Онлайн чтение книги Завтра я буду скучать по тебе I Will Miss You Tomorrow
Пятница

Глава 10

За окном номера я слышу, как просыпается город Трумсё. Горло болит, язык шероховатый и сухой. Её запах выветрился, во рту остался только обжигающий вкус эфирных масел и растворителей.

Я отключаю будильник и встаю с кровати; подхожу к кофеварке и наливаю в чашку кофе, который я приготовил прошлым вечером. Я получил сообщение от Анникен Моритцен: она просит перезвонить ей, когда доберусь до маяка.

Через час я уже переезжаю мост Трумсё в арендованном автомобиле и направляюсь на север. По склонам самых высоких гор сползает только что выпавший снег, небо серое, а земля одета в сухие листья и пожелтевшую траву.

Через несколько часов и одну переправу на пароме я стою напротив центра коммуны Блекёйвер. Здесь несколько административных зданий, два продуктовых магазина, ремонтная мастерская, магазин пряжи с солярием в подвале и круговой перекрёсток.

Офис местного шерифа располагается в двухэтажном четырёхугольном здании. Влияние русской послевоенной архитектуры ошеломляет. Здание зеленого цвета с белыми оконными рамами. Женщина на стойке администрации сообщает мне, что они делят здание со службой охраны здоровья населения и соцслужбой, которые занимают второй этаж. Офис шерифа находится на первом.

– Бендикс Юханн Бьёрканг, – представляется шериф. Ему за шестьдесят, он говорит на диалекте, носит короткие каштановые волосы и густые усы. Своей сильной рукой он крепко пожимает мою. – А вы Торкильд Аске?

– Говорят, что да.

– Кто говорит?

– Те, кто так говорят.

Вместе нам не очень удаётся острить, так что, почесав подбородок, шериф приглашает меня зайти в офис.

– Вы кто-то вроде… частного детектива? – спрашивает он, усевшись на стул за письменным столом, и складывает руки на животе.

– Нет, – отвечаю я и сажусь на неудобный деревянный стул с противоположной стороны стола из светлого дерева, под ножку которого подложена свернутая газета.

– И что вы в таком случае здесь делаете? – он барабанит пальцами по жировым складкам на животе.

– Давайте назовём это исключительным случаем, противоречащим моей системе ценностей. Я согласился приехать сюда из-за невозможности сопротивляться и острой необходимости в деньгах.

– Так, – шериф Бендикс Юханн Бьёрканг тяжело вздыхает.

– Ну, в общем, вы здесь, чтобы искать того молодого датчанина?

– Верно.

– По поручению родителей юноши?

Я киваю.

– Ну, мы здесь чтобы помочь, – он ведёт усами, – не думаю, что вы найдёте что-то конкретное.

– Да и я так не думаю.

– Датчанин – наше единственное дело сейчас. До этого мы занимались русским траулером, который немного севернее пошел ко дну в плохую погоду, в начале осени. Но все благополучно вернулись на землю. А в остальном – здесь тихо, как на кладбище, – он складывает руки на животе. – Как на кладбище.

Молодой усатый сержант лет двадцати заходит в комнату и попеременно таращится то на меня, то на шерифа; на лице его идиотское выражение, будто он только что застал шефа за каким-то очень личным делом и не может понять, уйти ему или спросить разрешения остаться.

– Кхэм, – прокашливается шериф и рисует в воздухе полукруг между мной и вытаращившим глаза пареньком. – Арнт Эриксен, это Торкильд Аске. Он здесь по поводу того датчанина. Арнт бросил работу в Трумсё и переехал сюда уже почти год назад со своей девушкой. Вскоре после Нового года он примет бразды правления участком, а я выйду на пенсию.

– Здравствуйте, – сержант вытирает руки о штаны, прежде чем протянуть мне свою влажную ладонь. Он косо ухмыляется в попытке продемонстрировать, что осознает всю ответственность того трудного пути, который ему отвела жизнь, – с вами говорит Арнт.

– Ага, а с вами говорю я, – отвечаю и жму ему руку до тех пор, пока у него на лице не проступает напряжение, – так что, – продолжаю я, не выпуская его руки, – чем вы занимались в Трумсё?

Арнт смотрит на меня и на наши руки в ожидании, что я наконец доведу до конца ритуал этикета и отпущу его.

– Наш город страдает от тех же проблем, что и другие города, – начинает он рассказ и откашливается, – воровство и незаконный оборот наркотиков. Кроме того, в последние годы мы наблюдаем бум проституции, хотя…

– Говорят, вы раньше работали в спецотделе? – прерывает коллегу Бьёрканг, пытаясь обуздать мои любезные манеры. Он особенно отчётливо произносит последнее слово и кивает сержанту, который пытается сесть, в то время как мы все еще жмём друг другу руки.

– Говорят? – спрашиваю я и расслабляю ладонь.

– Ну, вы же знаете, хотя ваша история и не попала в газеты, она всё равно разлетелась по всем отделам, как огонь по сухой траве. Не каждый день следователя из прокуратуры берут с поличным. В определенных кругах это произвело фурор, в других – гул оваций, насколько я слышал.

