Онлайн чтение книги Институт моих кошмаров. Адские каникулы
Глава 2. Кривая перемен

Мы никогда не встречались. Все, что между нами было, – это полтора поцелуя и взаимное разочарование. С моей стороны – потому что я поняла, что далеко не такая храбрая, как хотелось бы, и продолжения у нас не будет. С его… возможно, по той же причине. Хотя я бы не стала даже пытаться угадать, какие мысли бродили в его голове. Все равно бесполезно.

Так, если между нами ничего не было, почему же я сейчас стояла в коридоре и не могла собраться с духом, чтобы войти и посмотреть ему в глаза? Отчего чувствовала себя неловко, собираясь попросить о помощи? После четырех месяцев, когда я его старательно избегала… Но, в конце концов, мы ведь взрослые люди? Какие могут быть проблемы? И вопрос мой как раз относился к его работе. И даже если он откажется мне помочь, это будет всего лишь отказ. Просто короткое «нет», ничего страшного. Отбросив сомнения, я решительно толкнула дверь в IT – чтобы в следующий же момент замереть в смущении.

– О господи! Вы бы хоть носок на ручку повесили или дверь заперли…

Взвизгнув от неожиданности, миниатюрная брюнетка скатилась с кресла и спряталась за его спинкой. Диз только вздохнул, и этот звук, такой знакомый (в его репертуаре он занимал среднее положение между «Как же вы меня достали!» и «Почему меня окружают одни идиоты?»), заставил меня отмереть и поспешить прикрыть дверь.

– Каталины сегодня нет, – сообщил Диз, прежде чем я успела выйти.

Я заметила. Как и несколько неодетый вид его сегодняшней напарницы.

– Да я вообще-то к тебе… Но это не срочно! – заверила я, все-таки закрывая дверь. И уже скорее себе, чем ему, пробурчала: – Лучше как-нибудь в другой раз зайду…

Дойдя до лестницы, я не выдержала и хихикнула. Хорошо, что не решила порефлексировать в коридоре еще минут десять, а то точно получилось бы неловко. И все же в груди поселилось тяжелое чувство. Не то чтобы я была настолько наивна – я знала, что сегодняшняя девушка была не первой, кто в последние месяцы приходил в IT вовсе не за помощью с подключением к университетскому вай-фаю, мы ведь работали в одном здании; да и в девичьих компаниях, собиравшихся возле редакционной кофеварки, рано или поздно разговор все равно сворачивал на него. Но она была единственной, кого я видела с ним. И та довольная ленивая полуулыбка, которую я успела заметить: впервые я наблюдала ее, обращенную не ко мне. И…

И у меня не было абсолютно никаких причин для таких мыслей. Я сама сделала шаг назад, когда поняла, что в комплекте идут не только улыбки и обаяние, но гораздо больше. Клыки, например. Когти. Сложная родословная и пугающая сила… Я нахмурилась. К чему ворошить прошлое? Страдать по упущенным возможностям – дело, конечно, романтичной девы достойное, но глупое. Я сделала свой выбор.

Спустившись обратно в редакцию, я не вернулась за свое рабочее место. Из какой-то совершенно иррациональной брезгливости садиться к компьютеру не хотелось. Вместо этого я полила бонсай на столе Моники, разобрала макулатуру, скопившуюся в одном из углов, вымыла кофейный аппарат и заварила себе новую чашку. Встала с ней у окна… у места на стене, где половину времени находилось окно, разглядывая трещины на штукатурке. Попыталась собрать в кучу мысли, но ничего не выходило: все, что я могла (немногое, будем откровенны), я испробовала. Даже о помощи попросила… попыталась попросить. Из холла до меня донеслись голоса:

– Как видишь, – этот спокойный, чуть насмешливый тон я не могла не узнать, – ни минуты покоя, опять зовут мир спасать. Прости, крошка, позвоню, как освобожусь.

Девушка что-то ответила. Хлопнула входная дверь, громко, недовольно, и вскоре я почувствовала его присутствие. Как всегда, я так и не смогла услышать, что он подошел, но ощущение… Холода. Злого порывистого ветра, как зимой на набережной. И запах увядающих нарциссов. Это было странно: я знала, что на самом деле его не было. Если бы я подошла к нему, почувствовала бы совсем другие ноты – сигарет и черного перца, которыми пах его парфюм, но тяжелый аромат цветов не уходил. Я обернулась: Диз стоял на пороге, прислонившись к косяку двери.

– Я же сказала, мне не срочно.

Это должно было прозвучать виновато, но отчего-то получилось сухо и раздраженно. Диз хмыкнул.

– За последние четыре месяца самой длинной фразой, которую ты мне сказала, было «Можно пройти?». Ты никогда не заходила в IT в мою смену, если тебе и нужно было вызвать Лину, ты связывалась с ней по телефону, а когда я бывал в редакции, усиленно делала вид, что очень занята и меня не видишь. И вдруг ты приходишь и говоришь, что ко мне. Ясное дело, что это важно и срочно.

Если он хотел заставить меня почувствовать себя неудобно, ему это удалось. В его изложении все звучало немного невежливо. И некрасиво. В конце концов, он мне тогда жизнь спас.

– Если я такой ужасно неблагодарный человек, то почему?..

– Потому что ты позвала, – ответил Диз еще до того, как я закончила фразу. – Ну, и потому что разбираться с компьютерными проблемами других студентов вроде как входит в список моих служебных обязанностей.

Странная логика. Зачитывает список моих прегрешений, и тут же – «потому что ты позвала». Обычно у людей либо одно, либо другое. Либо «ты эгоистичная скотина», либо «я тебе помогу и даже перенесу ради тебя свидание». С другой стороны, человеком он не был. И сам как-то говорил мне, что не умеет обижаться.

– Откуда ты знаешь, что она компьютерная? – не удержалась и спросила я.

– В ином случае ты нашла бы кого-то другого. Ладно, – он пересек кабинет и сел за мой стол, – в чем ты меня на этот раз подозреваешь?

– Ни в чем.

Его кандидатуру я отмела быстро: у него была возможность, но я не смогла придумать ни одного мало-мальски адекватного мотива.

– Дай пароль забью, – предложила я, подходя к нему и устраиваясь на краешке стола.

Диз весело заулыбался.

– Ты всерьез думаешь, что он мне нужен?

Нет. Не думала. Я сейчас вообще мало о чем думала, кроме как о том, что он удивительно быстро вернулся к своему легкомысленному тону. Словно в последний раз мы болтали за кофе не осенью, а на прошлой неделе. Будто не было этой неловкой паузы длиной в несколько месяцев или словно она не имела для него никакого значения… Почему? Я бы после нашего последнего разговора отреагировала бы… не знаю как, но едва ли сразу смогла бы восстановить статус-кво. Пытаясь понять, о чем он думал, я скосила глаза на компьютерщика.

– Что смотреть?

Тогда я видела его человеком – тот самый блок мешал разглядеть правду. Теперь, впервые, мы были на равных, и под иллюзией проступало его настоящее лицо. Резкие черты, слишком острые, чтобы быть красивыми; скорее, приближающиеся к грани, за которой красота превращается в уродство. Неестественно зеленые глаза. Кожа, белая, с сероватым отливом…

– Нат?

Обращение, от которого я уже успела отвыкнуть, вернуло меня в реальность.

– За что ты теперь на меня сердишься? Если дело в пароле, то могу дать тебе честное слово, что им не пользовался, только что его угадал. Это не так сложно…

– Я не сержусь.

Может, в самом начале, когда только узнала правду. Тогда я не могла не думать, что, если бы только он был простым человеком, я бы сделала иной выбор. Но это было невозможно, и потому злиться я быстро прекратила. Но вот перестать сожалеть о том, что могло бы быть (а могло ли?), пока так и не сумела. Как и ревновать, люто и бешено, хотя не имела на то никакого права…

– Открой почту. Самое верхнее письмо.

