Онлайн чтение книги Мадикен
Мадикен проверяет свои способности к ясновидению

Мама почему-то не очень любит, чтобы Мадикен ходила в гости к Нильсонам. А для Мадикен их кухня – самое любимое место. Однажды она слышала, как папа говорил маме:

– Не мешай ей туда ходить! Я хочу, чтобы мои дети знали, что люди бывают всякие. Может быть, это их убережёт от высокомерного отношения.

Поскольку это было сказано не для её ушей, Мадикен не смогла спросить у папы, почему её надо уберегать от высокомерного отношения. Скорее всего, папа имел в виду, что не надо сердиться на дядю Нильсона, если он по субботам бывает пьяный. Мадикен на него не сердится, ведь и он тоже хорошо к ней относится и называет «милой Мадикен из Юнибаккена», и дядя Нильсон никогда не обижает ни тётю Нильсон, ни Аббе.

– Недаром ведь «Люгнет» значит «отдохновение», вот я и хочу, чтобы мне тут хорошо отдыхалось, – говорит дядя Нильсон, укладываясь поудобнее на кухонном диване. – Нельзя же всё время трудиться да трудиться, когда-то можно и отдохнуть!

Тётя Нильсон почти всегда понимает, что дяде Нильсону когда-то нужно отдохнуть, и только изредка отказывается его понимать. Когда приезжает мусорщик, тётя Нильсон не хочет сама вытаскивать мусорную бочку к калитке. Тут уж приходится дяде Нильсону приложить руки. Он это очень не любит, и потом долго отлёживается на диване и не разговаривает с тётей Нильсон. Уставясь в потолок, дядя Нильсон горько жалуется, ни к кому не обращаясь:

– Казалось бы, я домовладелец и хозяин усадьбы, а должен сам таскать мусорный бак через весь двор!

Зато когда дядя Нильсон заводит граммофон и танцует с тётей Нильсон, а Аббе лепит крендельки и по всей усадьбе разносится аромат горячего печенья, тогда у них на кухне бывает очень приятно. Правда, Альва, которая иногда заходит в Люгнет, чтобы забрать Мадикен, говорит, что в жизни не видывала более захламлённого и грязного дома. А впрочем, много ли домов перевидала Альва? В чём-то она, наверное, права – ведь Нильсоны действительно не метут пол и не моют посуду без крайней надобности. Но Мадикен считает, что в общем-то у них всё выглядит вполне прилично. Полки украшены расшитыми подзорами. Тётя Нильсон сама вышила на них крестиком красным по белому надписи: «Порядок во всём», «Всякой вещи – своё место», а на самом длинном: «Солнце в небе и доме, солнце в сердце и душе».

– Вот как-нибудь соберусь их постирать, – говорит тётя Нильсон. – Тогда виднее будет, что на них написано.

– Да ну! Ты же их всё равно не читаешь, – говорит дядя Нильсон, подхватывает тётю Нильсон за талию, кружит её в танце и поёт:

– Полно тебе дурачиться, – говорит тётя Нильсон, а сама хохочет так, что у неё даже живот трясётся.

Аббе, склонившийся над кухонным столом, тоже насвистывает «О Адольфина!» и в такт песне вертит из теста колбаску.

Но лучше всего бывает, когда Аббе и Мадикен остаются на кухне одни. Аббе столько всего знает и так хорошо рассказывает между делом, а Мадикен сидит на диване и слушает. Все истории про привидения, убийц и про войну, которые так любит Лисабет, Мадикен узнала от Аббе.

С убийцами Аббе сталкивался всего три раза в жизни, зато привидений повидал очень много. А Мадикен ещё ни разу ни одного не видела.

– Это потому, что я – духовидец, – говорит Аббе. – Для этого надо родиться ясновидящим, иначе ты не увидишь привидений.

Духовидец! Мадикен раньше даже слова такого не знала, но Аббе ей объяснил. У духовидцев глаза устроены иначе, потому они и видят разных духов и привидения, а обычные люди, сколько ни глядят, ничего не видят. Аббе и сам удивляется этой разнице:

– Я просто не понимаю, как это получается у обыкновенных людей – перед человеком стоит привидение, а он прёт на него, как будто и не видит.

– Как ты думаешь, я – обыкновенный человек? – спрашивает Мадикен с надеждой в голосе. – Вдруг я тоже духовидец, только не бывала в таких местах, где водятся привидения!

