ГЛАВА XIII

Онлайн чтение книги Красные кресты
ГЛАВА XIII

Оказалось, что сеньорита де Визелла не ошибалась, утверждая, что на каждом испанском корабле можно найти образ Мадонны. Как бы там ни было, это оказалось справедливым в отношении галеона «Сант Яго». Тессари, который во главе абордажной партии ворвался на его палубу, обнаружил в капитанской каюте кроме картины, изображавшей святого Иакова (покровителя Испании и корабля) ещё и изображение Девы Марии с младенцем. Правда, это не была Мадонна из Альтер до Чао, но писавший Пресвятую Деву мастер ясным светом высветил её лицо, столь несхожее со смуглым ликом Богоматери из Ченстохова.

Несмотря на это сеньорита поначалу не хотела принимать добытый образ.

— Ты совершил святотатство, — решительно заявила она. Захватил это на католическом судне, проливая христианскую кровь, как привык грабить золото или ценный груз. Я бы не могла молиться перед таким образом; ни о чем бы не посмела просить и ни за что благодарить Мадонну, которую ту украл.

— Я спас её от затопления, — отрезал Мартен. — Ведь оставь я её на «Сант Яго», она пошла бы на дно вместе со святым Иаковом. Но раз ты не хочешь, я выброшу её за борт.

— Ты не посмеешь! — испуганно воскликнула она. — Не богохульствуй!

— Посмею, будь уверена, — порывисто отрезал Ян и хотел уже уйти, когда она схватила его руку, шепнув:

— Оставь картину.

Отдав её, он снова повернулся к выходу. Но уже на пороге каюты услышал, как она шепнула:

— Благодарю.

Ян оглянулся, но не встретил её взгляда; она стояла на том же месте, обеими руками держа золоченую раму и вглядываясь в ласковый лик своей покровительницы.

« — Показалось, — подумал он. — А может быть, она это ей сказала?»

Кроме образа Мадонны старший боцман Тессари, прозванный Цирюльником, обнаружил на пылавшем «Сант Яго» корабельную казну с небольшим запасом золота и серебра, приличное количество оружия, боеприпасов и пуль и почти не тронутые запасы продовольствия. Отправив Мартену шкатулку с деньгами, он отобрал то, что счел наиболее ценным и самым нужным из остального, дочиста обобрал испанских офицеров и матросов, лишив их наличных и немногочисленных ценностей, после чего вначале приказал им перенести добычу потяжелее на палубу «Зефира», а потом посоветовал загрузить провиантом и бочками с водой шлюпки и плоты, которые те спустили на воду, не слишком веря, что капитан корсаров действительно позволит им отплыть.

Тессари их уверил в этом, произнеся короткую речь.

— Вы свободны, — сказал он. — Благодарите за это благородство нашего шкипера, и потому вам надлежит ежедневно возносить искренние молитвы за его здоровье и успехи. Запомните его имя — Мартен, и имя нашего корабля — «Зефир», а также вид нашего флага. Никому из вас я не желаю увидеть его ещё раз, поскольку вид этот обычно не идет испанцам на пользу и укорачивает жизнь. Можете передать это всем своим знакомым, чтобы их тоже предостеречь. А теперь я вам советую взяться за весла и плыть прямо на юг. Испания там. Если удачно доберетесь до суши, лучше всего вам больше в море носа не совать. Счастливого пути, леперос!

Тем временем огонь охватил весь нос галеона, а вскоре после того, как корабль покинула команда, перебросился на шкафут и проник вглубь. На рассвете пламя побледнело и могло казаться, что пожар стихает, но когда «Зефир» удалился на пару миль, направляясь к востоку, столб огня взлетел в небо за его кормой, а затем грохот взрыва сотряс воздух, и лишенный мачт корпус «Сант Яго» исчез под водой, оставив за собой только черное облако дыма, уносимое ветром на юго-запад.

В тот же день, после четырнадцати часов ничем не омраченного плавания, «Зефир» оказался вблизи песчаных отмелей Грандес Ландес, которые начинаются у северу от Адура и достигают устья Жиронды, а наутро на рассвете, воспользовавшись приливом, вошел в узкую горловину бухты и бросил якорь на тесном рейде неподалеку от крепостных стен Байонны.

