Онлайн чтение книги Инспектор мертвых Inspector of the Dead
Глава 4. Хрустальный дворец

Холодный ветер пришелся как нельзя кстати, очистив нос от запаха смерти. Когда Райан и Беккер выбрались наружу, возле дома собралось не меньше сотни зевак, все они старались подобраться ближе, расталкивая соседей и недовольно ворча, когда толкали их самих. В основном это были лакеи в бриджах и длинных, до колен, ливреях, а также девицы в кухонных фартуках. Без дозволения хозяев они не покинули бы рабочие места, так что, скорее всего, явились по приказу господ, желающих узнать причину поднявшегося шума. Движимые любопытством и необходимостью подробно доложить о происшествии, они, похоже, вовсе не замечали, что на улице становится все холоднее.

Райан присмотрелся к толпе и с удивлением увидел знакомые лица.

– Это же Эмили!

– Милостивый боже, и отец с нею, – отозвался Беккер.

Каким-то образом Де Квинси удалось протиснуться сквозь плотные ряды, но напор множества тел прижал его к воротам особняка. Вслед за ним пробралась и Эмили. Она умоляла констебля пропустить их, но полицейский продолжал отгонять ее.

– Расходитесь по домам! – увещевал любопытствующих другой констебль. – Здесь не на что смотреть.

– Тогда зачем бобби ходят вокруг и спрашивают, не видали ли мы чего-нибудь странного? – допытывался один из слуг.

– А вы заметили что-то странное? – оживился полицейский.

Эмили позвала Райана, но гомон толпы заглушил ее голос.

Райан и Беккер поспешили вниз по ступенькам.

– Эти двое с нами, – сказал инспектор констеблям.

Как только ворота чуть приоткрылись, он затащил Эмили внутрь, а та, в свою очередь, потянула за собой отца.

– Дайте людям пройти! – рявкнул констебль толпе.

– Объясните, что здесь происходит! – прокричал какой-то репортер.

– Нужно вас куда-нибудь пристроить, Эмили, – произнес Райан. Он был рад появлению девушки, но всей душой сожалел, что встреча не произошла при других, более благоприятных обстоятельствах. – Там, внутри, случилось нечто ужасное.

– Хуже, чем в церкви? – поинтересовался Де Квинси. Пальто на нем сидело криво: в толчее оторвали пуговицу.

– Зависит от того, с какой стороны посмотреть.

– Даже Иммануил Кант не смог бы сформулировать лучше.

Ветер усиливался. Тучи потемнели и нависали все ниже. Внезапно посыпал снег, заставив часть зевак поднять воротники и разойтись по домам.

– Шон, когда мы зайдем внутрь, предупредите, когда мне следует отвернуться, – попросила Эмили.

– Когда мы зайдем внутрь? Но я ведь только что объяснил… – Райан умолк и обреченно вздохнул. – Да, конечно, когда мы зайдем внутрь.

– Лучше сразу смотрите в потолок, Эмили, – посоветовал Беккер. – Я проведу вас.

Снег повалил еще гуще.

Эмили усадили в плюшевое кресло в гостиной.

– Мы не можем разжечь огонь, чтобы вы согрелись. – Райан показал на остывший камин. – В пепле могут отыскаться улики.

– Понимаю.

– Что же случилось? Я думал, вы давно сели в поезд.

– Отец отказался выполнить распоряжение лорда Палмерстона.

– Отказался? – изумленно переспросил Райан.

– В церкви мы слышали, как священник назвал вам адрес лорда Косгроува. Отец настоял, чтобы мы отправились сюда.

– Я без труда отыскал этот дом, – гордо заявил Де Квинси. Он присел над трупом служанки возле лестницы и внимательно рассматривал рану на голове несчастной, почти касаясь пальцами вмятины в черепе. – Пятьдесят три года назад я часто просил подаяния в Мейфэре. Я изучил этот район не хуже Оксфорд-стрит и Сохо.

– Лорд Палмерстон… – начал инспектор.

– …будет в ярости. Меня предупреждали. – Де Квинси отпил из своей бутылочки с лауданумом. – В церкви вы сказали, будто видели то же самое, что и мы с Эмили. Разумеется, наши долгие беседы семинедельной давности убедили вас, что для меня это не довод.

– Полицейское расследование не сводится к бесконечным упоминаниям имени Иммануила Канта, – едва сдерживая раздражение, заявил Райан. – Существует ли реальность вне нас или только в нашем сознании? Могу вас заверить со всей определенностью: труп возле входной двери существует на самом деле. И еще один – возле лестницы, а также два на кухне под нами и, наконец, тот, что привязан к креслу в библиотеке.

– В библиотеке? – Заинтригованный Де Квинси резко выпрямился и направился к раскрытой двери у дальней стены.

– Эй, вам сюда нельзя, – остановил его дежуривший возле двери констебль.

– Все в порядке, – заверил полицейского Беккер. – Я зайду вместе с ним.

Райан повернулся к Эмили:

– Но вы же потеряете покровительство лорда Палмерстона. У вас нет средств. Где вы будете жить? Чем питаться?

– Отец утверждает, что способен выжить на улице, как в те времена, когда ему было семнадцать.

– Но теперь ему шестьдесят девять. А вы? Каково придется вам?

– Отец обещал и меня научить выживанию.

– Боюсь, опиум в конце концов повредил его рассудок.

