый вечер, мадам.

– Добрый вечер, мадемуазель.

– На самом деле я немного растерялась, увидев все эти книги. Когда вы сказали моей матери, что могли бы дать мне совет, я поняла, что, кроме ее выбора, может быть другой.

Мы в первый раз встретились с Хлоей взглядами. Она улыбалась мне так, словно извинялась, что не может одна найти свой путь.

– Знаете, мадемуазель…

– Меня зовут Хлоя.

– Хлоя, вы должны знать, что продавщица книг как раз обязана быть руководительницей своих клиентов. Не хотите ли вы мне сказать, какого рода книгу ищете?

– Совершенно не знаю какую. Не могли бы вы выбрать одну из книг для меня?

В этот момент я почувствовала, что беру на себя большую ответственность. Я знала, что до сих пор читала Хлоя, и помнила убийственную фразу ее матери. Должна ли я оставаться на этой линии или сопровождать Хлою, которая решила освободиться от материнского влияния? Я не хотела обмануть доверие девушки и стала искать в памяти книгу, которая могла бы стать знаковой для меня в юности. Книгу для девушки и без выхода за границы приличий: я совершенно не желала напрасно шокировать Хлою.

– Прочтите вот это, – сказала я, протягивая ей «Из Африки». – Это автобиография Карен Бликсен. Очень красивая история, которая произошла в Кении в середине двадцатого века, когда эта страна еще была британской колонией.

– Спасибо.

– Вы обещаете сказать мне, что подумали о ней, если она вам не понравится? И никогда не забывайте, что чтение книги – не обязанность и что расстаться с ней, прочитав пятьдесят скучных страниц, – не кощунство, а необходимость!

– Обещаю.

Хлоя взяла книгу и ушла, прижимая ее к груди, как драгоценность, которую хочется защитить.

Меня тронул этот жест.

Хлоя вернулась на следующей неделе. Как только девушка вошла в лавку, я заметила, что она радуется и волнуется. Я быстро поняла, что не ошиблась.

– Она великолепная, эта книга! Какая выдающаяся женщина эта баронесса! Как мне было печально, когда погиб в авиакатастрофе Финч Хаттон! Как вы думаете, сегодняшняя Кения еще похожа на ту, о которой там рассказано?

– Не думаю, что похожа. До сих пор существуют большие парки, где живут львы и слоны, но Найроби стал сильно загрязненной столицей, и квартал, где находилась ферма Карен Бликсен, теперь полностью застроен современными зданиями. Ты хотела бы найти Финча Хаттона, чтобы он дал тебе послушать Баха у костра?

Хлоя покраснела.

– Это, наверное, и правда было бы чудесно. Я хотела бы другую книгу. Похожую!

– Похожую? Что это значит? Книгу, где действие происходит за границей? Не в наше время? Где рассказана история любви?

– Я не знаю. Выберите сами снова.

Я медлила. Главное – не спешить. Двигаться медленно, чтобы юная читательница шла вперед собственным шагом. Я снова подумала о своей дочери Элизе. О книгах, которые она любила больше остальных.

– Я предлагаю тебе «Библию ядовитого леса» Барбары Кингсолвер. В этом романе действие тоже происходит в Африке, но это единственное, что у него общего с книгой Карен Бликсен. Ты узнаешь о судьбе семьи, где отец – радикальный пастор, который в начале девятисотых годов решает уехать из Соединенных Штатов вместе с женой и четырьмя дочерьми в бывшее Бельгийское Конго.

– Спасибо, спасибо.

Глаза Хлои блестели. Я была счастлива – как каждый раз, когда советую кому-то книгу, мысленно говоря себе, что хотела бы снова пережить чувства, которые испытала, читая ее впервые.

В следующую субботу Натан пришел посидеть в лавке, пока я покупала рыбу у Клемана, уличного торговца, о котором говорили, что он каждое утро ходит к судам, прибывающим из города Сет, и выбирает лучших рыб.

