Онлайн чтение книги На высотах твоих In High Places
Глава 1

Вечер в Оттаве выдался холодным, сгущавшиеся облака грозили разразиться снегопадом еще до утра. Столицу страны – как утверждали знатоки – ждало белое Рождество.

На заднем сиденье черного “олдсмобиля” Маргарет Хауден, супруга премьер-министра Канады, коснулась руки своего мужа.

– Джейми, – окликнула она его, – у тебя усталый вид.

Достопочтенный Джеймс Макколлам Хауден, член Тайного совета и депутат парламента, прикрыв глаза, наслаждался теплом в просторном салоне лимузина.

– Ничего, – ответил он, посмотрев на жену. Он никогда и ни за что не признавался, что утомлен. – Просто слегка расслабился. Последние сорок восемь часов…

Он оборвал себя, бросив взгляд на широкую спину шофера. Отделяющее от него стекло было поднято, но осторожность еще никому не повредила.

Свет уличного фонаря упал на стекло, и он увидел свое отражение: грубоватое ястребиное лицо, крючковатый нос и твердый выступающий подбородок.

– Хватит любоваться собой, а то еще подхватишь… Как психиатры называют эту болезнь? – шутливо поддразнила его жена.

– Нарциссизм. – Он улыбнулся, морщинки разбежались по углам тяжелых век. – Так он у меня давным-давно. Среди политиков это профессиональное заболевание.

Наступила короткая пауза.

– Что-то случилось? – спросила Маргарет тихо и уже совершенно серьезно. – Что-то важное?

Она обернулась к нему, не пряча встревоженного выражения лица, и, даже погруженный в свои мысли, он вновь восхитился классическими чертами ее лица. Маргарет все еще оставалась очаровательной женщиной, и где бы они ни появлялись, она привлекала всеобщее внимание.

– Да, случилось, – подтвердил он. На мгновение Хауден ощутил соблазн открыться Маргарет, рассказать обо всем, что происходило так стремительно, начиная с секретного телефонного звонка из Белого дома два дня назад, и о второй беседе по телефону сегодня. Но тут же решил: “Нет, еще не время”.

– Так много было всего в последнее время, – задумчиво продолжала Маргарет, – и так мало мы оставались наедине.

– Я знаю, – согласился он и взял ее за руку. Жест этот словно бы высвободил сдерживаемый поток слов:

– Да разве оно того стоит? Неужели ты мало сделал? – Маргарет Хауден спешила, зная, что дорога будет короткой: от их дома до резиденции генерал-губернатора всего несколько минут езды. Еще минута-другая, и этот миг теплой близости между ними пройдет. – Мы женаты сорок два года, Джейми, и большую часть этого времени ты никогда не принадлежал мне целиком. А жить нам осталось не так уж долго.

– Да, нелегко тебе приходилось, не так ли? – произнес он тихо и искренне: слова Маргарет действительно тронули его.

– Нет, не всегда, – ответила она не очень уверенно. Тема эта была весьма сложной, и они редко касались ее в разговорах.

– У нас еще будет время, обещаю. Если ничто другое… – он умолк, вспомнив, какую неопределенность привнесли в будущее последние два дня.

– Что другое?

– Есть еще одно дело. Возможно, крупнейшее, каким я когда-либо занимался.

– Но почему именно ты? – Она отняла руку. Ответа на этот вопрос не было. Даже Маргарет, посвященной в столь многие его мысли, он не в силах был высказать свое внутреннее убеждение: “Потому, что других таких нет, нет никого другого моего масштаба, с моим интеллектом и даром предвидения, чтобы принять решения, которые ожидают нас в ближайшем будущем”.

– Так почему ты? – настаивала Маргарет.

Автомобиль въехал на территорию государственной резиденции. Под шинами захрустел гравий. В темноте по обеим сторонам дороги разбегались деревья парка.

На мгновение он ощутил резкий укол чувства вины перед Маргарет. Она неизменно покорно принимала реалии жизни политика, хотя никогда не получала от них такого же удовлетворения, как он сам. Однако он уже давно чувствовал, как она надеется, что однажды он покончит с политикой и они снова сблизятся, как в молодые годы.

С другой стороны, он был ей хорошим мужем. В его жизни не было другой женщины.., за исключением одного случая много лет назад: любовное приключение, длившееся почти год, пока он решительно не оборвал его, не дав нанести ущерб их браку. Но порой его все же настигали угрызения совести.., и опасения, что Маргарет когда-нибудь узнает правду.

– Мы еще поговорим позже, – умиротворяюще произнес он. – Когда вернемся домой.

Автомобиль остановился. Полисмен в ярко-красной парадной форме распахнул дверцу и отточенным движением отдал честь, приветствуя премьер-министра и его супругу. Джеймс Хауден поблагодарил его улыбкой, обменялся рукопожатием и представил Маргарет полисмену. Вещи такого рода всегда удавались Хаудену весьма изящно и без малейшего намека на высокомерную снисходительность. Он прекрасно понимал, что полисмен станет без устали рассказывать об этом эпизоде; можно лишь удивляться, какой восторг вызывает такой простой жест.

Едва они вошли в здание резиденции, как навстречу им чеканным шагом выступил адъютант, молодой лейтенант Королевского канадского военно-морского флота. Раззолоченная парадная форма была ему явно тесна; вероятно, мелькнула у Хаудена мысль, слишком много времени просиживает за конторским столом в Оттаве и слишком редко бывает в море. Теперь, когда военный флот превратился в чисто символическую силу, в своего рода шутку, хотя и весьма дорогостоящую для налогоплательщиков, офицерам приходилось подолгу ждать своей очереди на выход в море.

