Онлайн чтение книги Мальчишки из «Никеля» The Nickel Boys
Глава вторая

Распрощаться с кухней значило распрощаться и с одиночной игрой, которой Элвуд забавлялся втайне от всех: всякий раз, когда распахивались двери столовой, он мысленно делал ставки – есть сейчас в зале чернокожие клиенты или нет. В соответствии с судебным решением по делу «Браун против совета по образованию» школам полагалось провести десегрегацию – и уже недалек был час, когда все невидимые стены падут. Вечером, когда по радио зачитали постановление Верховного суда, бабушка Элвуда вскрикнула, точно кто-то опрокинул ей на колени горячий суп, но тут же осеклась и расправила юбки.

– Вот только этого негодника Джима Кроу с его законами так просто не изгнать, – заметила она.

А наутро снова встало солнце, и все было в точности как всегда. Элвуд спросил у бабушки, когда же негры начнут останавливаться в «Ричмонде», а она ответила, что одно дело – указать человеку, как поступать правильно, и совсем другое – заставить его эти указания исполнить. В пример бабушка привела некоторые поступки самого Элвуда, и он кивнул: наверное, так и есть. И все-таки рано или поздно дверь распахнется, и за ней проглянет смуглое лицо франтоватого бизнесмена, прибывшего в Таллахасси по делам, или изысканно разодетой дамочки, приехавшей полюбоваться городскими видами, – и они тоже смогут насладиться ароматными кушаньями от местных поваров. Элвуд в этом не сомневался. Свою потайную игру он впервые затеял, когда ему было девять, но за три года так ни разу и не увидел в столовой других темнокожих, кроме полотеров да разносчиков тарелок и бокалов. Игры он не прекращал до тех самых пор, пока не покинул «Ричмонд». Соперничал он все это время с собственной глупостью или с ослиным упрямством мира, который не желал меняться, так и осталось неясным.

Не один мистер Паркер жаждал заманить Элвуда к себе на службу. Белые вообще частенько зазывали его на работу – одни отмечали в нем прилежание и спокойствие, а другие, увидев, что держится он совсем не как его темнокожие ровесники, считали, что это свидетельствует о трудолюбии. Мистер Маркони, владелец табачной лавки на Макомб-стрит, наблюдал за Элвудом с тех самых пор, когда тот еще лежал в скрипучей, насквозь проржавевшей коляске и хныкал. Мать Элвуда, стройная женщина с темными, уставшими глазами, даже не пыталась утихомирить свое дитя. Она бы предпочла скупить все журналы о кино и раствориться в них под громкие младенческие крики.

Мистер Маркони крайне редко покидал свой «насест» у кассы. Приземистый, потный, с невысоким начесом в стиле помпадур и черными усиками, к вечеру он неизбежно выглядел потрепанным и усталым. У входной двери резко пахло его тоником для волос, а еще за ним повсюду тянулся шлейф знойного полудня. Со своего стула мистер Маркони наблюдал, как взрослеет Элвуд, как он начинает тянуться к собственному солнцу, отдаляясь от других ребят, живущих по соседству, – те уже вовсю безобразничали, шумно толкались в проходах между полками, прятали по карманам комбинезонов пачки конфет «Ред Хотс», думая, что мистер Маркони ничего не замечает. А он все видел – но молчал.

Элвуд принадлежал ко второму поколению его покупателей из Френчтауна. Мистер Маркони занялся торговлей в сорок втором, через несколько месяцев после открытия военной базы. Чернокожие солдаты приезжали на выходные во Френчтаун на автобусе из лагеря «Гордон Джонстон» или с военного аэродрома Дэйл-Мэбри, устраивали тут шумные гулянки, а потом устало тащились назад, чтобы продолжить муштру перед отправкой на фронт. Кое-кто из родственников Маркони открыл магазинчики в центре города и неплохо на этом зарабатывал – белому, который разбирается в сегрегационной экономике, не так уж трудно обогатиться. Лавочка Маркони находилась неподалеку от отеля «Блубел». А за углом располагались бар «Тип-Топ» и бильярдная «Мэрибель». Маркони хорошо подзаработал на продаже всевозможных сортов табака и презервативов «Ромео» в жестяных коробочках.