– Смерть, – неожиданно произнесла Эмили.

– Что?

– Он постоянно говорит о смерти.

– Инспектор, – прервал их разговор голос Де Квинси из-за двери.

Девушка коснулась руки Райана:

– Кажется, я знаю, почему отец приехал сюда. Пока он помогает вам, у него остается цель, дающая силы жить дальше.

Райан зашел в библиотеку. Де Квинси переходил с одного места на другое, изучая причудливое расположение жертвы с разных точек обзора.

– Вижу, вы впечатлены, – заметил инспектор.

– Петля, выколотые глаза и юридический кодекс составляют в совокупности великолепное произведение искусства.

– Вряд ли следовало ожидать иного ответа от автора эссе «Убийство как одно из изящных искусств».

– Положение жертвы подсказывает, что мотивом является месть за допущенную несправедливость.

– На ограбление и впрямь не похоже, – признал Райан. – Серебряные перья в глазницах, из жилетного кармана свисает золотая цепочка от часов. В доме множество ценных предметов, но убийца ничего не тронул.

– Вы что-то говорили про кухню, – припомнил Де Квинси. – Там есть еще жертвы?

– Повар и посудомойка, – ответил Райан. – Вероятно, леди Косгроув отсутствовала, когда произошли все эти убийства.

В разговор вступил Беккер.

– Но почему она не обратилась в полицию, когда вернулась и увидела трупы? – растерянно спросил он. – Почему облачилась в траурное платье и отправилась в церковь? Какая-то бессмыслица.

– По меньшей мере одну из жертв мы пока не нашли, – сообщил Райан. – Спальня наверху вся покрыта засохшей кровью.

Выглянув из-за плеча трупа, Де Квинси изучил листок с траурной каймой, который Беккер вложил обратно в книгу.

– Тут написано имя. Эдвард Оксфорд.

– Оно вам что-то говорит? – спросил Райан.

– Разве могло быть иначе?

– Отец, я ничего не понимаю. Кто такой Эдвард Оксфорд?

Появления Эмили не ожидал никто. Она стояла у двери в библиотеку, отвернувшись от ужасного кресла и подняв глаза к потолку.

– Вам лучше вернуться в гостиную, Эмили, – заявил Беккер.

– Лучше быть здесь, но со всеми, чем в другом месте, но одной.

– Я бы тоже не хотел остаться один в таком доме, – согласился Райан.

– Отец, ты с таким удивлением произнес это имя – Эдвард Оксфорд, и я чувствую себя глупой, поскольку мне оно незнакомо.

– В то время тебе было всего шесть лет, – объяснил Де Квинси. – Если не ошибаюсь, инспектор, Эдвард Оксфорд все еще в Бедламе?

То была единственная в Англии лечебница для душевнобольных преступников – Бетлемская королевская больница, больше известная как Бедлам.

– Да, – ответил Райан. – Если бы его выпустили, меня наверняка известили бы.

– Но кто такой Эдвард Оксфорд? – продолжала допытываться Эмили. – Какое злодейство он совершил? По вашему тону, Шон, можно предположить, что речь о действительно ужасном преступлении. Оно связано с письмом, которое леди Косгроув получила в церкви? Вы не сказали нам, что в нем было.

– Боюсь, вам придется спросить у комиссара Мэйна.

– А может быть, и не придется, – заявил Де Квинси.

– Что вы хотите сказать? – с подозрением спросил Райан.

– Прежде чем вы сунули найденное в церкви письмо в карман, я успел заметить, что текст состоит всего из двух слов. Если там значилось «Эдвард Оксфорд», как и здесь, необходимость скрывать тайну от нас отпала бы сама собой. Значит, слова были другие. В нашей ситуации можно предположить лишь одно… Инспектор, будьте добры, расскажите Эмили об Эдварде Оксфорде.

Среда, 10 июня 1840 года

Королева Виктория настаивала, чтобы газеты публиковали ее распорядок дня. Ступив на престол всего тремя годами ранее, молодая правительница стремилась показать, насколько она отличается от прежних монархов, почти никогда не показывавшихся на глаза простым людям. Исполненная решимости установить прочную связь со своими подданными, Виктория взяла за правило совершать регулярные поездки по улицам Лондона и желала, чтобы горожане точно знали, когда и где у них будет возможность увидеть и поприветствовать свою королеву.

Чаще всего такие прогулки начинались в шесть часов вечера, когда Виктория вместе с принцем Альбертом, за которого она вышла замуж несколько месяцев назад, выезжала из Букингемского дворца в открытой коляске. Обычно они следовали мимо Грин-парка по Конститьюшен-хилл, делали разворот возле Гайд-парка и возвращались обратно. Коляску сопровождали двое всадников.

У королевы были весомые причины добиваться расположения своих подданных. Ее муж был иностранцем, родившимся в маленьком германском герцогстве. Он знал английский язык, но предпочитал говорить по-немецки, как и мать королевы, происходившая из тех же земель. Газеты предсказывали, что скоро вся Англия вынуждена будет изучать немецкий язык, а государственная казна опустеет, оплачивая германские долги. Люди опасались, что со временем Англия превратится в еще одно подневольное государство Германского Союза.

Вместо тысяч горожан, приветствовавших королеву Викторию на улицах до ее замужества, теперь их с принцем Альбертом встречали лишь сотни. Поговаривали, что кое-кто из собравшихся свистел ей вслед. А если коляска была пустой, в нее иногда даже бросали камни.