Адъютант повел их из украшенного колоннадой холла по мраморным ступеням, выстланным роскошным красным ковром, затем широким, увешанным гобеленами коридором в Продолговатую гостиную, где обычно проводились такие небольшие приемы, как сегодняшний. Просторная, вытянутая в длину комната с высоким потолком, пересеченным оштукатуренными балками, напоминала гостиничный вестибюль, хотя и была куда более комфортабельной. На данный момент, однако, соблазнительно расставленные кресла и канапе, обитые тканью в мягких бирюзовых и бледно-желтых тонах, пустовали; человек шестьдесят гостей оставались стоять, разбились на группки и вели непринужденные разговоры. Над их головами с выполненного в полный рост портрета неулыбчивая королева вглядывалась через всю комнату в опущенные оконные шторы золототканой парчи. В дальнем конце мигали гирлянды на разукрашенной рождественской елке. Негромкий гомон переговаривающихся гостей моментально смолк, как только в гостиную вошли премьер-министр и его супруга, одетая в декольтированное бальное платье из розовато-лилового кружева.

Лейтенант провел их прямо к пятачку, освещенному переливающимися сполохами от пылающих дров камина. Там встречал прибывающих гостей генерал-губернатор. Остановившись, адъютант объявил:

– Премьер-министр и миссис Хауден!

Его превосходительство достопочтенный маршал авиации Шелдон Гриффитс, кавалер орденов “Крест Виктории" и “Крест за летные заслуги”, офицер Королевских канадских военно-воздушных сил (в отставке), генерал-губернатор ее величества в доминионе Канада, протянул руку:

– Добрый вечер, премьер-министр. Затем, склонив голову в почтительном поклоне, приветствовал его супругу:

– Маргарет!

Маргарет Хауден отвечала заученным реверансом, улыбаясь одновременно генерал-губернатору и Натали Гриффитс, стоявшей рядом с супругом.

– Добрый вечер, ваше превосходительство, – произнес Джеймс Хауден. – Выглядите вы сегодня просто отлично.

Седовласый генерал-губернатор, щеголявший, несмотря на свои годы, отменным румянцем и военной выправкой, был одет в безупречный вечерний костюм, украшенный впечатляющим рядом медалей. Он доверительно наклонился к Хауденам:

– У меня такое чувство, словно мой чертов стабилизатор так и полыхает, – и, указав на камин, попросил:

– Теперь, когда вы здесь, давайте-ка отойдем подальше от этого пекла.

Вся четверка медленно пошла через гостиную, возглавляемая генерал-губернатором, обходительным и дружелюбным хозяином.

– Видел ваш новый портрет работы Карша, – обратился он к Мелиссе Тэйн, невозмутимой и грациозной жене министра национального здравоохранения и социального обеспечения доктора Бордена Тэйна. – Очень хорош и почти вас стоит.

Стоявший неподалеку муж миссис Тэйн расцвел от удовольствия.

Беззаботная толстуха Дэйзи Коустон проворчала:

– Я все пытаюсь уговорить мужа сфотографироваться у Карша, ваше превосходительство, пока у него осталась хоть какая-то прическа…

Стюарт Коустон, министр финансов, известный среди друзей и врагов как Весельчак Сто, добродушно улыбнулся.

Генерал-губернатор с совершенно серьезным видом внимательно осмотрел лысеющую голову Коустона.

– Следуйте совету жены, старина. Пока время совсем не упустили.

Тон, которым были произнесены эти слова, лишил их даже намека на обиду; раздался дружный смех, к которому присоединился и сам министр финансов.

Джеймс Хауден постегал от величественной группы, продолжавшей обход гостей. Он перехватил взгляд Артура Лексингтона, министра иностранных дел, который об руку со своей женой Сузан стоял в некотором отдалении в группе общих знакомых, и почти неуловимо кивнул ему головой.

Не подавая виду, Лексингтон непринужденно извинился и не спеша направился к премьер-министру – приближавшемуся к шестидесяти годам мужчине, чьи раскованные манеры скрывали одного из самых острых и проницательных людей в международной политике.

– Добрый вечер, премьер-министр, – громко произнес Артур Лексингтон и, не меняя светского выражения лица, резко понизил голос:

– Все в ажуре.

– Говорили с Энфи? – нетерпеливо спросил Хауден. Его превосходительство Филипп Б. Энгроув, или Энгри для друзей, был послом США в Канаде. Лексингтон кивнул.

– Ваша встреча с президентом назначена на второе января, – сообщил он, приглушив голос. – В Вашингтоне, конечно. У нас есть десять дней.

– Нам будет нужен каждый из этих дней.

– Да, конечно.

– Процедурные вопросы обсудили?

– Но не в деталях. В первый день пребывания намечен государственный банкет в вашу честь – это обычная чепуховина, затем, на следующий день, приватная встреча, только мы четверо. Вот тогда-то, полагаю, мы и перейдем к делу.

– Как насчет объявления?

Лексингтон предостерегающе качнул головой, и премьер-министр проследил за его взглядом. К ним приближался лакей с подносом, уставленным разнообразными напитками. Среди них выделялся единственный стакан с виноградным соком – излюбленный, как утверждали, напиток Джеймса Хаудена, убежденного трезвенника. Премьер-министр бесстрастно принял предложенный сок.

Когда лакей удалился, к нему и Лексингтону, прихлебывающему разбавленное виски, подошел Аарон Голд, министр почт и единственный еврей среди членов кабинета.

– Ноги у меня так и гудят, – объявил он им. – Замолвите словечко его превосходительству, премьер-министр, попросите его, Бога ради, присесть, чтобы и мы все смогли дать отдых ногам.

– Вот уж никогда не замечал, чтобы вы торопились в кресло, Аарон, – улыбнулся ему Артур Лексингтон. – Особенно если судить по вашим выступлениям с речами.