Когда война кончилась, он переместил табак в заднюю часть магазина, перекрасил стены в белый, добавил стойку с журналами, дешевые конфетки, автомат с газировкой, – и это помогло спасти репутацию лавочки. Он нанял помощника. Не то чтобы тот и впрямь был нужен, но жене нравилось всем рассказывать, что у него есть персонал в подчинении, да ему и самому казалось, что так его магазинчик становится привлекательнее в глазах френчтаунской темнокожей «элиты».

Элвуду исполнилось тринадцать, когда Винсент, исполнявший раньше обязанности кладовщика у Маркони, записался добровольцем в армию. Внимательностью Винсент не отличался, зато опрятности и проворности ему было не занимать – а эти качества мистер Маркони очень ценил в других, раз уж сам не мог ими похвастать. В последний рабочий день Винсента Элвуд по своему обыкновению заглянул в лавочку, чтобы полистать комиксы. У него была любопытная привычка: прежде чем оплатить комикс, он прочитывал его от корки до корки, притом что покупал каждый, к которому притрагивался. Мистер Маркони поинтересовался, зачем он их читает, раз уж все равно купит – и не важно, плох комикс или хорош, – и Элвуд ответил: «Да так, просто проверить». Владелец магазинчика спросил, не нужна ли Элвуду работа. Тот закрыл выпуск «Путешествия в тайну» и ответил, что сперва надо спросить у бабушки.

Гарриет установила в доме определенные правила, регламентирующие, что можно делать, а чего ни в коем случае нельзя, и порой для Элвуда единственным способом усвоить этот длинный перечень оставалось просто его нарушить. Он дождался окончания ужина, который состоял из жареного сома и маринованной зелени, и, когда бабушка поднялась, чтобы убрать со стола, обо всем ей рассказал. На этот раз у нее не возникло серьезных возражений, если не считать напоминания о том, что Эйб, дядя Элвуда, курил сигареты, – и поглядите, что с ним теперь стало; а Макомб-стрит с давних времен известна как рассадник порока; мало того, несколько десятилетий назад с бабушкой дурно обошелся один торгаш-итальянец, но сейчас ее гнев сменился сдержанной неприязнью. «Они, поди, и не родственники вовсе, – предположила она, вытирая руки. – Разве что совсем дальние».

Она разрешила Элвуду работать в лавочке после уроков и по выходным. Половину недельного жалованья внук должен был отдавать на хозяйственные расходы, а половину – откладывать на колледж. Прошлым летом он упомянул, что хочет поступить туда, – вскользь, не придав этим словам особого веса. Положительный исход дела «Браун против совета по образованию» был маловероятен, а получение высшего образования кем-нибудь из родни для Гарриет казалось и вовсе чудом. Перед этим стремлением рассеивались любые опасения относительно работы в табачной лавке.

Элвуд аккуратно расставлял газеты и комиксы на проволочных стойках, стирал пыль с залежавшихся пакетиков с конфетами, раскладывал сигаретные пачки в соответствии с теорией Маркони об упаковках и их воздействии на «островок счастья в человеческом мозге». Временами он по-прежнему задерживался у раздела с комиксами и осторожно – точно в руках у него динамит – перечитывал их, но особым магнетизмом обладали новостные журналы. Сильное впечатление на Элвуда произвел журнал «Лайф» со всем присущим ему шиком. По четвергам стопку таких журналов привозил белый грузовик – Элвуд научился узнавать его по скрипу тормозов. Рассортировав «возврат» и выставив на продажу новые поступления, он присаживался на корточки, даже не спускаясь со стремянки, раскрывал свежий номер журнала и отправлялся в путешествие по бесчисленным уголкам Америки.

