Онлайн чтение книги Меч и ятаган The Sword and the Scimitar
Глава 5

За холмами над гаванью прогремели пушки, сообщая городу, что в порт входит корабль с богатствами на борту. Хозяева таверн и проститутки готовились принять поток моряков и солдат, а торговцы спешили на пристань, надеясь заработать на трофеях и рабах.

Баркас с лиманом-реисом, начальником порта, на борту отчалил от берега и направился к галиоту реиса Али-аги. Мужчины пили кофе на корме, пока писцы составляли подробную опись сокровищ, чтобы подсчитать налог, причитающийся бею. Галиот причалил к пристани, рабы окунули весла в воду, где их забрала легкая лодка. Весла и паруса снимут с судна до следующего выхода в море, чтобы рабы не попытались захватить его и сбежать.

Сидя в трюме, Нико понял, что суматоха на борту означает, что это не просто очередная остановка. Вскоре к пленникам спустили лестницу и приказали подниматься. И хотя они провели все это время в ужасной обстановке, первым идти не хотел никто. Исход начался только после щелчка кнута надсмотрщика.

Нико поднимался из вонючего темного трюма, как из могилы. Ступив на верхнюю ступеньку, он с наслаждением вдохнул солоноватый аромат морского бриза – первый глоток свежего воздуха за почти три недели. Выбравшись на палубу, он встал на колени, а потом неуверенно поднялся и огляделся. На корабле и у пристани царила суета. С галерных рабов сняли цепи, нагрузили их тюками с грузом и увели в тюрьму, где они содержались между выходами в море. Нико отчаянно заморгал от яркого света, разглядывая бухту и поражавший воображение город за ней.

В отличие от простых каменных домов Биргу, все здания были побелены, стены сияли в полуденном солнце. Над городом и гаванью, на вершине холма возвышалась огромная касба. Нико решил, что этой крепостью наверняка владеет какой-нибудь король или епископ. Мальчик смотрел на минареты и купола, на крепостной вал, поднимавшийся вверх по холму от самой воды, окружавший и защищавший город, с редкими бастионами и тяжелыми воротами. За городской стеной виднелись роскошные сады, зеленые парки и высокие мельницы, крылья которых неспешно вращались на легком ветру.

Массивный волнорез разделял гавань на две части и доходил до небольшого островка с развалинами старинных испанских фортификационных сооружений. На волнорезе трудились рабы, ворочая тяжелые каменные блоки, использовавшиеся для ремонта стены, которую постоянно пожирало голодное море. Заканчивался мол городскими воротами. Еще одни ворота с железным портиком вели к длинной береговой линии, где рядами лежали военные галеры, походившие на серых китов. Здесь борта галер шкурили и промасливали. Небольшая флотилия рыбацких судов огибала волнорез и выходила в открытое море, их паруса трепыхались на ветру. Нико смотрел на все это, потеряв дар речи от восхищения: по сравнению с открывшимся видом порт в родном Биргу казался крошечным и жалким. Он понял, что находится в каком-то важном месте.

– Константинополь? – спросил он у стоявшего рядом матроса.

– Эль-Джазаир, – ответил тот, смеясь над его глупостью.

Нико остолбенел.

Алжир.

На пристанях Мальты он слышал легенды, ходившие об этом городе. В портах Европы его называли сокровищницей греха, театром жестокости. Город поразил Нико, но на самом деле он был просто колонией Константинополя, пустяком на задворках блистательной Османской империи. Город, основанный финикийцами, процветал, пережив разрушение вандалами, захват испанцами, а затем наконец османами под предводительством корсара Хайреддина, которого весь христианский мир знал под именем Барбаросса и которому удалось изгнать отсюда испанцев.

Алжир.

Крупный город в Африке с гремучей смесью берберийской и мавританской крови был смертельно опасен для христиан, дорого обходился торговцам и постоянно раздражал королей и пап. Местные корсары практически безраздельно властвовали над этим морем и безнаказанно грабили многочисленные торговые суда. На улицах города бурлила жизнь, на рынках царило изобилие, в тюрьмах сидели бесчисленные тысячи рабов. Попавшие в плен оставались здесь навсегда, а на свободу вели только два пути: выкуп или смерть.