Шутку подхватил оказавшийся неподалеку Стюарт Коустон:

– С чего бы это у вас так ноги устали, Аарон? – окликнул он. – Разносили рождественскую почту?

– Вот так всегда, – печально констатировал министр почт. – Одни юмористы мне попадаются, когда я нуждаюсь только в сострадании.

– Чего-чего, а этого вам хватает, насколько мне известно, – поддразнил его Хауден.

"Что за идиотский контрапункт, – подумалось ему, – комический диалог в макбетовском контексте. А может быть, так и нужно?” Проблемы, которые столь внезапно встали перед ними, затрагивая само существование Канады, и без того были достаточно грозными.

Кто из присутствовавших в этой гостиной, кроме Лексингтона и его самого, мог хотя бы подозревать… Они вновь остались вдвоем.

Артур Лексингтон продолжал полушепотом:

– Я говорил с Энгри об объявлении, и он еще раз запросил государственный департамент. Там ему сказали, что президент предложил пока воздержаться от обнародования этой новости. Они, похоже, считают, что из факта такой встречи сразу после русской ноты могут сделать вполне очевидные выводы.

– Не вижу в том большого вреда, – ответил Хауден, и его ястребиное лицо обрело выражение задумчивости. – В любом случае придется сообщить, и скоро. Но если ему так хочется…

Вокруг них раздавались обрывки оживленной беседы и позвякивание бокалов.

– ..Я сбросила четырнадцать фунтов <Фунт – около 453 граммов.>, а потом открыла эту божественную пекарню, и вот они все опять на мне…

– ..Пыталась объяснить, что не заметила красного сигнала светофора, потому что спешила к мужу, он у меня, видите ли, член кабинета министров…

– ..Отдаю должное “Тайме”, даже вранье у них получается интересно…

– ..Нет, правда, эти торонтцы просто несносны, у них своего рода культурное несварение, что ли…

– ..Так вот, я ему и говорю: если нам нужны дурацкие законы по поводу алкоголя, это наше личное дело, а вот вы сами попробуйте воспользоваться телефоном в вашем Лондоне…

– ..По-моему, тибетцы просто прелесть, есть в них что-то от пещерного человека…

– ..Обратили внимание, насколько быстрее универмаги теперь присылают счета? В свое время можно было свободно рассчитывать на две недели…

– ..Нам надо было остановить Гитлера на Рейне, а Хрущева – в Будапеште…

– ..И не сомневайтесь, если бы мужчины были способны забеременеть, у нас возникло бы куда меньше.., о, спасибо, джин с тоником, пожалуйста…

– Когда мы передадим сообщение, – все еще вполголоса сказал Лексингтон, – то объявим, что целью встречи будут торговые переговоры.

– Да, – согласился Хауден. – По-моему, это наилучший вариант.

– Когда вы информируете кабинет?

– Еще не решил. Думал сначала попробовать в комитете обороны. Хотелось бы посмотреть на реакцию. – Хауден угрюмо усмехнулся. – Не все так тонко разбираются в международных отношениях, как вы, Артур.

– Да, у меня, видимо, есть кое-какие преимущества. – Лексингтон помолчал, его добродушное лицо стало задумчивым, в глазах светился вопрос. – Но даже при этом к самой идее придется привыкать долго и трудно.

– Верно, – подтвердил Джеймс Хауден. – Этого и следовало ожидать.

Они расстались, и премьер-министр вновь присоединился к группе высокопоставленных лиц. Его превосходительство как раз обращался со словами соболезнования к члену кабинета, чей отец скончался неделю назад. Через несколько шагов он уже поздравлял другого, чья дочь была удостоена отличия за академические успехи. “Хорошо это у старика получается, – подумалось Хаудену, – любезность и достоинство в точно выверенных пропорциях; ему удается не переусердствовать ни в том, ни в другом”.

Тут же Джеймс Хауден поймал себя на том, что пытается прикинуть, сколько еще продержится в Канаде культ королей, королев и королевского наместника. В конце концов страна, конечно, вырвется из объятий британской монархии – подобно тому, как она сбросила с себя бремя правления британского парламента. Сама атмосфера королевского двора – вычурный протокол, раззолоченные кареты, придворные лакеи, золотые обеденные сервизы – давно отстала от времени, особенно в Северной Америке. Уже сейчас добрая часть связанных с троном церемоний казалась довольно смешной и забавной, словно остроумная головоломка. Но настанет день, а он непременно придет, когда люди станут потешаться открыто, и вот тогда начнется подлинный распад. А возможно, разразится какой-нибудь внутридворцовый королевский скандал, и крушение произойдет стремительно как в Британии, так и в Канаде.

Эти мысли о королях, королевах и монархии напомнили ему о вопросе, который он должен сегодня обязательно поднять. Их группка приостановилась, и, уводя генерал-губернатора от остальных, Хауден спросил:

– Насколько известно, сэр, вы ведь в следующем месяце отбываете в Англию?

Официальное “сэр” было лишь данью приличиям. Между собой они уже давно были на ты.

– Восьмого числа, – уточнил генерал-губернатор. – Натали уговорила меня отправиться морем из Нью-Йорка. Каково, бывший начальник штаба ВВС – и путешествует морем?!

– Вы, конечно, будете встречаться в Лондоне с ее величеством, – продолжал премьер-министр. – Мне подумалось, что во время встречи вы могли бы поднять вопрос о ее государственном визите к нам, который мы планировали на март. Считаю, что, если вы замолвите словечко, это содействовало бы положительному решению.

