Онлайн чтение книги Кратер Эршота. Фантастический роман
Эпилог

По бесконечному серому шоссе бежала блестящая легковая машина. Кипельная резина легко шуршала но щебенистой дороге, километр за километром проносились перед ветровым стеклом изящной и быстрой, как ветер, машины.

Где-то далеко позади остался приморский город. Пассажиры, наговорившись вдоволь, теперь сидели молча, откинувшись на спинки мягких сидений, и, как это всегда бывает с людьми, которые уже исчерпали в разговоре все самое важное, вспоминали про себя о пережитом и виденном прежде.

Город Хамадан, откуда шла машина, изменился. За десять лет он раздался вширь и ввысь, дома заполнили все пространство между берегом бухты и рекой, а местами уже залезли на пологие склоны сопок и теперь белели высоко над старыми кварталами города, как свежие ласточкины гнёзда на буром фоне каменных гор. Приморский город к тому же позеленел. Был он в прошлом какой-то суровый, серый и незаметный; единственное весёлое пятно — зелёная рощица парка терялась на общем сереньком фоне; немногие деревья и те покрывались за лето слоем каменной пыли, словно не желали выделяться, стеснялись своей весёлой красоты, и однообразный фон города, таким образом, ничем не нарушался.

Но год за годом люди настойчиво прихорашивали улицы и площади своего города. Настоящим энтузиастом озеленения явился агроном Орочко, долгое время живший в городе. Под его руководством здесь были вы-сажены десятки тысяч саженцев. Незаметно подрастали молоденькие тополя и ветлы; даже берёзка — эта очень привередливая и чувствительная особа царства растительного — и та согласилась наконец на постоянную прописку в черте города. Теперь белые берёзовые стволики и узкие, точёные листочки уже не являлись редкостью в скверах и на обочине тротуаров. Десять лет — немалый срок для короткой человеческой жизни, десять лет прошло с тех памятных дней, когда северный город с триумфом встречал без вести пропавших людей из знаменитой геологической партии Ускова. В те дни жители города впервые увидели и высокого седобородого человека, который прожил в затерянном кратере в полном одиночестве более четверти века. С большой теплотой и сердечностью приняли его советские люди, окружили заботой и вниманием и сделали все, чтобы доктор Сперанский возможно скорее нашёл своё место в новой для него жизни.

Накануне описываемого нами дня, когда большой дизель-электроход «Азия» с приветственным гудком подходил к пирсам гавани, Сперанский, ныне действительный член Академии наук СССР, удивлённо поглядывал с борта парохода на город и спрашивал самого себя: «Не ужели только десять лет прошло? Сколько событий за это время: переезд в Москву, встреча с дочерью — единственным оставшимся в живых членом семьи, избрание в Академию, большая научная работа…» Но изменился не только город.

Едва Сперанский ступил на пристань, как тут же попал в объятия солидного человека с лицом и улыбкой того самого Ускова, который когда-то первым пожал ему руку в кратере.

Владимир Иванович не удержался:

— Василий Михайлович! Нельзя так, дружище!.. Эк вас разнесло! Ведь вы уже в дальний поход теперь, пожалуй, и не годитесь. Отчислять из разведчиков пора!

— Увы, уже отчислили…

— Неужели?

— Отчислен. Вот уже четыре года, как предводительствую в тресте. Помните Басюту, Федора Павловича?

Сменил его. Он на пенсию ушёл… Ну, а ваши дела каковы? Слышал о вас, дорогой наш академик. Читал и книги ваши. Выглядите молодцом. Годы не трогают вас, Владимир Иванович, обходят стороной… Усков с деланной серьёзностью сплюнул через плечо, чтобы своей похвалой не «сглазить» человека.

Сперанский действительно мало изменился. Разве только ещё больше побелела его аккуратно подстриженная борода да сутулость чуть опустила плечи. Опираясь на кизиловую палку, он шагал все же твёрдо, поблёскивая живыми глазами из-под белых мохнатых бро-вей; густой бас академика не утратил бархатной свежести, которой всегда отличается человек доброго здо-ровья. Годы не помешали ему снова совершить далёкое путешествие на Север. Вскоре после доклада в Академии наук о своих исследованиях в кратере Эршота Сперанский был избран членом Академии наук и в дальнейшем своими трудами завоевал заслуженное уважение всего научного мира. Но самым радостным событием у него отмечен 1949 год. Весной сорок девятого года, в одном из залов величественного здания, купол которого увенчан алым бархат-ным флагом страны, седой президент Советского Союза вручил Сперанскому высшую награду Родины — Золо-тую Звезду Героя Советского Союза и орден Ленина. Ор-деном Ленина был посмертно награждён и Никита Петрович Иванов. Сперанского ждала ещё одна радость: Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза счёл возможным не только подтвердить партийность Сперанского, но и полностью восстановил его партийный стаж.