Диз послушался. Лицо его окаменело, и сам он подобрался, словно почуяв добычу. Куда только делся вальяжно развалившийся в кресле айтишник? Тем не менее появившееся на экране сообщение он прокомментировал весьма нейтрально:

– Выглядит неприятно.

– Критика статьи выглядит неприятно? Или выловленные опечатки? Это, мне кажется, называется как-то иначе.

На черном фоне каплями крови проступали красные буквы готического шрифта. Если неизвестный отправитель выбирал дизайн для пущего драматического эффекта, то целей своих он не достиг. Единственное, что в оформлении ужасало, так это дикая безвкусица. Но вот само сообщение… Пожалуй, Диз был прав – неприятное. Всего одно предложение, и никаких прямых угроз, но…

«Смерть придет в этом году».

Я бы вместе с остальными ребятами из студгазеты посмеялась над этим заявлением, если бы не достойное лучшего применения упорство автора. И не предсказанное мне самоубийство. В прошлом семестре я отмахнулась от такого прогноза как от глупой ошибки, но теперь была склонна отнестись к нему серьезнее. Тем более что назначенный баньши срок подходил к концу.

– Ты не мог бы выяснить, кто его отправил? Я не знаю, отследить по TCP/IP, проверить логи SMTP-сервера… – я осеклась под его взглядом. – Почему ты так на меня смотришь?

Диз ухмыльнулся.

– Пытаешься говорить по-компьютерному? Мне нравится. Откуда набралась, из голливудских фильмов про хакеров?

– Из сериалов, – созналась я, улыбаясь.

Ладно, если так надо, будем делать вид, что ни Самайна, ни этих месяцев не было. Я смогу, честно постараюсь. Айтишник постучал пальцем по монитору, показывая на адрес.

– Если верить тому, что здесь написано, это письмо ты отправила себе сама. Я не верю, – заявил он, не дожидаясь моего опровержения, – если бы ты так хотела меня увидеть, существуют способы полегче. И ты не стала бы звать на помощь до последнего, и уж точно начала бы не с меня…

– Каталина сказала, что не может выяснить отправителя, и посоветовала обратиться к тебе.

У меня были причины не доверять напарнице Диза в этом вопросе, больно настойчиво она в свое время пыталась нас свести, но после нее я пошла к Нику, сидевшему в IT в другую смену. Вернулась с тем же результатом. Мысль, что Лина могла подговорить своего парня мне так ответить, отдавала паранойей, поэтому я ее отбросила и поверила им. И Диз был прав, я бы тянула до последнего, а то и вовсе не стала бы никому говорить, если бы дело касалось только меня. Но письма получала не я одна.

– Следовательно, это письмо не первое, – не обращая на меня внимания, продолжил Диз. – Не хочешь рассказать всю историю?

– Все началось первого января…

Отличное начало нового года. Мало мне было китайского печенья с предсказанием «Ценой выбора становится выбор, который ты уже не сможешь сделать». (Спасибо, но благодаря выученной в прошлом семестре экономике я уже знала определение альтернативных издержек.) А потом добавилось еще и это…

– Можешь показать?

– Я его сразу удалила. Решила, что кто-то так остроумно пошутил.

Второе письмо пришло в феврале. За ним – еще два. Не только темп ускорился, остальные сотрудники редакции тоже стали получать послания от незнакомца.

– Текст всегда один и тот же?

– Нет. Не помню первых, не обратила тогда внимания, но отличия были. Везде, правда, говорилось про смерть. А в предыдущем письме мне написали…

Я покрепче обхватила чашку, вспоминая послание, состоявшее из одного слова. «Готовься».

– Еще что-нибудь? Какие-то закономерности, что-то?

Я уже думала об этом, но ничего не нашла. Никакого расписания (я даже с лунным календарем сверилась), письма приходили с разным интервалом и в разное время суток, никакой зависимости от дат, погодных условий и что там еще имело значение в магии… Я помотала головой.

– И ты не представляешь, от кого они, – это уже было утверждением, а не вопросом. – И никаких новых врагов за это время ты завести не успела?

Я оскорбленно посмотрела на айтишника. После Самайна я сидела тихо, не высовывалась, прилежно училась и была вообще ни при чем.

– Ладно, а твои коллеги? Ты сказала, они тоже получали такие письма, как они отреагировали?

Я тяжело вздохнула.

– Знаешь, сколько психов пишет в редакцию студгазеты? – Судя по выражению лица Диза, он никогда не задумывался над этим вопросом. – Много. После каждого номера находится кто-то, кто угрожает нам казнями египетскими. Все решили, что это очередной такой случай. Ким только заинтересовался, но всего лишь потому, что его привлек шрифт.

И интерес у нашего штатного фотошопера закончился сразу, стоило ему нарисовать похожий.

– А мессир Джонатан? Ты рассказывала ему?

Да. Я недовольно скривилась:

– Велел не обращать внимания на такие мелочи. И я понимаю, что, возможно, он прав, а я преувеличиваю, как всегда… Но не могу отделаться от мысли: а что, если нет? Что, если это не розыгрыш? Это продолжается третий месяц, если считать нас всех, то писем уже было за двадцать, и до сих пор никто из тех, кто нам писал, не пытался скрыть свой адрес. Ладно, я – по крайней мере, я серьезно воспринимала неизвестного отправителя. Кто предупрежден, тот, как говорится, вооружен. – Но я боюсь, что, пока ребята будут ржать над этими анонимками, с ними что-то случится.

Диз отвлекся от монитора и недоуменно на меня посмотрел.

– Ты ведь осознаешь, что делишь кабинет с полубогом, двумя магами, доккаэби[2]В корейской мифологии – духи-трикстеры, родственники европейских гоблинов. Обладают нечеловеческой силой, любят подшучивать над путниками, наказывают злых людей и награждают добрых. и Эл, у которой явно среди предков затесались демоны? Если о ком и надо здесь беспокоиться, то о тебе, а не наоборот.

– Да хоть с богами! Кому угодно можно причинить вред, особенно если противника никто не воспринимает всерьез. А они относятся к этому легкомысленно, как дети. Так ты поможешь?

Он задумчиво потер переносицу под оправой очков.

– Последний вопрос: что сказал тебе на все это твой Охотник?

Я насупилась и с большим интересом уставилась в чашку. Обязательно было Макса сюда приплетать?

– Он не знает, – по-своему понял мое молчание Диз.

Макс знал, я ему говорила. Просто не все…

– Дай догадаюсь: ты дала ему слово не влезать в неприятности, а теперь его нарушаешь.

– Нет! – поспешила я ответить.

За полгода, проведенные среди магов, я поняла, почему они с таким пиететом относились к клятвам и обещаниям. Когда они призывали мир в свидетели, это были не просто красивые слова: мир действительно слушал их клятвы, даже когда его не просили. И был очень недоволен, если кто-то их нарушал. Поэтому я не стала бы просто так обещать то, что не смогла бы выполнить.

А что касалось Макса: мы с ним обсуждали эти анонимки однажды, после того как я получила второе письмо. Даже поссорились… Ну, как «поссорились»: он мне посоветовал, если я ощущаю угрозу, уволиться; я ему сообщила, что этот вариант мне мало подходит. После этого о новых анонимках я предпочитала ему не рассказывать.

– Это так важно, что сказал Макс? – спросила я.

Диз не стал отвечать. Пожал плечами, переслал письмо себе и встал из-за стола. Я задрала голову вверх, глядя на него. И каков будет вердикт?

– Я посмотрю, что можно сделать.

Я скосила глаза на будильник. Шесть сорок восемь. Еще двенадцать минут до звонка, а сна опять ни в одном глазу. Еле слышно вздохнув, я вылезла из-под одеяла и собрала одежду. Тихо, чтобы не разбудить Софию, прокралась в ванную, а потом закрыла за собой дверь.

