Онлайн чтение книги Кипарисовый ларец
Разметанные листы

Есть слова. Их дыханье – что цвет:

Так же нежно и бело-тревожно;

Но меж них ни печальнее нет,

Ни нежнее тебя, невозможно.

Не познав, я в тебе уж любил

Эти в бархат ушедшие звуки:

Мне являлись мерцанья могил

И сквозь сумрак белевшие руки.

Но лишь в белом венце кризантэм,

Перед первой угрозой забвенья,

Этих вэ, этих зэ, этих эм

Различить я сумел дуновенья.

И, запомнив, невестой в саду,

Как в апреле, тебя разубрали, —

У забитой калитки я жду,

Позвонить к сторожам не пора ли.

Если слово за словом, что цвет,

Упадает, белея тревожно,

Не печальных меж павшими нет,

Но люблю я одно – невозможно. [10]Вар. дат. по КИ: «Царское Село. 1907»

Вечер. Зеленая детская

С низким ее потолком.

Скучная книга немецкая.

Няня в очках и с чулком.

Желтый, в дешевом издании

Будто я вижу роман…

Даже прочел бы название,

Если б не этот туман.

Вы еще были Алиною,

С розовой думой в очах

В платье с большой пелериною,

С серым платком на плечах…

В стул утопая коленами,

Взора я с Вас не сводил,

Нежные, с тонкими венами

Руки я Ваши любил.

Слов непонятных течение

Было мне музыкой сфер…

Где ожидал столкновения

Ваших особенных р…

В медном подсвечнике сальная

Свечка у няни плывет…

Милое, тихо-печальное,

Все это в сердце живет…

Нерасцепленные звенья,

Неосиленная тень, —

И забвенье, но забвенье

Как осенний мягкий день,

Как полудня солнце в храме

Сквозь узор стекла цветной, —

С заметенною листами,

Но горящею волной…

Нам – упреки, нам – усталость,

А оно уйдет, как дым,

Пережито, но осталось

На портрете молодым.

Меж теней погасли солнца пятна

На песке в загрезившем саду.

Все в тебе так сладко-непонятно,

Но твое запомнил я: «приду».

Черный дым, но ты воздушней дыма,

Ты нежней пушинок у листа,

Я не знаю, кем, но ты любима

Я не знаю, чья ты, но мечта.

За тобой в пустынные покои

Не сойдут алмазные огни,

Для тебя душистые левкои

Здесь ковром раскинулись одни.

Эту ночь я помню в давней грезе,

Но не я томился и желал:

Сквозь фонарь, забытый на березе,

Талый воск и плакал и пылал.

Кто сильнее меня – их и сватай…

Истомились – и все не слились:

Этот сумрак голубоватый

И белесая высь…

Этот мартовский колющий воздух

С зябкой ночью на талом снегу

В еле тронутых зеленью звездах

Я сливаю и слить не могу…

Уж не ты ль и колдуешь, жемчужный,

Ты, кому остальные ненужны,

Их не твой ли развел и ущерб,

На горелом пятне желтосерп,

Ты, скиталец небес праздносумый,

С иронической думой?..

О капли в ночной тишине,

Дремотного духа трещотка,

Дрожа набухают оне

И падают мерно и четко.

В недвижно-бессонной ночи

Их лязга не ждать не могу я:

Фитиль одинокой свечи

Мигает и пышет, тоскуя.

И мнится, я должен, таясь,

На странном присутствовать браке,

Поняв безнадежную связь

Двух тающих жизней во мраке.

Я хотел бы любить облака

На заре… Но мне горек их дым:

Так неволя тогда мне тяжка,

Так я помню, что был молодым.

Я любить бы их вечер хотел,

Когда, рдея, там гаснут лучи,

Но от жертвы их розовых тел

Только пепел мне снится в ночи.

Я люблю только ночь и цветы

В хрустале, где дробятся огни,

Потому что утехой мечты

В хрустале умирают они…

Потому что – цветы это ты.

Ни белой дерзостью палат на высотах

С орлами яркими в узорных воротах,

Ни женской прихотыо арабских очертаний

Не мог бы сердца я лелеять неустанней.

Но в пятнах розовых по силуэтам скал

Напрасно я души, своей души искал…

Я с нею встретился в картинном запустеньи

Сгоревшего дворца – где нежное цветенье

Бежит по мрамору разбитых ступенЕй,

Где в полдень старый сад печальней и темней,

А синие лучи струятся невозбранно

По блеклости панно и забытью фонтана.

Я будто чувствовал, что там ее найду,

С косматым лебедем играющей в пруду,

И что поделимся мы ветхою скамьею

Близ корня дерева, что поднялся змеею,

Дорогой на скалу, где грезит крест литой

Над просветленною страданьем красотой.

В гроздьях розово-лиловых

Безуханная сирень

В этот душно-мягкий день

Неподвижна, как в оковах.