– Не сомневаюсь, – ответил я.

– А там ведь, если не ошибаюсь, потом был случай, когда один из наших, которого вы засадили, пытался добиться повторного рассмотрения в суде в связи со всей этой историей?

– И как, получилось? – желчно спрашиваю я.

Бьёрканг качает головой, не отводя от меня взгляда.

– Ты это знал, Арнт? – шериф поворачивается к сержанту, а тот снова стоит разинув рот с отсутствующим выражением лица. Он крутит головой то туда, то сюда, в зависимости от того, кто говорит. – Знал, что эти ребята специально обучены ломать полицейских, которые лажают при выполнении служебных обязанностей? Так что будь осторожен.

Арнт смотрит на меня глупыми глазами, а Бьёрканг неприятно смеется, но вскоре прекращает.

– Мы обычно называли эти допросы «интервью», – говорю я.

– Вот-вот, – отвечает Бьёрканг. – Расскажи мне, а кто вёл твой допрос, когда тебя схватили?

– Они вызвали эксперта по допросам из полицейской академии, – рассказываю я, – он повышал квалификацию в Великобритании и был экспертом поэтапного полицейского допроса, тактики его ведения, этики, коммуникации, факторов психологического влияния и различных техник, стимулирующих память. Отличный парень.

– В смысле, схватили? – спрашивает сержант Арнт, который, кажется, наконец-то снова обрёл голос.

– А что, ты не знал? – Бьёрканг подмигивает мне. – Чему вас, собственно, учат теперь в полицейской академии? Торкильд Аске только что вышел из ставангерской тюрьмы после трёхлетней отсидки.

– Не забудь еще психбольницу, – говорю я, не отводя взгляда от сержанта.

– А что вы сделали? – спрашивает явно озадаченный Арнт.

– Он насмерть сбил маленькую девочку однажды вечером после работы, – помогает с ответом шериф Бьёрканг, – …в наркотическом угаре?

Сержант Арнт всё еще пялится на меня, но в его глазах читается уже что-то другое. Я узнаю этот взгляд. Отвращение от осознания, что кто-то из своих пересёк черту и оказался на другой стороне.

– Гамма-гидроксибутират, или ГГБ, – добавляю я и думаю о том, что сказал мне Ульф в автомобиле в тот день, когда я вышел из тюрьмы. Что теперь пришло моё время сидеть с другой стороны стола. Быть тем, кто подстраивается под условия других, а не диктует их сам. Моё паломничество – так он это назвал. Я просто не представлял, какую цену мне придется за него заплатить.

– Полагаю, ты там его заработал?

Шериф указывает на шрам на моём лице, который тянется, как паучья сеть с тонкими ниточками, от глаза до рта, уродуя скулу.

– Мне повезло. Голова ударилась об руль.

– Ну ладно, – теперь тон Бьёрканга сделался мягче. – Что было – то было. А остальное останется между тобой и тем парнем.

– Шефом по социальной работе?

Он вытирает губы, расплывшиеся в улыбке. – Мы здесь не для того, чтобы признаваться в грехах, но я человек, который любит знать, с кем имеет дело. – Он кивает сержанту Арнту, словно бы намекая, что то, чему тот сейчас стал свидетелем, называется управлением персоналом высокого уровня. – Кроме того, я из тех, кто считает, что если человек отсидел свой срок, то его совесть чиста. Если бы я в это не верил, то делать мне здесь было бы нечего.

Бьёрканг поднимается со стула и начальственным кивком указывает Арнту удалиться.

– Ну что, думаю, обмен любезностями окончен, – он знаком показывает, что пора идти, – давай тогда доедем до Шельвика и посмотрим на яхту датчанина, прежде чем закончится день.

Мы покидаем отделение и садимся в полицейскую машину. Арендованный автомобиль я оставляю. Идёт дождь, и промёрзшая земля блестит там, где падают капли; ветер шумит листьями, которые еще не опали с ветвей в этот холодный октябрьский день. Сине-чёрные облака выплывают из-за океанического горизонта.

– Полярная ночь, – отмечает сержант Арнт и смотрит на меня в зеркало заднего вида. – Не все хорошо её переносят.

Глава 11

Маршрут к острову проходит через долину, с обеих сторон виднеются отвесные склоны скал, а потом дорога в кочках снова выводит нас к морю. По пути то тут, то там встречаются послевоенные дома, крытые зелёным, белым или жёлтым шифером и профилированными листами на крышах. В каких-то домах горит свет и сено сложено белыми стогами на краю участков, но большинство из них покинуты и давным-давно оставлены на произвол непогоды и ветров.

В конце концов, асфальтовое покрытие уступает место гравию, и мы оказываемся на вершине холма с видом на залив с парой домов на берегу.

– Ныряете? – лицо сержанта снова показывается в зеркале.

– Что?

– Я спросил, вы ныряете?

Бьёрканг фыркает и качает головой.

– А что такого? – спрашивает сержант с ноткой разочарования в голосе.