В тот благоуханный летний вечер один человек продемонстрировал свое неодобрение еще более откровенным образом. Когда экипаж проезжал мимо Грин-парка, мужчина вышел вперед.

Поднял пистолет.

И выстрелил с расстояния в пятнадцать футов.

– Я был тогда простым констеблем, – начал Райан. – Меня назначили патрулировать окрестности королевского дворца.

За окном библиотеки продолжал валить снег. Шумящей толпы больше не было слышно; вероятно, непогода заставила всех разойтись по домам.

– Мой маршрут включал правительственные здания, Грин-парк и Сент-Джеймс-парк. И я всегда был на посту, когда ее величество выезжала на свою обычную прогулку. Хотя в последнее время народу собиралось поменьше, чем прежде, скопление людей все равно притягивало к себе карманников. Редкий вечер обходился без поимки воришки, запустившего руку в чей-то карман. При звуке выстрела толпа замерла. – Райан посмотрел на Эмили, которая так и стояла, уставившись в потолок, чтобы не видеть внушающий ужас труп в кресле. – Давайте продолжим этот рассказ в гостиной, – предложил он.

Инспектор провел Эмили в соседнюю комнату, Де Квинси и Беккер двинулись следом.

Девушка опустилась на диван, инспектор сел напротив нее, радуясь возможности чуть ослабить напряжение и унять боль в недолеченной ране.

– Раздался резкий хлопок, и растерявшийся кучер остановил коляску, – продолжил он. – Сначала никто не сообразил, что это в самом деле выстрел. Я попытался определить, откуда донесся звук, и увидел облачко дыма рядом с коляской. Только теперь я понял, что произошло. Неизвестный мужчина опустил дуэльный пистолет и потянулся свободной рукой за вторым. Я рванулся к нему сквозь толпу, но не успел, и он выстрелил снова.

Я до сих пор помню, как мне заложило уши. Дым повалил еще гуще, но кучер королевы наконец-то оправился от потрясения, и коляска умчалась вдаль.

«Королева!» – закричал кто-то. «Он хотел застрелить королеву!» – подхватил другой. «Смерть ему! – загалдели все разом. – Смерть!» Добравшись до места происшествия, я увидел сразу двух мужчин с пистолетами. «Я не стрелял! – оправдывался один из них. – Я отнял пистолет у него!» – «Они оба виноваты! – завопили в толпе. – Убейте обоих!»

Подбежало еще несколько патрульных. Мы отогнали толпу дубинками. Я сразу определил, кто из подозреваемых принес пистолеты. Первый был одет в слишком узкий костюм, под которым трудно спрятать оружие. На втором были дешевые полотняные брюки с глубокими карманами. Но разгневанной публике не было никакого дела до таких тонкостей. «Смерть обоим!» – продолжали кричать со всех сторон.

Вместе с другими констеблями я поспешил оттащить двух мужчин подальше от толпы. «Отведем их в участок, там и разберемся!» – крикнул я. Хоть мне и было ясно, кто из них виновен, объяснять было некогда.

Проезжавшие мимо кебы и экипажи останавливались, чтобы узнать причину суматохи. Толпа увеличивалась. Вероятно, собралось уже больше тысячи человек. Всю дорогу до полицейского участка на Уайтхолле люди шли за нами, пытаясь схватить за воротник то одного, то другого из арестованных, так что едва не задушили их обоих. С помощью подоспевших констеблей нам удалось затолкать задержанных в участок. Вскоре выяснилось, что стрелял тот, что был в свободных брюках. В кармане у второго нашли визитку, удостоверявшую его личность. Оказалось, что он мастер по изготовлению очков. Очевидец, его знакомый, подтвердил, что тот просто выхватил один из пистолетов у стрелявшего. Позже газеты объявили мастера истинным героем.

Де Квинси оторвался от бутылочки с лауданумом:

– Человеком в свободных брюках был Эдвард Оксфорд.

Райан кивнул:

– Он сам назвал свое имя. И даже был рассержен тем, что изготовитель очков отвлек на себя часть внимания толпы. «Это я стрелял! – настаивал Оксфорд. – Я!» Поскольку выстрелы не нанесли никаких повреждений королеве и принцу Альберту, я предположил, что пистолеты были заряжены только порохом. «Если бы пуля попала вам в голову, – сердито ответил преступник, – вы бы не задавали глупых вопросов!»

– Значит, королева не пострадала? – уточнила Эмили.

– Ни она сама, ни ее супруг. Вскоре я с удивлением узнал, что ее величество приказала кучеру ехать дальше к Гайд-парку, как будто ничего не произошло. В газетах писали, что коляска двигалась неторопливо и почти торжественно. Тысячи подданных радовались, что королева осталась в добром здравии, и прославляли ее смелость.

Когда спустя полчаса монарший экипаж возвратился во дворец, история успела обрасти новыми подробностями. Утверждали, что пуля задела принца Альберта, когда он пытался прикрыть ее величество своим телом. На самом деле ничего подобного не было, но слухи продолжали распространяться, и вскоре все уже восхищались героизмом не только королевы, но и принца. Премьер-министр, члены правительственного кабинета и Тайного совета поспешили в Букингемский дворец, чтобы выразить свое возмущение действиями Оксфорда и возблагодарить Бога за то, что покушение не удалось.