Мартен отправился на берег вместе с шевалье де Бельмоном, чтобы проводить его и заодно осмотреть крепость и город, разделенный на три части реками Нив и Адур. Ему там не слишком понравилось. В таверне, куда они зашли, приняли их нелюбезно, а серьезное настроение скромных, молчаливых жителей, их умеренность и суровая гугенотская набожность показались ему просто невыносимыми.

— Возвращаюсь на корабль, — заявил он, недовольный и разочарованный. — Если все королевство Беарнца столь же унылое и тоскливое, не хотел бы я быть его подданным.

— Он не слишком похож на своих гугенотов из Беарна, — ответил Ричард. — Ни он, ни его двор. Но тут в самом деле тоскливо. Возвращайся; меня время подгоняет, да и кони ждут.

Они расстались у ворот, и через минуту шевалье де Бельмон уже мчал по ухабистой дороге на Пуйо и Ортез, в сторону По, чтобы выполнить миссию, возложенную на него графом Эссексом.

Дон Антонио Перес принял Бельмона, не скрывая перед ним своего нетерпения. Письмо Бэкона он прочел, присев на самый краешек кресла, но ещё не закончив, уже вскочил, чтобы заметаться по комнате, словно пол жег ему пятки. Неожиданно остановившись посредине, утвердительно кивнул и взглянул на Бельмона пылающими глазами.

— Вот чего нам не доставало, — сказал он. — Вы прибыли как раз вовремя: завтра мы отправляемся в Париж, а оттуда — быть может — во Фландрию. Но эту карту следует разыграть ещё нынче, немедленно!

И он выиграл. Генрих IX интригу поддержал и немедленно отправил в Лондон специального посла с доверительным сообщением, что Филип II обещает Франции мир на очень выгодных условиях; мир, который безусловно будет заключен, если королева Елизавета не решится на решительную военную помощь против Испании.

Елизавета, однако, с виду оставалась несгибаемой: её ответ, полный укоров и жалоб, был отрицательным. У королевы не было ни людей, ни денег; она не могла впредь помогать Генриху IX.

Но в действительности её терзало беспокойство. Вслед за письмом в Париж отправился её посол, которому предстояло прозондировать истинные намерения короля Франции. Послом этим был никто иной, как сэр Генри Онтон, приятель и политический союзник Эссекса. Он получил инструкции не только от Елизаветы, но и от Энтони Бэкона, согласованные с Робертом Деверье.

Вскоре королева Англии получила два непривычно тревожных письма из Парижа: одно от своего посла, который жаловался на якобы очень холодный прием при французском дворе и подтверждал её худшие опасения; другое — от Антонио Переса, который сообщал, что Генрих IX все больше склоняется принять испанские мирные предложения, и последнее письмо Ее Королевского Величества явно ускорит его решение в их пользу.

Донесение Переса, написанное великолепной латынью, которая откровенно восхитила Елизавету, кончалось осторожным замечанием, что дон Антонио вообще-то не понимает английской политики, но допускает, что за поведением королевы кроется какая-то необъяснимая тайна, поскольку «fines principum abXssus multa». 7Намерения монархов непостижимы, как бездна. (лат.)

И вновь могло показаться, что замыслы графа Эссекса и вся дипломатическая игра не достигли цели: Елизавета не поддалась и решила поторговаться; она заявила, что могла бы в конце концов оказать Франции определенную военную и денежную помощь, однако при условии, что король Франции «вверит её опеке» город и порт Кале.

Для Генриха IX ничего привлекательного в этом предложении не было. Английская «опека» означала попросту цену, которую предстояло заплатить вперед за союз сомнительной ценности. Но ответить он уже не успел. Испанский корпус после победоносного похода через Фландрию начал осаду Кале, и пехотные отряды, поддержанные мощным огнем артиллерии, взяли внешние защитные валы города.

Гром орудий долетал через пролив; его слышали не только в Сассексе и Кенте, но и в королевском дворце, и это был действительно грозный аккомпанемент к тревоге и опасениям Елизаветы.

Вскоре город сдался, но мужественный гарнизон твердыни, господствовавшей над портом, продолжал сражаться. Граф Эссекс добился все-таки от королевы решения о немедленном вмешательстве: та согласилась отправить его на помощь во главе нескольких тысяч солдат.