Приглашение королеве было направлено несколько недель назад через верховного комиссара <Так принято называть представителей британских доминионов в Англии; фактически посол.> в Лондоне. Шаг этот был предпринят – во всяком случае, так рассчитывали Джеймс Хауден и его ближайшие соратники по партии – в качестве эффектного маневра перед выборами, намеченными на конец весны или начало лета, поскольку королевский визит обычно без осечки добавлял голосов находящейся у власти партии. Сейчас, учитывая события последних нескольких дней и новые жизненно важные проблемы, о которых стране предстоит вскоре узнать, такой визит становился вдвойне важным.

– Да, я слышал, что приглашение уже ушло, – в тоне генерал-губернатора проскользнуло определенное сомнение. – Поздновато, я бы сказал. Похоже, они там, во дворце, предпочитают знать об этом как минимум за год.

– Мне это известно, – на миг Хауден почувствовал себя задетым тем, что Гриффитс счел необходимым поучать его в делах, о которых он сам прекрасно осведомлен. – Однако такие вещи можно уладить. Уверен, что визит сослужил бы стране добрую службу, сэр.

Несмотря на еще одно почтительное “сэр”, Хауден непререкаемым тоном дал понять, что он отдает приказ. “Примерно так же, – мелькнула у него мысль, – это будет воспринято и в Лондоне. Королевский двор прекрасно знал, какую позицию занимает в шатком Британском Содружестве Канада, его самый богатый и наиболее влиятельный член, и, если только будет возможно перетасовать прочие обязательства, королева и ее супруг прибудут непременно”. На самом деле, подозревал он, нынешняя задержка с принятием приглашения была лишь показной и формальной, но даже и в этом случае не помешает оказать все давление, какое он только может.

– Я передам ваше мнение, премьер-министр.

– Благодарю.

Короткий диалог напомнил Хаудену, что ему пора начинать думать о преемнике Шелдона Гриффитса, срок пребывания которого в должности, уже дважды продлевавшийся, истекал в будущем году.

В смежной с Продолговатой гостиной столовой образовалась очередь к буфетной стойке. Что было совсем неудивительно: шеф-повар государственной резиденции Альфонс Губо славился своим кулинарным искусством. Одно время ходили упорные слухи, что супруга президента США пыталась переманить Губо из Оттавы в Вашингтон. И до тех пор пока это сообщение не было решительно опровергнуто, ситуация носила все признаки назревающего международного конфликта.

Маргарет дотронулась до руки мужа, и они вместе с остальными направились в столовую.

– Натали вовсю хвастает заливным из омаров. Утверждает, что его надо обязательно попробовать.

– Предупреди, когда оно мне попадется, дорогая, – попросил ее Хауден и не смог сдержать улыбки.

Это была их обычная шутка. Джеймс Хауден никогда не проявлял ни малейшего интереса к пище и порой, если ему не напоминали, вообще забывал поесть. Обычно он садился за стол, целиком погруженный в свои мысли, и бывали случаи, когда Маргарет готовила для него особые деликатесы, а муж, рассеянно управившись с ними, не мог сказать, что именно ел. В первые годы их супружеской жизни безразличие мужа к ее стряпне, заниматься которой она очень любила, доводило Маргарет до слез, но теперь эти вспышки обиды давно уступили место несколько даже забавлявшему ее смирению.

Обозревая богато уставленную яствами буфетную стойку, за которой заботливый официант держал наготове две тарелки, Хауден заметил:

– Выглядит впечатляюще. Как тут во всем разобраться?

Обрадованный почетной возможностью обслуживать самого премьер-министра, официант скороговоркой выпалил названия блюд: малосольная белужья икра, мальпекские устрицы, паштет по-домашнему, заливное из омаров, миньон из гусиной печени, холодная грудинка, галантир из каплуна, копченая индейка, виргинская ветчина…

– Спасибо, – прервал его Хауден. – Будьте добры, ломтик говядины, хорошо прожаренной, пожалуйста, и чуточку салата.

Увидев, как разочарованно вытянулось лицо официанта, Маргарет умоляюще шепнула:

– Джейми!

И Хауден, спохватившись, торопливо добавил:

– И еще, пожалуйста, что-нибудь по рекомендации моей жены.

Когда они отходили от стойки, вновь появился адъютант.

– Извините меня, сэр. Вам звонит мисс Фридмэн. Хауден отставил нетронутую тарелку.

– Хорошо, спасибо.

– Ты действительно должен идти, Джейми? – в голосе Маргарет зазвучала досада. Он кивнул:

– Милли не стала бы звонить без неотложной надобности.

– Вы можете поговорить из библиотеки, сэр. – Поклонившись Маргарет, адъютант пошел впереди премьер-министра, указывая путь.

Несколько минут спустя Хауден взял телефонную трубку:

– Милли, я пообещал, что это важно.

– Так оно и есть, по-моему, – ответила на другом конце провода нежным контральто его личная секретарша.

Порой ему нравилось говорить с Милли лишь ради того, чтобы вслушиваться в тембр и интонации ее голоса.

– Где вы находитесь? – спросил он.

– В конторе. Пришлось вернуться. Со мной здесь Брайан. Поэтому и звоню.

Он ощутил прилив безотчетной ревности при мысли, что Милли Фридмэн осталась наедине с кем-то другим… Милли когда-то была героиней его романа, о котором он с привкусом вины вспоминал сегодня вечером. В те времена их связь была страстной и всепоглощающей, но, когда все прекратилось, как он и предвидел с самого начала, они вновь стали жить каждый своей жизнью – словно заперли на замок дверь между двумя смежными комнатами. Никто из них никогда не заговаривал о том неповторимом, особом времени. Но порой – как вот сейчас, в эту минуту – один только звук ее голоса или брошенный на нее взгляд мог снова взволновать его так, будто он опять молод и полон желаний, будто и нет стольких прожитых лет… Но потом, потом всегда побеждала робость человека, который не мог допустить – в глазах общественности – ни малейшей трещинки в своем непроницаемом панцире.

