Онлайн чтение книги Юность Лагардера
Глава VI. Полюбовное соглашение

Меж тем как Лагардеры ликовали, курьер из Франции привез Карлу-Фердинанду в Гвасталлу дурную для него весть: большая палата парижского парламента признала законным завещание покойного герцога Гвасталльского. Решение это доведено до сведения Рене де Лагардера и его жены.

Антуан де Пейроль, выслушав это сообщение, испытал одновременно радость и досаду. Приспешник самозваного правителя Гвасталлы соображал: «Если Гонзага получит еще один титул и будет богат, если его перестанут донимать кредиторы, то захочет ли он знаться со мной? А вот если он по-прежнему будет нуждаться в деньгах, а стало быть, и в верном подручном для исполнения своих замыслов, то какие заманчивые возможности откроются тогда перед хитроумным сыном Сезара де Пейроля!»

Жадный и коварный, Антуан за последнее время сумел добиться многого.

Как известно, после смерти старого герцога Гвасталльского к власти при помощи имперских рейтаров и улан пришел его мантуанский зять. Однако на самом деле от имени Карла-Фердинанда в Гвасталле правил недавний парижский студент – и правил сурово!

Никогда еще из местных обывателей не выжимали столько золота. Никогда прежде бремя налогов не было таким тяжким.

В прохладе церквей и палаццо втайне плелись сети заговора: горожане не желали мириться с всевластием новоявленного деспота. Помочь им обещали и мантуанские дворяне.

Разумеется, Пейроль, действуя именем своего государя, старался не из преданности ему и даже не из властолюбия. Он заботился только о собственной выгоде, полными горстями черпая из герцогской казны. Юный мошенник оказался куда предприимчивее покойного батюшки: знакомые читателю рыцарские доспехи, по-прежнему стоявшие во дворце в покоях Сезара де Пейроля, уже были набиты золотыми монетами до середины набедренников.

Что же до самого герцога Мантуанского, то он, проводив в монастырь супругу, предавался теперь в гвасталльском дворце всевозможным наслаждениям. Пиры следовали за пирами, партию в бассет сменяла партия в ландкнехт[34]Карточные игры.. Строгие прежде залы и кабинеты – свидетели благочестивой жизни старого герцога – наполнились звуками скрипок, топотом танцующих и женским смехом: блеск золота манил в Гвасталлу все новых красавиц…

Пейроль был вторым лицом в герцогстве, так что его расположения добивались многие. Пьяницей и обжорой он не стал, однако к женским прелестям был неравнодушен и красоткам в их просьбах отказывал редко, требуя, впрочем, плату вперед и натурой.

Раздумывая над донесением прибывшего из Франции курьера, мошенник осознал, что его судьба вот-вот круто изменится и сладкая гвасталльская жизнь отойдет в область воспоминаний. Однако терять знатного покровителя он вовсе не собирался и хотел, невзирая на вердикт парижского парламента, предложить средство поправить дело, дабы доказать его светлости свою незаменимость.

Все как следует взвесив, Антуан направился с докладом к Карлу-Фердинанду.

…Герцог был не один. Когда Пейроль по праву ближайшего советника запросто распахнул двери его кабинета, там помимо хозяина находились еще двое молодых людей и четыре хохочущих девицы. Компания пировала.

Гонзага гневно обернулся к вошедшему.

– Как ты посмел сюда явиться? – вскричал он. – Разве ты не видишь, что я занят?

– Государь, – ответил ловкач, поклонившись, – мне надобно немедля поговорить с вашей светлостью наедине. Дело весьма важное.

– Черт побери! – вышел из себя герцог. – Каков наглец! Палка по тебе плачет! Ведь сказано тебе, что мне недосуг… И потом, – добавил он, помолчав, – тут все свои, и у нас друг от друга секретов нет.

Судя по тому, в каком беспорядке находились туалеты дам, недостойный супруг Винченты не лгал: даже Пейроль мог посматривать исподтишка на прелести легкомысленных герцогских подруг. Сегодня, однако, у него были совершенно иные интересы.

– Ваша светлость, – ничуть не смущаясь, продолжал он, – прогневается на меня, если я не открою вам теперь всей правды. Государь, ваша тяжба проиграна!