Солнца нет, но с тенью тень

В сочетаньях вечно новых,

Нет дождя, а слез готовых

Реки – только литься лень.

Полусон, полусознанье,

Грусть, но без воспоминанья

И всему простит душа…

А, доняв ли, холод ранит,

Мягкий дождик не спеша

Так бесшумно барабанит.

Как эта улица пыльна, раскалена!

Что за печальная, о Господи, сосна!

Балкон под крышею. Жена мотает гарус.

Муж так сидит. За ними холст, как парус.

Над самой клумбочкой прилажен их балкон.

«Ты думаешь – не он… А если он?

Все вяжет, Боже мой… Посудим хоть немножко…»

…Морошка, ягода морошка!..

«Вот только бы спустить лиловую тетрадь?»

– «Что, барыня, шпинату будем брать?»

– Возьмите, Аннушка! —

«Да там еще на стенке

Видал записку я, так…»

…Хороши гребэнки!

«А… почтальон идет… Петровым писем нет?»

– Корреспонденции одна газета «Свет». —

«Ну что ж? устроила?» – Спалила под плитою. —

«Неосмотрительность какая!.. Перед тою?

А я тут так решил: сперва соображу,

И уж потом тебе все факты изложу…

Еще чего у нас законопатить нет ли?»

– Я все сожгла. – Вздохнув, считает молча петли…

«Не замечала ты: сегодня мимо нас

Какой-то господин проходит третий раз?»

– Да мало ль ходит их… —

«Но этот ищет, рыщет,

И по глазам заметно, что он сыщик…»

– Чего ж у нас искать-то? Боже мой!

«А Вася-то зачем не сыщется домой?»

– «Там к барину пришел за пачпортами дворник».

«Ко мне пришел?.. А день какой?» – «Авторник».

«Не выйдешь ли к нему, мой друг? Я нездоров»…

…Ландышов, свежих ландышов!

«Ну что? Как с дворником? Ему бы хоть прибавить!»

– Вот вздор какой. За что же? —

…Бритвы праветь…

«Присядь же ты спокойно! Кись-кись-кись…»

– Ах, право, шел бы ты по воздуху пройтись!

Иль ты вообразил, что мне так сладко маяться… —

Яица свежие, яица!

Яичек свеженьких?..

Но вылилась и злоба…

Расселись по углам и плачут оба…

Как эта улица пыльна, раскалена!

Что за печальная, о Господи, сосна! [11]Вар. дат. по КИ: «Царское Село. 12 июля 1909»

Еще не царствует река,

Но синий лед она уж топит;

Еще не тают облака,

Но снежный кубок солнцем допит.

Через притворенную дверь

Ты сердце шелестом тревожишь…

Еще не любишь ты, но верь:

Не полюбить уже не можешь…

Гляжу на тебя равнодушно,

А в сердце тоски не уйму…

Сегодня томительно душно,

Но солнце таится в дыму.

Я знаю, что сон я лелею, —

Но верен хоть снам я, – а ты?..

Ненужною жертвой в аллею

Падут, умирая, листы…

Судьба нас сводила слепая:

Бог знает, мы свидимся ль там…

Но знаешь?.. Не смейся, ступая

Весною по мертвым листам! [12]Вар. дат. по КИ: «1903»

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя…

Не потому, чтоб я Ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у Нее одной ищу ответа,

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света. [13]Вар. дат. по КИ: «Ц С. 3 апреля 1909»

То полудня пламень синий,

То рассвета пламень алый,

Я ль устал от четких линий

Солнце ль самое устало…

Но чрез полог темнолистый

Я дождусь другого солнца

Цвета мальвы золотистой

Или розы и червонца.

Будет взорам так приятно

Утопать в сетях зеленых,

А потом на темных кленах

Зажигать цветные пятна.

Пусть миражного круженья

Через миг погаснут светы…

Пусть я – радость отражен,

Но не то ль и вы, поэты?

В тумане волн и брызги серебра,

И стертые эмалевые краски…

Я так люблю осенние утра

За нежную невозвратимость ласки!

И пену я люблю на берегу,

Когда она белеет беспокойно…

Я жадно здесь, покуда небо знойно

Остаток дней туманных берегу.

А где-то там мятутся средь огня

Такие ж я, без счета и названья,

И чье-то молодое за меня

Кончается в тоске существованье…

Вихри мутного ненастья

Тайну белую хранят…

Колокольчики запястья

То умолкнут, то звенят.

Ужас краденого счастья, —

Губ холодных мед и яд,

Жадно пью я, весь объят

Лихорадкой сладострастья.

Этот сон, седая мгла,

Ты одна создать могла,

Снега скрип, мельканье тени,

На стекле узор курений

И созвучье из тепла

Губ, и меха, и сиреней.

Скажите, что сталось со мной?

Что сердце так жарко забилось?

Какое безумье волной

Сквозь камень привычки пробилось?