– И все это за один вечер? – изумилась Эмили. – Но вы ведь говорили, что королева в то время не пользовалась любовью у подданных. Почему люди так внезапно изменили отношение к ней?

– Поначалу их потряс сам факт покушения на монарха. Подобное казалось немыслимым делом, попранием самих основ мироустройства, – объяснил Райан. – Однако вскоре у народа появился и другой повод для ликования, когда…

– …когда выяснилось, что королева в положении, – закончил за него Де Квинси, разглядывая бутылочку с лауданумом.

– В положении? Уж не хочешь ли ты сказать… – начала Эмили и осеклась.

– Королевский двор хранил это в тайне, – смущенно подтвердил Райан. – Но теперь стало известно, что ее величество ждет ребенка. Новость распространилась по всему Лондону с быстротой пожара. Надо сказать, у Георга Четвертого и Вильгельма Четвертого было множество… – Райан деликатно отвел взгляд от Эмили, – фавориток и внебрачных детей. Но теперь ее величество готовилась подарить Англии законного наследника престола.

Немецкое происхождение принца Альберта и предпочтение, которое он отдавал родному языку, были мигом забыты. Народ приветствовал его как отца будущего монарха. Тем вечером во всех театрах Лондона прервали представления, чтобы сообщить о покушении на ее величество. Зрители хором пели «Боже, храни королеву». В концертных залах, харчевнях, любых публичных местах, где собирались люди всех сословий, провозглашали здравицы королеве.

– А что было дальше с Эдвардом Оксфордом? – спросил Беккер.

– В сороковом году в столичной полиции не было детективной службы. Комиссар Мэйн отправил меня и еще двух констеблей на другой берег реки, в Саутварк, где Оксфорд снимал комнату. Помимо всего прочего, нам поручили выяснить, не было ли у него сообщников. Мы обыскали комнату и нашли запертый на ключ сундук. Я взломал его и обнаружил внутри пули, порох, саблю и загадочную черную шапочку с двумя алыми бантами. Кроме того, там лежали документы и блокнот.

Снег за окном продолжал идти. Эмили обхватила себя руками за плечи и обернулась: ей показалось, что скрипнули половицы в коридоре. Но тут ее отец произнес:

– В документах упоминалось тайное общество под названием «Молодая Англия».

– Совершенно верно, – согласился Райан.

– И те же два слова были в письме, которое вы нашли в церкви, – добавил Де Квинси.

Инспектор изумленно посмотрел на него:

– Вы употребляете столько лауданума, что разум давно должен был притупиться. Но теперь я почти готов поверить, что вы способны читать мысли. Да, там были именно эти слова: «Молодая Англия».

– Не понимаю, – сказала Эмили. – «Молодая Англия»? Название кажется безобидным. Группа юношей, объединившихся для поддержки своей страны. Или же ученые, изучающие раннюю эпоху истории Англии: Великая хартия вольностей и тому подобное.

– «Молодая Англия» поставила перед собой цель свергнуть правительство и упразднить монархию, – пояснил инспектор.

Эмили и Беккер потрясенно уставились на него.

– Общество объединяло четыре сотни человек, – продолжал Райан. – Каждому вменялось в обязанность приобрести пистолет, ружье и кинжал. Каждый получал вымышленное имя и фиктивные документы. Они работали кебменами, плотниками или еще кем; многие пользовались доверием благородных семейств. Некоторые даже ухитрялись выдавать себя за джентльменов, состояли в престижных клубах. Черную шапочку – каковую также полагалось иметь всем членам общества – можно было натянуть на лицо в момент восстания, чтобы скрыть свою внешность. Два алых банта на той шапочке, что была найдена в сундуке Оксфорда, указывают на его важный пост в тайном обществе.

Далее выяснились еще более тревожные подробности, – добавил Райан. – В бумагах говорилось о секретных собраниях, на которых члены общества готовились к возможным стычкам с полицией. Также упоминался некий таинственный руководитель «Молодой Англии», проживавший в германском Ганновере.

– В Ганновере? – переспросила Эмили. – Это ведь там…

– Совершенно верно, – подтвердил Райан. – Старший дядя королевы Виктории ступил на престол этого королевства, входившего в Германский Союз, уже после того, как ее величество стала править Англией. Многие полагали, что он испытал жестокое разочарование, когда английская корона досталась не ему, и был готов на все, чтобы занять место Виктории. Его подозревали в руководстве «Молодой Англией» и намерении свергнуть правительство и законного монарха. Опасения, что страна может превратиться в германское государство, больше не казались беспочвенными.

– Раз уж никакого переворота не произошло, значит полиция успела своевременно арестовать всех участников заговора, – предположил Беккер.

– Нет.

– Им удалось скрыться?

– Они оказались плодом воображения Эдварда Оксфорда, – объявил Райан.

– Что вы сказали?!

– От старших полицейских чинов я узнал, что все бумаги были написаны почерком Оксфорда, так что и сама «Молодая Англия», и ее планы существовали лишь в его фантазиях, – пояснил инспектор. – Обвинителем на процессе выступил сам генеральный прокурор. Он настаивал на безумии Оксфорда. Отец преступника часто избивал беременную жену и повредил мозг плода. Ученый-френолог измерил череп подсудимого и заявил, что вмятины и выпуклости свидетельствуют о психическом расстройстве крайне редкой формы. Возможно, оно унаследовано от отца, который однажды въехал в дом на лошади, а потом дважды пытался покончить с собой под воздействием чрезмерной дозы лауданума. – Инспектор многозначительно посмотрел на Де Квинси.