Пейроль, не заметив, что под рукой у герцога лежала тяжелая трость, подошел на свою беду слишком уж близко…

Герцог, побледнев от бешенства, закусил губу, проворно схватил трость и под визг девиц прогулялся ею по хребту Антуана.

– Мерзавец! Негодяй! – подкреплял он крепкой бранью каждый удар.

Только сломав трость, герцог успокоился и рассмеялся пьяным смехом.

– Ну, отвел душу! Кажется, – пояснил он гостям, – будто я отдубасил этих крючкотворов из парижского парламента! – Пейролю же пообещал: – За испорченное платье я сполна уплачу тебе; закажи новое и пошли мне счет!

Антуан был из тех, которые радуются, когда их бьют: ведь такие люди не преминут взыскать с хозяина за нанесенный им ущерб…

Улыбаясь, герцог вернулся на место, налил себе шампанского и объявил:

– Друзья мои, мы разорены! Судьи французского короля признали завещание покойного герцога Гвасталльского законным.

Сотрапезники встретили это сообщение соболезнующими возгласами, но герцог только отмахнулся:

– Пока император не сказал своего слова, спор не решен. Так что давайте петь, пить и любить!

И он повелительным жестом отпустил Пейроля.

А через несколько часов Антуана разбудил лакей, посланный Карлом-Фердинандом. Поспешно одевшись, юный плут прошел в герцогскую спальню – ту самую, где не так давно испустил свой последний вздох блаженной памяти прежний правитель Гвасталлы.

Гонзага еще не ложился.

Хмель с него сошел, и он снова стал вежлив. Расхаживая с озабоченным видом взад-вперед по комнате, Карл-Фердинанд советовался с сообщником:

– Не знаю, что мне и делать, друг мой. Решение парижского парламента обжалованию не подлежит. Французского короля император боится чрезвычайно. Пока дело было не закончено, он еще мог давать мне войска. Но теперь приговор вынесен, и он наверняка отзовет из Гвасталлы своих рейтаров и улан, чтобы не создавать casus belli[35]Повод к войне ( лат .)..

Антуан хмуро подтвердил:

– Все верно: на судейские мантии членов парламента бросает отблеск корона Людовика Четырнадцатого, рядом с их весами лежит его меч… Если императорские войска не уйдут отсюда, то скоро можно ждать драгун и гусар христианнейшего короля.

Герцог подошел к своему поверенному почти вплотную:

– Между мной и гвасталльским наследством стоят всего трое: Рене, Дория и их сын Анри… Что ты мне посоветуешь?

Антуан зловеще ухмыльнулся:

– Государь, вся эта гасконская троица не страшна нам. Разве пузырек с «эликсиром Медичи» уже опустел?

Гонзага покачал головой:

– Я отказался от этой мысли. Лагардеры окружены честными и верными слугами. Бьюсь об заклад, никто из них не захочет и притронуться к склянке с ядом. Вдобавок за поместьем внимательно наблюдает губернатор граф д’Аркашон. Малейшая неосторожность погубит меня: от правосудия французского короля я не укроюсь даже в Италии.

Наступило долгое молчание. Наконец Антуан кротко произнес:

– Я бы посоветовал вашей светлости отдохнуть в кругу родных…

Гонзага действовал осмотрительно. Он велел объявить через глашатаев и даже расклеить повсюду на улицах решение суда по делу о гвасталльском наследстве. Без тени смущения он торжественно и прилюдно передал всю власть над городом подесте «впредь до прибытия возлюбленного брата нашего Рене де Лагардера и дражайшей сестры нашей Дории», как он сам во всеуслышание заявил.

После отречения он приказал императорским войскам оставить город и самолично принимал их прощальный парад. На другой день он тоже покинул Гвасталлу. С величавым спокойствием герцог ехал верхом во главе своего двора, равнодушный к радостным кликам народа, который избавился наконец от злого властителя.

При этом тянущиеся в хвосте поезда вьючные мулы и ослы не были нагружены мешками с золотом – Гонзага уезжал с пустыми руками. Однако читатель помнит, что после кончины герцога Гвасталльского Пейроль переправил в Мантую сундуки, полные золотых монет и драгоценных камней. Мало того, карманы герцогских придворных были до отказа набиты флоринами, дукатами и талерами, похищенными у Лагардеров…

А вскоре были преданы огласке дальнейшие замыслы Карла-Фердинанда IV.