Разумеется, снаружи в такой час почти никого не было. Стоя на крыльце и распутывая провода наушников, я успела увидеть всего одного студента: худой рыжий парень, с которым мы уже сталкивались на пробежках, тоже узнал меня и кивнул в знак приветствия. Я улыбнулась ему и вдела «капельки» в уши.

Прохладный после ночи воздух, музыка и монотонность бега помогали отвлечься от ночных кошмаров, но не спасали от мыслей, приходивших им на смену. О письмах. О ГООУ. Или, что хуже, о жизни.

Знаете, что такое кривая перемен? В шестидесятых Элизабет Кюблер-Росс создала модель принятия смерти. С тех пор та претерпела изменения и стала применяться для разъяснения эмоциональной реакции на любые глобальные изменения в жизни человека. Семь стадий, семь шагов. Я прошла их все.

Шок. Удивление, страх неизвестности. Как это могло случиться? Почему именно я? Что со мной будет?

Отрицание. Все еще можно вернуть. Все станет как было, стоит только себя в этом убедить. Построить вокруг себя стену – которая постоянно будет идти трещинами.

Фрустрация. Когда реальность пробивает стену, так легко почувствовать себя жертвой. Снять с себя ответственность за происходящее, выплеснуть скопившиеся гнев и страх на другого, пока на их месте не останется лишь пустота.

Депрессия. Отрицать случившееся уже бесполезно: все правда, ты оказалась в мире, полном магии, неизвестном и опасном; но это осознание лишает последних сил. Потому ты движешься по инерции, не принимая перемены, но и не пытаясь что-то изменить самой.

Включенный на случайный выбор плеер начал играть следующий трек, про монстров, что вечно голодны, и страх, который никогда не уходит. Чуть не подвернув ногу, я выругалась сквозь зубы и переключила его на другую песню.

Пятый шаг – эксперимент. Постепенно ко всему привыкаешь. Пробуешь воду. Пытаешься обнаружить в себе магию, найти место в новом мире. Ошибаешься, разбиваешь коленки в кровь, возвращаешься на шаг назад. И повторяешь, пока не придешь к следующей стадии: решению. После бесплодных попыток ты понимаешь, что у нового мира нет пробной версии, а старый с каждым днем истончается, становится зыбким, как воспоминание, сон. И единственный выбор – исчезнуть вместе с ним или принять произошедшее. Понять, что пути назад нет; вернуть себе контроль над ситуацией. Чтобы дойти до этой стадии, мне понадобилось два месяца, и я до сих пор не знала, много это или мало. И наконец…

Интеграция. Последний шаг. И самый сложный – потому что длиться будет всю новую жизнь, построенную взамен предыдущей. Прошлого уже нет, а его место заполняет новая рутина. Прежняя Наташа ни за что бы не согласилась вставать по утрам на час раньше ради физкультуры. Новая не могла спать и с радостью отгораживалась от остального мира наушниками; она находила пробежку успокаивающей, как и запах хвойного леса и пружинящий ковер сосновых иголок под ногами. Прежняя Наташа по выходным часами болтала с родителями, нынешняя замкнулась в себе и заполняла образовавшуюся пустоту учебой. Прежняя Наташа… наверное, она была добрее. Нынешняя с каждым днем все больше походила на окружавших ее существ. Становилась осторожнее. Осмотрительнее. Не впускала в свое сердце кого попало («Поздно», – шептал вредный внутренний голос). Все меньше спешила верить другим. Было ли это правильно, хорошо? Я не знала. Едва ли. Но каждый выживает, как может.

Сегодня я проследовала по своему обычному маршруту: по «главной улице» до амфитеатра, там налево, мимо башни астрономов и стеклянного куба киноведческого факультета. Оттуда вдоль длинной галереи изобразительных искусств, похожей на старое трамвайное депо, и к лесу. Перед ним я остановилась и подошла ко входу в одно из общежитий. Рядом никого не было. Странно. Проверив часы, я нахмурилась и решила подняться на второй этаж: обычно Макс не запаздывал.

– Привет, – дверь в комнату распахнулась еще до того, как я постучала. Увидев меня, сосед Макса, колдун из Восточной Европы и обладатель сложно произносимого имени, резко затормозил. – А Макс?..

Гргур пропустил меня внутрь и исчез, сбежав куда-то по своим делам. Ладно… Закрыв за собой дверь, я приблизилась к Максу, разговаривавшему с кем-то по скайпу.

– Можешь объяснить, о чем ты вообще думал? – устало поинтересовался Макс у собеседника; услышав за своей спиной шаги, он обернулся.

«Мне уйти?» – жестом спросила я. Макс в ответ махнул рукой:

«Оставайся».

Послушавшись, я встала за его спиной и помахала экрану.

– Привет, Коннор! Что ты теперь натворил? – спросила я, переходя на английский. Заклинание-переводчик, накрывавшее территорию ГООУ и позволявшее каждому студенту не только говорить на своем родном языке, но и понимать остальных, увы, не действовало при беседе с кем-то, кто находился за пределами университета.

Сидевший по ту сторону монитора подросток, всем своим видом говоривший «трудный» – украшенная шипами косуха, выбритая с левой стороны голова и несколько пирсингов в брови, – встрепенулся и перестал игнорировать экран.

– А, русская! Я говорил, что у тебя смешной акцент?

– Не устаешь об этом напоминать.

К сожалению, когда встречаешься с кем-то, обычно получаешь не только одного конкретного человека, но и его родственников. У Макса это был Коннор, его младший брат. Так получилось, что их отец погиб, мать была больна, а о других родичах, если они и существовали, Макс никогда не упоминал. В итоге воспитание Коннора легло на его плечи. Задача сама по себе нелегкая (попробуйте объяснить подростку, почему он должен вас слушаться, когда вы всего на два года старше), а теперь, когда Макс начал учебу в ГООУ и лишился практически всех рычагов воздействия, и вовсе невыполнимая.

– Он принес в школу бутылку водки, – ответил за брата Макс. Голос его за ладонями, которыми он закрыл лицо, прозвучал глухо. – Теперь его отстранили от занятий на две недели. Опять. Предупредили, что еще пара таких выходок – и исключат. Что ты тогда собираешься делать? – обратился он опять к Коннору.

Я хотела было спросить, зачем он это сделал, но промолчала. И так ведь понятно: чтобы эпатировать. А заодно насолить брату.

– А еще отвел глаза продавцу в магазине. Так? – Макс отнял руки от лица и строго посмотрел на Уолша-младшего; тому хватило совести, по крайней мере, принять устыдившийся вид. – Мы уже говорили, почему обычных трогать запрещено?

– Раз двадцать, – буркнул Коннор. – И что такого? Вон, скажи ему, русская, – ткнул он в мою сторону пальцем, – у вас ведь в России водку все пьют!

– Вообще-то нет, – сообщила я. – Я тебе говорила, это стереотип. Мы не начинаем пить водку еще в младенчестве. Мы вообще не все пьем водку. И даже у нас продажа алкоголя несовершеннолетним запрещена.

Почему-то развенчать этот миф оказалось сложнее всего. «В России всегда холодно и лежит снег» опровергалось при помощи интернета и прогноза погоды, но вера в то, что русские и водка неделимы, не\искоренима. Удивительно. Россия же была не единственной родиной крепких напитков (вон, Соединенное Королевство никто за виски не упрекал), но по какой-то неизвестной мне причине оказалась страной с самой стойкой ассоциацией.

Коннор неверяще уставился на меня.

– В каком отстойном месте ты живешь!

– Да меня как-то устраивает… И вообще, лучше скажи, как ты умудрился попасться? Ты ее прямо из горла пил, что ли? Неужели нельзя было додуматься перелить в бутылку из-под минералки, тогда никто не заметил бы…

За последнюю реплику я получила заинтересованный взгляд от Коннора и хмурый от Макса. «Не учи детей плохому». Поняла.