– Человек только что вышел из тюрьмы, господи. Как ты себе представляешь, чтобы он там нырял? – Бьёрканг снимает фуражку и проводит рукой по своим редким волосам.

– На самом деле, я когда-то нырял. На базе Хокунсверн, – отвечаю я после паузы, – и пару-тройку раз после того.

Сержант снова смотрит на меня в зеркало.

– Ага! – восклицает он, – ну и как вам?

– Ужасно, – отвечаю я и вижу, как уже второй раз за минуту гаснет блеск в глазах молодого сержанта.

На самой вершине холма стоит тёмно-коричневое здание с асфальтированной парковкой и пандусом у входа, а рядом еще одно, поменьше, – продолговатый корпус, разделенный на три квартиры.

– Жилищно-коммунальный комплекс Шельвика, – рассказывает шериф Бьёрканг, когда мы проезжаем мимо, – ещё с войны здесь стоит. Был местной казармой фрицев.

– Фрицев?

– Немцев, – встревает сержант Арнт и снова пялится на меня в зеркало, – а ваши родственники воевали?

– Уверен, что нет, – отвечаю я, вглядываясь в очерченные океаном неровности пейзажа. На отдалённом острове виднеется белое здание, а около него на пригорке стоит восьмиконечная вышка маяка.

– Маяк Расмуса Моритцена.

Шериф пальцем показывает на нагромождение лодочных домиков внизу бухты:

– Его лодка стоит в одном из сараев.

Ветер пронизывает насквозь, а волны лениво врезаются друг в друга, превращаясь в белую пену. Огромные кусты водорослей колыхают своими болотными щупальцами над галькой. Мы на цыпочках спускаемся к сараю, обхватив воротники и склонив головы, чтобы спрятаться от дождя. Трудно перебираться через скользкие камни, и я замечаю, как сильно напрягаются мышцы в ногах и пояснице.

– Его резиновую лодку принесло к берегу во вторник утром. По всей видимости, он погружался у острова на выходных. Когда к нам приезжала его мать, она рассказала, что говорила с ним в пятницу, но когда она звонила ему днём в воскресенье, он не ответил. Шериф качает головой, когда мы подходим к сараю, в дверном проеме которого нас ждёт мужчина чуть моложе меня.

– Смотрю, вы не особенно спешили, – произносит человек с сильным американским акцентом и струёй воздуха согревает свои кулаки. Он одет в коричневую кожаную куртку с воротником, как у британских пилотов во время Второй мировой войны. На его голове шапка с надписью «(мы) Против травли» и кожаные перчатки под мышкой.

– Вёл Арнт, я так понимаю?

– Харви, это Торкильд Аске. Он здесь по поручению родителей того датчанина, – Бьёрканг поворачивается ко мне: – А это Харви Нильсен. Нам пришлось припарковать лодку датчанина в его сарае.

Харви Нильсен протягивает свою руку. Он высокого роста, темноволосый и с ямочками на щеках, кожа на них стягивается в снежинки, когда он улыбается.

– Вы ему уже сказали про маяк?

– Нет, – Арнт кротко смотрит на Харви, тот выше его на целую голову. – Мы ему ничего не говорили.

Харви Нильсен обеими руками берет меня за плечи и разворачивает вправо, указывая пальцем на скалы у маяка.

– Супер! Теперь я сам тебе расскажу, как всё было, раз уж ты так просишь. – Он скалит зубы. – Не благодари. В общем, было всё так. Богатые ребята с юга приезжали сюда в восьмидесятые и хотели весь остров перестроить в конференц-центр для городских яппи. Они перестроили сторожку на маяке в ресторан с баром, а еще оборудовали компьютерный класс и фитнес-зал. Иногда и крупные вечеринки в подвале проводили.

– А потом у них кончились деньги, всего через год после открытия, – вмешивается в разговор шериф Бьёрканг. Сержант Арнт возится со своими усами, будто проверяя, не сдул ли их ветер. – Вот владельцы и сожгли главный корпус, когда поняли, что не смогут его продать. Надеялись, что пожар спасёт их от финансового краха.

– С тех пор он стоял пустой, – продолжает Харви, – пока летом не приехал датчанин, решив его отреставрировать.

– «Отель впечатлений», – фыркает шериф, – что бы это ни значило.

– Он был толковый парень. Я туда ездил, смотрел. Он достал старую лодку и сделал из нее стол, а бар… – Харви широко ухмыляется, – бар просто сказочный.

– Я бы никогда не поехал туда один, – бормочет сержант Арнт своим тонким картавым голоском, уставившись на маяк вдалеке.

– Ну ладно, давайте взглянем на лодку, пока не стемнело.

Бьёрканг хлопает сержанта Арнта по спине, и тот заходит в сарай. Мы с Харви заходим следом.

Ветер с дождём шатают гофролисты на крыше сарая. Бьёрканг и Харви стягивают брезентовую накидку и кладут ее у широкой стены.

– Ну, вот и лодка, – говорит шериф и хлопает по ней.