Беспокойное сердце исследователя заставило Сперан-ского снова посетить Север. Хотелось увидеть места, где прошли многие годы его жизни, узнать, что произошло с кратером Эршота и со всем этим далёким краем за десять лет, повидать друзей и поклониться могиле своего старого товарища.

И вот Сперанский снова на Севере.

Дорога, связывающая портовый город с десятками приисков, предприятий и якутских колхозов, раскиданных по необъятному простору горной страны, приобрела солидность, необходимую каждой уважающей себя магистрали: гравийная лента шоссе остолблена по сторонам, всюду дорожные знаки с предупреждением о поворотах, спусках, подъёмах; капитальные бетонные мосты и дорожные будки украшают её. Через каждые сто — двести километров стоят заправочные колонки, мастерские ремонта, столовые и дома для отдыха шофёров и пассажиров. Все сделано прочно, солидно и красиво. Дорога уже прочно вошла в местный пейзаж, и без серой ленты дороги его уже нельзя себе представить.

…На второй день легковая машина управляющего «Севстроем» остановилась возле заправочной колонки на берегу небольшой речки. На обоих её берегах смотрелся в воду угрюмый таинственный лес. Дорога пересекала речку и по узкой просеке уходила в тайгу.

— Узнаете, Владимир Иванович, эти места? Сперанский растерянно оглядывался и пожимал плечами.

— База номер восемь. В то время здесь была концевая станция плохонького шоссе. Сюда мы летали в вертолёте, вон на тот аэродром…

— Нет, не узнаю, — откровенно сознался академик. — Отсюда мы что же… на лошадках или трактором — до Эршота?

— Все той же машиной. Восьмая база уже давно не конечная станция. Шоссе протянуто дальше, в долину Бешеной реки, к Золотому ущелью и… Впрочем, вы скоро увидите все сами.

— Вы мне писали, Василий Михайлович, что-то по поводу Золотого ущелья — там, если не ошибаюсь, у вас теперь работают промывочные приборы?

— Целый прииск. Организовали в том же году. Как он помог нам! Месторождение оказалось очень перспективным. В районе Эршота не только прииск, там теперь целое управление.

Машина пробегала по хорошей дороге за один час такое расстояние, которое изыскательские партии проходили за двое — трое суток, пробираясь по болотам и тайге. К вечеру она выскочила на высокий перевал и остановилась перед спуском.

Солнце уже зашло. Густые тени легли на лесные уголки, долина внизу потемнела, словно до краёв налилась лиловыми сумерками. Вокруг долины грудились чёрные горы. С наступлением темноты кольцо гор сдвигалось ближе и сжимало долину со всех сторон, карауля её ночной покой.

Усков и Сперанский вышли из машины и стали на краю обрыва. Помолчали. Вспомнили, как десять лет назад впервые сюда пришла партия геолога Ускова. Сперанский увидел на фоне закатного неба облачную шапку Эршота, и воспоминания нахлынули целым потоком. Именно здесь, на берегу реки, тускло мерцающей внизу, нашёл свой последний покой Никита Петрович Иванов, его верный товарищ.

Владимир Иванович глубоко вздохнул. Указывая на молчаливую долину, сказал:

— Сколько воспоминаний пробуждают эти места! Долина ничуть не изменилась, все такая же тёмная, таинственная…

В эту минуту на берегу реки вспыхнули яркие огоньки. Они загорелись кучно в одном месте, потом в другом, скользнули цепочкой дальше, ещё дальше, протянулись через лес на склоны гор, засияли где-то в распадках, и вся долина — тёмная, мрачная лесная долина, вдруг потеряла всю таинственность и предстала перед глазами людей, стоявших на перевале, обычным индустриальным пейзажем, каких уже много по Северу страны.

Усков посмотрел на Сперанского. Академик в свою очередь глянул на управляющего, и оба засмеялись.

— Не изменилась?..

В гостинице посёлка они немного отдохнули с дороги. Перед тем как спуститься ужинать, Усков позвонил в управление.