– В смысле я хотела сказать, зачем тебе вообще водка? Алкоголь – это зло. Сначала все хорошо, а потом понимаешь, что совершил непоправимую ошибку…

Результат не изменился. Макс все еще недовольно смотрел на меня, запрокинув голову, а Коннор, глядя на нас, откровенно ухмылялся.

– Все, сдаюсь! – подняла я руки, признавая поражение. – Вас оставить вдвоем?

У меня совершенно отсутствовал опыт в воспитании детей. В семье, несмотря на большое количество двоюродных братьев и сестер, я была младшей, поэтому нянчились обычно со мной и Риткой, а не наоборот. Племянников у меня еще не было, только Влад этой осенью женился, но о детях разговор не шел, я своих в ближайшие десять лет не планировала заводить, так что о том, как правильно разговаривать с детьми, ничего не знала. Тем более с подростками, которые из разряда «он такой же, как я, только чуть младше» внезапно перешли в категорию «ты для него вроде как выполняешь роль родительской фигуры».

– Не надо, мы уже заканчиваем. – Макс снова повернулся к монитору: – Это был последний раз, понял?

– А то что? – с вызовом спросил Коннор.

– Отправишься в штаб-квартиру до совершеннолетия. Там уже всем надоело вытаскивать тебя из очередных неприятностей, будут только рады, когда ты окажешься под замком и неусыпным контролем… Насколько Охотники вообще могут быть рады.

Кажется, угроза возымела действие.

– Плевать! – Коннор все-таки нашел в себе силы сделать вид, что ему все нипочем. – Хуже, чем здесь, все равно не будет.

– Уверен? – от тона Макса, мрачного и многообещающего, Уолша-младшего все-таки проняло. Но не сильно. – Проклятье, Конн, когда ты наконец возьмешься за мозги?

Подросток опять насупился.

– Не учи, – огрызнулся он. – Ты мне не мать, чтобы воспитывать!

А вот это уже был удар ниже пояса. Потому что мать их находилась в больнице святой Елизаветы для душевнобольных – я не знала почему и не спрашивала, не та это была тема, чтобы совать в нее любопытный нос, – и в воспитательном процессе принимать участие не могла. А Макс, как ни старался ее заменить… Да, он не был ею.

Изображение на экране поменялось, и вместо слабо освещенной комнаты с серыми обоями скайп показал черный прямоугольник: Коннор предпочел отключиться, чем выслушивать ненужные, как он считал, сентенции. Зараза. Макс тихо выругался и снова спрятал лицо в ладонях. Немного замешкавшись, я положила руку ему на плечо в попытке хоть как-то поддержать. Наверное, все-таки не стоило: только я дотронулась, как Макс вздрогнул и повернулся ко мне.

– Прости, я задержался. Пойдем?

И он еще извинялся!

– Ты не хочешь попробовать перезвонить?

– По-твоему, он ответит?

Я сильно в этом сомневалась.

– Не думай об этом.

– Но…

– Это не твоя проблема, Наташа, – серьезно повторил Макс. – Пошли.

Так было всегда. Его проблемы оставались его проблемами, как бы тяжело ему ни было нести свою ношу. Как и Софии, Максу я не знала, чем помочь. Пока могла только молча послушаться…

Я не любила заходить в лес на южной границе студгородка. Стоило ступить на припорошенную сосновыми иголками землю, как тело само вспоминало произошедшее в нем. Магия никуда не уходит. И сила, оставшаяся после незавершенного ритуала, связанная кровью и впитавшаяся в почву, все еще была здесь. Ждала меня. Звала. Но именно по этой причине я почти каждое утро приходила сюда. И собиралась приходить в лес до тех пор, пока не перестану замирать, пересекая невидимую границу, пока не прекращу бояться этой силы и мечтать о ней во снах.

– О чем задумалась? – тихо спросил Макс.

Нет уж, Макс, если ты не делишься проблемами, то не ожидай, что я взвалю тебе на плечи еще и свои.

Так и не дождавшись ответа, он плеснул на меня водой. Я остановилась и недоуменно моргнула. Надо же, и не заметила, что мы уже почти дошли до места: метрах в десяти по склону иссиня-черная поверхность воды блестела на солнце. Стерев рукавом капли с лица, я мрачно посмотрела на Макса.

Никогда не соглашайтесь дать девушке пару уроков магической самообороны, пусть даже она просит. А если согласились – всегда будьте начеку.

Воздух откликнулся сразу же, запахом моря и молодой листвы. Перебирая между пальцами его нити, я затянула петлю вокруг лодыжки одного очень симпатичного и ни о чем не подозревающего блондина. А потом со всей силы дернула. За Макса я не переживала: чтобы причинить ему вред, понадобилось бы что-то посложнее подножки. Но чего я не ожидала, так это того, что, падая, он ухватится за мой рукав и потянет меня за собой. Вскрикнув от того, что земля неожиданно решила уйти из-под ног, я покатилась следом.

Склон был пологим, а приземление довольно мягким. Хотя это кому как: мне лично повезло упасть на Макса, но он, кажется, был не против. Взглянув на улыбавшегося блондина, я пробурчала:

– Очень смешно, – но не выдержала и сама расхохоталась.

Признаю, забавного в ситуации было немного. Но от смеха, несмотря на сны и Коннора, стало легче.

– Так о чем?..

Только не этот вопрос. Не давая Максу закончить, я прижалась своими губами к его. Когда шутят, что мужчина придумал поцелуй, чтобы закрыть женщине рот, не учитывают, что этот способ действует и в обратную сторону… Иногда. Не в этот раз. Я еще не успела зарыться пальцами в светлые пряди, как он отстранился:

– Ошибка?

Ох, Макс… И черт же меня дернул ляпнуть.

Я смотрела в потемневшие от беспокойства глаза и вспоминала. Бутылку текилы – подарок Софии на первую сданную сессию, – которую принесла с собой. Звезды, особенно ярко сиявшие в ту ночь на небе. Руки, горячие от того же огня, что бежал по моим венам…

Нет. Не ошибка.

– Должна же я была сказать что-то правильное и педагогичное.

– И только?

– И только, – заверила я его, снова целуя.

За моей спиной раздался громкий всплеск. Я резко обернулась: над поверхностью воды показался обтянутый желтушной кожей череп с заостренными чертами. Заметив интерес, чудище оскалило клыки и зашипело.

– В этом университете у студентов нет ни малейшего шанса на покой и уединение, верно? – вздохнула я.

Впервые за утро в глазах Макса промелькнуло веселье. Ну да, о каком покое может идти речь, мы же в ГООУ.

– Строго говоря, русалки не совсем разумны, – задумчиво протянул он.

Верно. Это среди детей Огня и Воздуха были те, кто почти не отличался по уровню развития от человека. Порождения Воды и Земли за редким исключением были ближе к животным. Пока: даже нечисть эволюционировала, и, кто знает, может, мы еще увидим новый вид? Или посмотрим, во что превратятся существующие. Студенты с криптозоологии утверждали, что при должном старании даже русалок было возможно обучить простейшим командам. Я посмотрела на всплывшее к нам со дна существо: русалка подняла худую руку и попыталась убрать налипшие на лицо волосы, чтобы разглядеть нас получше. С сожалением я откатилась в сторону и, поднявшись на ноги, принялась отряхивать одежду.

– Строго говоря, мой кактус тоже проходит по классификации как «условно разумный». Это не мешает ему очень явно тебя не одобрять, – фыркнула я, вспоминая. – Нет уж. У меня много достоинств, но эксгибиционизм в их список не входит.

– Ладно, – Макс вытащил у меня из волос сосновую иголку. – Тогда пошли. Сумеешь меня застать врасплох, отдам право выбирать фильм на этой неделе.

– Я уже сумела застать тебя врасплох.

– Тем более. Или тебе слабо повторить?