Я поднимаюсь на борт жестко надутой лодки; она окрашена в белый и голубой, корпус отделан стекловолокном, модель – «Зодиак Про». Лодка шесть метров в длину, на ней установлен мотор Эвинруд в сто пятьдесят лошадиных сил. В лодке лежит веревка и баллон с воздухом, а рядом деревянная коробка со всяким хламом, поднятым с морского дна.

– Ничего себе судёнышко, а? – Харви поднимает прямоугольную коробку, покрытую нитями водорослей и мелкими белыми ракушками, и протягивает её мне.

– Датчанин явно любил собирать всякое старьё, – бормочет шериф и кивает в сторону старого транзисторного приёмника, который я держу в руке. Когда-то он был белым, с синей окантовкой; я даже могу разглядеть тройку, а рядом с ней – буквы «P b K A», в левом верхнем углу заросшего ракушками и водорослями аппарата.

– А GPS на лодке не установлен?

– Наверное, вывалился в какой-то из заплывов, – безразличным тоном отвечает Бьёрканг.

– А почему тогда это не вывалилось? – спрашиваю я и поднимаю транзисторный приёмник, – видимо, он просто валялся где-то, а GPS был прикреплён к центральной консоли.

– Кто знает, – Бьёрканг пожимает плечами и вздыхает.

– Ладно.

Кладу приёмник обратно в лодку.

– Вы говорили, что он, скорее всего, погружался около «глаза». Это где?

– Глазом мы зовём подводный риф между маяком и островами на другой стороне фьорда, – отвечает Бьёрканг и, взглянув на свои наручные часы, подходит к двери сарая и пальцем указывает на чёрный шест с мигающим сигналом, вмонтированный в скалу посредине моря.

– Воткнули в своё время, чтобы помочь проходящим судам, идущим вдоль рифов, через пролив Грётсун.

– Он зовётся глазом, потому что когда на море спокойно, то кажется, что из глубин кто-то выглядывает и смотрит на небо. За все эти годы было много кораблей и экипажей, которые шли ко дну, потому что слишком близко подбирались к рифу, – рассказывает Харви.

Бьёрканг с Арнтом оба кивают и безучастно пытаются что-то разглядеть за дождевой завесой.

– Я так понимаю, за этим он и погружался? Ради всех этих обломков?

Все трое кивают в унисон.

– Мы посылали туда ныряльщиков, но они ничего не нашли, – рассказывает шериф Бьёрканг после короткой паузы. – Нужно просто подождать, – заключает он, – природа возьмёт своё, и он всплывет, вот увидишь.

– Когда крабы с ним покончат, – вмешивается Харви.

Начинает темнеть, небо скоро скроется за чёрными тучами.

– Мне нужно туда съездить, – говорю я, – к маяку.

Бьёрканг снова смотрит на часы.

– А я думаю, что мы должны покончить с этой ерундой прямо сейчас, – говорит он и сплёвывает. – Передавали, что в выходные погода будет еще хуже. Езжай к себе домой в Ставангер, Аске. То же самое я сказал и матери датчанина, когда она к нам приехала и кричала в истерике, что мы (а ведь был сильный шторм!) должны её туда отвести, поставив на кон жизни всего экипажа. Мы позвоним, как только он появится на поверхности. Они всегда всплывают, эти утопленники. Но не сразу.

– Его родители хотят, чтобы я туда съездил. И я это сделаю, если только у тебя не найдется каких-то предписаний, которые запрещают мне это осуществить.

– Ладно, ладно, – Бьёрканг удручённо разводит руками, – если ты хочешь остаться здесь и ждать – мне всё равно. Мы не можем тебе в этом отказать. Но будь аккуратнее, это всё, о чём я прошу. Ты больше не полицейский.

– Я здесь чтобы помочь, – отвечаю я, – так же, как и вы.

– Хорошо, – хмыкает Бьёрканг, – но учти: если у тебя есть другие идеи для бесцельной траты нашего времени, то тебе придётся отложить их до понедельника, договорились?

Я киваю, а Бьёрканг в последний раз сверяется с часами, после этого машет Арнту и делает знак, что им пора ехать.

– Коньяк и аккордеон, – усмехается Харви, когда двое полицейских снова садятся в машину. Они смотрят на нас через лобовое стекло, перебрасываясь друг с другом короткими фразами и односложными словами.

– В смысле?

– Бьёрканг вдовец, – объясняет Харви, – по выходным он пьёт коньяк и играет на аккордеоне с другими стариками у нас на островах. Ох уж эти чиновники.

Харви смеётся:

– Преступления здесь совершаются только на рабочей неделе в промежутке от восьми до четырёх. Ты разве не знал?

– Ясно, – говорю я и вздыхаю, как только вспоминаю, что мой автомобиль припаркован у полицейского участка.

– А зачем тебе все-таки ехать на этот остров? – спрашивает Харви, закрыв дверь сарая и повесив замок. – Мы сплавлялись туда вместе с Бьёркангом, когда обнаружили лодку. Там ничего нет.

– Так хочет его мать. А я просто хочу поскорее с этим управиться.

– Ладно.

Харви постукивает пальцем по двери сарая.

– Ну, если хочешь, можешь поехать со мной завтра утром. Я проезжаю мимо на пути к ферме.