– Ладно, Милли, дайте-ка мне Брайана, – распорядился он.

Наступила пауза, он слышал шорох передаваемой из рук в руки трубки. Затем сильный мужской голос решительно и лаконично объявил:

– В Вашингтоне утечка информации, шеф. Один из канадских репортеров раскопал там, что вас ожидают для встречи с самым главным. Необходимо заявление из Оттавы. Если новость сообщат из Вашингтона, создастся впечатление, будто вас туда вызывают.

Брайан Ричардсон, энергичный, сорокалетний, один из лидеров национальной партии, редко бывал многословным. Его речь, устная и письменная, все еще напоминала четкие рекламные тексты, которые он в свое время готовил сначала как автор, потом как высокопоставленный сотрудник рекламного агентства. Теперь, правда, рекламу он оставлял другим, поскольку его главной обязанностью стало консультировать Джеймса Макколлама Хаудена по повседневным проблемам поддержания расположения общественности к правительству.

– Относительно предмета встречи утечки не было? – с беспокойством поинтересовался Хауден.

– Ни слова. Только сам факт встречи. Назначенный на эту должность вскоре после прихода Хаудена к руководству партией, Брайан Ричардсон уже провел две победоносные избирательные кампании, да и в промежутке между ними добился кое-каких успехов. Проницательный и расчетливый, находчивый и изобретательный, обладающий энциклопедическими знаниями и организаторским талантом, он был одним из трех-четырех человек в стране, чьи телефонные звонки на личном коммутаторе премьер-министра пропускались незамедлительно и безусловно в любое время дня и ночи. Он был также одной из наиболее влиятельных фигур, и никакие правительственные решения крупного масштаба и серьезного характера никогда не принимались без его участия или совета. В отличие от большинства министров Хаудена, которые пока оставались в неведении о предстоящей встрече в Вашингтоне, Ричардсон был информирован о ней сразу.

И все же за пределами узкого круга имя Брайана Ричардсона было почти неизвестно, и в тех редких случаях, когда его можно было видеть на фотографиях в газетах, он неизменно находился на весьма скромном месте – во втором или третьем ряду группы политических деятелей.

– Мы же договорились с Белым домом, что повременим с заявлением несколько дней, – сказал Хауден. – А затем сообщим легенду, что переговоры будут посвящены торговой и фискальной политике.

– Господи, шеф, так ничего ведь не меняется, – возразил Ричардсон. – Просто заявление последует немного раньше, вот и все. Скажем, завтра утром.

– А если нет?

– А если нет, то ждите кучу сплетен, слухов и домыслов, в том числе и на ту тему, которой нам хотелось бы избежать, – продолжал партийный босс. – Что сегодня разнюхал один, завтра будут знать все. В настоящий момент лишь один репортер имеет информацию о планируемой вами поездке. Ньютон из “Торонто экспресс”. Он настоящий хитрец – позвонил сначала своему издателю, а уж издатель связался со мной.

Джеймс Хауден кивнул. “Торонто экспресс” была могучим сторонником правительства, временами чуть ли не партийным органом. Они и раньше оказывали услуги друг другу.

– Я могу придержать эту новость часов на двенадцать – четырнадцать, – предложил Ричардсон. – Дальше тянуть рискованно. Не могло бы министерство иностранных дел подготовить заявление за это время?

Свободной рукой премьер-министр потер свой длинный орлиный нос. Затем решительно заявил:

– Я распоряжусь.

Его слова означали тяжелую ночь для Артура Лексингтона и его старших сотрудников. Им придется подключить к своей работе посольство США и Вашингтон, конечно, но у Белого дома не будет возражений, как только там узнают, что пресса напала на след; они привыкли к ситуациям такого рода. Кроме того, правдоподобная легенда была так же жизненно необходима президенту, как и ему самому. Подлинные вопросы в повестке дня предстоящей через десять дней встречи были слишком щекотливы, чтобы общественность в настоящий момент могла их переварить.

– Кстати, есть ли новости относительно визита королевы? – спросил Ричардсон.

– Пока нет, но я несколько минут назад переговорил с Шелдоном Гриффитсом. Он обещал сделать в Лондоне все возможное.

– Надеюсь, ему удастся, – в голосе партийного функционера звучало сомнение. – Наш старик так невыносимо корректен. Вы действительно велели ему по-настоящему нажать на леди?

– Ну, не в таких точно выражениях, – улыбнулся Хауден. – но суть моей просьбы заключалась именно в этом. На другом конце провода послышался смешок.

– Ладно, главное, чтобы она приехала. Нам это может здорово помочь в будущем году, учитывая все обстоятельства.

Когда Хауден уже почти собрался положить трубку, у него мелькнула одна мысль.

– Брайан!

– Да?

– Постарайтесь заглянуть к нам на праздники.

– Спасибо. Обязательно.

– А как насчет вашей жены?

– Думаю, вам придется довольствоваться только моей персоной, – бодро ответил Ричардсон.

– Я вовсе не хочу вмешиваться. – Джеймс Хауден заколебался, зная, что Милли слышит часть их беседы. – У вас что-нибудь изменилось?

– Элоиза и я живем в состоянии вооруженного нейтралитета, – деловито ответил Ричардсон. – Однако в этом есть свои преимущества.

Хауден догадывался, какого рода преимущества имел в виду Ричардсон, и вновь его охватила иррациональная ревность при мысли, что этот парень и Милли остались сейчас наедине. Вслух же он сказал:

– Весьма сожалею.

– Вы не поверите, к чему только человек не привыкает, – ответил Ричардсон. – По крайней мере мы с Элоизой определились, в каких отношениях находимся. Каждый сам по себе. Что-нибудь еще, шеф?