Аббе снисходительно смеётся:

– Ты-то духовидица? Да из тебя духовидица, как из поросёнка!

Некоторое время Аббе молча лепит крендельки, затем говорит:

– А впрочем, изволь! Если хочешь, я как-нибудь схожу с тобой на кладбище тёмной ночью.

У Мадикен мороз пробежал по коже.

– На кладбище? А разве там водятся привидения?

– Именно что там, – говорит Аббе. – Конечно, я и в других местах встречал привидения, но уж на кладбище их столько, что не протолкнуться, там их прямо-таки навалом! Там шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на привидение.

Мадикен очень хочется узнать, способна ли она увидеть привидение, но отправляться ради этого среди ночи на кладбище, где привидений столько, что не протолкнуться… Брр, этого ей не хочется делать!

– А нет ли другого места, где их чуточку поменьше? – спрашивает Мадикен.

Аббе бросает на неё проницательный взгляд:

– Ты что, трусишь?

Мадикен отводит глаза и молчит. Если Аббе решит, что она трусиха, это будет ужасно. Но ещё ужаснее пойти среди ночи на кладбище.

Аббе словно бы задумался.

– Само собой, мы можем попробовать и в другом месте, – говорит он и шлёпает на противень готовый кренделёк. – Вот хотя бы у нас в старой пивоварне: похоже, что там в северном углу что-то нечисто.

– Давай попробуем! – просит удивлённая Мадикен.

Она много раз заходила в старую пивоварню Нильсонов и никогда не замечала там ни малейших следов привидений или призраков… Неужели она и впрямь такой же духовидец, как какой-нибудь поросёнок!

– По правде сказать, я не думаю, что от этого будет толк, – говорит Аббе. – Но на всякий случай отчего бы не попробовать! Пойти, что ли, сегодня ночью?

Мадикен опять отводит глаза:

– А что, обязательно только ночью?

– А как же ты думала? Может быть, ты воображаешь, что старикан там среди бела дня шастает, чтобы моей мамаше во время стирки компанию составить? Нет уж, дудки! Ночью, в двенадцать часов – вот самое подходящее время для привидений. Тогда-то он и явится, и ни минутой раньше!

– А почему он живёт в вашей пивоварне? – спрашивает Мадикен с интересом.

Аббе сперва молчит, потом отвечает:

– Так и быть, я тебе всё расскажу. Только учти, что вообще-то это тайна, и ты никому не должна про неё рассказывать, чтобы ни одна живая душа не узнала.

Мадикен уже вся дрожит от нетерпения. От Мадикен никто никогда не узнает чужого секрета! Аббе и сам это знает, и потому он только ей одной решился рассказать про старика, который по ночам является в пивоварне. О таких чудесах Мадикен и не слыхивала. Оказывается, что это призрак прапрадедушки Аббе. Прапрадедушка жил сто лет назад. Он был графом и владел несметными богатствами… Аббе и сам, можно сказать, граф, он только держит это в секрете.

Мадикен глядит на Аббе во все глаза и никак не может опомниться от изумления. Такого ей ещё никогда не приходилось слышать!

– Ты догадываешься, отчего мой прапрадедушка не может спать спокойно в своей могиле, как другие умершие графы? Лежал бы себе, кажется, спокойно в гробу, так нет же – он вместо этого колобродит по ночам в пивоварне. А знаешь отчего?

Нет, Мадикен не знает, но Аббе опять ей всё объяснил. Этот граф-богатей вздумал однажды закопать в пивоварне, где теперь прачечная, бочонок с деньгами.

– Просто так, ради интереса, понимаешь ли, – говорит Аббе. – Во все банки он уже положил такие груды денег, что там просто больше некуда стало класть. Тогда-то он и вспомнил про пивоварню. А как зарыл своё сокровище на чёрный день, так сразу же и окочурился, а богатство в земле так и осталось! Вот потому он теперь и бродит привидением.

Мадикен перевела дух.

– Ты думаешь, что деньги так и остались лежать?

– Ясно, лежат, – говорит Аббе.

Мадикен глядит на него во все глаза:

– А почему ты их не откопаешь?

– Тебе хорошо говорить! Сама бы попробовала! – говорит Аббе. – А ты знаешь хотя бы, где копать?

Нет, Мадикен не знает.

– Вот видишь! – говорит Аббе.

Мадикен смотрит на него так, словно в первый раз увидела. Подумать только! Вот он стоит у плиты, печёт кренделёчки, а на самом деле он, оказывается, граф, и прапрадедушка у него тоже был граф… Да мало того что граф, а ещё и привидение.