Но не успел он прибыть со своей немногочисленной армией в Дувр, как уже пожалела об этом решении. Ей пришло в голову, что судьба может и должна улыбнуться Роберту Деверье, но почему бы ей не сделать того же для французского гарнизона крепости? А если французы сумеют сами отстоять порт и дождутся помощи из Парижа? Зачем в таком случае тратить столько денег на экспедицию?

Эта мысль так терзала её, что назавтра она решила отозвать Эссекса. И когда его войска уже грузились на суда, стянутые отовсюду в Дувр, из Лондона прибыл конный курьер с приказом, запрещающим отплывать.

Граф Эссекс едва не обезумел от отчаяния, но не осмелился выйти в море вопреки приказу государыни, а лишь послал к ней гонца с письмом, в котором заклинал позволить ему действовать.

Елизавета ответила отрицательно, но с каким — то колебанием, так что он возобновил мольбы, приводя новые аргументы.

Прошел день, другой, курьеры носились туда и обратно между Дувром и Лондоном, пока испанцы штурмовали цитадель, а королева как всегда тянула с окончательным решением. Наконец 14 апреля, когда она уже почти дала себя убедить, гарнизон Кале вывесил белый флаг и испанцы заняли цитадель и порт.

Только теперь Елизавета осознала размеры и цену этого поражения. Кале в руках испанцев означал постоянную угрозу английскому судоходству в водах пролива Ла Манш, и к тому же постоянную опасность вторжения. Надлежало каким-то образом исправить допущенную ошибку.

Дон Антонио Перес прибыл в Лондон вместе с шевалье де Бельмоном, а Генрих IX послал вслед за ним герцога де Бульон с целью заключения договора об английской войсковой экспедиции во Францию.

Тем временем, однако, от шпионов в Испании пришли кое-какие тревожные вести, а политическая ситуация, казалось, подтверждала их правдивость. Якобы Филип II готовил и вооружал новую армаду для поддержки ирландских католиков, которые затевали ещё один бунт против Англии. Ввиду этого советники королевы выступили против планов десанта во Франции, в свою очередь выдвинув план атаки морских сил на Кадис, чтобы уничтожить испанские корабли.

Граф Эссекс тоже поддерживал этот план, настаивая однако, чтобы в экспедиции принял участие сильный сухопутный корпус на транспортных судах. Если бы атака на собравшуюся в порту испанскую армаду увенчалась победой, по мнению графа надлежало высадить там мощный десант и одним махом уничтожить порт, потом взять Севилью и, возможно, с двух сторон — с моря и с суши — атаковать Лиссабон.

Елизавета согласилась, хотя замысел Эссекса с самого начала казался ей слишком смелым и рискованным. Она назначила Роберта Деверье и адмирала Хоуарда командующими армией и флотом, после чего впала в новые колебания и сомнения, прислушиваясь к доводам Переса, который — покинутый Эссексом — силился склонить её вернуться к прежним планам.

Тем временем граф в непрерывных спорах и стычках с лордом Хоуардом Эффингемом собирал войска и корабли в Плимуте. Когда все было наполовину готово, из Лондона прибыл королевский гонец. Елизавета приказывала, чтобы оба командующих немедленно явились ко двору.

Роберт Деверье отправился туда, полный худших предчувствий. Расходы на вооружение намного превысили суммы, которыми он располагал; ему не хватало людей, аммуниции, оружия и снаряжения. Не было достаточного числа кораблей и пришлось в кредит контрактовать частные суда, а теперь и вся экспедиция, казалось, повисла на волоске. И в довершение несчастий из Гайаны вернулся его соперник, сэр Уолтер Рейли, которого королева приняла весьма любезно.

Рейли был опасен. Он как — будто открыл в Вест — Индии залежи золота и основал там английское поселение, которое назвал Елизавета — Виктория. Не его ли интригам следовало приписать срочный вызов в Лондон графа и лорда-адмирала? Или этот авантюрист склонил Елизавету отказаться от похода на Кадис? Или сам собрался его возглавить?