А вот это он зря. Нельзя было брать меня на слабо. Вредно. Я же упрямая, не отступлюсь теперь, пока не докажу обратное.

И он это знал.

Душевая в коммуникационном центре располагалась по соседству с IT-сервисами. В принципе, логично: многие из сотрудников там брали по две смены, а в перерыве отсыпались на диванчике возле рабочего места, появляясь в общежитии только чтобы взять чистую одежду. Высушив волосы, я повесила на плечо сумку со спортивной одеждой и направилась к лестнице. Но на полпути остановилась. Вернулась.

Я давно хотела задать Каталине этот вопрос. Но боялась. Чего? Если мне суждено умереть, не лучше ли знать заранее? Помня о вчерашней ошибке, я не открыла дверь сразу, а остановилась у порога. Положила ладонь на стену: та под моей рукой пошла рябью и истончилась, будто улавливая мои желания. А может, так оно и было – некоторые из корпусов в ГООУ тоже могли относиться к «условно разумным», и склеп был в их числе.

– Эрика утром заходила, – сообщила Каталина кому-то. – Пыталась понять, что она делает не так.

Хорошо, значит, Лина была на месте. Я взялась за ручку двери, но ответ ее собеседника заставил меня притормозить.

– Только не это, – тяжело вздохнул Диз.

– Что значит «только не это»? – возмутилась Лина. – Кто тут должен жаловаться? Мне уже, между прочим, надоело объяснять твоим подружкам, что они ничего не делают не так, это ты мудак просто.

– Угу, – из кабинета перестал доноситься шелест страниц. – Слушай, а где отчеты за октябрь?

– Посмотри наверху, – посоветовала Лина. – Что значит «угу»? Диз! Нельзя вводить девушку в заблуждение, а потом делать морду кирпичом и говорить «мне надоело»!

– Когда я кого вводил в заблуждение? Сама наверх полезай, ты их должна была достать.

– Я слабый пол и хрупкое существо, лезь ты.

Я едва сдержала смешок. Дело было не в центнере веса, который Каталина носила удивительно раскованно и даже изящно. Фишка была в самой ее природе: по сути своей Лина отличалась примерно такой же хрупкостью, как у тропического тайфуна.

– Когда? Да всегда! Ты же ведешь себя как чертов джентльмен, так, будто они тебе интересны…

– Потому что они действительно мне интересны. По крайней мере, большинство из них. И придумай другой аргумент. Я из Ада, ваши гендерные стереотипы на меня не действуют.

– …Разумеется, они в тебя влюбляются! – продолжила Лина, даже не заметив, что кто-то другой говорил. – А ты, стоит тебе это почувствовать, даешь задний ход. Так нельзя!

– Можно. И нужно.

– Почему? Что это за больная демоническая логика?

– Они влюбляются не в меня, а в свое представление обо мне. И чем быстрее они поймут разницу, тем для них лучше. Так ты придумала, почему именно мне стоит лезть за отчетами, или достанешь папку сама?

Поразмыслив, айтишница предложила:

– Потому что ты выше и тебе удобней? А мне еще за другой стремянкой идти, время потеряем, придется задержаться здесь вместо обеда…

Диз хмыкнул и, судя по звукам, встал из-за стола.

– Принимается. Ладно, какую полку смотреть?

– Правую. Нет, правее… В смысле левее… Ага, вот эту. Кажется… И чего в этом плохого?

– То, что я им не нужен. А играть нравящуюся им роль двадцать четыре часа в сутки я не собираюсь. Я думал, ты это должна понять без объяснений. Тебе разве не надоедает постоянно делать вид, что ты ничего не знаешь?

Каталина задумалась. Я тоже. В самом деле, каково тому, кто видит будущее, вечно прикидываться, что не подозревает о нем?

– Ты себе даже не представляешь, – наконец признала она. – Особенно в этом плане меня сейчас умиляет и раздражает наш диалог. Но все-таки…

– По-моему, ты нагло пользуешься тем, что я не причиню тебе вреда, – перебил ее Диз. – И где все-таки данные за октябрь?

– В красной папке? Какая разница, в кого они влюбляются? А тебе бы не помешало завести нормальные человеческие отношения. Все равно…

– В красной папке, как и написано на корешке, находятся «веселые картинки с котиками». Каталина!

– В синей? Все равно они влюбятся, никакие договоренности про «просто секс, никаких чувств» не спасут. Ты же обаятельная скотина, в тебя невозможно не влюбиться! Так почему бы…

– Ты ведь не влюбилась.

Айтишница усмехнулась. Настолько знакомо, что мне даже не надо было гадать, кого это напоминало.

– Я тебя знаю три года и видела, еще когда ты не так живо изображал человека. Ты для меня как младший брат. Мне инцест даже между Ланнистерами[3]Каталина имеет в виду брата и сестру (а еще любовников и родителей нескольких совместных детей) Джейме и Цирцею Ланнистеров, персонажей книжной серии «Песнь Льда и Огня» Дж. Мартина и сериала «Игра престолов». не нравится, не то что с собой в главной роли!

– Младший? Я тебя старше на несколько месяцев… – оскорбленно пробормотал Диз. – Так, это уже похоже, но, ради всего святого, что здесь написано?

– А на сколько лет я зато тебя мудрее! – Каталина тоже встала со своего места и, похоже, подошла к нему, попутно врезавшись во что-то и громко выругавшись. – О! Они! Надо же, все-таки они были тут! – в ее голосе прозвучало искреннее удивление.

– Ты заставила меня лезть под самый потолок, не зная, что документы здесь?

Диз не повышал голос и не кричал. Напротив, когда он сердился, он становился поразительно вежливым. И говорил так спокойно и нейтрально, что даже мне через стенку стало не по себе.

– Я предполагала, – зато айтишница пропустила его реакцию мимо ушей. – И все-таки: почему бы тебе хоть раз не повести себя как нормальный человек и не попробовать встречаться с кем-то по-настоящему?

– Потому что я не встречаюсь. Держи. Я не в состоянии расшифровать твои криптограммы, будешь мне диктовать. Сколько обращений было в нашу смену тридцатого?

– Двадцать девять.

– Выполненных?

– Тридцать два.

И Диз, и я задумались, услышав такой ответ.

– А те трое?..

– Даже не подозревают, как им повезло, – твердо ответила оракул.

– Попробуй объяснить это ректору… – вздохнул Диз.

– Так почему ты не встречаешься?

– Ты ведь не отстанешь? Потому. Если ты не слышала, среди демонов вообще немного поклонников длительных отношений.

– Ну и? Вон дружить вы тоже не особо дружите, но дружбу ты осилил. А встречаться – это та же дружба, только плюс секс.

– Я более чем уверен, что девяносто девять процентов женской части населения Земли с тобой не согласятся в этом вопросе. И вообще, ты можешь объяснить, почему мы ведем эту беседу? Помнится, не далее как неделю назад ты заявляла, что любви не существует, а отношения переоценивают.

– Мы тогда поссорились, – объяснила Лина. – А вчера помирились. Мне теперь хорошо, я счастлива и хочу, чтобы окружающие тоже были счастливы. Ты, например.

– Страшная перспектива… – довольно громко проворчал Диз. – Давай ты прекратишь свои дурацкие расспросы, и я сразу стану счастлив?

Короткое и упрямое «недостаточно», полученное им в ответ, прозвучало тоже слишком знакомо…

– Где данные за тридцать первое и итоговый отчет за октябрь?

Айтишница молчала.

– Каталина?

– Не скажу, пока не поговоришь со мной серьезно.

Готова поспорить, что Диз в ответ на это закатил глаза. По крайней мере, я бы на его месте поступила так же. Я ему даже посочувствовала: нет ничего хуже друзей, считающих своей обязанностью залезть тебе в душу и выпытать все подробности.

– Ты издеваешься? Откуда появился такой интерес к моей личной жизни? Займись лучше своей, а то она мало соответствует общепринятым стандартам.