Сделав несколько шагов между прилавками, я столкнулась нос к носу с Хлоей и ее матерью.

– Здравствуйте, мадам; здравствуй, Хлоя.

Хлоя повела себя странно. Кажется, она смутилась, увидев меня. Она отступила за спину матери и прижала палец к губам, слово просила меня молчать.

Я поняла, что мать ничего не знает о походах дочери в книжный магазин, а может быть, не знает и о книгах, которые Хлоя теперь читает. Я исполнила просьбу Хлои – прекратила разговор словами:

– До скорой встречи! Я должна поспешить к Клеману, если хочу купить действительно хорошего налима.

Я выросла в городе Рабат, в Марокко, на берегах реки Бу-Регрег, которая впадает в море ниже старинной цитадели Рабата – касбы Удая.

В детстве я обожала смотреть на то, как рыбаки возвращаются с моря, высыпают свой улов в большие корзины из ивовых прутьев и заботливо чинят поврежденные сети.

Иногда мы съедали на завтрак по тарелке жареных сардин на больших столах, накрытых яркими клеенками.

Когда я выбирала себе рыбу у Клемана, ее запах будил во мне ощущения, которые испытывала девочка, бравшая с тарелок руками сардины с лимоном.

Это странно – вспоминать запахи. Наши фильмы и фотографии могут зафиксировать все, кроме запахов. Однако обонятельная память – очень сильная; мне достаточно даже через десятки лет на мгновение встретиться с запахом прошлого – и во мне оживает воспоминание о чердаке дома в Шомоне-на-Луаре, о коридоре, где пахло воском из-за того, что моя бабушка добросовестно натирала шкаф средством для полировки, или о жасмине с его цветами-звездочками, укрывавшем всю веранду, где мой дедушка нарезал ветки на черенки.

Я смиренно присоединяюсь к прекрасному обращению Бодлера в «Цветах зла»: «Читатель, вдыхал ли ты когда-нибудь, опьяняясь и медленно смакуя, зерно ладана, наполняющее церковь…»

Запаху так мало нужно, чтобы целиком заполнить собой какое-нибудь пространство.

Я заметила, что иногда книга и запах составляют очень красивую пару. Ассоциации между ними уносят вас на такие высоты, где слова и запахи рождают вдохновенное повествование, и оно уводит читателя намного дальше, чем он ушел бы по пути из одних слов.

Нет места лучше, чем крыша арабского дома в старой части Феса, чтобы читать сказки «Тысяча и одна ночь», или терраса нью-йоркского кафе, чтобы жить в унисон с персонажами Пола Остера.

Я бы охотно написала путеводитель, основанный лишь на ассоциациях между писателями и городами – Пессоа и Лиссабон, Сервантес и Мадрид, Мураками и Токио, Стендаль и Рим, Уильям Бойд и Лондон. Для этого мне было бы нужно съездить в каждый город, найти подходящую книгу для чтения в нем и лучшее место для этого чтения!

Вот хороший проект, который можно предложить Натану, когда он выйдет на пенсию. Он будет носить багаж, заказывать номера в отелях и выбирать рестораны, а я стану читать утром и писать вечером или наоборот…

Мое детство в Марокко – часть моих сокровищ. Мои чувства пробудились и расцвели в этой стране, где запах пряностей, цвета керамики, блеск медных блюд на солнце убеждали маленькую девочку, которой я была, что она живет в стране принцесс.

Несомненно, от этого времени у меня сохранилась любовь к теплым и ярким тонам – оттенкам охры и кармина, шафранным и розовым тонам засушенных цветов, которые были собраны в долине реки Дадес. «Солнца, которые человек несет в себе, как тележку с апельсинами», – сказал бы Арагон.

Я осознаю, что, несомненно, люблю жить в Провансе из-за того, что жара, свет и южные блюда питают мои детские воспоминания.