— Попросите главного геолога… Пётр Семёнович? Это Усков. Здравствуй. Ты ещё на работе? Вот что, Пе-тя… Приходи сейчас к нам в гостиницу, тут кто-то тебя хочет видеть. Сам увидишь… А Борис где? У себя? Ну, ладно, к нему мы завтра заедем.

Когда Усков и Сперанский уже сидели за столом, дверь стремительно открылась и в столовую вошёл молодой человек. Высокая статная фигура в тради-ционном брезентовом плаще, полевые сапоги и фуражка с закинутым наверх накомарником- все в нём выдавало полевика-геолога, который уже настолько сжился с палаткой, костром и звёздным небом над собой, что считал эту обстановку единственно приемлемой для себя Лицо его, загоревшее и широкое, осветилось радостью, глаза заблестели и увлажнились. Он широко раскинул руки и шагнул к столу.

— Владимир Иванович!

— Петя, дорогой мой друг!..

— Как я рад снова увидеть вас! Какими судьбами, откуда? Неужели проведать свой Эршот?

— И кратер, и вас, мои дорогие друзья, Как же ты вырос! Геолог?

— Точно Все вышло, как тогда загадывал. Кончил университет. Уже работаю здесь. Главный геолог северного управления треста. Все это, — он широко раскинул руками, охватывая долину, горы, ущелья, — мои владения.

Утром гости продолжали свой путь.

Дорога от таёжного посёлка, который разместился недалеко от первой стоянки партии Ускова на берегу тёплого озера, пошла вверх по реке, то приближаясь к самому берегу, то отклоняясь несколько дальше в лес.

Вот и нарос якутское стойбище. Берег Бешеной реки ещё больше осыпался, отступил в глубь тайги, и мутные струи воды по-прежнему ожесточённо бьют в мёрзлую гальку, отхватывают слой за слоем. Отсюда дорога сворачивала влево, огибая холм. От дороги на холмик шла усыпанная песком дорожка.

Пассажиры вышли из машины и, сняв шляпы, пошли по дорожке. За железной оградкой стоял каменный обелиск. В серый гранит была вделана мраморная дощечка:

Склонив головы, постояли над могилой старого большевика, возложили к подножию обелиска венок…

На повороте дороги стоял указатель. На нем крупно написано:

Сперанский вопросительно посмотрел на Ускова. — Ну да, прииск имени Иванова. Это тот, что в Золотом ущелье.

Скоро они подъехали к дому начальника прииска. У дверей их встретила молодая женщина. За ней виднелась чья-то кудрявая головка в бантах.

— Здравствуй, папа!.. Ой, и Владимир Иванович! Вы меня узнаете?

— Теперь узнаю. Вера Васильевна Фисун, не так ли? Неужели и это ваше? — он указал на банты и кудряшки.

— Наше. Моё и Борино. Папка наш, таким образом, уже дедушка. Он, конечно, вам не признался?..

Но дальше, дальше. Наше повествование подходит к концу и нам не терпится скорее провести читателя по знакомым местам, где много лет назад развернулись столь странные события.

Машина прошла мимо прииска, быстро побежала по дороге все выше и выше, затем снова спустилась в глубокое ущелье и остановилась наконец около маленького домика, над дверью которого висела дощечка с лаконичной надписью:

Диспетчер деловито крутнул ручку телефона и снял трубку.

— Второй? Проход свободен? По туннелю пускаю машину…

Над полукруглым отверстием пещеры вспыхнул зелёный огонёк. Где-то там на втором конце туннеля в эту же секунду загорелся красный огонёк.

Они въехали в знаменитую пещеру. Как много потрудились здесь люди! Стены её выровнены и скреплены бетоном. Гирлянда лампочек освещает путь. При быстром ходе машины очень заметён подъем.

Последний поворот. Белое пятно дневного света. И вот они снова в кратере Эршота.

— Давайте остановимся… — попросил Сперанский. С верхней площадки перед пещерой хорошо виден весь западный кратер. Нетронутые зеленые леса. Пёстрое разнотравье лугов Блестящее озеро и неширокая речка, на глади которой играют солнечные блики.

— Что это? — показывает Сперанский на весёлые домики и тонкую башню подъёмника на берегу озера, где в своё время стоял ею низкий деревянный дом.

— Это алмазный рудник, обогатительная фабрика и здание опытной станции филиала Академии наук. Сейчас здесь заповедник. С того дня, как мы выбрались отсюда, в кратере не срублено ни одно дерево, не убито ни одно животное. Флора и фауна кратера находятся под охраной государства. Старшим егерем знаете кто? Наш уважаемый Николай Никанорович. Он так полюбил это место, что решил поселиться здесь навсегда. Его начальник… Да, кстати, вы ведь ещё не знаете?..