Он знал френчтаунскую историю негритянского сопротивления, знал, где кончается его район и вступают в действие «белые законы». А фоторепортажи в журнале «Лайф» переносили его в самый эпицентр битвы: автобусные бойкоты в Батон-Руж, сидячие забастовки в Гринсборо – туда, где к сопротивлению присоединялись ребята немногим старше его. Их избивали железными прутьями, поливали из пожарных шлангов, в них плевались белые домохозяйки с разъяренными лицами, устремляли свой прицел камеры, чтобы запечатлеть эти картины благородного несогласия. В происходящем Элвуда поражали мельчайшие детали: мужские галстуки, перечеркивающие ровными черными стрелками водоворот насилия, идеальные лекала девичьих причесок на фоне протестных плакатов. Все эти юноши и девушки очаровывали, даже когда по их лицам струилась кровь. То были рыцари, бросившие вызов драконам. Элвуд был узок в плечах, худ как жердь и вечно переживал, как бы не сломать очки, которые стоили немалых денег и в его кошмарах не раз разбивались о дубинки полицейских, монтировки, бейсбольные биты; но он все равно мечтал присоединиться к протестам. Просто у него не оставалось выбора.

Он листал журналы каждую свободную минутку. Рабочие смены в лавке Маркони дарили Элвуду представление о том, каким человеком он может стать, и отдаляли от френчтаунских мальчишек, с которыми он не имел ничего общего. Бабушка уже давно запрещала ему играть с местной ребятней, которую считала безвольной и чересчур шебутной. Табачная лавка, как и кухня отеля, была для Элвуда своего рода убежищем. Гарриет воспитывала внука в строгости, об этом все знали, и остальные родители, соседствующие с ними на Бревард-стрит, ставили Элвуда в пример своим детям, чем только увеличивали пропасть между ними. И когда мальчишки, с которыми он когда-то играл в ковбоев и индейцев, носились за ним по улице и забрасывали его камнями, то было не вполне озорство – скорее обида.

Его соседи постоянно заходили в лавочку Маркони, и их миры схлестывались. Однажды колокольчик над дверью звякнул, и на пороге появилась миссис Томас.

– Добрый день, миссис Томас! – поприветствовал ее Элвуд. – Не желаете ли холодной апельсиновой газировки?

– Я подумаю, Эл, – ответила посетительница. Заядлая модница, она пришла сегодня в самопальном желтом платье в горошек, сшитом по образцу наряда Одри Хепбёрн с обложки журнала. Мало кто из окрестных жительниц смотрелся бы в этом платье столь же уверенно, и миссис Томас прекрасно это понимала. Когда она замирала, трудно было отделаться от ощущения, что она позирует, дожидаясь града фотовспышек.

В юности миссис Томас и Эвелин Кертис были лучшими подругами. Одно из ранних воспоминаний Элвуда запечатлело тот знойный день, когда он сидел у мамы на коленях, а та играла с миссис Томас в кункен. На улице стояла страшная жара, Элвуд все ерзал, силясь заглянуть в мамины карты, а она просила его не озорничать. Когда она отлучилась в туалет, миссис Томас тайком дала ему попробовать апельсиновую газировку. Язык у него тут же сделался оранжевым и мигом выдал заговорщиков, но, пока Эвелин добродушно журила их, они весело хихикали. Элвуд тепло вспоминал тот день.

Миссис Томас полезла в кошелек, чтобы заплатить за две банки газировки и свежий номер журнала «Джет».

– Уроки хоть успеваешь делать? – спросила она.

– Да, мэм.

– Я мальчонку сильно не загружаю, – подал голос мистер Маркони.

– Хм-м-м… – протянула в ответ миссис Томас. В ее голосе слышалась подозрительность. Дамы из Френчтауна хорошо помнили табачную лавку с самых ее бесславных истоков, и считали, что в их семейных невзгодах отчасти повинен и итальянец. – Делай, что должен, Эл, – напутствовала она на прощание, забирая сдачу. Элвуд проводил ее взглядом. Его мать бросила их обоих; и пускай сыну она писать забывала, не исключено, что подруге все же присылала открытки из своих странствий. Как знать, быть может, однажды миссис Томас поделится с ним новостями.

В магазинчике мистера Маркони можно было купить журнал «Джет» и, конечно, «Эбони». Элвуд попросил его добавить в ассортимент «Крайсиз», «Чикаго дефендер» и другие издания для темнокожих. И его бабушка, и ее друзья были подписаны на них, а он все не мог взять в толк, отчего в лавочке они не продаются.