Тот лишь пожал плечами:

– Думаю, это самый приятный способ присоединиться к большинству.

– Отец, умоляю тебя, даже не думай! – воскликнула Эмили.

– Вы знаете, сколько раз отпили из своей бутылочки, с тех пор как вошли в дом? – спросил Райан.

– Признаться, не считал.

– Шесть раз.

– Вот видишь, Эмили, – обрадовался писатель, – всего шесть раз. Я потихоньку исправляюсь. Прошу вас, инспектор, продолжайте. Полагаю, Оксфорд имел обыкновение время от времени разражаться бессмысленным смехом, пугая окружающих.

– Да, и при этом мог много часов подряд сидеть неподвижно, уставившись в стену. Он вел себя настолько странно, что не мог удержаться ни на одной работе больше нескольких месяцев. Главным образом он прислуживал в тавернах, разнося пиво. «Не стоит верить ни единому слову этого безумца, – заявил присяжным на слушании генеральный прокурор. – Отправьте его в лечебницу для душевнобольных, где ему и место».

– И где он провел все последующее время, – заключил Де Квинси. – Но давайте вернемся к выстрелам. Пистолеты Оксфорда были заряжены пулями?

После долгого молчания Райан произнес:

– Похоже, вы и в самом деле читаете мои мысли. Откуда иначе вы могли знать, что тот же вопрос беспокоил и меня?

– Как вы считаете, сколько зрителей собралось вокруг коляски в момент покушения? – осведомился Де Квинси.

– Вероятно, около двухсот.

– При таком скоплении народа, выстрелив дважды с расстояния в пятнадцать шагов, Оксфорд не только не попал в королеву или принца Альберта, но и не задел никого из случайных зрителей, или лошадей, или хотя бы коляску. На редкость неудачное покушение. Пуль так и не нашли, правильно?

Райан кивнул:

– По другую сторону Конститьюшен-хилл расположен королевский дворец. Подъезд к нему тщательно осмотрели, проверяя каждый камешек. Но пуль там не оказалось. Стену дворца тоже обследовали на тот случай, если пули застряли в кладке. Полиция обыскала также дворцовый парк, но и там ничего не нашли.

– Таким образом, единственное доказанное преступление Оксфорда состояло в том, что он испугал королеву, – заключил Де Квинси.

– За неимением других улик – да.

– Многие жители Лондона ни с того ни с сего разражаются смехом или подолгу сидят, уставившись в стену. Их называют сумасшедшими, но не приговаривают к заточению в лечебнице для душевнобольных.

– Но при этом они не стреляют в королеву, – возразил Райан.

– Из пистолета, который, вероятно, не был заряжен, – заметил Де Квинси.

– Вспомните, что сказал мне Оксфорд: «Если бы пуля попала вам в голову, вы бы не задавали глупых вопросов», – напомнил инспектор.

– В условном наклонении фраза звучит крайне неубедительно. Как вы сами признались, эта деталь беспокоила вас, – парировал Де Квинси.

– Вероятно, вы прочитали все, что было написано об этом происшествии, – решил Райан. – Только так можно объяснить вашу осведомленность о событиях того вечера, хотя сами вы, в отличие от меня, там не присутствовали.

– Я мог бы описать множество различных версий покушения, но они получились бы не такими яркими, как ваша, инспектор. Газетные сообщения противоречили одно другому, подтверждая тем самым, что события можно истолковать по-разному. Некоторые очевидцы утверждали, будто слышали над головой свист пуль. Если это правда, значит Оксфорд целился в воздух, а не в королеву и, стало быть, вовсе не собирался убить ее. Что касается свиста пуль, можно ли доверять подобным показаниям, если сами пули так и не были найдены, хотя поиски продолжались несколько дней? И если не доказано намерение Эдварда Оксфорда убить королеву, а не просто напугать ее, почему генеральный прокурор так решительно требовал навечно поместить подсудимого в лечебницу для душевнобольных?

– У вас есть ответы? – поинтересовался Райан.

– Даже в нескольких вариантах.

– Тогда поведайте мне. Глядишь, мы сумеем понять, почему кто-то решил связать сегодняшние убийства с событиями пятнадцатилетней давности.

– Я не могу сказать.

– Не можете? Бог мой, неужели лауданум в конце концов ослабил ваши мыслительные способности?

– В данном случае я просто не хочу говорить, – заявил Де Квинси. – Поскольку здесь попахивает государственной изменой.

Из коридора теперь уже явственно послышался скрип.

Эмили ахнула, когда в дверях появился темный силуэт. Райан и Беккер насторожились.

– Измена? – повторил чей-то голос.

К всеобщему изумлению, в гостиную вошел лорд Палмерстон в сопровождении комиссара Мэйна. Одежда обоих была усыпана тающим снегом; вслед за ними в комнату ворвался холодный ветер.

– Что вы там говорили об измене? – поинтересовался лорд Палмерстон.

– Мы обсуждали дело Эдварда Оксфорда и «Молодой Англии», милорд, – ответил Райан.

Лорд Палмерстон задержал взгляд на Де Квинси и Эмили:

– А вы что здесь делаете? Почему вы вообще остались в Лондоне? Представьте мое удивление, когда я вернулся домой и увидел, как из кареты выгружают ваши вещи.