В частности, местный рынок переносит меня к прилавками рынка Сале, куда мать всегда водила меня с собой. Именно она научила меня выбирать баклажаны, кабачки, помидоры…

Знать себя не значит быть способным размотать в рассказе, как клубок, свой жизненный путь, не забыв ни одной мелочи. Меня часто поражает, что человек, которого я встречаю впервые, сообщая, кто он, называет свою профессию и число детей. Сказать, чем ты владеешь или что ты сделал, не значит сказать, кто ты есть.

Но поневоле приходится признать, что не всем дано упражнять свои пять чувств.

Как-то раз одна моя подруга подарила мне сеанс массажа на дому у массажистки по имени Жоэль. Это было настоящее откровение. Я лежала голая на ее высоком столе, и она сумела снять с меня броню тем, что в начале сеанса дала мне понюхать несколько эфирных масел. О каждом я должна была сказать, нравится оно мне слабо, сильно или совсем не нравится.

Вдруг я сказала: «Вот это я обожаю! Из чего оно?» Оказалось, это было масло из цветов апельсинового дерева.

Я быстро поняла, что этот запах переносил меня на улицы Рабата, в то время года, когда апельсиновые деревья наполняли их ароматом своих цветов. Это был запах детства.

Жоэль нанесла несколько капель этого масла на мои виски и этим мгновенно открыла пути всех моих чувств. С того дня сеансы массажа в моей жизни стали регулярными. Это минуты, когда рассудок отступает перед чувствами.

Я люблю авторов, которые пишут так, что их рассказы пахнут, авторов, чьи слова могут еле касаться моей кожи или тяжело ложиться на нее.

Например, когда я читала книгу Соржа Шаландона «Четвертая стена», мне казалось, что я находилась среди развалин Бейрута. Я покинула эти страницы раненая, словно побывала в центре ливанской войны.

Хорошее упражнение – определять главный цвет книги, ее запах, ее звук…

Это можно проделывать с каждым моментом своей жизни. Я учу этому Натана, чтобы он не был постоянно чем-нибудь занят. Сначала это было трудно, но как-то недавно он меня удивил. Во время заката (солнце заходило рано: это было в разгар зимы) он сумел расположиться внутри текущего момента и почувствовать запах огня, гаснущего в камине, лиловый цвет неба, которое загорается перед наступлением ночи, шуршание сухих листьев, которые кружатся в углу двора.

Когда Хлоя снова пришла в книжный магазин, на ней вместо складчатой юбки были джинсы, вместо мокасин – ботинки, а волосы были распущены, и концы их падали на яркую тунику. Это была очень красивая девушка, которая скоро начнет волновать мужские сердца.

Я решила не упоминать о встрече на рынке, но она все-таки хотела высказаться и сделала это:

– Если моя мать узнает, что я читаю не то, что она мне покупает, я лишусь права приходить к вам.

– Но тогда как же ты читаешь свои книги?

– Во время перемен и по ночам, когда родители спят. Иногда по утрам мне немного трудно вставать. Дочитав книгу, я оставляю ее у моей подруги Клер.

– «По ночам разум спит, и существуют просто вещи. Те из них, которые действительно важны, снова приобретают свою форму, выживают после разрушительных дневных анализов, человек связывает обрывки и снова становится спокойным существом». Это цитата из Сент-Экзюпери. Скажи мне вот что, Хлоя. Читать эти книги – не грех. Возможно, ты могла бы просто сказать матери, что в своем возрасте уже можешь сама выбирать, что тебе читать.

– Еще нет. Не сейчас. Она очень красивая, ваша цитата. Я действительно люблю ночь. Бывает, мне кажется, что я одна не сплю из всех жителей Юзеса. Тогда я могу отдать себя только словам, следовать за ними и отправляться в путь вместе с персонажами так, что никто этого не замечает. Это что-то похожее на бегство… Я хотела бы еще одну книгу!

– Какое нетерпение! Но перед тем, как я дам тебе совет, поговори со мной немного о книге, которую ты дочитала.