– К ферме?

– Мидии, – он снова улыбается, – вот где деньги лежат.

Глава 12

Я сажусь в пикап Харви. Он разрешил мне остаться у него до нашей отправки к острову, чтобы мне не пришлось ехать обратно за сто километров и две переправы в свой гостиничный номер в Трумсё. Его дом находится в недавно отстроенном районе с видом на фьорд и маяк.

Мы заходим и садимся за кухонный стол. Харви приносит нам по полчашки кофе. Вокруг нас его жена ловит шустрого мальчика лет шести, пытаясь одеть его на ходу.

– Мы уходим, – говорит она и уносит мальчишку с собой в прихожую, где пытается надеть курку с помощью свободной руки.

– Подойди сюда, – Харви усаживает её на колени и целует её волосы, когда она к нам подходит.

– Это Торкильд Аске, бывший полицейский, который приехал сюда, чтобы найти датчанина, – он снова её целует, – а это моя любимая жена – Мерете.

Мерете встаёт с колен Харви и протягивает мне руку.

– Привет, – говорю я и пытаюсь выдавить из себя улыбку, приподнимая оба уголка рта.

– Привет, Торкильд, – отвечает она, а потом резко отпускает мою руку и направляется в прихожую, где ее сын швыряется ботинками и имитирует звуки стрельбы.

– Мерете работает трудотерапевтом в социальном центре. Йога для пенсионеров, целительные практики, кристаллотерапия, ну и всё такое. Она у нас чуть ли не настоящая знаменитость. Не так ли, дорогая?

– Что? – кричит Мерете из прихожей.

– Ты чуть ли не знаменитость! – кричит Харви в ответ, – подойди сюда и займись Торкильдом. Уверен, ты обнаружишь, что и над ним витают какие-нибудь духи.

Мерете поднимается, держа в руках ботинки, и бросает один из них в сторону кухни, метясь в Харви. – Не сейчас, Харви. Ты разве не видишь, что я выхожу?

Когда жена Харви, прихватив сына, вылетает за дверь, он снова поворачивается ко мне.

– У неё вечно душевный дисбаланс на этой стадии женского цикла, – он громко смеётся и хлопает себя по коленям.

– А чем она так знаменита?

– Она экстрасенс, – отвечает Харви, – её позвали в следующий сезон «Силы духов», может быть, ты слышал об этой программе. Они начнут снимать сразу после Нового года. Её самой первой наняли на четыре следующих серии. Здорово, нет?

– Я смотрю телевизор меньше, чем стоило было. – Я начинаю говорить, но Харви внезапно встаёт и несется в подвал. Он возвращается оттуда с канистрой в руках и ставит её на стол между нами.

– Ты похож на парня, который не упустит ни грамма, – он откручивает крышку и разбавляет кофе кристально чистым спиртом. – А у вас, кстати, готовят кофе по-русски?

– Да его и в Исландии готовят, разве что они не так щедры на сам кофе.

Харви смеётся, и мы сидим и пьём в тишине, глядя в окно на океан и на полярную ночь, которая скоро накроет собой этот пейзаж.

– Чем была бы жизнь без детей, – наконец говорит Харви. – У тебя есть дети?

– Нет.

– А жена?

– Была когда-то.

– Что случилось?

– Я переехал в Америку, а она переехала к Гюннару.

– К Гюннару?

– Гюннар Уре. Мой бывший начальник в прокуратуре.

– Ох, мужик, это жёстко.

Я пожимаю плечами

– Мы не были счастливы вместе.

– Поэтому ты и стал частным детективом?

– Что-то вроде того, – устало отвечаю я.

В полутьме виднеется огромный силуэт маяка на вершине острова. Всё вокруг посерело. Кажется, что скоро и маяк накроет сине-серой завесой.

– Харви Нильсен, – я снова заговариваю после еще одной паузы, – это северо-норвежское имя?

– Эбсолютли, – снова смеется Харви, – мои предки иммигрировали в Миннесоту в тринадцатом году, а потом, в Первую мировую, мой прадед вернулся и через несколько лет погиб во время газовой атаки в одном местечке на севере Франции.

– А ты сам? Как ты нашел свой путь обратно к земле обетованной?

– После выпуска из университета отплыл в море на рыболовном судне и по воле случая оказался в Трумсё, где и встретил Мерету, а та работала в одном из городских пабов.

– И начал выращивать мидии?

– В том числе. У семьи Мерете есть небольшая ферма, где мы выращивали овец до тех пор, пока я почти случайно не наткнулся на курсы по культивированию моллюсков в начале двухтысячных. Я запросил стипендию в государственном фонде поддержки предпринимательства и взялся за дело. Начинал с простой верёвки, пары баков, старых сетей, тракторных деталей, проводов, сам отливал бетонные ботинки. И плавучую платформу сам строил. Большинство ферм с мидиями закрывалось в первые годы, но мы держались, стиснув зубы, пока не оказались на другой стороне. И всё изменилось, – Харви улыбается, – в прошлом мае мы поставили на рынок семь тонн моллюсков. В следующем году надеемся поставить больше десяти.