Теперь самые последние приобретения потекли в город, среди них был и Нико. Инстинктивно он пытался спрятаться за взрослых, выглядывая из-за их спин и рассматривая все новое и непонятное. Их вывели по сходням на причал, потом они прошли через огромные деревянные ворота и попали в город. У ворот Нико решился поднять глаза. Сверху каменные стены были утыканы железными пиками. Почти на всех красовались высохшие на солнце человеческие головы, ошпаренные кипятком, потом высушенные в мешках с солью, а затем выставленные на всеобщее обозрение, чтобы все попадающие в Алжир помнили, какое наказание ожидает проявляющих неповиновение. Нико застыл с открытым ртом, глядя на головы на пиках, и сдвинулся с места, только когда его толкнули в спину.

Они взбирались наверх по лабиринту улиц, в пыльных переулках была тяжело дышать, вокруг царил хаос незнакомых картинок, звуков и запахов. Город напоминал огромный базар. Толпы людей заполняли узкие улочки, под ноги все время попадались козы, овцы и дети. В темных проулках спали калеки, рядом с которыми стояли чашки для милостыни, в толпе орудовали карманники. Разносчики воды с огромными бурдюками из медвежьих шкур продавали прохладительные напитки, наливая их в медные стаканчики. Здесь можно было увидеть красивых коней, гордых и нервных, обезьян на поводках, огромных ящериц, выпотрошенных и вывешенных сушиться. Здесь можно было встретить кочевников из великой пустыни, солдат из Стамбула и купцов из портовых городов Франции и Венецианской республики – настоящая солянка из разных людей в разных одеяниях: фесках и тюрбанах, шелковых кафтанах и шляпах с перьями, бурнусах и широких шароварах. В городе стоял постоянный гвалт, настоящая какофония из мычания верблюдов и блеяния овец, резких звуков рога и флейт, бесконечной болтовни торговцев. Продавцы совали покупателям в руки ткани и дешевые украшения, попивая крепкий кофе и с ленивым интересом наблюдая за вереницей новоприбывших рабов.

Восхищение Нико затмевал только голод. Корабельные галеты не дали ему умереть с голоду, но этого было мало, и желудок все время будто царапали когтями изнутри. Все, что он видел, напоминало ему о еде. Ослы тащили на спине огромные короба со свежими овощами. По улицам бегали пухлые курочки. В тени верблюды лениво жевали траву, которая выглядела такой сочной и свежей, что Нико не сводил с нее глаз. В плетеных клетках сидели фазаны. Пахло специями, жареной бараниной и свежевыпеченным хлебом – все эти запахи просто сводили мальчика с ума. В лавках мясников висели туши, на открытом огне жарились шашлыки. Повсюду роились мухи, но Нико и они казались вполне съедобными.

Над рынками и улицами плыла ошеломляющая смесь ароматов. Ароматический бальзам из сторакса; дурманящая конопля и пряный чабрец; отвратительная вонь гниющих овощей и плоти. Еще один отвратительный запах, вдруг понял Нико, исходил от его тела. Он выбрался из трюма корабля и сошел на сушу, но запах трюма остался с ним. Впервые за все это время Нико заметил, что покрыт слоями грязи, и попытался стереть ее с себя на ходу, но тщетно. Как было бы здорово сейчас искупаться, смыть с себя все это, подумал он, но тут же ему стало ужасно грустно, так как до него сразу дошло, что это невозможно. Обернувшись, он посмотрел на сверкающее на солнце море в поисках галер ордена Святого Иоанна, поскольку у него не было сомнений в том, что рано или поздно они появятся. На горизонте было пусто, до моря отсюда было уже довольно далеко. Нико отвернулся от такого близкого и одновременно недостижимого вида, и ему стало очень жалко себя.

Процессия рабов проходила мимо уличного торговца, державшего в руках поднос с засахаренными фруктами. Не думая, Нико схватил один цукат. Торговец, сам еще мальчик, гневно завопил и стал звать на помощь стражников. Стоило Нико откусить кусочек райского лакомства, как невидимая рука мощным ударом сбила его с ног. Он упал на землю, ударился подбородком и прикусил язык. Кусочки засахаренной сливы, смешанные с кровью, вывалились у него изо рта. Ошеломленный, Нико с трудом встал на четвереньки, собрал выпавшие изо рта кусочки, снова засунул их в рот, но тут его пнули сапогом в бок с такой силой, что он задохнулся, и все лакомые кусочки снова вылетели изо рта на землю. Нико упал в пыль, поморгал и снова потянулся за остатками цуката, потому что не мог думать ни о чем, кроме еды. В следующую секунду он оказался на спине, глядя в бесцветное небо. Он услышал щелчок кнута, живот обожгло страшным огнем. Нико закричал и попытался закрыться руками. Еще дважды его ударили кнутом, потом рывком подняли на ноги и грубо толкнули в вереницу рабов. Спотыкаясь, Нико побрел вперед. Один из пленников схватил его за локоть и прошептал:

– Дурень! Готов рискнуть жизнью за сладкое?