– Я обожала Лию, одну из дочерей пастора! Она просто невероятная! Я очень хотела бы быть ею. Она такая светлая, как солнце, принимает каждую минуту как подарок. Она открывает свою жизнь всем возможностям. А ведь ее отец довольно трудный человек. Религия может быть орудием, которое помогает расти и жить, но когда она – только фанатизм, это ужасно. Я считаю, что эта книга очень умно написана, потому что, мне кажется, в каждой из девочек есть все девочки мира. Но я хотела бы быть Лией!

– Отличная литературная критика! Я могу предложить тебе новую книгу, но у тебя самой нет ли чего-то на примете? Какой-то книги, о выходе которой объявил ее автор, а ты об этом слышала?

– Нет, мои друзья читают мало, кроме Клер, которая иногда рассказывает мне о том, что читает. Но я уже по обложкам и по аннотациям, которые напечатаны на них сзади, вижу, что это сентиментальные истории.

– Но есть же не только Клер. Есть телевидение, радио, Итернет!

– У нас нет ни телевизора, ни интернета. А единственный канал, который мы слушаем по радио, передает только классическую музыку.

Этого я не ожидала. И должно быть, удивление отразилось у меня на лице.

– Я знаю, это удивляет, но не думайте, что я несчастна. У меня есть родители, которые меня любят и делают для меня все, что считают самым лучшим. Это благодаря им я открыла для себя пианино, рисование, верховую езду. Среди моих подруг мало тех, у кого столько занятий.

Я высоко оценила реакцию Хлои. Она права: кто я такая, чтобы судить ее родителей.

– Я все-таки хочу историю любви!

– А, вот более точная просьба!

– Для вас какая из них самая красивая?

– Вот это вопрос! Мое счастье, что я не могу на него ответить. Историй любви так много, и они бывают такие разные. Одни начинаются хорошо, а кончаются плохо; другие движутся в противоположном направлении. Есть истории неосуществимой любви, истории любви без будущего и многие другие. Есть шедевры, которые стали великой классикой, но остаются жемчужинами среди любовных историй, – например, «Ромео и Джульетта». Это театральная пьеса, которая может показаться устаревшей, но то, что написал Шекспир, не стареет.

Есть еще «Принцесса Клевская» – великолепная книга о том, как любовь, которую условности общества сделали невозможной, проходит через всю жизнь женщины; героиня не может забыть герцога де Немура и из-за этого умирает от тоски.

И еще есть «Элоиза и Абеляр» – пьеса, в которой рассказано, как молодая женщина открывает для себя любовь, влюбляясь в великого соблазнителя.

– Я хочу эту книгу – «Элоизу и Абеляра».

Перед тем как оплатить покупку, Хлоя подошла к одному из стеллажей и взяла с него книгу, которую явно заметила во время прежних визитов сюда.

«Энциклопедия для девочек».

Я и теперь очень хорошо продаю эту книжку. Она – просто золотая жила для девочек, у которых возникает много вопросов, но они не знают, как и кому их задать.

Я ничего не сказала о ней Хлое, которая в итоге ушла с двумя книгами.

Через несколько дней, в момент, когда я обслуживала клиента, в лавку ворвалась мать моей юной читательницы.

– Вы предали меня!

– Здравствуйте, мадам. Если вы позволите, я закончу обслуживать этого господина, а потом вернусь к вам.

– Хорошо, я подожду!

Не знаю, что думал при этом молодой человек, для которого я упаковывала в подарочный пакет очень красивую книгу о постройках, сложенных из камней без раствора. Я объяснила ему, что мое предательство – не государственное преступление и что дама, которая пришла в магазин, немного лишена чувства меры.

Как только молодой человек ушел, мамаша снова начала:

– Как вы могли! «Элоиза и Абеляр»!

– Мадам, у меня не магазин вин! Ничто не запрещает мне продать книгу несовершеннолетней покупательнице, особенно если та ее выбрала!

– Но Хлоя не могла выбрать такую книгу без вашего совета!