– А как зовут привидение? То есть, я хотела сказать, твоего прапрадедушку?

Аббе застывает с недоконченным крендельком в руках. А когда наконец говорит, то звучит это так, будто он читает по книге.

– И звали его граф Аббе Нильсон Крок! – изрекает Аббе.

Получается так величественно и так страшно, что у Мадикен пробежали мурашки по спине.

– Твоё счастье, что мы не гордые, – говорит Аббе Нильсон. – «Ваша светлость, высокородный граф Аббе Нильсон Крок» – вот как ты должна бы меня называть. Ну да чего там! Можешь по-прежнему называть меня Аббе.

– Хорошо! Иначе бы я просто не могла с тобой разговаривать, – говорит Мадикен. – Если хочешь, иногда я могу называть тебя «ваша светлость высокородный граф Аббе».

Но Аббе не высказывает такого желания. Он хочет одного – чтобы Мадикен пошла с ним ночью в двенадцать часов в пивоварню. Ведь если Мадикен окажется духовидицей, то вдвоём они, может быть, выследят графа Крока и как-нибудь выведают у него, где лежат деньги. Аббе уже много раз пробовал его подловить, но прапрадедушка с леденящим душу стоном исчезал сквозь стену.

От этих рассказов Мадикен приходит в сомнение, быть духовидицей не кажется ей уже так заманчиво. Поглядеть на привидение всякому интересно, но если ради этого нужно в двенадцать ночи гоняться по пивоварне за прапрадедушкой, то это меняет дело!

– Мне мама не разрешит! – говорит Мадикен. – Она нипочём не выпустит меня ночью из дома.

Аббе с жалостью смотрит на Мадикен, надо же сморозить такую глупость!

– Эх ты – голова два уха! Неужели ты собираешься спрашивать разрешения у мамочки? В таком случае лучше и не пытаться! Ты никогда не узнаешь, можешь ли ты видеть привидения, уж ты мне поверь!

Мадикен верит. Она знает, что Аббе говорит правду. Ведь мама действительно хочет, чтобы по ночам Мадикен спала, и ей совершенно неинтересно, может или не может Мадикен видеть привидения.

Но тут Аббе напоминает ей, что она ведь не раз вылезала из окна на крышу веранды. Правда, обычно это бывало днём, но если можно днём, то почему нельзя ночью?.. Конечно, если она не трусиха!

– Ну так ты пойдёшь или нет? – спрашивает Аббе строго.

Мадикен не знает, что и сказать.

– Мне не дождаться двенадцати, я усну. Так что ничего не получится.

Но от Аббе не так-то просто отделаться. Подумав немного, он говорит:

– Слушай, я, пожалуй, сумею обмануть прапрадедушку и сделать так, чтобы он сегодня появился пораньше. Знаешь, что я придумал?

Нет, Мадикен не знает. Разве она может так придумать, как Аббе?

– Я поставлю в пивоварне будильник и передвину стрелки на три часа вперёд. Ну как? Ловко придумано? Вот прапрадедушка и решит, что уже двенадцать часов, а на самом деле будет ещё только девять. Ха-ха!

– Ха-ха! – вторит Мадикен, но смех у неё невесёлый.

– Ну так что, пойдёшь? – ещё строже спрашивает Аббе.

– Да-а, – говорит Мадикен. – Наверно уж пойду.

– Шик-блеск! – говорит Аббе. – Ты молодчина!

В семь часов вечера Мадикен и Лисабет укладываются спать. Но сначала приходит мама немного посидеть с девочками. Она им рассказывает сказки и поёт песенки. Последнюю песню поют все вместе – мама, Мадикен и Лисабет. Иногда приходит папа, тогда они поют на два голоса. Они поют: «Вечер прекрасный, мирный покой». Мадикен почему-то испытывает настоящее счастье от этой мелодии, а может быть, ещё больше от слов. В чём тут дело – она и сама толком не разберётся. Лисабет тоже, наверное, радуется, когда поёт эти слова. Во всяком случае, она уже не говорит, как раньше, когда ещё была маленькой и мама с ней разучивала эту песню: «Ой, мамочка, как скучно!»

Но тогда ей было только три годика. Теперь-то она знает наизусть всю песню и распевает не хуже других: «Вечер прекрасный, милый покой». Она поёт «милый покой», а не «мирный покой». «Ой, как же это верно! – думает Мадикен. – „Милый” – как раз то слово, которое лучше всего подходит для вечера, когда ты лежишь в мягкой, уютной постельке и мама заботливо подоткнула тебе одеяльце, а за окном так хорошо шелестят берёзы».