– Учитывая чрезвычайность ситуации, я решил, что мне лучше быть здесь, милорд. Мои наблюдения могут оказаться полезными.

– Возможно, ваша наблюдательность еще больше обострится, если вам придется ночевать на снегу.

Комиссар хмуро посмотрел на Райана и Беккера:

– Почему вы обсуждаете «Молодую Англию» с посторонними? Кажется, мы договорились в церкви, что сведения нельзя разглашать во избежание паники.

– Мистер Де Квинси угадал содержание письма.

– Что?!

– После того, как прочитал имя Эдварда Оксфорда во втором письме.

Комиссар удивился еще сильнее:

– А было и второе?

– У другой жертвы. – Райан указал в сторону библиотеки.

Лорд Палмерстон и комиссар Мэйн поспешили туда.

– Спасибо, что увели разговор в сторону от измены, – шепнул Де Квинси инспектору.

– Надеюсь, позже вы нам все объясните, – проворчал Беккер.

– Непременно, – пообещала Эмили. – Редкий случай, чтобы отец отказался говорить. Что бы ни заставило его сомневаться, я должна это услышать.

Лорд Палмерстон и комиссар Мэйн вернулись в полном потрясении.

– Это действительно лорд Косгроув? – спросил Райан.

Лорд Палмерстон кивнул. Обычно от него исходило ощущение силы, но сейчас морщины в уголках разом постаревших глаз выдавали его растерянность. Из могучей груди будто выкачали весь воздух.

Комиссар Мэйн сокрушенно произнес:

– Каким надо быть чудовищем, чтобы сотворить такое?

– Судя по петле, своду законов и выколотым глазам, убийца, кем бы он ни был, считал чудовищем самого лорда Косгроува, – заметил Де Квинси.

– Не смейте оскорблять покойного! – воскликнул лорд Палмерстон.

– И в мыслях не было, милорд. Но тщательно продуманная сцена подсказывает, что убийца полагал свой гнев праведным.

– Но в чем причина его гнева? Лорд Косгроув был одним из самых уважаемых членов высшего сословия. Проведенная его стараниями реформа тюремной системы заслуживает восхищения. Кто мог ненавидеть такого достойного человека?

– Или же настолько ненавидеть леди Косгроув, чтобы убить ее, – добавил комиссар Мэйн. – А еще я не могу понять, почему она облачилась в траурное платье и отправилась в церковь, вместо того чтобы сообщить об убийстве в полицию. Ведь тогда она осталась бы в живых.

– Возможно, она вовсе не приходила в церковь, – предположил Де Квинси и сделал глоток из своей бутылочки.

– Ради всего святого, она и сейчас лежит там в луже собственной крови! – возмутился лорд Палмерстон. – Кто-нибудь, посадите этого человека на поезд в Шотландию и избавьте меня от него! Опиум мешает ему отличить реальность от фантазий.

– Молчи, отец, – предостерегла Де Квинси Эмили.

– Нет, я хочу послушать, – настаивал лорд Палмерстон. – Возможно, ваш батюшка однажды договорится до того, что его все-таки отправят в лечебницу для душевнобольных.

– Я просто хотел отметить, что некоторые вещи, кажущиеся нам очевидными, могут обернуться полной своей противоположностью. – Де Квинси указал на труп в холле. – Вмятину в черепе этой девушки, как и того слуги, который лежит сразу за дверью, могло оставить орудие с шарообразным утолщением на конце. Подобный удар можно нанести только сверху вниз. Примерно вот так. – Де Квинси поднял правую руку и резко махнул ею, заставив лорда Палмерстона вздрогнуть. – Набалдашник трости джентльмена вполне удовлетворяет необходимым условиям. Вопрос лишь в том, кто нанес удар: настоящий джентльмен или человек, прикинувшийся им с целью проникнуть в дом.

– Порядочный господин не способен совершить столь чудовищное преступление, – заявил лорд Палмерстон. – Некогда нам слушать ваши домыслы. «Молодая Англия». Эдвард Оксфорд. Как только комиссар рассказал мне о содержании письма из церкви, я сразу попросил ее величество об аудиенции. Райан, вы расследовали покушение Оксфорда на жизнь королевы, поэтому пойдете с нами.

– Если позволите, пусть сержант Беккер сопровождает нас, – предложил инспектор. – Это самый быстрый способ ввести его в курс дела.

– Хорошо, Беккер, присоединяйтесь. И поторопитесь. Нельзя заставлять ее величество ждать, – нетерпеливо произнес комиссар Мэйн.

– И… – Райан умолк в нерешительности.

– Ну что еще? У нас нет времени.

– Мистеру Де Квинси тоже лучше поехать с нами.

– Вы шутите?

– После разговора с ним я убедился, что он знает о покушении Эдварда Оксфорда не меньше моего, если не больше.

– Взять Любителя Опиума на встречу с королевой? – изумленно воскликнул лорд Палмерстон. – Он угостил вас лауданумом?

– Думаю, ее величество рассчитывает, что мы предпримем для ее защиты любые меры, даже самые непривычные. Неужели вы не согласны со мной, милорд?

Лорд Палмерстон издал обреченный стон.

Мститель точно знал тот день и час, когда он понял, каким образом может выпустить на волю долго подавляемую ярость.