– Все с ней в порядке, – обиделась Лина.

– Девяносто девять процентов женской части населения Земли с тобой опять не согласятся. В этот раз компанию им составит еще и большинство мужчин. Хорошо, – уступил Диз. – Серьезно. За всю свою жизнь я видел лишь один счастливый брак, и то, даже если не вспоминать историю с Минтой[4]Также известна как Минфа, или Мента. Нимфа, возлюбленная Аида (Гадеса), владыки Подземного царства мертвых. Была превращена в мяту и растоптана Персефоной, супругой Аида., вряд ли можно его считать: они оба пришли в Ад с Земли. Родители, не знаю как, но умудрились сойтись на достаточно долгий срок, чтобы зачать нас с сестрой, и это – нормальные отношения для подобных мне. Практически все попытки создать семью в Аду заканчиваются тем, что один из супругов убивает другого, причем довольно быстро. Знаешь почему?

– Поганый характер? – попробовала угадать айтишница.

Я бы на ее месте сделала то же предположение. А разговор становился все интереснее, я даже передумала его прерывать и с еще большим любопытством прислушалась. Исключительно научным, не подумайте. В учебнике по демонологии говорилось, что нуклеарная семья в Аду практически не существовала, а понятия «брак» в большинстве наречий вообще не было, но причины не объяснялись.

– Потому что мы не люди. И мы не любим. Не способны. Не знаем, что такое любовь. Так какой смысл мне пытаться завязать с кем-то отношения? А теперь говори, куда итог сунула.

Каталина тяжело вздохнула.

– По-твоему, люди знают, что такое любовь? Я вон не знаю. Это не значит, что я не умею любить. А ты даже не давал себе шанса!

– Отчет, – напомнил ей демон, намекая, что свою часть сделки он выполнил и возвращаться к теме не намерен.

Айтишница замялась.

– Без понятия, где он. Его Ник писал!

В кабинете повисла долгая пауза, а затем Диз предельно вежливо произнес:

– Мы с тобой оба знаем, что Ник, при всех его достоинствах, не в состоянии и двух строчек написать. Так где он? Я тогда взял отгул на полтора дня. Как вы умудрились за это время потерять половину бумаг?

– Как-то?.. – предположила Лина. – Да без разницы, напишем что-нибудь, приблизительно похожее на правду…

На этот раз пауза сопровождалась грохотом – что-то тяжелое упало на пол. Я понадеялась, что это был не Диз.

– Приблизительно похожее? – задумчиво повторил айтишник. – Решено: когда мы станем партнерами, я тебя и близко к отчетности не подпущу. Если бы я так вел свои дела, давно бы разорился.

– Легко, – согласилась Каталина. Видимо, мысль об отчетах не вызывала у нее большого воодушевления. – Но все-таки: откуда ты знаешь, что в отношениях смысла нет, если ты не пробовал? Я еще понимаю – Эрика, она для тебя действительно слишком хорошая, но с Мел у вас могло бы получиться…

– Нет. Можешь хотя бы сказать, сколько тридцать первого заявок было?

– Я вижу будущее, а не прошлое, знаешь ли, – возмутилась Каталина. – И нет, я не помню. А Тесса? Если кому и нужен был не Диз-человек, а Диз-демон, то ей.

– Боюсь, ей нужен был тем более не я, а ее очень странное представление о демонах. И хороший психотерапевт, – добавил он. – Удивительно, сколько парафилий может быть у одного человека.

Кажется, разговор опять перешел на Диза с его девушками. Не та тема, о которой мне хотелось бы узнать больше, чем уже видела. Я взялась за ручку двери и услышала свое имя.

– Наташа…

Минуту, а я в этот список как попала? Между нами ничего такого не было!

– Не вариант, ты ошиблась. А мне не доставляет никакого удовольствия пугать маленьких девочек.

– Да нет, под дверью стоит, подслушивает, – спокойно сообщила Каталина.

Я почувствовала, как вспыхнули щеки. Меня раскрыли. Постучав из вежливости, я вошла внутрь, раз прятаться дальше не было смысла.

– Я не подслушиваю, я после вчерашнего боюсь заходить к вам. Господи, что у вас тут происходит?

Обычно довольно опрятный, хоть и пыльный, кабинет IT-сервисов переживал то ли переезд, то ли какое-то очень странное стихийное бедствие. Почти весь пол был заставлен коробками в несколько слоев, на них, грозя в любой момент упасть, лежали стопки бумаг и папок. А пробираться в этих целлюлозных джунглях выше меня ростом предполагалось по проходам шириной в двадцать сантиметров.

– Пишем отчет о работе, проделанной в прошлый семестр, – ответила латина, появляясь из-за коробок и подозрительно радостно улыбаясь мне.

– А это?

– ГООУ открывает магазин с собственным мерчандайзом. Товары прибыли, а здание еще не выросло. Раз мы теперь за сайт магазина тоже отвечаем, их сгрузили нам. Толстовку с гербом университета хочешь? Тебе какую: серую, красную или черную?

Учитывая, что на гербе ГООУПиОАатСДиРН был изображен козел, а полустертый девиз – «finem» – был потрясающе лаконичен и оптимистичен… Заманчивое предложение.

– А это не против правил? – только и спросила я, когда Лина впихнула мне в руки красную кофту. – Бесплатно их раздавать?

Айтишница переглянулась со своим напарником, сидевшим на верхней ступеньке стремянки.

– Мы считаем это платой за хранение, – невозмутимо пожал плечами Диз. Я встретилась с ним взглядом и покраснела еще сильнее. – Много услышала?

Неловкая ситуация, прямо как вчера. Признаваться, что почти все, не хотелось, отрицать было бессмысленно…

– У тебя есть сестра? – не удержалась я от вопроса.

– Близнец. Старше меня на несколько минут и выше на десять сантиметров.

Я улыбнулась. Какая точность…

– Должно быть, в детстве это было больным местом?

– Да нет, – рассеянно ответил Диз, копаясь в очередной папке. – Мы в детстве особо не общались. Я воспитывался у отца, она – у матери… родственников матери, сама мать живыми мало интересуется.

– Почему я о ней никогда не слышала? Она тоже учится в ГООУ?

– А почему ты должна была о ней слышать? – справедливо поинтересовался он. – Нет, не учится. У нее нет в этом нужды: она в куда меньшей степени похожа на человека. Она скорее… сила природы.

Готова поспорить, только Дизу могло прийти в голову отнести смерть к силам природы. Но я поняла.

– Я еще не успел посмотреть твоего отправителя, если ты за этим пришла, – айтишник поставил папку на место и достал следующую.

Я покачала головой.

– Сегодня я к Каталине. Мы можем поговорить наедине? – повернулась я к ней.

Коллега Диза сразу нахмурилась.

– Нет.

– У меня к тебе вопрос…

Когда я умру. И как. И почему. Что может заставить меня покончить с собой? В моей жизни случалось всякое, но до сих пор я была уверена, что не склонна к суициду. Ментальное воздействие, как осенью? Но серебряные амулеты, висевшие у меня на шее, защищали почти от всех, кто был на такое способен – кроме Диза и руководства университета, но все же. Отчего баньши была так уверена в моей смерти?

– Я знаю. Нет, – последовал такой же жесткий ответ. Немного смягчившись, Лина пояснила: – Предсказание, произнесенное вслух, обязательно сбудется, помнишь? Я не стану отвечать на твой вопрос.

Я решила не настаивать. Должно быть, больно наблюдать, как твои знакомые умирают, и если она думала, что так дает мне шанс… Может, оно к лучшему, что Лина не ответила. Но все же я надеялась на ее помощь и не могла не почувствовать разочарование. Постаравшись улыбнуться и поблагодарив за толстовку, я выскользнула в коридор.

– Зачем она приходила? – послышался из-за двери голос Диза.