В нем сила иль мука моя,

В волненьи не чувствую сразу:

С мерцающих строк бытия

Ловлю я забытую фразу…

Фонарь свой не водит ли тать

По скопищу литер унылых?

Мне фразы нельзя не читать.

Но к ней я вернуться не в силах…

Не вспыхнуть ей было невмочь,

Но мрак она только тревожит:

Так бабочка газа всю ночь

Дрожит, а сорваться не может…

Этого быть не может,

Это – подлог…

День так тянулся и дожит,

Иль, не дожив, изнемог?..

Этого быть не может…

С самых тех пор

В горле какой-то комок…

Вздор…

Этого быть не может…

Это – подлог…

Ну-с, проводил на поезд,

Вернулся, и solo, да!

Здесь был ее кольчатый пояс,

Брошка лежала – звезда,

Вечно открытая сумочка

Без замка,

И, так бесконечно мягка,

В прошивках красная думочка…

* * * * * * *

Зал…

Я нежное что-то сказал

Стали прощаться,

Возле часов у стенки…

Губы не смели разжаться,

Склеены…

Оба мы были рассеянны,

Оба такие холодные,

Мы…

Пальцы ее в черной митенке

Тоже холодные…

«Ну, прощай до зимы,

Только не той, и не другой

И не еще – после другой:

Я ж, дорогой,

Ведь не свободная…»

– Знаю, что ты – в застенке… —

После она

Плакала тихо у стенки

И стала бумажно-бледна…

Кончить бы злую игру…

Что ж бы еще?

Губы хотели любить горячо

А на ветру

Лишь улыбались тоскливо…

Что-то в них было застыло,

Даже мертво…

Господи, я и не знал, до чего

Она некрасива…

Ну, слава Богу, пускают садиться…

Мокрым платком осушая лицо,

Мне отдала она это кольцо…

Слиплись еще раз холодные лица,

Как в забытьи, —

И

Поезд еще стоял –

Я убежал…

…Но этого быть не может,

Это – подлог…

День или год и уж дожит,

Иль, не дожив, изнемог…

Этого быть не может… [14]Вар. дат. по КИ: «Царское Село. Июнь 1909»

Если б вдруг ожила небылица,

На окно я поставлю свечу,

Приходи… Мы не будем делиться,

Все отдать тебе счастье хочу!

Ты придешь и на голос печали

Потому что светла и нежна,

Потому что тебя обещали

Мне когда-то сирень и луна.

Но… бывают такие минуты,

Когда страшно и пусто в груди…

Я тяжел – и, немой и согнутый…

Я хочу быть один… уходи!

В белом поле был пепельный бал,

Тени были там нежно-желанны,

Упоительный танец сливал,

И клубил, и дымил их воланы.

Чередой, застилая мне даль,

Проносились плясуньи мятежной,

И была вековая печаль

В нежном танце без музыки нежной.

А внизу содроганье и стук

Говорили, что ужас не прожит;

Громыхая цепями, Недуг

Там сковал бы воздушных – не может.

И была ль так постыла им степь,

Или мука капризно-желанна, —

То и дело железную цепь

Задевала оборка волана.

Вы за мною? Я готов.

Нагрешили, так ответим.

Нам – острог, но им – цветов…

Солнца, люди, нашим детям!

В детстве тоньше жизни нить,

Дни короче в эту пору…

Не спешите их бранить,

Но балуйте… без зазору.

Вы несчастны, если вам

Непонятен детский лепет,

Вызвать шепот – это срам,

Горше – в детях вызвать трепет.

Но безвинных детских слез

Не омыть и покаяньем,

Потому что в них Христос,

Весь, со всем своим сияньем.

Ну, а те, кто терпят боль,

У кого как нитки руки…

Люди! Братья! Не за то ль

И покой наш только в муке…

Пусть травы сменятся над капищем волненья

И восковой в гробу забудется рука,

Мне кажется, меж вас одно недоуменье

Все будет жить мое, одна моя Тоска…

Нет, не о тех, увы! кому столь недостойно,

Ревниво, бережно и страстно был я мил…

О, сила любящих и в муке так спокойна,

У женской нежности завидно много сил.

Да и при чем бы здесь недоуменья были –

Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир…

Моя ж безлюбая – дрожит, как лошадь в мыле!

Ей – пир отравленный, мошеннический пир!

В венке из тронутых, из вянущих азалий

Собралась петь она… Не смолк и первый стих,

Как маленьких детей у ней перевязали,

Сломали руки им и ослепили их.

Она бесполая, у ней для всех улыбки,

Она притворщица, у ней порочный вкус –

Качает целый день она пустые зыбки,

И образок в углу – Сладчайший Иисус…

Я выдумал ее – и все ж она виденье,

Я не люблю ее – и мне она близка;

Недоумелая, мое недоуменье,

Всегда веселая, она моя Тоска.