Однако про нынешний вечер никак не скажешь «милый покой». Сегодня у Мадикен совсем другое чувство. При мысли о том, что она собирается сделать, у Мадикен начинают бегать по коже мурашки, но в этом ощущении нет ничего неприятного. Что поделаешь, раз Мадикен уродилась такая беспокойная! Её так и подмывает искать захватывающие приключения. Она уже решила пойти в пивоварню, чтобы узнать, может ли она видеть привидения, и сейчас у неё приблизительно такое чувство, какое бывает, когда предстоит поход к зубному врачу. Хуже всего – это ждать, пока не скажут: «Ну, всё! Завтра пойдём!» Остальное уже не страшно. А кроме того, если Аббе не боится увидеть привидение, то чем, спрашивается, Мадикен хуже? Во всяком случае, так рассуждала Мадикен, пока лежала в своей постельке.

Мама и папа уже давно пожелали девочкам спокойной ночи и ушли. Теперь Мадикен дожидается, когда уснёт Лисабет. То, что она задумала, нужно держать в секрете даже от неё.

– Ты не спишь? – спрашивает Мадикен.

– Вовсе даже не сплю, – отзывается Лисабет. – А ты?

– Ну и дурочка ты, Лисабет! – говорит Мадикен.

Она выжидает ещё немного и через некоторое время опять спрашивает:

– Лисабет, ты спишь?

– Ничуточки! – говорит Лисабет. – А ты?

«Ну что за девочка!» – думает Мадикен и начинает сердиться.

– Ты что, всю ночь собираешься не спать?

– Каттегоритчески! – отвечает Лисабет.

Но через минуту она уже перевалилась на живот и уснула.

Никогда ещё Мадикен не доводилось одеваться в кромешной тьме.

Она боится зажигать керосиновую лампу, чтобы не разбудить Лисабет и чтобы мама нечаянно не заметила полоску света под дверью детской.

Хорошо, что Мадикен позаботилась с вечера аккуратно сложить одежду на стуле, который стоит возле её кровати. С бельём она быстро управилась, надела штанишки, лифчик. Потом Мадикен пришлось поволноваться – второй чулок, как нарочно, куда-то запропастился. Мадикен лихорадочно ищет пропажу – правда, ведь неудобно получится, если она явится в одном чулке перед прапрадедушкой Аббе Нильсона, это перед настоящим-то графом! В конце концов чулок отыскивается под стулом рядом с ботинками. Нешуточное дело – зашнуровать ботинки в потёмках, но Мадикен кое-как справилась и со шнурками. Теперь остаётся надеть платье и длинную шерстяную кофту, в которой она играет в саду.

Мадикен стискивает зубы – предстоит самое трудное. Надо открыть дверь, на цыпочках пройти через сени к оконцу, которое выходит на крышу веранды, и ни разу не зашуметь, чтобы не заметили мама и папа. Они ещё сидят внизу в гостиной. Сквозь закрытую дверь детской доносятся их приглушённые голоса.

Мадикен благополучно добралась до окошка, никого не потревожив. Она дёрнула раму, и та открылась с ужасающим грохотом. В гостиной смолк разговор, и Мадикен замерла, трепеща от страха, – что-то сейчас будет?..

Однако всё спокойно. Просто мама села за пианино и стала играть. Из-под её пальцев полилась тихая, ласковая мелодия. Выкарабкиваясь на крышу, Мадикен слышит позади негромкие звуки музыки. На миг у неё защемило в груди. Всё, что давало покой и чувство надёжности, оставлено позади, а впереди – тьма и ночные страхи.

На дворе стоит ноябрь, холодный и тёмный вечер. Мадикен не ожидала, что будет так жутко. В деревьях гудит ветер. Они давно облетели, и вместо шелеста листвы слышен сухой стук оголённых ветвей, как будто деревьям тоже страшно.