– Правда твоя, – сказал мистер Маркони и поджал губы. – Кажется, раньше они у нас продавались. А потом что-то случилось, а что, и сам не знаю.

– Понятно, – отозвался Элвуд.

Мистер Маркони уже давно перестал печься о покупательских нуждах своей клиентуры, зато Элвуд четко помнил, кто и зачем приходит в лавку. Его предшественник, Винсент, мог разрядить обстановку какой-нибудь сальной шуточкой, но предприимчивостью не блистал. Зато у Элвуда ее было предостаточно: он регулярно напоминал мистеру Маркони, кто из поставщиков табака обсчитал их в прошлый раз и какие конфеты больше закупать не стоит. Мистер Маркони с трудом отличал френчтаунских дам друг от друга – тем более что все они при виде его принимались сердито хмуриться; из Элвуда же вышел прекрасный посредник. Итальянец подолгу смотрел на мальчишку, пока тот жадно читал журналы, и гадал, как же он таким вырос. Строгое бабушкино воспитание сразу бросалось в глаза. Элвуд был трудолюбив и умен, настоящая гордость своего народа. Но порой в упор не видел простейших вещей. К примеру, не умел вовремя отступить, пустив все на самотек. Взять хотя бы историю с синяком.

Дети воруют конфеты безо всякой привязки к цвету кожи. Мистер Маркони и сам в годы беспечной юности каких только фокусов не выкидывал. Да, бывают мелкие убытки – тут недостача, там недостача, – но важнее всего не это. Пускай сегодня ребенок крадет шоколадку, но ведь и он, и его друзья годами приносят лавочке прибыль. Да и родители тоже. Если выставить хулиганов на улицу за крошечную провинность, пойдет молва, особенно в таком райончике, где все без конца суют нос не в свое дело, – а потом уже и родители шалопаев приходить перестанут – им попросту будет стыдно. С точки зрения мистера Маркони, закрывать глаза на ребячье воровство – это почти что инвестиция.

Но за время работы в лавочке Элвуд пришел к другим выводам. Еще до того, как стать кладовщиком, он не раз слышал, как его приятели с гоготом хвастались «конфетными грабежами», и видел, как они дерзко выдувают огромные розовые пузыри жвачки «Базука», отдалившись от лавочки на приличное расстояние. В таких налетах Элвуд не участвовал, да и вообще был к ним равнодушен. Свое отношение к воришкам босс изложил ему в первую же смену, вкупе с уточнениями, где хранится швабра и в какие дни ожидать крупных поставок. За несколько месяцев Элвуд частенько наблюдал, как сладости исчезают в карманах мальчишек. Мальчишек, которых он знал. Иногда они даже подмигивали ему, если их взгляды пересекались. Целый год Элвуд молчал. Но в тот день, когда Ларри и Уилли схватили лимонные леденцы, заприметив, что мистер Маркони нырнул под прилавок, он не сдержался:

– Положите на место.

Ребята застыли. Ларри и Уилли знали Элвуда всю свою жизнь. Они вместе играли в стеклянные шарики и салки, когда были совсем еще маленькими, правда, игры сошли на нет, после того как Ларри поджег пустырь на Дейд-стрит, а Уилли дважды оставили на второй год. Гарриет вычеркнула их из списка порядочных приятелей. Все трое были выходцами из семей, которые целыми поколениями жили во Френчтауне. Бабушка Ларри ходила вместе с Гарриет в воскресную школу, а отец Уилли в детстве близко дружил с Перси, отцом Элвуда. Когда-то они вместе отбыли в армию. Теперь же отца Уилли каждый день выкатывали в инвалидном кресле на крыльцо, и он сидел там, покуривая трубку, и всякий раз махал Элвуду, когда тот проходил мимо.

– Положите на место, – велел Элвуд.

Мистер Маркони склонил голову набок – хватит, мол. Мальчишки вернули конфеты на полку и вышли, затаив в душе кипучую ярость.