– Где находится ферма?

– В одном заливе немного севернее, на острове, где раньше стоял двор семьи Мерете, пока не закрылся. Какое-то время мы продолжали вести там дела, когда родители переехали в жилищно-социальный комплекс, несколько лет не оставляли работу, но от малых хозяйств дохода сейчас никакого, только изнурительный труд.

– Скучаешь по Штатам?

– Нет, – отвечает Харви, – Not at all[3]Ни капли (англ.). . Там я не чувствовал себя дома, я понял это еще в детстве. Океан, знаешь ли. Он в крови, пульсирует в венах и манит к себе.

Прежде чем отвести взгляд от окна, за которым в ледяной осенней темноте мерцают фонари, Харви стучит краем чашки по столу.

– Я никогда не смог бы покинуть эти места. Никогда.

Я начинаю ощущать воздействие алкоголя на мой вестибулярный аппарат. По телу прокатывается волна тепла. Давно я такого не испытывал.

– Ты говорил, что уехал в Америку, – Харви смотрит на меня своими кристально чистыми серыми глазами, – чем ты там занимался?

– Делал карьеру, – отвечаю я. – А может быть, пытался выбраться из разрушенного брака. Трудно вспомнить, когда столько времени прошло.

Харви поднимает кружку в молчаливом «за здоровье».

– Hear, hear![4]Согласен с предыдущим оратором (англ.).

После этого он выпивает и ставит кружку на стол, смотря на меня пытливым взглядом с лёгкой улыбкой на губах.

– Так зачем ты всё-таки туда уехал? – наконец спрашивает он.

– Здесь у нас правоохранительные органы пользуются стандартизированной техникой допроса, она называется «креатив», – начинаю я.

– И в чём ее суть?

– Суть «креатива» в том, чтобы обвиняемый свободно давал показания. Цель допроса не обязательно в том, чтобы обвиняемый сделал признание, а скорее в том, чтобы снизить вероятность подачи убедительных алиби и его сопротивляемость. В Майами была уникальная возможность изучить более передовые техники ведения допроса и углубиться в криминальную психологию у самого доктора Титуса Оленборга.

– А он является..?

– Слышал о КУБАРКе?

– Nope[5]Не-а (англ.). .

– КУБАРК – это в общей сложности семь пособий по ведению допросов, предназначенных для обучения агентов ЦРУ, армии и других спецслужб. Первое вышло в шестьдесят третьем году во времена холодной войны. Одно из них было предназначено специально для агентов, работавших в контрразведке, и представляло собой серию техник, позволявших расколоть перебежчиков, мигрантов, провокаторов, агентов и двойных агентов, чтобы понять, хранят они верность стране или нет. Это руководство было написано как раз тем замечательным доктором.

– Spyshit? Really?[6]Шпионские штучки? Что, правда? (англ.) – Харви поднимает глаза к потолку и криво ухмыляется. – А мне показалось, что ты не такой человек.

Я пожимаю плечами.

– Оленборг – психолог по образованию и начинал свою карьеру, изучая взаимодействие между людьми и зданиями, прежде чем попал в ЦРУ. Теперь он преподаёт везде, начиная от официальных следственных органов и заканчивая частными охранными компаниями типа «Блэкуотер», «ДинКорп» и «Трипл Кэнопи».

– И норвежских полицейских?

Я киваю и знаком даю понять, что мне нужна ещё выпивка.

– Проблемы с руководствами типа КУБАРКа и более новыми европейскими методиками типа «креатива» всегда одни и те же.

– И какие они? – Харви берёт канистру, привстаёт над столом и доливает мне спирта в кружку.

– Как допрашивать того, кто знает и умеет ровно то же самое, что и ты? Тот, кто, скорее всего, получил ровно такое же образование, как и ты?

Он ставит канистру на пол и снова откидывается на спинку кресла.

– Понял, – говорит он и сурово кивает. – Как расколоть одного из своих.

– Именно. Особенность Оленборга в том, что он годами ездил по американским тюрьмам и опрашивал полицейских, как местных, так и федералов, сидящих по самым разным статьям – от грабежа и контрабанды наркотиков до убийства по найму, изнасилования и серийных убийств.

– Cops gone bad[7]Копы стали плохими парнями (англ.). , – Харви смеется в кружку, – куда катится мир.

– Разведслужбы, армия и полиция – перед ними стоят одни и те же проблемы, когда приходится допрашивать одного из своих. Ведь это люди, которые сами провели сотни, а то и тысячи допросов за свою карьеру, которые знают методы, которые оттачивали это мастерство годами с мыслью о том, что, возможно, и их когда-то схватят, и на кону будет всё.

– И как тогда их расколоть?

– Личный опыт, тренировка и уверенность в себе – основа любого допроса. Но всё-таки со временем понимаешь, что эти ребята, как бы сильны они ни были, насколько привычной ни была бы для них эта игра и каким серьезным ни был бы их жизненный багаж, они всё равно остаются людьми, и этого не скрыть; именно их человечность – ниточка, за которую мы хватаемся. В этом вся суть.