Все эти опасения оказались напрасны. Королева, правда, вновь впала в сомнения, колебалась и откладывала, но наконец подтвердила назначение Эссекса и Хоуарда. Рейли, по крайней мер пока, получил другой высокий, но все же второстепенный пост, а дон Антонио Перес был лишен расположения и покровительства; его услуги становились излишними; условия военного союза с Францией были обговорены и подписаны без его участия.

Пока между Лондоном и Парижем ткались нити дипломатических интриг, а в Мадриде и Эскориале созревали планы экспедиции в Ирландию, Мартен, не посвященный в дела высокой политики, вел собственную дипломатическую игру на палубе «Зефира»и приватные военные действия на водах Атлантики.

Его дипломатия имела целью завоевание сеньориты де Визелла, а война же, успеху которой предстояло подкрепить эту дипломатию, доставляла ему кроме этого славу и богатство.

Оставив Байонну, «Зефир» взял курс на запад, к Азорам, в поисках добычи поценней чем та, которая попала в руки его команде на «Сант Яго». Уже на полпути они встретили два португальских судна, из которых одно успело уйти под покровом спустившейся тьмы, но второе было задержано и взято на абордаж, а его груз оказался достоин усилий: среди прочего там были сахар, немало гвоздики и хлопка.

Хлопок Мартена не интересовал; забрав то, что представляло большую ценность, он позволил португальскому капитану плыть в Лиссабон. Потом сменил курс и направился к Канарским островам в надежде наткнуться на эскадру Бласко де Рамиреса.

От оставшихся в живых офицеров «Сант Яго» он узнал, что Рамирес той весной должен был эскортировать Золотой Флот, и полагал, что для этого тот должен был уже покинуть Кадис, чтобы встретить его где-то к западу от Тенерифа. Если бы ему удалось, если бы судьба ему благоприятствовала, можно было одним махом свести давние счеты с командором и заполучить богатую добычу.

Он рассказал Марии о своих надеждах и намерениях, она же на этот раз удержалась от издевок и презрительных реплик.

— Я буду молиться, чтобы ты его встретил, — тихо сказала она.

— И наверно, чтобы потерпел поражение? — спросил он.

Она не ответила, лишь таинственно усмехнулась, глядя куда — то в пространство над его головой, после чего вдруг припомнила, что Герман Штауфль обещал ей показать, как метать ножи, чтобы лезвие попадало точно в цель, и ушла.

Мартен не знал, как истолковать эту усмешку и её слова. Порой ему казалось, что он постепенно завоевывает её симпатии, что отпор слабеет. Но когда пытался к ней приблизиться, тут же с презрением его отталкивала, а когда он переставал владеть собой от желания, которое жгло его огнем и раз за разом вспыхивало буйным пламенем — угрожала, что скорее заколет себя стилетом, чем отдастся ему.

Конечно, он с легкостью мог бы отобрать жалкий стилетик, который она постоянно носила при себе, но не хотел прибегать к насилию. Если суждено ему её заполучить, то не вопреки её воле. Так он решил и так старался поступать, невзирая на иронические взгляды шевалье де Бельмона и даже двусмысленные ухмылки некоторых младших боцманов из своего экипажа.

Тем временем «Зефир» миновал Мадейру и теперь неторопливо плыл под зарифленными парусами в полосе весеннего пассата, лавируя то левым, то правым галсом к западу от островов Хьерро и Пальма, удаляясь от Илхас Азорес и вновь сворачивая на юг. Солнечные теплые дни и звездные ночи пролетали над его высокими мачтами, а пологие волны Атлантики ласково и чутко его баюкали, шумя у носа и плеща о борта.

Могло показаться, что это путешествие — не плавание корсаров в поисках добычи, а приятная развлекательная поездка ради отдыха. Мартен играл со Стефаном Грабинским в шахматы, учил Марию Франческу фехтовать на шпагах, шутил с боцманами, развлекался стрельбой из лука по дельфинам, а из пистолета — по чайкам, которые появлялись неподалеку от островов и тучами кружили над кораблем.

Вскоре, однако, все эти мирные занятия и развлечения ему осточертели, а бесконечное ожидание удобного момента стало нервировать. Будь с ним Хагстоун, он решился бы за неимением других целей атаковать какой-нибудь из небольших портов на Канарских островах. Но в одиночку, без помощи «Ибекса», нечего было и пытаться. Потому Ян решил отправиться на северо — восток от Мадейры, чтобы поджидать там суда, спешащие из Фуншала в Лиссабон с грузом вина.