– Да, советовать покупателям – это моя профессия. Хлоя умная девушка с чуткой душой. Чего вы боитесь? Я сама мать двоих детей; уверяю вас, что книги – прекрасная возможность почувствовать собственные желания, сталкиваясь с чужими жизнями – реальными (если это автобиография) или вымышленными. Это важно для человека, когда он молод и должен делать выбор, который повлияет на его взрослую жизнь. Для меня большая честь – доверие, которое мне оказывает Хлоя. Уверяю вас, что я ответственная женщина и желаю ей только добра.

Мать Хлои ушла, хлопнув дверью.

Я задала себе вопрос, увижу ли я еще Хлою.

Я подумала о своей старшей дочери Элизе.

Когда она была подростком и систематически отвергала все мои предложения, я имела счастье делить с ней мою библиотеку.

Элиза, воспитанная на молодежных книгах издательства «Баярд», начиная с серии «Я люблю читать» и кончая серией «Я – читатель», очень рано почувствовала вкус к книгам.

Я была счастлива, что у нас с ней есть эта общая черта. Книги были свидетелями, которых я передавала ей с уверенностью, что каждая из них будет садом, где Элиза сможет срывать цветы для того, чтобы питать свое воображение, но так же и для того, чтобы вдохновлять себя на собственную жизнь.

Иногда по вечерам она, проглотив обед, сразу же бралась за книгу, отложенную несколько минут назад. И тогда я замечала в ее глазах блеск, порожденный литературным путешествием. Достаточно было просто взглянуть на обложку ее книги – и я присоединялась к удовольствию Элизы. Перевернутые страницы я могла размечать, как знаками препинания, замечаниями соучастницы, и каждое замечание создавало диалог.

Сегодня мне так не хватает этой чудесной близости.

Я чувствую, что знаменитый «подростковый кризис», который считают неизбежным, чертовски силен. Вернемся ли однажды мы с Элизой к тем чудесным отношениям, которые были у нас раньше?

Я очень скоро перестала беспокоиться из-за возвращения Хлои: она вернулась уже на следующий день после визита ее матери.

– Извините маму. Когда она рассказала мне, что ходила к вам, мне стало стыдно. Я сказала ей, что мне уже не десять лет и что, если она снова так поступит, то перестану заниматься пианино, верховой ездой и не буду ходить с ней на концерты. Отец в конце концов встал на мою сторону. Обычно он мало говорит, а тут заявил, что мне пора стать немного более самостоятельной и что это касается в том числе моих культурных предпочтений.

Я была счастлива, что все так случилось.

Потом в течение нескольких недель Хлоя регулярно приходила ко мне, и я продолжала вести ее по пути посвящения от одной книги к другой, словно по японской дорожке из следов, где она могла идти, не рискуя упасть.

Каждый раз, когда она заканчивала читать книгу, происходил разговор, в ходе которого я видела, как рождались ее убеждения, ее тревоги, но одновременно – и то, что делало ее счастливой.

В Юзесе у каждого времени года свое очарование. Зимой этот город не спит. Зима – время тех, кто живет здесь весь год. Время посвященных.

Зимняя гордость Юзеса – праздник трюфелей. Всю субботу и все воскресенье площадь заполнена маленькими лотками, где продается это черное золото.

Трюфели не выставлены в ящиках, как порей или морковь. Они словно по волшебству появляются в ладонях продавца, который потом взвешивает их на крошечных весах, чтобы определить цену.

Так вот, сто граммов трюфелей, если поторговаться, могут стоить примерно сто тридцать евро, как белужья икра!

Я способна на многое ради белуги, но не ради трюфеля. Но я ни разу не осмелилась никому сказать об этом, потому что здесь это было бы кощунством и меня изгнали бы из города, обваляв в смоле и перьях!

Поскольку это был первый год нашей жизни здесь, Натан заказал для нас два места на торжественном обеде, который был организован союзом производителей трюфеля.