– You lost me, mate[8]Ты меня теряешь, дружище (англ.). , – Харви качает головой и щурит полузакрытые глаза.

– Всех нас контролируют первичные эмоциональные импульсы. Разница в том, что происходит с каждым отдельным человеком, когда кто-то играет с этими импульсами. Впрочем, – продолжаю я, вращая чашку в руках и глядя на мутноватую жидкость, – спустя девять месяцев разъездов доктор Оленборг заболел и должен был пройти курс обширной радиотерапии от опухоли в мозгу, а я вернулся в Берген, в прокуратуру.

– Так почему ты ушёл из полиции?

– Это другая история, – шёпотом отвечаю я, – совсем другая история.

Дождь за окном сменился градом, замёрзшие капли постукивают о кухонное окно, прежде чем снова исчезнуть в темноте.

– Ты говорил, что тебя наняли родители датчанина, – прерывает тишину Харви.

Я киваю.

– Для чего?

– Точно не знаю, – отвечаю я, – Чтобы я ждал. Надежду на самом деле можно купить.

– Надежду?

– Пока они платят, я буду ждать. А пока я жду… есть надежда, что я что-нибудь отыщу.

– Например?

– Волшебный ключ, способный повернуть время вспять.

Я бросаю ищущий взгляд на дно кружки, и Харви наполняет её доверху. Запах спирта щекочет ноздри и согревает, вскрывает и прочищает мои воспалённые слезные каналы, разгоняет облака, которые плывут и бьются друг о друга где-то глубоко в моей голове.

– Ты когда-нибудь найдёшь его? – спрашивает Харви, слегка улыбаясь, и смотрит на меня. – Этот ключик?

– Никогда, – отвечаю я и смеюсь в ответ.

Глава 13

Второй день с Фрей, Ставангер, 23 октября 2011 г.

Кафе «Стинг» находилось у Вальбергской башни. Оно располагалось в старом деревянном доме, наполненном той самой модной деревенской аурой, которую так любят жители Ставангера. Женщина за барной стойкой подала мне чашку кофе и стакан воды со льдом, и я отнёс их к столику в глубине зала, где сел в ожидании Фрей.

Фрей пришла без пятнадцати семь. Я сидел за столиком у окна и с прищуром смотрел на каменную башню, которую заливало дождём. Он стекал по окнам кафе, словно путаные нити свивались в серо-голубую паутину.

– Ну и погодка, – сказала она и сняла свою парку цвета хаки с капюшоном и карманами. Она повесила её на спинку стула и бросила взгляд в сторону бара, после чего женщина за стойкой поставила кипятиться воду и стала шуршать чайными пакетиками, лежащими в чаше, – долго ждал?

– Дольше, чем тебе хотелось бы.

Фрей склонила голову набок и бросила на меня безмолвный взгляд, а потом развернулась и ушла к стойке.

– Почему ты пришёл? – спросила она, когда наконец присела на стул из кованого железа прямо напротив меня. Она взяла три больших куска тростникового сахара и бросила в ярко-зелёную жидкость в чайной чашке. Потом она взяла ложку и лениво размешала чай, чтобы сахар растворился и окрасил содержимое в тёмный цвет, придав ему более землистый и нерафинированный вкус.

– Одиночество, – ответил я, – без сомнений.

– Думаешь, я могу тебе с этим помочь?

– Уверен, что нет.

– Тогда почему?

Я пожал плечами:

– Потому что ты предложила.

– Дядя этого хотел, – она приложила горячую ложку к нижней губе и закрыла рот, – он ждёт гостя, – сказала она и положила ложку на блюдце к ломтикам лимона.

– Гостя?

– Мужчину.

– Вот как?

– Роберт старше меня всего на пару лет. Он мне в братья годится. Чертовски красив, – она негромко рассмеялась и взяла чайную чашку обеими руками. – Дядя Арне – гей. Ты что, не заметил?

– А должен был?

Пришёл её черёд пожимать плечами:

– Дядя Арне сказал, что ты из тех людей, которые читают язык тела и раскрывают то, что мы держим в секрете. Это неправда?

– Нет, – рассмеялся я, – ни в коей мере.

– А что ты тогда умеешь?

– Проводить допросы и писать рапорты, – ответил я и наклонил пустую чашку набок большим и указательным пальцами. Я взглянул на заварку на донышке, а потом снова перевёл взгляд на её лицо.

– Но ведь ты эксперт по тактике ведения опроса, разве нет? Арне сказал, что ты только вернулся из Штатов.

Я придвинулся к ней и спросил:

– Откуда он, чёрт возьми, это знает?

– Арне – бизнес-адвокат одной из крупнейших нефтедобывающих компаний Северной Америки, – Фрей провела двумя пальцами по своей пышной шевелюре, – он любит знать, с кем имеет дело, как в личной жизни, так и в профессиональной.

– Что еще он нарыл?

– Ты наполовину норвежец, наполовину исландец, твой отец – океанолог по образованию, но занимается радикальным эко-активизмом у себя в Исландии. Твои родители развелись еще в твоём детстве, и твоя мать уехала обратно в Норвегию с тобой и твоей сестрой. И, да, недавно ты и сам развёлся.