Нико не очень умел постоять за себя, в отличие от своей сестры Марии. Его до сих пор трясло от ужасной катастрофы, которая случилась просто потому, что ему захотелось хотя бы на секундочку ощутить вкус сахара. Ребра нещадно болели, живот жгло, саднило язык. Тем не менее он подумал, что раз его не убили сейчас, то, значит, и не собираются. Обычно у надсмотрщиков разговор был короткий. Во рту все еще оставался вкус засахаренной сливы, смешанный с пылью и кровью. Сладость Нико ощущал еще долго.

А еще он знал, что Мария гордилась бы им.

Пленники провели ночь в просторном дворе дома Али-аги. Те, кому не хватило места в тюрьме для рабов, располагавшейся в сводчатом здании купальни, спали под открытым небом. Одеял у них не было, поэтому они жались друг к другу, чтобы защититься от холода. Провести так ночь после заключения в трюме казалось райским подарком.

Вскоре после рассвета двор наполнился посетителями. Пришли торговцы и менялы, а также много рабов – одни в лохмотьях и кандалах, другие хорошо одетые и без цепей. Рабы искали среди новоприбывших друзей или родственников. Несмотря на мешанину из разных языков, Нико понимал многое из того, о чем они говорили. У него был острый слух, и ему показалось, что они говорят на смеси испанского, итальянского и мавританского, а все эти языки он часто слышал на Мальте. Нико пытался задавать вопросы, но в силу его юного возраста никто не относился к нему серьезно и не давал себе труда ответить. Он бродил среди взрослых, которые не обращали на него внимания, и слушал, о чем они говорят.

Тебя ждут жуткие страдания, если они узнают, что ты из богатой семьи. Тебя будут пытать, чтобы ты сильнее молил родственников выкупить тебя.

Отсюда можно выйти, только если за тебя заплатят выкуп. Другого выхода нет.

Если тебя заберут рабом в бейлик, помолись за спасение своей души и за быструю смерть. Если есть деньги, купи яда.

Если есть деньги, проглоти их, а то отберут.

Если они узнают, что ты проглотил деньги, то вырежут их из твоего живота заживо.

– Меня зовут Бабá, – по-итальянски произнес мальчик, внезапно вынырнувший из толпы.

Его живые карие глаза светились дружелюбием. Парнишка был на несколько лет старше Нико. Выглядел он как беспризорник, бедно одетый и босоногий, но перемещался по территории свободно, с достоинством и даже здоровался со стражниками.

– Ты с Сицилии?

– С Мальты! – с готовностью ответил Нико, обрадовавшись, что ему есть с кем поговорить. – Что теперь со мной будет? Как мне попасть домой?

– Всему свое время, – ответил ему Бабá. – Я могу тебе рассказать все, что хочешь. Я раньше тоже был рабом, как и ты.

– Я не раб! – с жаром перебил его Нико.

– Ха! – Бабá махнул рукой в сторону остальных. – Неподходящая у тебя компания для вольного человека.

– Я не раб! – повторил Нико.

– Ты меня-то не убеждай, – пожал плечами Бабá. – Я просто хочу с тобой дружить. Я и правда когда-то был рабом. Из Бриндизи, из Неаполитанского королевства. Но я свое отработал. Как видишь, я теперь сам по себе.

– Такое возможно? – Лицо Нико озарилось надеждой.

– В Алжире все возможно с помощью Всемилостивого.

– А кто такой Всемилостивый? Он сейчас здесь?

– Аллах, конечно. Он всегда здесь, – осторожно остановил его Бабá. – Ты из благородной семьи?

– Нет.

– Мне кажется, ты очень хитрый. И слишком красивый для простолюдина. Ты сын графа? Императора?

– Мой отец – строитель, – важно сообщил Нико. – В Биргу. Сейчас он строит крепости для рыцарей ордена Святого Иоанна.

– Вот об этом я бы на твоем месте говорить не стал. – Бабá с подозрением посмотрел на Нико. – Похоже, ты водишь меня за нос. Значит, у тебя есть ремесло? Ты умеешь строить? Каменщик? Плотник?

– Пока нет. Папа говорит, я еще маленький. Начнет учить меня в следующем году, и тогда…

– В следующем не начнет, – перебил его Бабá, – разве что…

– Разве что – что?

– Ты ничего не умеешь, значит надо притвориться, что умеешь, – Бабá заговорщически понизил голос, – или подкупить нужного человека, чтобы оказаться там, где хочешь. У тебя есть какой-нибудь бакшиш?