Это случилось утром в четверг, первого мая 1851 года, в одиннадцать часов три минуты.

Тогда открылась Всемирная выставка, разместившаяся в великолепном здании, которое публика окрестила Хрустальным дворцом. На бумаге проект «дворца» представлял собой всего лишь гигантскую оранжерею. Многие влиятельные люди только посмеялись, когда принц Альберт поддержал эту идею.

Кто мог тогда представить, что в результате на свет появится одно из самых изумительных сооружений, какие когда-либо видел мир? Столь же огромный, сколь и блистательный, Хрустальный дворец был построен из почти миллиона квадратных футов стекла. Миллиона! Он занимал отведенную под строительство в Гайд-парке площадь в пятьдесят акров и насчитывал двенадцать этажей такой высоты, что парковые вязы, оставленные нетронутыми внутри в качестве украшения, не достигали потолка. Огромные водонапорные башни, установленные снаружи, давали воду для множества фонтанов. Аккорды двух мощных органов и пары сотен других инструментов, сопровождаемые хором в шестьсот голосов, были едва слышны в дальних углах дворца.

Мститель мог засвидетельствовать великолепие постройки, поскольку сам находился в тот день среди почетных гостей. Несмотря на усилия более чем восьмисот музыкантов, мелодия словно бы таяла в воздухе. При появлении королевской процессии все исполинское здание погрузилось в благоговейную тишину. Даже фонтаны стихли, когда десять тысяч собравшихся наблюдали за торжественным шествием небожителей.

Королева Виктория, приземистая, склонная к полноте, с невыразительным подбородком.

Принц Альберт, высокий, с почти женственными, несмотря на усы, чертами лица и узкими сутулыми плечами.

Наряд королевы дополняли драгоценности немыслимой стоимости и головной убор, напоминающий диадему.

Принц Альберт, хоть и не бывал в бою, облачился в мундир с множеством орденов.

Мститель ненавидел их обоих до хруста в сжатых кулаках. Он оглядел галереи выставки, ярус за ярусом поднимавшиеся к потолку. На них размещались экспозиции самых разных стран со всех концов света. Поскольку автором идеи являлся принц Альберт, Мститель со всей силой своей ненависти желал мероприятию провала. Читая в газетах язвительные статьи о подготовке выставки, он внутренне ликовал.

Европейские монархи не приняли приглашение принца, опасаясь беспорядков или даже покушений. У коронованных особ были причины для подобного беспокойства. Всего три года назад, в 1848-м, около ста пятидесяти тысяч манифестантов вышли на улицы Лондона, требуя ежегодных выборов и всеобщего избирательного права для мужчин любого сословия. Армии удалось тогда разогнать недовольных. Однако никто не мог поручиться, что толпы не соберутся снова, угрожая спокойствию Лондона.

Несмотря на все тревоги, открытие Хрустального дворца увенчалось грандиозным триумфом. Восторги десяти тысяч высокопоставленных гостей обратили ненависть Мстителя на всех собравшихся. Вопреки уверениям, что Всемирная выставка призвана восславить содружество наций, он нимало не сомневался в том, что принц Альберт задумал в первую очередь продемонстрировать мощь Британской империи. Мститель закипал от ярости, когда публика увлеченно рассуждала о Викторианской эпохе – принц Альберт всячески поощрял употребление нелепого термина. Мститель мечтал под покровом ночи протащить в Хрустальный дворец порох и разнести павильон на осколки. Но много ли пользы в разрушении здания? Ему хотелось уничтожить самих этих людей: Викторию, Альберта и всех прочих.

Королева с принцем и двое детей из их многочисленного потомства поднялись вместе с премьер-министром и другими сановниками на обитый алой тканью помост под пышным ярко-синим балдахином. Едва удерживая на лице маску обожания, под которой клокотала ненависть, Мститель с презрением слушал маловыразительное выступление Альберта.

Немецкий акцент делал речь принца еще более невнятной. Богатые и влиятельные гости внимали с притворным благоговением, хотя большинство из них не разобрало ни слова. А принц продолжал бубнить, обращаясь к королеве. Как только он милостиво соизволил закончить, королева поднялась с трона и поблагодарила его за проникновенные слова. Внезапно грянул хор «Аллилуйя» из «Мессии» Генделя. Никто, кроме самого Мстителя, похоже, не посчитал богохульством, когда королеву и принца фактически уподобили Иисусу Христу.

А дальше произошло примечательное и судьбоносное для Мстителя событие. Из толпы выскочил мужчина в ярком восточном наряде. Китаец. На глазах у изумленной публики он приблизился к трону и отвесил глубочайший почтительный поклон. Дети королевы раскрыли рты от удивления. Ее величество не нашла ничего лучшего, чем одарить китайца вежливым кивком.

Ропот пробежал по толпе. «Кто он такой?» – недоумевали все. Одни предполагали, что это китайский посол. Другие утверждали, будто видели, как он беседовал с важными сановниками вроде герцога Веллингтона. Вельможи начали смущенно перешептываться друг с другом. Премьер-министр и лорд-гофмейстер принялись совещаться с королевой Викторией и принцем Альбертом. И наконец все решили, что это и в самом деле китайский посол.

Когда монаршья чета повела своих детей осматривать тысячи экспонатов выставки, знатные гости двинулись следом. Среди них, с восхищением разглядывая огромное и величественное здание, в первых рядах шествовал и странный незнакомец.