Все блюда готовили звездные повара, и все было приготовлено на основе трюфелей! Именно там я была крещена трюфелем!

На обед пришли триста человек, и я обнаружила, что среди них было очень мало уроженцев департамента Гар. Там были швейцарцы, англичане, бельгийцы, американцы; некоторые приехали сюда только на этот обед и сообщили мне, что никогда не пропускают его.

Поскольку мне было трудно полностью оценить вкус трюфеля, местный знаток давал мне указания:

– Отрежьте тонкий ломтик сырого трюфеля, положите на этот кружок несколько крупиц соли и прилепите его к своему нёбу. Подержите его во рту несколько секунд перед тем, как раскусить. Вы чувствуете этот запах?

Мне показалось, что это месса. Во время причастия облатка часто прилипала у меня к нёбу, и мне приходилось сильно шевелить языком, чтобы ее отклеить. Скажу прямо: моя религиозность немного ослабла из-за этого.

Несмотря на советы знатока, мне было нелегко искренне участвовать в славословиях, которые звучали в честь этой плесени.

Каждое подаваемое блюдо нам советовали посыпать тертым трюфелем, как посыпают тертым швейцарским сыром спагетти.

Однако я должна признать, что до сих пор храню в своей вкусовой памяти воспоминание о равиолях, которые приготовил молодой повар Фабьен Фаж из ресторана «Монастырь» в Вильнёв-лез-Авиньон…

Хлоя лишь один раз вернулась, не похвалив книгу.

– Мне не понравилось «Сиреневое такси», – сказала она. – По-моему, все персонажи какие-то преувеличенные, и я не смогла поверить в эту историю!

– Но, Хлоя, ты имеешь полное право не любить какую-нибудь книгу. Просто я сама люблю Ирландию, а эта книга – признание в любви к этой стране и ее жителям! Почему ты дочитала книгу до конца, если она тебе не понравилась?

– Не знаю.

– Чтобы попросить прощения за мою ошибку, я дарю тебе следующую книгу.

Позже я поняла, что роман Деона пробудил у Хлои воспоминание о том отрезке прошлого, который ее семья старалась скрывать в тени. Если человек прочитывает книгу целиком, но не любит, часто это бывает книга, которая отсылает его к собственной черной дыре.

Когда наш путь пересекается с траекторией книги, это становится свиданием. Значит, наступило время для встречи. Когда мы говорим о книге, мы говорим не только о том, что прочитали, но и о себе.

И в первую очередь это утверждение относится к писателю. Даже самый невероятный вымысел рассказывает что-то о своем создателе, но потом читатель попадает в пропасть между его историей и своей.

Слова книг – как волны, которые рождаются на другом краю мира, докатываются до наших жизней и разбиваются о наши утесы или мягко скользят по мелкому песку пляжа. Закрыв книгу, которая нас беспокоит, мы не заставляем утесы исчезнуть.

Я собиралась закрывать магазин и гасить лампы, освещавшие витрину, когда ко мне постучал молодой мужчина. Обычно я работаю только в часы, указанные в расписании, потому что иначе бы никогда не остановилась.

Я люблю ту минуту, когда снова оказываюсь наедине с книгами. Мне тогда кажется, что я привилегированный человек в мире. Вокруг меня собрались самые прекрасные истории, созданные человечеством – от трагических драм до безумных утопий. Мое воображение играет лауреатами литературных премий, смешивает эпохи, и я становлюсь личным другом тех, кем восхищаюсь. В такие минуты Джойс Кэрол Оутс и Пол Остер – поверенные моих чувств, Камю и Сартр раздевают взглядами Амели Нотомб и переглядываются как сообщники, а я в это время организую встречу между Симоной де Бовуар и Нэнси Хьюстон. Эти женщины нашли бы очень много, что сказать одна другой!

В тот вечер я открыла дверь молодому мужчине.