И вот тут им повезло больше, чем он ожидал. Едва «Зефир» миновал остров Сальвагос, как на горизонте показались паруса какого-то судна, а двумя часами позже Тессари распознал трехмачтовую каравеллу с косым латинским парусом на третьей мачте и могучими надстройками, вознесенными в три яруса на носу и корме, что придавало короткому, нескладному корпусу некоторое сходство с турецким седлом с высокой лукой и опорой сзади. Это, несомненно, был испанский военный корабль устаревшего типа, переделанный в грузовое судно. Он спешил с юга на север, глубоко осев в воду и с трудом лавируя под ветер, который в тот день дул с немалой силой.

«Зефир» легко догнал его и пересек курс, а потом, подняв свой черный флаг, сбросил ход, подбирая на гитовах паруса к реям, словно собираясь лечь в дрейф перед самым носом каравеллы.

Испанскому капитану с самого начала не нравились эти маневры. А увидев черный боевой вымпел с золотой куницей, не питал уже никаких сомнений относительно их цели, и не ожидая нападения приказал открыть огонь из четырех носовых орудий.

Ядра пролетели над баком «Зефира», и одно из них сорвало с бушприта два кливера, которые Ворст не успел убрать.

Но это был единственный залп, который успели произвести пушкари старой каравеллы. В следующий миг с палубы пиратского корабля прогремели три октавы, а следом за ними — три двадцатипятифунтовых фальконета с правого борта.

Результат этих выстрелов превзошел всякие ожидания как одной, так и другой стороны. Нижние реи гротмачты вместе с парусами рухнули на низкий квадратный шкафут, а в передней надстройке образовалась огромная пробоина.

Испанцев охватило замешательство. Прежде чем они опомнились, «Зефир» развернулся и причалил носом к их борту, воткнув оголенный бушприт между вантами, крепившими фокмачту, и разрывая в клочья паруса. Тессари, за ним Стефан Грабинский и Герман Штауфль первыми перескочили на палубу каравеллы. Три десятка боцманов и матросов ринулись за ними следом, рубя топорами, разя ножами и баграми, стреляя в упор из пистолетов.

Испанцы поначалу отступили перед этим отчаянным натиском, но капитан сумел тем временем организовать на корме сильный отряд, состоявший в основном из канониров, и повел его в контратаку, отправив одновременно на марсы несколько матросов, вооруженных мушкетами.

Мартен, однако, вовремя заметил опасность и велел открыть огонь из десяти каронад в самую гущу мчащихся на помощь пушкарей, после чего с кошачьей ловкостью вскочил на бушприт, пробежал несколько шагов над палубой каравеллы, съехал вниз по спутанным снастям и с обнаженной рапирой в руке ворвался в ряды сражавшихся.

Корсары приветствовали его внезапное появление дьявольскими воплями и кинулись за ним следом с такой яростью, что поредевшие от залпа картечью ряды испанцев подались, а потом рассыпались в беспорядке.

Тут сверху, с марсов «Зефира», густо загремели выстрелы из ружей и мушкетов, и испанские стрелки, ещё не успевшие занять своих боевых позиций, посыпались на палубу, либо раненные и убитые, либо просто в поисках спасения от верной смерти от прицельного огня.

Через четверть часа с начала абордажа испанский экипаж был сломлен окончательно. Капитан, бледный от гнева и унижения, стоял теперь перед Мартеном, который, приняв его шпагу, задавал короткие вопросы о цели плавания и грузе. Каравелла была в пути восемь дней, считая со дня выхода с Островов Зеленого мыса, куда заходила на Санто Антао пополнить запасы продовольствия и воды. Плыли они из Ост-Индии, везя груз риса, индиго, перца и благовонного сандалового дерева. Это была весьма ценная добыча, и Мартен снова пожалел, что нет с ним никого из друзей — корсаров, ибо «Зефир» не мог вместить всей добычи.

Пока он так раздумывал, что выбрать и как перегружать, за его спиной, где плотной кучкой стояли разоруженные испанцы под охраной нескольких моряков с «Зефира», поднялся шум и вдруг раздался пистолетный выстрел. Мартен мгновенно схватил капитана за шиворот, поднял его, как сноп соломы, и держа так, обернулся, чтобы взглянуть, что случилось.