Загадка его личности долго будоражила воображение публики, пока один из репортеров не выяснил, что это самый обычный китаец, владелец небольшой джонки. Его звали Хэ Син. Он оделся в национальный костюм, чтобы привлечь внимание королевы и пригласить ее в свой музей диковинок.

В первый раз за много месяцев Мститель искренне улыбнулся, довольный тем, как китаец переполошил весь музей и выставил на посмешище королеву и принца. Но эта радость не изменила твердого решения, пришедшего к Мстителю именно утром первого мая 1851 года, когда он осознал свое предназначение.

Под нескончаемым снегопадом Рональд с трудом находил дорогу в лабиринте узких улочек печально известного лондонского Ист-Энда.

Юноше было страшно.

Накануне вечером незнакомый джентльмен дал ему пять золотых соверенов.

«Хотите получить еще, Рональд? Запомните адрес: Уоппинг, Гарнер-стрит, дом двадцать пять. Приходите туда завтра к четырем часам. Вы можете принять участие в великом деле».

Рональд прищурился, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь густо падающий снег. Из тех пяти соверенов у него осталось три, остальные он потратил на теплую одежду, как и велел джентльмен: крепкие непромокающие ботинки, шерстяные носки, а также теплое пальто и шапку, заменившие рваный бушлат и кепку. И еще теплые перчатки. Кроме того, он съел огромный кусок пирога с почками и выпил немыслимое количество пива – первый полноценный обед за три дня.

Прохожих было не много. Большинство здешних обитателей предпочло спрятаться в своих норах. Не имея возможности разузнать дорогу, Рональд паниковал все сильнее. Он начал поиски в два часа дня, сверяя время по часам в магазинах. Однако чем дальше он углублялся в трущобы Уоппинга, тем реже попадались лавки, к тому же из-за снегопада многие из них закрылись. Рональд понятия не имел, сколько у него осталось времени до четырех часов. Он всей душой жаждал получить очередные соверены, но смутно подозревал, что бородатый джентльмен не обрадуется его опозданию.

Закашлявшись от дыма из труб, который снегопад клонил к земле, Рональд подошел к заметенной снегом табличке на стене, очистил ее и разобрал слова: «Гарнер-стрит». Он ощутил прилив сил и зашагал быстрее, присматриваясь к номерам на стенах домов. Девять… Семнадцать…

Двадцать пять!

Рональд настороженно заглянул в приоткрытую дверь. Темный коридор – без единой лампы и каких-либо признаков жизни. Джентльмен действительно назвал этот адрес? Может быть, Рональда подвела память? Если он не найдет нужное место или опоздает к назначенному времени, не видать ему обещанных соверенов.

Замерзшие половицы заскрипели у него под ногами. Юноша медленно двинулся в темноту, пытаясь что-нибудь рассмотреть впереди, и едва не задел головой свисавший с потолка кусок штукатурки.

Внезапно перед ним выросла тень, и в лицо ударил свет фонаря.

– Как ваше имя?

– Ронни, – оторопело ответил паренек и тут же вспомнил наставления бородатого джентльмена, что следует всегда называть полное имя. – Нет, то есть Рональд.

– Что вы получили вчера?

– Пять соверенов.

– Ступайте за мной.

Тень перешагнула через отверстие в полу, и Рональд только теперь разглядел зловещую темноту у себя под ногами. Провожатый открыл дверь и жестом пригласил юношу в небольшой внутренний дворик с полуразрушенным сараем в глубине. Из другого коридора выступила еще одна тень.

– Если он привел за собой дружков, они без труда отыщут путь по следам, – сказал первый незнакомец.

– Я никому ничего не говорил, – запротестовал Рональд, – клянусь вам.

– Скоро узнаем. Мимо меня никто не пройдет, – заверил товарища второй.

Рональд двинулся дальше за провожатым. Коридор закончился лестницей со сломанными перилами. В свете фонаря юноша различил, что в ней недостает нескольких ступенек. Наверху мужчина подвел его к открытому окну, откуда в окно соседнего дома была переброшена над переулком узкая доска.

– Идите, – велел провожатый и накрыл фонарь колпаком.

К Рональду вернулась уверенность в своих силах. На корабле Британской Ост-Индской компании он привык лазить по мачтам и поэтому без труда прошел по скользкой обледеневшей доске. Сущие пустяки в сравнении с закреплением парусов во время качки в сильный шторм.

Сделав четыре быстрых шага, он оказался в темной комнате соседнего дома, заполненной какими-то ящиками. Провожатый перебрался вслед за ним и втянул доску в окно, затем снова снял колпак с фонаря и повел Рональда к лестнице. Они спустились в холодный сырой подвал с покрытыми плесенью стенами. Там было еще больше ящиков.

Тут внимание Рональда привлекло бормотание, которое становилось все громче, пока они подходили к двери.

Из-за ящиков показался еще один силуэт.

– Ваше имя Рональд?

– Да.

– Прекрасно. – Незнакомец дружески положил руку ему на плечо. – Вас ждут.

Все трое вошли в комнату, заполненную светом фонарей, запахом пива и табака и улыбчивыми людьми, которые дружно поднялись поприветствовать вновь прибывших.

В центре стоял бородатый джентльмен, в руке у него была трость с серебряным набалдашником.

– Добро пожаловать в «Молодую Англию», Рональд!