Нужно сказать, что он был очень красивым. Похож на летчика времен начала авиации. На нем была великолепная кожаная куртка с меховым воротником и высокие сапоги для верховой езды. И у него были великолепные глаза. Эти глаза напомнили мне о ком-то, но о ком именно, я не смогла понять.

– Здравствуйте, мадам; спасибо, что открыли мне. Без вас я бы пришел с пустыми руками на совершеннолетие младшей сестры.

– Вы знаете, какую книгу хотите ей подарить?

– Нет, понятия не имею.

– Сколько ей лет? Вы знаете ее вкусы?

– Восемнадцать лет. Она очень много читает. Кажется, она тратит все свои карманные деньги у вас!

– Хлоя? Вы брат Хлои? А я не знала, что у нее есть брат!

– Это меня не удивляет. Я дурной пример, проклятый брат. Я не возвращался в Юзес уже больше трех лет.

Говоря это, он улыбался, но взгляд у него был печальный.

– Я возвращаюсь из Ирландии, закончил там учебу. Не знаю, понравится ли это моим родителям, но я считаю нужным быть на празднике в честь совершеннолетия Хлои. Я не задержусь у вас долго. Какую книгу вы посоветуете для нее?

Я была взволнована, потому что поняла, отчего Хлое не понравилось «Сиреневое такси». Джерри Кин, неоднозначный и романтичный персонаж этой книги, американец, которого его семья изгнала в Ирландию, похож на того, кто стоял передо мной.

– Я думаю, Хлое понравится «Прекрасная беглянка»; автор – Анна Гавальда.

– Эту писательницу я не знаю. Но книга, конечно, подойдет Хлое очень хорошо.

Я осталась одна сидеть на своем табурете хозяйки книжной лавки. Снаружи было уже совсем темно.

Я считаю, что это очень печально, когда семья разрывается на части. Я знаю, как важна была для моего собственного становления любовь близких. Я пыталась создать этот же климат в семье с Натаном и детьми и думаю, что добилась успеха, хотя в этом пути иногда забывала о себе ради Элизы и Гийома.

С времен Каина и Авеля литература полна историй о разбившихся семьях.

Иногда автор так хорошо описывает кровосмесительные или братоубийственные чувства, что я, читая, часто задаю себе вопрос: не скрывается ли за вымыслом что-то из собственной жизни автора?

Одним из самых древних французских романов считают «Роман о Фивах», написанный безымянным автором в XI веке. Там рассказано, как два сына Эдипа, Этеокл и Полиник, после смерти отца захотели править его городом и убили друг друга в поединке перед своими войсками, чтобы наконец прекратилась битва за власть над Фивами.

Книга Гавальды гораздо менее мрачная. Это рассказ о том, как дети одной семьи, став взрослыми, решают сделать себе подарок – на один день вернуться в детство – и для этого приезжают к своему самому младшему брату, который стал гидом в старом замке в провинции Турень.

Примерно через десять дней Хлоя снова пришла ко мне.

– Значит, теперь вы знакомы с Танги! Я так полюбила книгу, которую он мне подарил! Очень хороший выбор. – Хлоя сияла от радости.

– День рождения хорошо прошел?

– Супер! Я должна вам объяснить…

– Нет, ничего ты мне не должна. Я всего лишь хозяйка книжного магазина, продаю книги, как другие люди продают шапки или сыр! Я не имею на тебя никаких прав и вполне довольна этим.

– Вы преувеличиваете! Вы гениальная хозяйка книжной лавки, величайшая из хозяек книжных магазинов!

– Я еще ни разу не видела тебя такой разговорчивой и открытой. Это превращение в совершеннолетнюю дало тебе крылья?