– Нет, – сказал Хауден, – все. Пойду поговорю с Артуром.

Он вернулся из библиотеки в Продолговатую гостиную, где его встретил гул голосов. Атмосфера стала куда более свободной; напитки и ужин, близившийся уже к концу, сделали свое дело, и все чувствовали себя довольно раскованно.

Премьер-министру удалось ускользнуть от нескольких групп, откуда к нему устремлялись выжидательные, вопрошающие взгляды; не останавливаясь, он отвечал на них вежливой улыбкой.

Артур Лексингтон стоял в кольце смеющихся гостей, окруживших министра финансов Стюарта Коустона, демонстрировавшего им нехитрые фокусы – его увлечение, к помощи которого он время от времени прибегал, чтобы снять напряжение в перерывах между заседаниями кабинета.

– Следите за этим долларом! – с пафосом произнес он. – Сейчас я заставлю его исчезнуть.

– Какой же это к черту фокус! – вмешался чей-то знающий голос. – У вас же доллары исчезают каждый день.

К приглушенному смеху немноголюдной аудитории присоединился и генерал-губернатор.

Премьер-министр дотронулся до руки Лексингтона и второй раз за вечер отвел министра иностранных дел в сторону. Он вкратце изложил ему содержание беседы с лидером партии и заявил, что к утру ему нужно заявление для печати. Лексингтон в типичной для него манере не стал задавать лишних вопросов. Кивнув в знак согласия, он сказал:

– Позвоню в посольство и потолкую с Энгри. Потом задам работенки своим людям, – министр коротко хохотнул. – Когда я не даю другим спать, это прибавляет мне ощущения собственной значительности.

– Эй, парочка! Сегодня вечером никаких государственных дел! – подошедшая Натали Гриффитс легко приобняла их за плечи.

Артур Лексингтон обернулся к ней, расплываясь в улыбке:

– Даже в случае мирового кризиса?

– Даже в этом случае. К тому же у меня кризис на кухне. Что гораздо серьезнее.

Супруга генерал-губернатора направилась к своему мужу.

– Только представь себе, Шелдон, у нас нет коньяка, – сообщила она отчаянным шепотом, не подозревая, что не предназначенные для посторонних ушей слова отчетливо слышны всем рядом стоящим.

– Не может быть!

– Тихо, тихо. Не знаю, как это могло случиться, но коньяка у нас нет.

– Но надо же что-то срочно предпринимать!

– Чарльз позвонил в клуб ВВС. Они обещали сейчас же прислать.

– Господи, Боже мой! – в голосе его превосходительства звучала неподдельная тоска. – Неужели мы даже гостей не можем принять как полагается?

– Боюсь, придется пить кофе в чистом виде, – пробормотал Артур Лексингтон. Он взглянул на новый стакан виноградного сока, который несколько минут назад принесли Джеймсу Хаудену. – Вам-то нечего беспокоиться. Этого добра у них, наверно, галлоны <Британский галлон – около 4,5 литра.>.

Генерал-губернатор зло буркнул:

– Ну, кто-то поплатится за это головой!

– Перестань, Шелдон, – хозяин и хозяйка по-прежнему переговаривались шепотом, оставаясь в неведении, что их слушает забавляющаяся происходящим аудитория. – С кем не бывает… Не забывай, какая осторожность нужна сейчас с прислугой…

– Разрази гром всю эту прислугу!

– Мне подумалось, ты должен знать, что случилось, – терпеливо уговаривала мужа Натали. – Я все улажу, дорогой.

– Ну хорошо, ладно. – Его превосходительство улыбнулся со смешанным чувством смирения и любви, и супруги вместе направились к своему пятачку у камина.

– Sic transit gloria <Так проходит слава (лат.).>. Тот, кто поднимал в воздух тысячи аэропланов, теперь не смеет упрекнуть судомойку, – произнесено это было весьма язвительно и слишком громко.

Тирада принадлежала Харви Уоррендеру, министру по делам гражданства и иммиграции. Он стоял совсем рядом, высокий и располневший, с редеющими волосами и басовитым раскатистым голосом. Обычные для него менторские манеры остались, видимо, в память о тех временах, когда он преподавал в колледже, еще до того, как занялся политической деятельностью.

– Легче, Харви, – предостерег его Артур Лексингтон, – вы все же имеете дело с королевской властью.

– Иногда я просто не в силах переносить напоминания о том, что лишь одни “шишки” неизбежно выживают, – ответил ему Уоррендер, несколько понизив голос.

Наступило неловкое молчание. Намек был предельно понятен. Единственный сын Уоррендера, юный офицер ВВС, во время второй мировой войны пал в бою смертью героя. Отцовская гордость за сына была столь же неизбывной, сколь и его скорбь.

На его замечание можно было легко найти не один ответ. Генерал-губернатор храбро сражался в двух войнах, да и “Крест Виктории” просто так не дают… Потери и смерть на войне не признают ни возрастов, ни званий…

Однако в данный момент, похоже, лучше было вообще не отвечать.

– Ну, пошутили и хватит, – бодро произнес Артур Лексингтон. – Прошу извинить, премьер-министр, Харви…

Он кивнул им и пошел через всю гостиную к своей жене.

– Почему, интересно, кое для кого некоторые темы бывают столь неудобны? – спросил Уоррендер. – Или для памяти установлен какой-то срок?

– Здесь, по-моему, в основном вопрос выбора времени и места. – Джеймсу Хаудену не хотелось развивать эту тему. Иногда у него появлялось желание избавиться от Харви Уоррендера в качестве члена правительства, но по ряду серьезных причин он не мог этого сделать.

Стремясь сменить предмет разговора, премьер-министр сказал:

– Харви, давно хотел потолковать с вами о делах вашего министерства.