К своему изумлению увидел он прежде всего Марию Франческу, которая нагнулась, чтобы поднять с палубы свою шляпу с пучком белых перьев, а в паре шагов за ней — Штауфля, который раз за разом метнул левой рукой два ножа в толпу испанских моряков.

Оба броска попали в цель: стоявший в первых рядах худой, высокий человек, похоже, офицер, осел на колени, потом рухнул навзничь. Из-под его темной остроконечной бороды, над крахмальными брыжжами, торчали рядышком две костяных рукояти, а кровь фонтаном била из перерубленных артерий.

— Он стрелял в сеньориту, — пояснил Штауфль. — Я на мгновенье запоздал.

Мария Франческа несколько неуверенно улыбалась, разглядывая шляпу, простреленную навылет.

— Откуда ты взялась? — спросил Мартен, бледный от потрясения. — Как ты могла…

— Я его увидела издалека, — она словно пыталась оправдаться. — Мне в голову не пришло, что он встретит меня таким образом.

— Этот пикаро? — удивился Мартен. — Ты его знаешь?

Она кивнула.

— Это мой кузен, Мануэль де Толоса. Он не знал, что я тут вопреки своей воле. Видимо думал, что…

— Что — что? — спросил Мартен.

Лицо Марии покрыл легкий румянец.

— Ох, Бог весть что! Могу догадываться, что он заподозрил, увидев меня здесь в таком костюме. Глупец! — она топнула ногой. — Он всегда был дураком!

И отвернулась, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

Мартена вдруг осенило. Сердце его безумно забилось, теплая волна возбуждения прихлынула к горлу. Оттолкнув испанского капитана, он порывисто шагнул к Марии. Но она уже взяла себя в руки.

— Мне не нужно ни твоего сочувствия, ни помощи, — торопливо бросила она. — Прошу только другую шляпу.

Ян остановился, удивленно глядя на нее, потому что слезы, которые она пыталась сдержать, не успели просохнуть, и глаза её показались ему ещё прекраснее, чем обычно.

— Ты просто чудо, Мария! — горячо шепнул он.

Страсть, с которой он произнес эти слова, казалось, ускорила бег крови в её жилах. Она чувствовала, что опять краснеет. Чтобы не выдать замешательства, преувеличенно низко поклонилась, опустив голову и прижимая к груди простреленную шляпу, с которым между тем и не собиралась расставаться. Потом в царившей вокруг мертвой тишине осторожно пересекла палубу, обходя лужи крови, и ступила на трап, уже переброшенный меж бортов двух кораблей. Только там она заколебалась, словно о чем-то вспомнив. И оглянулась, ища взглядом Германа Штауфля.

— Благодарю вас! — громко сказала она. — Не за то, что убили Мануэля, но за то, что хотели меня защитить.

Едва произнеся эти слова, она уже пожалела об их неуместности; они показались ей слишком неуважительными к смерти человека, который как-никак был её родственником и если и посягнул на её жизнь, то лишь защищая честь семьи.

Тишина висела ещё секунду, а потом с палубы «Зефира» донесся грубый хохот. Мария Франческа вздрогнула, как ужаленная. Среди нескольких труксманов, распутывавших сорванный такелаж, она увидела Славна, который наверное принял её слова за лихую шутку. Его тощая, прыщавая физиономия сияла удовольствием и восторгом от остроумия сеньориты.

Ускорив шаги, она поспешила миновать парней, которыми он командовал, но успела ещё услышать, как он на свой манер оценивает её достоинства. Говорил Славн правда вполголоса, но так, чтобы эти похвалы достигли её ушей. Знал, что она уже достаточно освоилась с матросским жаргоном, чтобы хоть частично их понять и домыслить остальное. Ощущая на себе его взгляд, Мария содрогалась от гнева и отвращения, и вдруг остановилась, не в силах больше этого терпеть.

— Перси! — гневно крикнула она.

Взглянув на нее, тот с триумфальной ухмылкой ткнул в бок ближайшего парня и со всех ног бросился на вызов.