Мадикен пришла под окно, за которым живёт Аббе. Из темноты хорошо видна освещённая кухня, там собрались Аббе, его мама и папа. Мадикен смотрит, и ей тоже хочется к свету и теплу, но Аббе велел ей прийти под окно и прокричать по-совиному. Мадикен послушно выполняет наказ и принимается ухать, как сова. Совиный крик получается таким жутким, что Мадикен сама себя испугалась, а тётя Нильсон даже подскочила на стуле. Аббе тоже оживился. Он срывается с места и надевает кепку. Вот он уже у дверей. Мадикен видит его в тусклом свете керосиновой лампы. Для графа он одет довольно-таки неказисто – штаны с заплатками на коленях, и куртка висит, как на вешалке. И весь он какой-то щупловатенький. На взгляд Мадикен, графу полагается быть потолще и не таким патлатым. Но раз она не знакома с другими графами, то не может судить наверняка. Волосы у Аббе как растрёпанная метёлка, неприбранные вихры торчат во все стороны из-под кепки. Однако он самодовольно ухмыляется и, как видно, думает про себя, что он вылитый граф.

Разглядев Мадикен в темноте под яблонями, он деловито устремляется ей навстречу.

– Порядок! – говорит он. – Сейчас узнаем, надули мы дедушку или нет и поверил ли он, что сейчас уже двенадцать часов.

– Порядок! – говорит Мадикен, а сама дрожит мелкой дрожью. – А ты завёл будильник?

– Спрашиваешь! Неужели же нет! Я завёл звонок, чтобы старик не проспал. А то он ведь не привык просыпаться в это время.

Пивоварня Нильсонов находится в дальнем конце сада, почти у самой реки. Туда ведёт утоптанная тропинка. Аббе захватил с собой фонарик, чтобы Мадикен не налетела в темноте на дерево и не набила себе шишек о замшелые стволы старых яблонь.

Вот какой Аббе внимательный и предусмотрительный!

– Можно я возьму тебя за руку? – говорит Мадикен. – Так мне будет лучше видно.

– Давай, – говорит Аббе. – Чудачка ты, Мадикен!

Он берёт протянутую ладошку, ладошка холодная и дрожит.

– Но только, когда появится прапрадедушка, я тебя отпущу, – говорит Аббе. – А то старику не понравится, что я якшаюсь с людишками, в которых течёт не графская кровь.

Впереди зачернела мрачная стена пивоварни – сразу видно, что там водятся привидения. И тишина кругом такая, что поневоле станет страшно. Неужели это та самая приветливая сараюшка, где бывает так весело и шумно, когда тётушка Нильсон затевает большую стирку. В чане булькает вода, гулко шлёпаются в него мокрые простыни, гремит в руках тётушки Нильсон стиральный валёк, туман стоит такой, что среди ушатов и корыт недолго и заблудиться – Мадикен и Лисабет еле различают друг друга в клубах пара. В пивоварне так здорово, что просто одно удовольствие! А лучше всего там на чердаке – кричи, носись, скачи сколько душе угодно, можно играть в жмурки и прятки. На чердаке под стрехой живут совы. Они не любят беготни и крика. Когда Мадикен и Лисабет разыграются, птицы вылетают в окно и не возвращаются, пока не уйдут девочки. Может быть, и привидение поступает, как совы. Может быть, граф тоже улетал в окно, когда Мадикен с Лисабет поднимали возню на чердаке? Сейчас-то тихо, и он, наверное, засел в темноте вместе с совами… сидит там и поджидает.

Мадикен крепко вцепилась в руку Аббе. Ей страшно, и он это почувствовал. Аббе гасит фонарик, берётся за огромный ключ, чтобы отомкнуть тугой замок, и оборачивается к Мадикен.

– Ну, решай, как ты хочешь, – говорит Аббе шёпотом. – Я подумал, что ты хотела посмотреть на привидение, но если нет, то можешь и отказаться.

В этот миг за дверью заверещал будильник, так громко, словно хотел перебудить все привидения, которые прячутся в ночной тьме, предупреждая их, что к ним пришла Мадикен. Страшно, просто жуть!

– Если хочешь, давай улепётывай! – говорит Аббе. – Пока старичок очухается ото сна, ты успеешь унести ноги.

Мадикен конечно же боится, она трясётся как осиновый лист, но ведь иначе она никогда не узнает, может ли она видеть привидения! Нельзя упускать такой случай!

– Я хочу на него посмотреть, – лепечет Мадикен. – Я только взгляну одним глазочком.

– Ну раз так, давай! – говорит Аббе. – Только чур, на меня не обижаться, если ты бухнешься в обморок!

Аббе поворачивает ключ и осторожно отворяет дверь. Она открывается со страшным скрипом. Если граф Крок не расслышал будильника, то теперь-то уж он наверняка проснётся.