Маршрут Элвуда они знали. Когда он возвращался домой и проезжал мимо окон Ларри на велосипеде, они редко упускали возможность позубоскалить и подразнить его «паинькой». А в тот вечер накинулись с кулаками. Уже темнело, и аромат магнолии смешивался с резким запахом жареной свинины. Парни опрокинули Элвуда вместе с велосипедом на новый асфальт, который по приказу окружной администрации положили как раз минувшей зимой. Потом они сорвали с него свитер, а очки швырнули на землю. Пока они его колотили, Ларри полюбопытствовал, все ли у Элвуда в порядке с его чертовой головой, а Уилли заметил, не пора ли ему преподать урок, – и поспешил исполнить задуманное. Элвуд пару раз пытался дать сдачи – но неуклюже, что уж тут скажешь. Плакать – не плакал. Обычно, увидев на улице потасовку, Элвуд всегда вмешивался и старался разнять драчунов. Теперь же и он получил свое. Какой-то старик, заметив драку, пересек улицу и прогнал Ларри с Уилли, а потом спросил Элвуда, не желает ли тот умыться или выпить воды. Тот отказался.

Цепь на велосипеде лопнула, и его пришлось катить до самого дома. Когда Гарриет спросила, что с его глазом, Элвуд молча покачал головой. Докучать расспросами она не стала. К утру синяк под глазом налился кровью.

Пришлось признать: Ларри отчасти прав. Время от времени Элвуду и самому казалось, что он не в своем уме. Объяснить этого чувства – даже самому себе – он не мог, но ровно до тех пор, пока проповеди с «Горы Сион» не даровали ему нужный язык. В душе мы все обязаны верить, что мы – личности, что мы значимы и достойны, и с этим чувством собственного достоинства и значимости мы должны изо дня в день шагать по дороге жизни. Запись все повторялась и повторялась, она была точно спор, то и дело возвращающийся к неопровержимому аргументу; а слова доктора Кинга заполнили все пространство гостиной крошечного одноэтажного домика. Элвуд покорился своду правил, которому доктор Кинг придал форму, звучание и смысл. Существуют мощные силы, такие как Джим Кроу, жаждущие подавить негров; а еще есть силы послабее, как разные другие люди, которые хотят сломать одного тебя; но против всех этих невзгод, что больших, что маленьких, непременно надо выстоять, не утратив своего «я». Энциклопедии бывают пустыми. На свете есть люди, которые так и норовят обмануть, с улыбкой на губах вручить тебе пустышку, а некоторые не прочь лишить тебя самоуважения. Но нужно всегда помнить, кто ты есть.

Чувство собственного достоинства. Сколько неисчерпаемой силы в этих надрывно звучащих словах. Даже если несчастья подкарауливают тебя в темных закоулках по пути домой. Они побили его, порвали одежду, вообще не понимая, зачем он защищает белого человека. Как им объяснишь, что их жульничество в отношении мистера Маркони оскорбляет самого Элвуда, и не важно, о чем речь: о карамельках или о книжке комиксов. Совсем не потому, что, как уверяет нас церковь, преступление против ближнего – это преступление против тебя самого, а потому, что для него, Элвуда, бездействие означало утрату достоинства. И не важно, что мистер Маркони сам говорил, будто ему все равно; не важно, что Элвуд ни слова не сказал своим приятелям, когда они при нем воровали. Все это было не важно до тех пор, пока не обрело главный смысл.

Таков был Элвуд – ничем не лучше других. В день, когда его арестовали, как раз перед самым появлением помощника шерифа, по радио крутили рекламу Фан-тауна. Он стал подпевать. Вспомнил, что Иоланде Кинг было всего шесть, когда отец открыл ей правду о парках развлечений и «белом законе», из-за которого ей только и оставалось, что смотреть из-за ограды, как веселятся другие. Вечно вглядываться в этот иной мир. Когда родители бросили Элвуда, ему тоже было шесть, и он вдруг подумал, что это еще одна из тех вещей, которые роднят их с Иоландой, – потому что именно тогда он впервые увидел мир в его истинном свете.