– Нет; вы не знаете, как долго я надеялась, что наша семья в конце концов снова соединится! Мои родители очень принципиальные люди; они решили удалить отсюда Танги, когда узнали, что он часто употребляет травку. Они не хотели признать, что это, в сущности, обычно для учеников в лицее, и не желали знать, что есть менее радикальные способы, чем это изгнание. Танги хотел учиться на инженера, и мой отец, вместо того чтобы оставить его во Франции, выбрал для него частную школу в Дублине. Когда Танги уехал, мне было четырнадцать лет. За это время он возвращался всего один раз – два года назад, чтобы отпраздновать Рождество дома. Это был ужасный праздник: каждый все время старался уколоть другого. Мой отец хотел сохранить власть над сыном, которому было уже двадцать лет, а сын использовал каждый случай, чтобы бросить вызов отцу за его суровость. Я сердилась на папу за то, что он отнял у меня брата. Мама пыталась оправдать непримиримость моего отца, но я не хотела ее слушать. Вчера вечером я снова встретилась с Танги. Было похоже, что он счастлив быть с нами. Мой отец тоже успокоился, и я думаю, что во время моего дня рождения мы были похожи на идеальную семью. Это был самый прекрасный из подарков. Следующий день мы провели на прогулке в Эг-Морт, как в то время, когда мы с братом были детьми и родители возили нас в ресторан в этот город в области Камарг. Ресторан, куда мы ходили, и теперь принадлежит тем же хозяевам, прежним остался и невероятный «наполеон» с малиновой начинкой, который они готовили! Танги еще несколько дней пробудет с нами, а потом уедет в Лондон: он начинает там работать. Мама согласна, чтобы я будущим летом на месяц приехала к нему, при условии, что использую этот случай, чтобы улучшить свой английский.

– Вот это прекрасные новости, Хлоя!

– Да, и знаете, я подарила брату книгу. Книгу, которую купила у вас…

– Позволь угадать, какую… Это не история семьи, где действие происходит в красивом ирландском поместье, но заканчивается очень плохо?

Я улыбнулась девушке и сказала себе, что иногда надо совсем немного и еще несколько книг, чтобы жизнь снова приобрела утраченные краски.

Оказавшись рядом с Натаном, я рассказала ему о воссоединении Танги с сестрой.

Натан умеет слушать, но меня часто тревожит то, что перемены его настроения слабо проявляются. Он выражает одобрение улыбкой, а неодобрение – движением губ и легким покачиванием головы.

Ни сильных вспышек чувств, ни горячих порывов восторга. Но в тот вечер он прекрасно понял, что эта история тронула меня потому, что в ней было что-то общее с нашей жизнью.

– Скажи мне, Натали, ты не думаешь, что твоя дочь всю жизнь не будет хотеть тебя видеть?

– Почему ты говоришь мне это?

– Потому, что ты думаешь об Элизе, когда говоришь о Хлое.

– Ты прав. Все-таки тяжело чувствовать, что она так далеко.

– Но это не имеет ничего общего с Танги! Ты не сказала ей ничего обидного.

– Я не знаю…

– А я знаю и уверяю тебя, что тебе только нужно дать ей немного времени. Ей нелегко найти свое место в тени такой матери, как ты.

– Но я не затеняю ее. Я всегда была любящей матерью и давала ей самое лучшее.

– Вот именно… Наступает момент, когда ребенок, если он хочет оказаться лицом к лицу с миром, полностью владея своими средствами, должен убежать от офицера безопасности, то есть матери или отца.

– А кто такой офицер безопасности?

– Они сопровождают глав государств или министров. Люди в штатском, которые все время находятся рядом с тем, кого охраняют, и следят, чтобы с ним не случилось ничего неприятного.

– Понимаю. Но иногда это не мешает охраняемому получить яйцо в лицо.

– Да… Элизу ты должна выпустить из рук и подождать, пока она вернется сама. Это тебе в первую очередь она хочет доказать, что может быть полноценной женщиной, независимой, но при этом способной управлять собой, в равной степени способной получать и давать. До сих пор она могла только получать что-то от тебя, и равновесие было немного нарушено.

– Я согласна с твоими доводами, но признай, что это все-таки трудно!

– Это могло бы не быть трудным. Только от тебя зависит, на что смотреть – на улетающую птицу или на пустую клетку.