– Тебе лучше не знать, – после некоторого молчания ответила ему Каталина.

И от беспокойства в ее голосе становилось как-то не по себе.

Что подслушивать вредно, я поняла сразу же, когда взбежала на шестой этаж Оккультного института. Мастер Зебальд уже стоял под дверью, нетерпеливо открывая крышку часов на цепочке и защелкивая ее обратно – чтобы повторить маневр через десять секунд.

– Ты опоздала, – заметил он.

– Всего на пять минут, – которые потратила, стоя у айтишников под дверью.

Недовольно фыркнув, демонолог отпер дверь и пропустил меня внутрь. По щелчку выключателя комнату осветила люстра со старинным синим плафоном: черные стены, черный пол, черный потолок и одинокий стул в углу. На самом деле выбор цвета был обусловлен не мрачным настроем демонологов, а практичностью: все вышеупомянутые поверхности были одной большой графитной доской, на которой предполагалось рисовать круги призыва, защитные контуры и прочие знаки, придуманные, судя по их виду, сошедшим с ума геометром.

Пока я искала оставшийся после предыдущего студента мел, Зебальд занял стул, закинул ногу на ногу и велел:

– Приступай.

Если кто-то думает, что практикум по демонологии – это весело и опасно, то могу его разочаровать. Это как урок по черчению: одно неверное движение – и перерисовывать придется все заново. А рисовать там приходилось много… и долго. Это Макс был способен по памяти за пять минут воспроизвести все три контура, необходимые для круга призыва, и практически любую сигиллу, я же ежесекундно сверялась со справочником и все равно часами могла исправлять ошибки.

Наверное, многим сама идея практического занятия по демонологии показалась бы забавной, если учесть, что главным умением демонологов было убийство демонов, а демоны в ГООУ числились такими же студентами, как остальные. Почти такими же: принимать в ГООУПиОАатСДиРН их стали совсем недавно и в крайне ограниченном количестве. Только элита элит, те, кто был достаточно развит, чтобы в дальнейшем адаптироваться к жизни в человеческом мире, и чьи кланы могли оплатить подобное удовольствие. В том числе информацией и содействием. Охотники многое не знали о Нижнем мире. И за эти данные были готовы даже пустить демонов в свой уютный солнечный мирок.

В последний раз проверив транспортиром углы, я отложила мел в сторону и глубоко вдохнула, прежде чем начать читать заклинание. На этот раз, находясь в замкнутом для магии пространстве, силу приходилось черпать не из окружающего мира, а внутри себя. И она сразу же ответила, огнем пробегая к пальцам и уходя в нарисованный мелом контур. Пространство передо мной исказилось – обычный эффект при построении порталов, воздух подернулся рябью, и…

Ничего.

В этом и заключалась проблема с демонами в ГООУ. Не то чтобы она была единственной, но конкретно эта особенно раздражала. К «элите элит» в Аду всегда относились сильнейшие, а чтобы по-настоящему призвать такого и связать его своей волей, надо быть столь же сильным магом. В противном случае всегда существовала вероятность того, что демон просто проигнорирует призыв, как муху, назойливо жужжащую над ухом.

Подумав, я достала телефон и напечатала сообщение.

«Ты где?»

Ответ пришел незамедлительно.

«В ду́ше».

«Издеваешься?»

«Дай десять минут».

Ага. Как же, в ду́ше она. Потому и эсэмэски набирает так быстро.

«Если решишь выкинуть такой же фокус на зачете, я его завалю».

«Зеби сердится?»

Я посмотрела на преподавателя, доставшего из ниоткуда газету и изучавшего передовицу.

«Еще как. Кажется, я ошиблась: зачет я завалю сейчас».

«Ладно».

Приняв последнее сообщение за согласие, я сунула телефон обратно в карман платья, прокашлялась и приняла максимально торжественный вид, снова зачитывая имя призываемой.

– Ситри мен им эгур Карис! Ситри мен им эгур Карис! Ситри мен им эгур Карис!

На этот раз Карис все-таки изволила явиться. Но в каком виде: шелковый халатик-кимоно и так не прикрывал практически ничего, а уж когда она опустилась на пол… Даже не знаю, как ей удалось открыть еще больше кожи, чем было уже видно, и остаться при этом одетой. Стоило ей объявиться в круге, как в воздухе запахло вишневым цветом: кое-кто опять пытался воздействовать на Зебальда. Что ж, это объясняло ее наряд…

Некоторые (многие) демоны одним своим присутствием вызывали страх, потомки Ситри – влечение. В фэнтези ее, пожалуй, назвали бы суккубом. Карис могла заставить желать себя любого мужчину… И потому ее, согласившуюся подработать на факультете в обмен на посещение Недели моды в Нью-Йорке, назначили в пару мне, единственной студентке (упор на принадлежности к женскому полу) факультета демонологии.

– Признайся, ты это специально.

– Я была в ду́ше. Но ты так торопила, что вышла в чем могла, – ответила она, накручивая на палец прядь влажных, нежно-розовых то ли от природы, то ли от краски волос и бросая взгляд на Зебальда. – Ладно, хорошо, ничего не могу поделать. Он симпатичный.

Я тоже посмотрела в сторону преподавателя, делавшего вид, что он с большим интересом читает газету и совсем нас не слышит. Ну, если кому-то нравятся бородатые мужчины…

– Он демонолог.

– И когда это кому мешало? Ты не против?..

Точно. Еще раз покосившись на Зебальда и убедившись, что он действительно читал, я ослабила защитный контур. По своему опыту я знала, что чувствуется он весьма неприятно: примерно как если кто-то пытался бы вытряхнуть душу из моего тела. Поэтому, вопреки правилам, подвергать других тем же ощущениям я не могла. Если бы я отпустила контур совсем, это бы заметил Зеб, но сейчас он хотя бы ощущался как… Я дотронулась пальцами до невидимой границы. Как легкая щекотка. Пережить можно.

– И о чем ты хочешь сегодня поговорить? – спросила Карис, вытягивая ноги, насколько позволял диаметр круга. Мой взгляд невольно задержался на гладкой коже и тонких щиколотках, но в следующий момент наведенное очарование рассыпалось прахом. Я могла признать, что с эстетической точки зрения у нее были красивые ноги. Но и только.

На том этапе обучения, где находилась я, единственным, что волновало моего преподавателя, было сколько я смогу контролировать круг. Телепортационная формула, инвокация, сдерживающий и защитный контуры… Все они отнимали много сил. Зебальд (и учебная программа) хотел узнать пределы моих. А чем мы с Карис будем заниматься, пока я не нарушу ритуал или не упаду от усталости, его (по крайней мере, внешне) мало волновало. Поэтому мы с ней болтали: она по моей просьбе рассказывала о демонах, я в свою очередь отвечала на ее вопросы о жизни в обычном мире и соглашалась обсуждать моду, косметику, ее учебу на факультете дизайна и вообще все, что ей в голову взбредет. Я не возражала: Карис была милой. Немного слишком общительной и полной энтузиазма, на мой вкус, но мне с ней повезло – разговоры на девчоночьи темы по-любому были веселее угрюмого молчания.

– Можешь рассказать об эмоциях? Как вы их ощущаете?

О демонах в ГООУ, если разобраться, ходило два слуха: они знают, что ты чувствуешь, и они не умеют любить. Если первый оказался правдой – эмоциональная телепатия давала им дополнительный способ невербальной коммуникации, в случае с людьми и магами односторонней, – то со вторым было сложнее… Демоны обладали ограниченным эмоциональным спектром – примерно как у среднестатистического политика или психопата, – но насколько ограниченным?

– Почему такой вопрос?

– Просто интересно, – пожала я плечами. Мне не поверили. – Вчера один… из ваших стоял рядом со мной и не мог различить ревность. Решил, что я на него сержусь.

А сегодня сам сказал, что любить не способен. Карис отвлеклась от разглядывания преподавателя и с любопытством посмотрела на меня.