— Что я не знаю?

— Кто является руководителем заповедника? Ну, так я скажу. Доктор сельхознаук Орочко, Александр Алексеевич Орочко…

— Все наши старые знакомые! Как это чудесно! Они подъехали к заповеднику. Двухэтажное здание стояло на самом берегу озера. Сперанский что-то поискал глазами. Усков понял его и повёл за собой. Сзади конторы в зелени кустов орешника стоял его домик. Цел! Он был заботливо окружён изгородью и остался все таким же, каким его построил в своё время невольный узник кратера.

Не будем говорить о восторженной встрече старых друзей. Кто из них был более счастлив — агроном, проводник или академик, — сказать трудно. Вечером, за стаканом вина у каждого нашлось о чём рассказать и что вспомнить.

— Позвольте, — вдруг забеспокоился Сперанский. — Перед входом в пещеру я своими глазами видел на дощечке слова: «Курорт "Горячий ключ". Так, кажется? Где же он?

— Помните вашу баню? — сказал Усков. — Так вот, бальнеологи нашли, что эта вода целебна. Несколько лет назад здесь построили курортное здание, установили ванны. Теперь все горняки нашего треста, местные жители, рыбаки и охотники привозят сюда свои недуги и, должен вам сказать, не напрасно тратят время. Так, Николай Никанорович?

— На себе испытал, Владимир Иванович. Обновляюсь после этих процедур.

— Ну, значит, и я своим здоровьем обязан целебной воде. Посчитайте: почти тридцать лет. А в каждом году пятьдесят две недели… Вряд ли кто принял за свою жизнь столько целебных ванн… А наши посевы, Александр Алексеевич?..

— Здесь организован совхоз. Заповедник и опытная станция занимаются не только «чистой» наукой. Мы выращиваем овощи, ягоды и даже рассадили фруктовый сад. Это первый в мире сад на таких высоких широтах, Построили теплицы и парники на горячей воде источников, снабжаем свежей зеленью свой курорт.

— Перепадает и приискам, — вступил в разговор Усков. — Не скромничайте, Александр Алексеевич. В посёлке управления вы ели спелые помидоры, Владимир Иванович. Это отсюда, из кратера. По старому знакомству начальник прииска имени Иванова Борис Алексее-вич Фисун имеет преимущество перед другими.

На другой день все пошли в санаторий. После осмотра курорта гости уселись в столовой. Усков что-то прошептал на ухо врачу.

Через несколько минут из кухни, прихрамывая, вышел улыбающийся шеф-повар санатория. Рыжеватые его усы победно взвивались вверх, а на полном лице разливалось такое удовольствие, какое можно видеть только у очень добрых и весёлых людей с открытым сердцем.

— Будьте ласковы, опробуйте нашего кубанского борща. Вкусом не знаю, як он вышел, а уж что горячий, так за то ручаюсь.

— Лука Лукич! И вы здесь!.. Дайте же я вас обниму, казак вы лихой.

И академик с чувством поцеловал Хватай-Муху в его рыжые усы.

* * *

Ночью, когда тихое небо успокоенно замигало тысячами звёзд и на всей нашей большой земле утихла дневная суета, Сперанский вышел на балкон дома и уселся в кресло.

Тёмная масса северной стены возвышалась перед ним. Ниже, в темноте, угадывались молчаливые леса, поблёскивала вода в озере, бисерный от росы луг расстилался по его берегам. Стояла полная тишина, которая живо напомнила академику годы одиночества в кратере. Он прислушался. Ни звука кругом. Тени прошлого надвигались из леса. Тоскливо сжалось сердце. Так захотелось услышать низкий и мощный, как подземный гул, голос милого Ласа — верного друга на протяжении многих-многих лет. Увы! Доверчивые гиганты — Ласковый и Дикий — волею случая пришли в наш век из далёкого прошлого и так же ушли. Их короткая жизнь тесно переплелась с человеческой жизнью, и память о верных друзьях осталась навсегда в сердце Сперанского.

Владимир Иванович закрыл глаза. Что-то солёное капнуло на его седые усы. Он встал, посмотрел ещё раз на тёмный молчаливый лес и медленно пошёл в комнату. Ночь неслышно шествовала по необъятным просторам Севера.

Кратер спал…