– Похоже, ты знаешь всё, – ответил я и наклонился за пакетом, который лежал у меня между ног. Я полночи провёл, собирая все возможные документы по бергенскому делу и основанию органов особого назначения, – а вот, кстати, то, что я нашёл по твоему заданию. Комитет по предотвращению пыток совета Европы тоже издал рапорт, в котором были раскритикованы…

– Мне это не нужно, – Фрей сидела и смотрела на меня, держа свою кружку на середине ладони, – я уже доделала задание.

Я перевернул свою чашку верх дном и поставил её на блюдце.

– И что мы тогда здесь делаем?

– Знакомимся, – ответила Фрей, – по-твоему.

– По-моему?

– Разве не в этом заключается твоя работа, твои экспертизы? Собрать о человеке информацию, а потом в контролируемых условиях выложить всё, где ты и твои ребята могут раскопать наши тайны, узнать слабости и болевые точки? Я просто хотела начать с тебя.

– Господи, – простонал я и стукнул костяшками пальцев о дно своей кружки, рассмеявшись про себя, – может ты и права, – помедлив, сказал я и поднялся из-за стола, чтобы уйти. – Впрочем, знаешь что? Ты, конечно, просто в горло мне впилась. – Я поднял пакет с документами и откланялся. – Обвела меня в моей же игре. Адьё.

Я быстро зашагал по шахматной плитке, а потом резко развернулся, пошёл обратно и снова сел.

– Хотя, что уж там, давай доведём игру до конца, – я откинулся на спинку стула. – Так что ты хочешь знать, Фрей? Говори прямо.

– Я хочу знать, что ты скрываешь и о чём лжёшь, – спокойно ответила она, всё ещё держа кружку на середине ладони. Затем резким жестом поставила ее обратно на стол, – прежде чем сама расскажу тебе о своих тайнах.

– Хорошо. С чего мне начать?

– С чего сам хочешь.

– Моя мама была детским психологом, пока не заболела. Сейчас она живёт в доме престарелых в Аскере. У неё Альцгеймер, уже почти как десять лет. Я давно с ней не виделся. Не знаю почему.

– Расскажи об Исландии.

– Когда я был маленьким, мы катались от одного алюминиевого завода к другому, ездили на электростанции и плавильные цеха. Я, мама и сестра Лиз. Мы приезжали туда, чтобы посмотреть, как отец и его команда защитников природы намертво привязывают себя к экскаваторам и трубным муфтам, к подъёмным кранам и самосвалам, восторженно крича и мочась в штаны, чтобы мир увидел, что человечество вышло из-под контроля.

– Идеалист.

Я кивнул.

– Почему ты уехал в Америку?

– После бракоразводного процесса мы с моей бывшей женой оказались в ситуации абсолютного противоречия друг с другом, в каждой детали, в каждом нюансе. Так что как только я увидел заметку о наборе на курс, я сразу же поехал.

– Чтобы допрашивать преступников-полицейских в чужой стране?

– Именно.

– Зачем?

– Чтобы лучше делать своё дело, чтобы…

– Их понять?

– Да.

Внезапно Фрей широко улыбнулась:

– Ты мстишь полицейским за своего отца?

– Может быть, – устало ответил я. Дождь отчаянно барабанил в окна. Падавшая с неба вода собиралась в ручейки, которые стекали к дороге по обе стороны кафе.

Фрей залилась смехом.

– Это самое настоящее клише, Торкильд Аске, – сказала она и схватилась за голову, – неужели ты не понимаешь?

– Понимаю. Если у меня когда-нибудь будет личный психолог, я обязательно передам ему, что ты первой это подметила.

Я уже принял решение продолжить игру, на какой бы вопрос мне ни пришлось отвечать и какими откровенностями ни пришлось бы пожертвовать. Развод с Анн-Мари и время, проведенное на американском юго-восточном побережье с мужчинами и женщинами, которых мы с доктором Оленборгом допрашивали за непробиваемым стеклом, обошлись мне дорого. Слишком дорого. Сидя с ней в этом кафе, я почувствовал, как моя грубая внешняя оболочка даёт трещину. Как где-то внутри начинает пульсировать что-то новое и живое. Что-то, чего я никогда раньше не испытывал.

Фрей выждала паузу, еле сдерживая улыбку, и сказала:

– Вы поэтому развелись? Ты узнал о ней всё и понял, что раскапывать там больше нечего? Исходил всеми дорогами – работа закончена и пора приниматься за что-нибудь другое? За новое дело?

– Дело? Что-то вроде… тебя?

– Нет, – ответила Фрей, – обо мне ты все еще не знаешь ничего. Мы друг для друга незнакомцы.

– Ты права. Ну что, моя очередь?

– Твоя очередь.

– Итак, – сказал я и наклонился над столом, – расскажи мне о себе.

Фрей сидела и молча смотрела на меня, обводя меня глазами, слово парой сверкающих солнечных дисков, всматриваясь в каждую клеточку моего лица.

– Я танцую, – произнесла она и схватила с блюдца кусочек сахара.