"Негоже, – подумалось ему, – во время светского раута улаживать сразу столько дел”. Но в последнее время ему приходилось ради более важных и срочных проблем откладывать в сторону множество вопросов, которые следовало бы решать за письменным столом у себя в кабинете. Среди последних были и дела, связанные с иммифацией.

– Собираетесь хвалить или, наоборот, устроите мне разнос? – В вопросе Харви Уоррендера звучали задиристые нотки. Не оставалось сомнений, что бокал, который он держал в руке, был далеко не первым.

Хауден вспомнил о беседе с Ричардсоном несколько дней назад, когда они обсуждали текущие политические проблемы. Брайан тогда заявил: “Департамент иммиграции постоянно восстанавливает против нас прессу, и, к сожалению, это один из немногих вопросов, в которых избирателям легко разобраться. Можно сколько угодно дурачить их насчет тарифов или банковской ставки – на голосах это практически не скажется. Но дайте только газетам раздобыть фотографию выдворяемой из страны матери с ребенком – вот как в прошлом месяце, – и у партии появляются все основания для беспокойства”.

На миг Хауден ощутил укол злого раздражения, что ему приходится заниматься такими обыденными вещами, когда – и сейчас особенно – куда более крупные и насущные проблемы требовали его внимания. Затем ему вспомнилось, что необходимость совмещать повседневные дела с великими свершениями всегда была участью любого политика. Зачастую в этом-то и крылся ключ к власти: никогда за крупными событиями не терять из виду мелких происшествий. К тому же вопросы иммиграции неизменно не давали ему покоя. У этого предмета было так много аспектов, таивших в себе столько же политических ловушек, сколько и преимуществ. Самым трудным было определить, какой среди них чем является.

Для многих Канада все еще слыла землей обетованной; такой скорее всего она и останется. Поэтому любое правительство должно было чрезвычайно осторожно регулировать приток населения. Слишком много иммигрантов из одного места, слишком мало из другого – даже этого было достаточно, чтобы на протяжении одного поколения изменить расстановку сил в стране. “В каком-то роде, – мелькнула у премьер-министра мысль, – мы проводим свою собственную политику апартеида, хотя, к счастью, расовые барьеры воздвигаются негласно и далеко за пределами нашей территории – канадскими посольствами и консульствами в зарубежных странах. И несмотря на всю определенность и неопровержимость этого факта, здесь, у себя дома, мы можем делать вид, что их вовсе не существует”.

Ему было известно, что некоторые круги в Канаде выступают за расширение иммиграции, есть у нее и противники. В число сторонников увеличения притока входили идеалисты, готовые открыть двери нараспашку всем желающим, и предприниматели, заинтересованные в приросте рабочей силы. Оппозиция широкой иммиграции обычно исходила от профсоюзов, привыкших стенать по поводу безработицы всякий раз, когда обсуждались проблемы иммифации, и неспособных осознать того, что безработица, по крайней мере до некоторой степени, есть необходимый экономический фактор жизни. По эту же сторону находились англосаксы и протестанты – в неожиданно большом числе, которые возражали против “засилья иностранцев”, особенно если иммигранты оказывались католиками. И зачастую правительству приходилось буквально балансировать на туго натянутом канате, чтобы не нажить себе врагов в том или другом лагере.

Хауден решил, что сейчас следует говорить без обиняков.

– Ваш департамент, Харви, плохо выглядит в прессе, и, как я считаю, во многом по вашей вине. Мне бы хотелось, чтобы вы вели дела пожестче и перестали позволять вашим чиновникам так самовольничать. Смените нескольких, если требуется, даже на самом верху; мы не можем увольнять государственных служащих, но у нас есть, куда их задвинуть. И, ради Бога, не выпускайте вы спорные иммиграционные дела на страницы газет. В прошлом месяце, например, – женщина с ребенком!

– Эта ваша женщина держала бордель в Гонконге, – парировал Харви Уоррендер, – и прикатила к нам с венерической болезнью.

– Возможно, я выбрал не лучший пример. Но есть множество других, и, когда возникают подобные щекотливые дела, правительство по вашей милости выглядит каким-то бессердечным людоедом, а это вредит всем нам.

Премьер-министр говорил тихо, но напористо, не сводя глаз со своего собеседника.

– Ясно, – притворно вздохнул Уоррендер. – На мой вопрос вы ответили. Похвалы мне сегодня не дождаться.

– Не в этом дело, – резко бросил Джеймс Хауден. – Речь идет о точном политическом мышлении.

– И ваше политическое мышление всегда было точнее моего, Джим. Не так ли? – Уоррендер дурашливо закатил глаза. – В противном случае я мог бы стать партийным лидером вместо вас.

Хауден не ответил. Совершенно очевидно, что алкоголь ударил в голову его собеседнику. Уоррендер, однако, продолжал:

– Все, что делают мои чиновники, – строго следует букве закона. Я лично считаю, что они прекрасно справляются с порученной им работой. А если вам что-то не нравится, то почему бы нам всем не собраться вместе и не внести поправки в закон об иммиграции?

Премьер-министр понял, что в выборе места и времени для этого разговора он допустил ошибку. Стремясь завершить беседу, он сказал:

– Вот этого мы сделать не можем. Наша законодательная программа и так перегружена.

– Чушь!

Слово хлестнуло по гостиной как удар бича. Вновь наступило напряженное молчание. Гости уже оборачивались в их сторону. Премьер-министр заметил, как генерал-губернатор бросил на них укоризненный взгляд. Потом гомон голосов возобновился, но Хауден чувствовал, что, вернувшись к прерванной беседе, все невольно продолжают прислушиваться.