Он собирался отправиться во Францию, остановиться в Версале, попросить аудиенции у французского короля и попытаться решить спор о гвасталльском наследстве полюбовным соглашением.

План его светлости состоял в следующем. Исходя из того, что только итальянец может быть полноправным государем на Апеннинах, герцог намерен был предложить – с дозволения его христианнейшего величества – предоставить семье Лагардеров солидную денежную компенсацию, а в придачу этот древнейший и почтеннейший род мог бы получить во Франции герцогский титул.

Гонзага говорил:

– Пускай мой братец Рене станет герцогом, тогда Дория будет называться герцогиней де Лагардер, а их сын Анри унаследует со временем титул своего деда – герцога Гвасталльского.

Все нашли это благородным, так что в обоих герцогствах многие постарались забыть прежнюю неприязнь к Карлу-Фердинанду.

Даже Винчента поверила своему коварному супругу и из монастыря Сан-Дамиано прислала ему письмо, в котором одобряла предложенный им план.

Карл-Фердинанд был доволен и, потирая руки, говорил Пейролю:

– Итак, молва на нашей стороне; теперь самое время нанести визит в Гасконь!

Из экономии герцог не взял с собой большой свиты. Дорога обещала быть безопасной – к чему же ему были напрасные издержки?

Ранним утром, когда первые лучи солнца только-только позолотили горные вершины, Карл-Фердинанд выступил в путь. Его сопровождали Пейроль и четверо крепких молодцов – те самые, которых завербовал Антуан в день похорон старого Сезара. На них всегда можно было положиться.

Отряд ехал на север.

На короткое время он задержался в Ассизи – прославленном в христианском мире месте паломничества. Своих людей Гонзага оставил в деревне, сам же направился в монастырь, где жила его жена… Каково же было изумление Винченты при виде супруга, на коленях молившего ее о прощении своих тяжких грехов!

Взволнованная Винчента тут же от всего сердца простила его, велела подняться и ласково спросила:

– Вы не заедете ли к Дории и к Рене, не поцелуете ли крошку Анри?

Карл-Фердинанд отвечал:

– С радостью, но только на обратном пути из Версаля, после того как его величество примет мое предложение. А впрочем… – Он сделал вид, что задумался. – Впрочем, не поехать ли мне прежде в Аржелес? Быть может, лучше заручиться вначале согласием наших дорогих сородичей?

Винчента поддержала его.

Вернувшись с Монте-Субазио, герцог сиял.

– Какая удача! – говорил он Пейролю. – Она сама по – просила меня заехать к Лагардерам… Все складывается замечательно!

Однажды в полдень у ворот поместья Лагардеров появились два богато одетых всадника на породистых лошадях. На стук вышла Сюзон Бернар. Не спешиваясь, один из них бросил:

– Карл-Фердинанд, герцог Мантуанский!

Хорошенькая горничная присела в низком, едва ли не до земли реверансе. Антуан де Пейроль широко осклабился.

Спустя несколько минут в скромной гостиной Лагардеров их мантуанский кузен уже нежно прижимал к сердцу Рене и Дорию.

– Ах, как я рад видеть вас, родные мои! Право, только в семейном кругу по-настоящему отдыхаешь душой!

Кормилица-беарнезка принесла малыша Анри – и радость гостя удвоилась: разыгрывая растроганного дядюшку, он взял мальчугана на руки, расцеловал его и воскликнул:

– Вот моя надежда! Милая Винчента, к нашему общему сожалению, не подарила мне наследника, однако меня утешает та мысль, что, когда я упокоюсь в мантуанском соборе, герцогский престол займет достойный государь!

– Что вы такое говорите, братец? – недоуменно распахнула голубые глаза Дория.

Карл-Фердинанд пожал плечами:

– Кому же еще мне завещать мое герцогство? Филиппу Гонзага, нашему дальнему родственнику, который живет во Франции? У него и так куча денег и вдобавок богатые друзья, герцоги Орлеанский и Неверский… К чему бы ему лишние хлопоты с мантуанским наследством? Так что знайте, дорогая моя Дория, что свой титул и герцогство я завещаю малышу Анри!

Рене с женой изумленно глядели друг на друга. Не сон ли это? Неужто их первенца и впрямь ожидает такое счастье?