Автор

Другие имена

Chi Yun / Ji Yun / Ji Xiaolan Цзи Яо-лань 紀昀 / 紀曉嵐 / Цзи Юнь | Chi Yun / Ji Yun / Ji Xiaolan | 紀昀 / 紀曉嵐 /

Со временем семья пошла на службу новой власти — маньчжуры, не маньчжуры, а не служить державе нельзя, иначе порядка совсем не станет. Цзи Юнь и сам на государственной службе состоял более полувека, считал это совершенно правильным, но о тех чиновниках столетней давности, которые погибли, но из рук маньчжуров должностей не приняли, всегда упоминает как о безоговорочных героях.
В тридцать лет Цзи Юнь сдал первые должностные экзамены (семья была небогатой, на взятки средств не было, так что полагаться приходилось на усердие), в сорок — высшие, получил назначение на должность редактора в Академию Леса Кистей (это очень большой и ранний карьерный взлёт). Служил вполне успешно, но в 1768 году случилась беда. По стране шла антикоррупционная кампания, начавшаяся с разоблачения взяточничества в соляном ведомстве. Велась она с размахом, щепки летели вовсю. Цзи Юнь по служебной линии узнал, что одного из его друзей, книжника Ло Цзянь-цэна, должны вот-вот арестовать — и предупредил его об этом. Бежать тот, конечно, и не пытался, это было бы бесполезно, но успел хоть как-то устроить семейные дела перед арестом. Со стороны Цзи Юня это было нарушением секретности на грани разглашения государственной тайны: «связь между другом и другом» он поставил выше «связи между Государем и подданным». Привязать его самого к соляному скандалу не удалось, дело обошлось ссылкой — на край света, в дальнее уйгурское порубежье, в предгорья Тянь-Шаня, в Урумчи. Нравы там, в краю непрекращающихся мятежей, были ещё более лютые, чем в столице; Цзи Юнь рассказывает:

«Во время карательного похода в Уши один отважный командир-конник получил несколько ножевых ран в живот, которые врач не смог зашить. В это же время было взято в плен несколько уйгурских женщин.
Врач сказал:
— Давайте их сюда!
Выбрал одну в зрелом возрасте, лоснящуюся от жира, вспорол ей живот, наложил ее жир на раны командира, забинтовал их шелком, и никаких осложнений не было. Раны зажили, раненый исцелился.
Достопочтенный Вэнь говорил, что если бы не было битвы, то не было бы и такой болезни, если бы не было битвы, не нашлось бы и такого лекарства.»


«Покойный господин из Яоани [отец Цзи Юня, очень им любимый] рассказывал: «В год гэн-сюй правления под девизом Юн-чжэн во время экзаменов в столице я делил комнату с Таном — цзюйжэнем из Сюнсяни.
В полночь Тан вдруг увидел женщину-беса с распущенными волосами, которая рвала его экзаменационное сочинение на клочки, разлетавшиеся во все стороны, словно бабочки. Тан был человеком чистого и твердого нрава, без всякого страха он сказал, не вставая с места:
— За прошлую свою жизнь не ручаюсь, но в нынешнем моем перерождении я никому не причинил зла, зачем же вы пожаловали сюда?
Удивленная бесовка поглядела на Тана в упор и спросила:
— А разве это не сорок седьмая комната?
— Нет, сорок девятая, — ответил Тан. (Перед нашей были две пустые комнаты, — видно, она их не посчитала.) Она довольно долго вглядывалась в Тана, а затем вежливо извинилась перед ним за причиненную неприятность и исчезла. Через мгновение из сорок седьмой комнаты послышались вопли, кому-то там пришлось плохо.
Бесовка была очень рассержена, и Тан оказался без вины виноватым. Хорошо, что совесть его была чиста, поэтому он посмел без всяких колебаний и промедлений призвать ее к порядку и отделался только порванным сочинением, а ведь мог и погибнуть!»