Но не успел даже сказать «слушаю», как получил одну за другой две увесистых пощечины. И был настолько ошеломлен и вместе с тем удивлен их силой, что не опомнился, пока она не ушла. Взрыв громкого хохота труксманов подействовал на него как ведро холодной воды и вернул к действительности. Оглядевшись вокруг, Славн увидел высокую фигуру Мартена, который показался на трапе, спрашивая, что случилось.

— Боцман Барнс получил по морде от сеньориты! — радостно взвизгнул один из парней.

— Это нужно было видеть, — добавил другой с искренним восхищением.

Мартен рассмеялся.

— За что?

Этого никто толком не знал, не исключая и Славна, который не имел ни малейшего желания делиться своими догадками и предположениями, но весьма многословно стал комментировать постигший его афронт.

Ян не собирался прижимать его к стене, чтобы выведать правду, но нахмурился. Вспомнил ироничные усмешки и шепотки, которые замечал среди молодых матросов, и подумал, что причиной их мог быть бесстыжий длинный язык Барнса.

— Покопайся в своей совести, Перси, — сказал он, кладя тому на плечо тяжелую ладонь. — Наверняка что-нибудь там найдешь. И советую тебе, остерегайся на будущее, ибо в следующий раз можешь получить в морду от меня, а это не кончится тем румянцем, который тебя сейчас так украшает.

Перегрузка добычи на «Зефир» продолжалась слишком долго, вплоть до того момента, когда с северо — востока показались силуэты четырех судов, плывших с попутным ветром к Канарским островам.

Мартен ждал, пока те приблизятся настолько, чтобы можно было их опознать, а тогда, убедившись, что это легкие, но наверняка хорошо вооруженные испанские фрегаты, ускользнул у них из-под носа, оставляя их заботам поврежденную и полуразграбленную каравеллу.

Мария Франческа об этом даже не догадывалась, да её это не слишком и интересовало. Возмущенная и все ещё готовая расплакаться, она заперлась в соей каюте, прогнала из-под двери Мартена, который напрасно в неё стучался, и пыталась молиться, чтобы обрести спокойствие.

Ничего не помогало: её мысли непрестанно возвращались то к Мануэлю, который видимо счел её любовницей Мартена и хотел убить, чтобы положить конец этому позору, то к Славну, от бесстыдных замечаний которого она вся пылала от стыда и гнева.

Мануэль де Толоса был когда-то её поклонником и даже намеревался просить её руки. Но во-первых, не был он ни знатен, ни богат, во-вторых, не сумел добиться даже намека на взаимность. Он ей не нравился: шепелявил, был весьма ограничен, но зато высокого о себе мнения. Знала, что за пару месяцев до её захвата в замке да Инсуа и Вианна он отбыл на Яву, где по протекции дона Эмилио де Визелла ему обещали какое-то незначительное место на военной службе. Потому, увидев и узнав его среди пленников на палубе каравеллы, она так хотела услышать от него хоть что-то об отце, и с его помощью передать в Лиссабон весточку о себе! Он же — несчастный глупец — выстрелил в нее, вместо того, чтобы нацелить свой пистолет в сердце Мартена. Видимо, он знал о её похищении, а увидев рядом с корсаром, со шпагой и в мужском костюме, сделал слишком поспешный вывод.

— Глупец! — громко повторила она. — Видно, даже в офицеры там не вышел!

Но поступок Мануэля меньше её вывел из себя, чем бесстыжее поведение Славна. Этот наглец наверняка был проницательнее, чем Мануэль: он угадывал то, что скрывалось за стенами кормовой надстройки «Зефира», а может быть отчасти и то, что творилось в сердце сеньориты. Объяснял её отпор на свой манер, цинично и бесстыдно, думая и говоря о ней, как о портовой девке, с которой охотно переспал бы. Славн не знал других женщин — разве что тех, которых ему удавалось взять силой в разграбленных городах или на борту захваченных судов. А в ней видел военный трофей своего капитана — до поры до времени неприкосновенный, но который даже он мог получить в подарок как поношенную куртку или лишнюю пару сапог. И наверняка не представлял себе, что Мартен мог относиться к ней иначе.

« — Попади я в руки такого негодяя, — думала Мария Франческа, — даже Пресвятая Дева не сумела бы меня спасти.»


Читать далее

ГЛАВА XIII

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть