Онлайн чтение книги Железное золото Iron Gold
1. Дэрроу. Герой республики

Я устало шагаю во главе армии, наступая на цветы. Последняя часть каменной дороги передо мной усыпана лепестками. Дети бросают их из окон, и они, лениво кружась, падают со стальных башен, высящихся по обе стороны бульвара Луны. Солнце в небе умирает долгой смертью продолжительностью в неделю, окрашивая рваные облака и собравшуюся толпу в кровавые оттенки. Волны людей накатывают на заграждения службы безопасности, вдавливаясь вглубь нашего парада, а стража города Гиперион в серой форме и сине-зеленых беретах охраняет маршрут, заталкивая пьяных гуляк обратно в толпу. За оцеплением по тротуару рыскают агенты антитеррористических подразделений; их фасеточные очки сканируют радужки, руки лежат на энергетическом оружии.

Мой взгляд блуждает по толпе.

После десяти лет войны я больше не верю в мгновения мира.

Море представителей всех цветов бушует вдоль двенадцатикилометровой Виа Триумфия. Построенная сотни лет назад моим народом, алыми рабами золотых, Триумфия не раз была свидетелем торжественных шествий завоевателей Земли, покорявших континент за континентом. Грозные и надменные убийцы с железным хребтом и золотыми глазами некогда освящали эти самые камни. Теперь же, почти тысячу лет спустя, мы оскверняем священный белый мрамор Триумфии, воздавая почести освободителям с глазами цвета гагата, пепла, ржавчины и почвы.

Когда-то это наполнило бы меня гордостью. Ликующие толпы, славящие Свободные легионы, которые вернулись, уничтожив очередную угрозу для нашей юной республики. Однако сегодня я вижу голографические изображения своей головы в окровавленной короне, слышу улюлюканье адептов «Вокс попули»[1]От лат. vox populi – глас народа., размахивающих флагами с рисунком перевернутой пирамиды, и не чувствую ничего, кроме тяжести непрерывной войны и отчаянного желания снова обнять близких. Я уже целый год не видел жену и сына. После долгого путешествия с Меркурия я хочу лишь вернуться к семье, упасть на кровать и проспать целый месяц без сновидений.

Передо мной лежит завершающий отрезок пути домой. Триумфия расширяется и упирается в лестницу, ведущую на Новый Форум, и я оказываюсь перед последней вершиной.

Люди, пьяные от ликования, взбудораженные новыми рекламными голограммами, глазеют на меня, когда я подхожу к нижней ступени. Липкие от сладостей руки машут в воздухе. А языки, развязавшиеся от возбуждения и восторга, выкрикивают мое имя или проклинают его. Не то имя, которое дала мне мать, а то, которое я завоевал своими деяниями. Имя, которое проигравшие нобили со шрамом шепчут теперь как ругательство.

– Жнец, Жнец, Жнец! – вразнобой и вместе с тем исступленно кричат в толпе.

Этот крик удушает, будто кто-то стискивает на моем горле миллионопалую руку: все надежды, все мечты, вся боль сжимаются вокруг меня. Но конец уже близок, и я пока еще могу переставлять одну ногу за другой. Начинаю подниматься по лестнице.

Глухой лязг.

Мои металлические ботинки скрежещут по камню, будто бы на ступень обрушилась вся тяжесть потерь: Эо, Рагнар, Фичнер и все остальные, сражавшиеся и павшие на моей стороне… Тогда как я почему-то выжил.

Я высок и широкоплеч. В свои тридцать три я мощнее, чем в юности. В моем облике и движениях чувствуются сила и свирепость. Рожденный алым, ставший золотым, я сохранил то, что дал мне ваятель Микки. Эти золотые глаза и волосы теперь куда привычнее для меня, чем те, что были у мальчика из шахт Ликоса. Тот паренек рос, влюблялся, копал землю… Но он так много потерял, что иногда мне кажется, будто это произошло с другой душой.

Лязг. Еще один шаг.

Иногда я боюсь, что война убила этого мальчика внутри меня. Мне отчаянно хочется сохранить его в памяти – того парня с неопытным чистым сердцем. Забыть этот город-луну, эту Солнечную войну и, прежде чем мальчик внутри меня умрет навеки, вернуться в нутро планеты, где я появился на свет. Иначе мой сын потеряет шанс когда-нибудь узнать, каким был его отец. Но у миров, похоже, свои планы.

Лязг.

Я ощущаю тяжесть хаоса, спущенного мною с цепи: голод и геноцид на Марсе, пиратство черных в Поясе, терроризм, лучевая и другие болезни, пожирающие низшие уровни Луны, и двести миллионов жизней, потерянных за время моей войны.

Я заставляю себя улыбнуться. Сегодня наш четвертый День Освобождения. После двух лет осады Меркурий присоединился к свободным планетам: Луне, Земле и Марсу. Бары открыты. Уставшие от войны граждане бродят по улицам, выискивая повод продолжить праздник. В небо с треском взлетают фейерверки; их запускают и с небоскребов, и с крыш многоквартирных домов. Благодаря нашей победе над первой от Солнца планетой Повелитель Праха отброшен к своему последнему бастиону, планете-крепости Венере, где его потрепанный флот охраняет драгоценные верфи и оставшихся лоялистов. Я вернулся домой, чтобы убедить сенат предоставить мне корабли и людей истощенной войной республики для еще одной, последней кампании. Для завершающего удара по Венере, чтобы положить конец этой треклятой войне. И тогда я смогу наконец отложить меч и навсегда вернуться домой, к семье.

Лязг.

Улучив момент, оглядываюсь. У подножия лестницы замер в ожидании мой Седьмой легион, вернее, то, что от него осталось. Двадцать восемь тысяч мужчин и женщин – а когда-то их было пятьдесят тысяч. Не соблюдая строевой порядок, они стоят вокруг четырнадцатиконечной звезды из слоновой кости со скачущим Пегасом в центре – ее держит над головой знаменитая Тракса Телеманус по прозвищу Кувалда. Клинок Аталантии Гримус лишил Траксу левой руки, и она заменила ее металлическим экспериментальным протезом от «Сан индастриз». Ее золотые волосы, унизанные белыми перьями, подарками от почитателей-черных, вьются на ветру.

В свои тридцать с лишним это крепко сбитая женщина с бедрами толщиной с водяной трубопровод и грубовато-добродушным веснушчатым лицом. Она улыбается, стоя за плечами обступивших ее черных и золотых. Синие, алые и оранжевые пилоты машут толпе. Алые, серые и бурые пехотинцы улыбаются и смеются, когда хорошенькие молодые розовые и алые подныривают под заграждение и подбегают, чтобы набросить кому-то на шею цветочную гирлянду, сунуть в руки бутылку со спиртным и поцеловать в губы. Это единственный полный легион на сегодняшнем параде. Остальные остались на Меркурии под предводительством Орион и Харнасса – сражаться с легионами Повелителя Праха, застрявшими там после отступления их флота.

Лязг.

– Не забывай, ты всего лишь смертный. – Скучающий голос Севро просачивается мне в уши, а тем временем беловолосый Вульфгар и стражи республики спускаются, чтобы приветствовать нас на середине лестницы Форума. Севро нюхает мою шею и изображает отвращение. – Ради Юпитера! Негодяй, ты что, окунулся в мочу перед парадом?

– Это одеколон, – отвечаю я. – Мустанг купила его мне на последнее Солнцестояние.

Севро на мгновение умолкает.

– Он сделан из мочи?

Я сердито смотрю на него, морщась от тяжелого запаха спиртного в его дыхании, и бросаю взгляд на потрепанную волчью шкуру, которую он носит поверх церемониальных доспехов. Севро утверждает, что не чистил ее со времен училища.

– Ты еще будешь говорить мне про вонь? Просто заткнись и веди себя как император, – с ухмылкой говорю я.

Севро с фырканьем отходит туда, где стоит в своем обычном молчании легендарная черная, Сефи Воларус. Севро притворяется ручным, но рядом с этой могучей женщиной он смахивает на бродячего пса, которого отец-алкоголик внезапно привел домой поиграть с детьми, – вымытого и избавленного от блох, но со вспыхивающим в глазах странным огоньком. Худой, тонкогубый, с кривым, словно пальцы старого ножевого бойца, носом. Он взирает на толпу с покорным отвращением.

За ним движется стая потрепанных упырей, которых он водил с нами на Меркурий. Мои телохранители, ныне пьяные, как парни Ликоса в день вручения лавров. В середине стаи идет несгибаемая Холидей; эта курносая женщина делает все, что только может, чтобы держать их в узде.

Раньше их было больше. Намного больше.

Я улыбаюсь Вульфгару, спускающемуся мне навстречу. Этот черный, любимый сын восстания, похож на древесный корень, скрюченный и узкий, облаченный в светло-голубую броню. Ему чуть за сорок. Лицо у него угловатое, хищное, борода заплетена, как у его героя, Рагнара. Один из тех черных, что сражались бок о бок с Рагнаром у стен Эгеи, Вульфгар был с Сынами Ареса, освободившими меня от Шакала в Аттике. Нынешний лорд-комендант республики, он улыбается мне с верхней ступени; его черные глаза едва заметно щурятся.

– Да здравствует свобода! – говорю я с улыбкой.

– Да здравствует свобода! – откликается он.

– Вульфгар, вот так встреча! Ты пропустил Дождь, – усмехаюсь я.

– Ты же не стал дожидаться моего возвращения, – прищелкивает языком Вульфгар. – Мои дети спросят меня, где я был, когда Дождь обрушился на Меркурий, и знаешь, что я им скажу? – Он подается ко мне с заговорщической улыбкой. – Я облегчился и вытирал задницу, когда услышал, что Барка взял гору Жары. – Он хохочет.

– А я тебе говорил: не уходи, – подает голос Севро. – Я же сказал, что ты пропустишь все веселье. Ты бы только видел маршрут, которым уходили люди Праха. Они зассали всю дорогу до Венеры. Тебе бы понравилось! – Севро ухмыляется черному.

Это Севро вложил ему в руку лезвие-хлыст в реке грязи у Эгеи. Теперь у Вульфгара есть собственное лезвие-хлыст. Его рукоять сделана из клыка ледяного дракона с Южного полюса Земли.

– Мой клинок запел бы в тот день, если бы меня не призвал сенат, – отвечает лорд-комендант.

– Именно. И ты побежал домой, как собачонка.

– Собачонка? Я слуга народа, друг мой. Как и все мы.

Он смотрит на меня с мягкой укоризной, и я понимаю смысл его слов. Вульфгар – верующий, как всякое должностное лицо. Но верит он не в меня, а в республику, в принципы, на которых она базируется, и в приказы, отданные сенатом. За два дня до Железного дождя на Меркурии сенат с подачи моего старого друга Танцора проголосовал против моего предложения. Они велели мне продолжать осаду. Не расходовать впустую людей и ресурсы на атаку.

Я не послушался и позволил Дождю пролиться.

Теперь миллион моих людей лежит в песках Меркурия, а мы празднуем День Освобождения.

Будь Вульфгар тогда со мной на Меркурии, он не присоединился бы к нашему Дождю без дозволения сената. А точнее, он попытался бы остановить меня. И ему, как мало кому другому из ныне живущих, это, вероятно, удалось бы. По крайней мере, он смог бы удерживать меня некоторое время.

Вульфгар коротко кивает Сефи:

– Njar ga hae, svester.

С нагальского это переводится примерно как «мое почтение, сестра».

– Njar ga hir, bruder, – приветствует она его, называя братом.

Между ними нет особой любви. У них разные приоритеты.

– Ваше оружие. – Вульфгар показывает на мое лезвие-хлыст.

Мы с Сефи передаем свое оружие охране. Севро следует нашему примеру, что-то бормоча себе под нос.

– Ты забыл про свою зубочистку? – спрашивает Вульфгар, глядя на левый сапог Севро.

– Вероломный йети, – бурчит Севро и вытаскивает из-за голенища зловещий клинок величиной с младенца.

Страж, принимающий его, выглядит испуганным.

– Желаю тебе удачи Одина с тогами, Дэрроу, – говорит мне Вульфгар, жестом показывая, что мы можем двигаться дальше. – Она тебе понадобится.

На вершине Нового Форума расположились сто сорок сенаторов республики. Десять на каждый цвет, все в белых тогах, трепещущих на ветру. Они смотрят на меня сверху вниз, будто ряд спесивых голубей на проводах. Алые и золотые, смертельные враги в сенате, замыкают ряд с противоположных концов. Танцор отсутствует. Но мой взгляд прикован лишь к одинокой хищной птице, что стоит в центре этих глупых, тщеславных, жаждущих власти голубков.

Ее золотые волосы туго стянуты на затылке. Ее туника чисто белая, без лент своего цвета, как у других. А в руке она держит Скипетр Зари – ныне это многоцветный золотой жезл в полметра длиной, с пирамидой Сообщества, переделанной в четырнадцатилучевую звезду республики, на навершии. Лицо этой женщины прекрасно и холодно. Небольшой нос, проницательные глаза под густыми ресницами и… расцветающая на лице озорная кошачья улыбка. Правительница республики. Здесь, на последних ступенях, под ее взглядом с моих плеч наконец-то спадает тяжесть, а из сердца исчезает страх никогда не увидеть ее снова. Я прошел войну, космос и этот треклятый парад, чтобы снова увидеть ее, мою жизнь, мою любовь, мой дом.

– Приветствую, жена, – с улыбкой говорю я.

– Приветствую, муж. Добро пожаловать домой.