– Вы боитесь иммиграции, – не унимался Уоррендер. – Вы все боитесь, точно так же, как и любое другое правительство. Вот почему мы упорно отказываемся признать ряд вещей, даже между собой.

Стюарт Коустон, закончивший показ фокусов, направился к ним с напускной беззаботностью.

– Харви, – дружелюбно, почти радостно произнес он, – бросьте валять дурака!

– Присмотрите за ним, Стю, – попросил премьер-министр. Он ощущал, как в нем нарастают злость и раздражение. Если он попытается уладить инцидент сам, то может сорваться, а это только усугубит ситуацию. Премьер-министр отошел от них и присоединился к Маргарет и окружившим ее гостям.

Однако он все еще мог слышать голос Уоррендера, обращавшегося на этот раз к Коустону:

– Когда дело касается иммиграции, доложу я вам, мы, канадцы, превращаемся просто в кучку лицемеров. Наша иммиграционная политика – политика, которую приходится проводить мне, друзья мои, – на словах декларирует одно, а на деле подразумевает совсем другое.

– Потом расскажете, – еще раз попробовал остановить его Стюарт Коустон. Он все еще пытался улыбаться, но давалось ему это с огромным трудом.

– Нет, сейчас! – Харви Уоррендер вцепился в рукав министра финансов. – Этой стране для дальнейшего роста и развития нужны всего две вещи, и любой из присутствующих здесь знает какие. Во-первых, многочисленная армия безработных, из которой промышленность черпала бы себе резервы, и, во-вторых, незыблемое англосаксонское большинство. Но мы когда-нибудь признавали это публично? Нет и еще раз нет! – Министр по делам гражданства и иммиграции сделал паузу, во время которой обвел гостиную яростным взглядом, затем запальчиво продолжал:

– В этих целях необходима тщательно сбалансированная иммиграция. Мы вынуждены впускать иммигрантов потому, что, когда промышленность идет на подъем, у нее под рукой должны быть трудовые ресурсы – не через неделю, не через месяц, а в тот самый момент, когда предприятиям нужна рабочая сила. Но начните открывать ворота иммиграции слишком широко или слишком часто либо то и другое одновременно – и что получится? Среди населения образуется диспропорция. Сменится несколько поколений, и такого рода ошибки приведут к тому, что дебаты в палате общин <Нижняя палата парламента.> будут вестись на итальянском, а в государственной резиденции устроится китаец.

Эти слова вызвали неодобрительные комментарии других гостей, до которых ясно доносился бас Уоррендера. Более того, генерал-губернатор четко расслышал последнюю фразу, и премьер-министр увидел, как он кивком головы подозвал своего помощника. Жена Харви Уоррендера, бледная хрупкая дама, неуверенно приблизилась к мужу и коснулась его руки. Тот не обратил на нее никакого внимания.

Доктор Борден Тэйн, министр национального здравоохранения и социального обеспечения, в прошлом чемпион колледжа по боксу, который высился над всеми присутствующими, подошел к Коустону и Уоррендеру и воззвал к последнему театральным шепотом:

– Ради Бога, прекратите вы это! Чей-то голос настойчиво предложил:

– Да уведите же вы его отсюда! Другой голос урезонивающе возразил:

– Ему же нельзя уйти. Никому нельзя, пока генерал-губернатор здесь.

Харви Уоррендер продолжал без тени смущения:

– Говоря об иммиграции, должен вам доложить, что публика жаждет эмоций, а не фактов. Факты – вещь неудобная. Людям нравится воображать, что их страна распахивает двери перед бедными и страждущими. Это наполняет их чувством собственного благородства. Они только хотели бы, чтобы, прибыв сюда, бедные и страждущие не попадались им на глаза; не искали бы вошек, рассевшись в наших ухоженных пригородах, или, не дай Бог, не натоптали бы в наших драгоценных новеньких церквах. Нет, господа хорошие, публика в этой стране на самом деле не желает беспрепятственной иммиграции. Более того, она уверена, что правительство никогда такого не допустит, так что можно без всякого риска надрывать глотку. Таким образом, любой может слыть праведником и одновременно чувствовать себя в полной безопасности.

Частично премьер-министр признавал, что все, о чем говорит Харви, не лишено здравого смысла, однако с точки зрения политики абсолютно непрактично.

– С чего все началось? – спросила какая-то женщина.

Харви Уоррендер услышал и не замедлил ответить:

– А началось все с того, что мне велели сменить стиль руководства моим министерством. Но я бы хотел напомнить всем, что я обеспечиваю соблюдение Закона об иммифации, подчеркиваю, закона, – он оглядел толпящиеся вокруг него мужские фигуры. – И я буду обеспечивать соблюдение закона до тех пор, пока вы, мерзавцы, не соблаговолите его изменить.

Кто-то обиженно заметил:

– Возможно, уже завтра у вас никакого министерства и не будет, приятель.

Один из помощников – на этот раз лейтенант ВВС – подошел к премьер-министру. Приглушенным голосом он объявил:

– Его превосходительство просил передать вам, сэр, что он удаляется.

Джеймс Хауден посмотрел в сторону дверей. Генерал-губернатор обменивался рукопожатиями с некоторыми из гостей, одаряя их широкой улыбкой. Рука об руку с Маргарет премьер-министр направился к ним через гостиную.

– Надеюсь, вы не возражаете, что мы так рано уходим, – сказал ему генерал-губернатор. – Натали и я слегка устали.

– Должен принести извинения… – начал было Хауден.

– Стоп, дружище. Лучше всего сделать вид, что я ничего не заметил, – генерал-губернатор тепло улыбнулся им обоим. – Самого счастливого Рождества вам, премьер-министр, и вам тоже, Маргарет, дорогая.

На этом их превосходительства с достоинством удалились, провожаемые реверансами дам и почтительными поклонами их мужей.