– Как зовут этого одного?

– Не важно, – отрезала я.

– Ты помнишь правила: я честно отвечаю на твои вопросы, ты на мои.

Она была права, мы договорились…

– Диз, – я не назвала настоящее имя, надеясь, что Карис его не узнает, но та расхохоталась. – Судя по всему, вы знакомы.

Еще одна из списка его подружек? Увы, мой намек Карис оставила без комментариев.

– Ладно, называй. Эмоцию, – объяснила она, заметив мое непонимание. – А я расскажу, как ее чувствую в других.

– Страх, – забросила я пробный камень, начиная с самых простых.

– Желчь и грейпфрут. Горько, – скривилась она, – мешает.

– Ярость?

– Красный острый перец. Опасность. Слишком вкусно, но забудешь об осторожности и сгоришь. Слишком сильно.

– Смелость, – наугад предложила я следующую. Можно ли ее вообще считать эмоцией? Если верить Дизу, то да.

– Имбирь и золото. Пузырьки шампанского на языке.

Общий принцип становился понятен. Насколько я могла судить, впечатления эти напоминали мои, но я ощущала похожим образом не чувства, а силу вокруг. В принципе, логично: люди, обычные (в меньшей степени) и маги, были такими же носителями энергии, как и все остальное. Только если в нашем мире магию можно было черпать еще из ветра и земли, то Ад был пуст. Наоборот, он вытягивал силы из своих жителей, продлевая таким образом свое существование. Именно потому и началось сотрудничество демонов с Охотниками: Ад умирал, и без ресурсов Земли жизнь в нем превратилась бы в выживание.

– Страсть?.. Желание, – уточнила я, когда она не ответила. – Не увлеченность чем-то.

Карис мечтательно прикрыла глаза.

– Клубничный дайкири. Сладко, пьянит.

– У тебя все ассоциации кулинарные?

Она пожала плечами.

– Он? – я кивком указала на Зебальда.

– Лед.

Тоже логично. Чем более эмоционально открыт был человек (не человек; в ГООУ мне раздражающе часто приходилось мысленно вставлять эту ремарку), тем менее защищен он был. Для того чтобы вытянуть из кого-то силы или ментально на него воздействовать, необходимо было, чтобы он раскрылся и прекратил сопротивляться. Так что почти все в ГООУ хранили свои эмоции при себе и мало с кем ими делились. Только я была белой вороной: меня с детства никто не учил, что сдерживать чувства нужно не только внешне.

– Я? – из любопытства спросила я.

– Всё… – Карис перевела внимание на меня, и под голодным взглядом янтарно-желтых глаз я вновь ощутила, что разговариваю не с человеком, каким бы ни был облик сидевшего напротив меня существа. – Ты уверена, что я тебе совсем-совсем не нравлюсь?

Все-таки она была неисправима. Запах вишни усилился, а я поймала себя на мысли о том, как удивительно ткань ее кимоно оттеняла белую кожу и волосы цвета весенней сакуры. И как один локон спускался прямо к ложбинке груди… Стоп. Достаточно.

– Извини, – улыбнулась я, стряхивая наваждение. – Но я совершенно гетеросексуальна.

А на случай, если бы не была, перед первым занятием Зебальд показал мне фотографии тех, кто становился любовниками демонов из круга Ситри. Тела, из которых жизнь выпили до последней капли. Седые волосы, иссохшая кожа, хрупкость пролежавшей тысячелетия в саркофаге мумии… Одна фотография меня особенно поразила: на старом лице двадцатилетней девушки даже после смерти застыло выражение какого-то неправильного, всепоглощающего удовольствия. Так что спасибо, но нет.

– А я недавно читала в глянце, что все женщины немного би…

– Значит, со мной что-то не так, – не стала я спорить и продолжила, игнорируя ее печальный вздох: – Ты?

– Ничего, – на миг во рту Карис блеснули острые как иглы клыки. И улыбка оттого вышла несколько хищной…

Ничего – потому что она не могла ощутить свои чувства или потому что их не было? Подумав, я не смогла прийти к выводу и решила вернуться к более простым вопросам:

– Вина?

На лекциях по введению в демонологию рассказывалось, что понятия вины или раскаяния у большинства жителей Ада отсутствовали – вместе с угрызениями совести. Про стыд спрашивать было бесполезно: как я выяснила в результате бесплодных попыток объяснить Карис, почему нельзя соблазнять моего преподавателя прямо во время практикума, неприемлемость в Аду тоже была пустой концепцией. Соответственно, и стыдиться нечего.

– Как это?

– Это когда понимаешь, что из-за твоего поступка пострадали другие, и сожалеешь о нем.

– Зачем делать то, о чем пожалеешь? И какое мне дело до других?

Верный образчик той особой, демонической логики, от которой хотелось биться головой о стену.

– Допустим, это кто-то, до кого тебе есть дело… У тебя есть ведь отец, верно? Ты говорила… Представь, ты сделаешь что-то, что причинит ему неприятности, или ослушаешься его…

– Тогда я умру, – спокойно ответила Карис. – Невозможно ослушаться отца.

Ну да, оммаж, клятва верности и повиновения, которую они давали главе круга. Вероятно, я выбрала не самый удачный пример.

– Забудь. Нежность?

Карис недоуменно повела плечом.

– Любовь?

– Что такое любовь?

Я задумалась. Забавно, как, каждый день говоря и думая о любви, мы не даем ей четкого определения – а то и сами его не знаем. Чем была любовь для меня?

– Любовь – это когда ты понимаешь, что хочешь быть с этим человеком… или не человеком. До самого конца, несмотря ни на что, вопреки всему.

Да, знаю. Пафосно. Больно и страшно. Глупо. Наивно и слишком романтично. Карис придерживалась того же мнения.

– С одним? Нет, это было бы слишком скучно. Это как конфеты или коктейли: бывают очень вкусные, но всю жизнь?..

Опять гастрономические сравнения. Я закатила глаза. Цепляясь за соломинку, я задала последний вопрос:

– Все демоны ощущают одинаково или это индивидуально?

– Индивидуально, конечно. Мы же разные. Но… – Карис посерьезнела, и на какую-то долю секунды сквозь ее человеческий облик опять проступил другой. Когти, появившиеся на удлинившихся ступнях, заскребли по графитному полу с неприятным звуком. – Мне знакомы те, кого заводят боль и унижение; те, кто получает наслаждение от смерти и страха; те, кого ведет вперед жажда обладания; те, кто не чувствует ничего, последние пугают даже меня…

Но о любви ни слова. Все понятно.

– А теперь моя очередь, – заявила она, встряхивая розовыми волосами и снова превращаясь в легкомысленную веселую Карис. Когти исчезли, будто их и не было. – Учти, это и по учебе важно, практически вопрос жизни и смерти…

– Ты хочешь стать дизайнером нижнего белья, – несмотря на полученную информацию, я не удержалась от улыбки. – Что настолько важного у тебя может быть по учебе?

Когда час спустя Зебальд подал измученной мне чашку чая (откат, как обычно, наступил сразу же, стоило погасить магию в круге и отпустить Карис), мне показалось, что он на меня как-то странно посматривал.

– Я что-то сделала не так?

Сейчас я чувствовала себя слишком погано, чтобы гадать, что означали его взгляды.

– Ты задаешь любопытные вопросы. Не могу сказать, что оригинальные, каждый демонолог проходит эту фазу, но… Мне отстранить тебя от занятий?

Глотнув невыносимо сладкий «Эрл Грей», я поморщилась и тихо сползла по стеночке. Стоять сил не было, а уступить стул кое-кто не додумался. Зеб снова фыркнул, давая тем самым оценку моему состоянию.

– Нет.

Ничего ведь не было. Между мной и Дизом. Ничего такого, из-за чего мой интерес мог стать личным. Опасным… Верно?