– Какой-нибудь – что?

– Деньги, чтобы дела делать, – потер пальцы Бабá.

– У меня ничего нет, – соврал Нико.

– А вот это жаль. Раз нет, тебя просто продадут на торгах в Бедестене. Там продают весь скот и всех рабов, кроме тех, кому повезло найти подходящего господина заранее. Если тебе никто не поможет, то станешь рабом в бейлике и умрешь в карьерах. Или тебя отправят на галеры, прикуют к скамье, и ты будешь молить о смерти. Если у тебя есть бакшиш, я могу устроить тебя на работу во фруктовые сады или даже в пальмовые. Вот там хорошо живется! Тебя будут кормить, и работа не тяжелая. Финики везут в Венецию в ящиках. Я помогу тебе спрятаться в ящике, а там ты запросто сбежишь.

Венеция! Дукаты жгли карманы Нико. Деньги как будто кричали слово «свобода», но его голова отвечала: «Осторожно!» Нико охватила нерешительность.

– А я-то думал, что ты из благородных, – с жалостью в голосе произнес Бабá и безразлично пожал плечами. – Может, ты и не родился рабом, но тебе явно предначертано судьбой умереть рабом, – бросил он, отвернулся и пошел прочь.

Нико показалось, что вместе с Бабá от него уходит последняя надежда. От его настороженности не осталось и следа. Ведь другого шанса может и не представиться!

– Постой! – крикнул он, пошарил в кармане, вытащил драгоценную монету и осторожно протянул ее новому знакомому так, чтобы никто не заметил. – Этого хватит?

– Вряд ли, – равнодушно хмыкнул Бабá, поглядев на монету. – Другие дадут больше. В пальмовые сады попасть нелегко. Там есть тень и прохладная вода. Фрукты сами падают в руки прямо с деревьев, – мечтательно произнес он, протягивая Нико его монету. – Лучше оставь деньги себе. Купишь себе еды в карьерах.

– Нет! – Нико снова полез в карман. – Вот еще одна! Больше у меня ничего нет, клянусь!

– Мудро с твоей стороны довериться мне. – Деньги исчезли в кармане Бабá. – А теперь мне нужно заняться твоей судьбой.

С гулко бьющимся сердцем Нико смотрел вслед исчезающему в толпе Бабá. Никогда раньше он не заключал сделок и не платил денег, но теперь удача улыбнулась ему и речь идет о его будущем.

Рабов раздели догола, а потом мужчины под предводительством Али-аги рассортировали их на группы. Как они отбирали людей, оставалось загадкой, но одних ждала бесконечная смерть заживо на галерах, а других – медленная, мучительная смерть в карьерах. Одних уводили в цепях, других – без. Кто-то из рабов гневно закричал. Нико встал на цыпочки, чтобы разглядеть, что будет дальше. С ошеломляющей скоростью надсмотрщик выхватил огромный ятаган и снес кричавшему голову с плеч. Обезглавленное тело рухнуло на песок, содрогнулось в последних конвульсиях и затихло. Надсмотрщик тщательно вытер клинок и убрал ятаган в ножны. Али-ага отмахнулся от назойливой мухи и продолжил делать свое дело, словно ничего не произошло. Рабы проходили перед ним по очереди. Нико думал, что же делать с дукатами, которые он вынул из карманов, прежде чем раздеться. Он видел, как остальные тайком глотали монеты. У одного нашли деньги и сразу отобрали, и тогда Нико принял решение. Делая вид, что просто зевает, он прикрыл рукой рот, незаметно положил монету на язык и попытался проглотить, но монета оказалась слишком большой и застряла в горле. Он закашлялся, и монета вылетела у него изо рта. Горло саднило, глаза слезились. Худощавый мужчина в следующей шеренге злобно покосился на него, алчно глядя на монеты.

Нико крепко сжал монеты, полученные от кузнеца, и подарок Марии, и попытался прикрыть наготу кулаками.

Уже почти подошла его очередь, и тут он увидел Бабá. Тот стоял с важного вида торговцем, который разглядывал проходивших мимо рабов и после каждого что-то говорил капитану. Увидев Нико, Бабá тут же подбежал к нему и прошептал:

– Видишь того человека? Он очень могущественный! Торговец-иудей, посредник. Он решает, куда отправить раба – на галеры или в пальмовые сады. Воистину Аллах благосклонен к тебе, друг мой Нико! Иудей согласился помочь тебе, но только если ты заплатишь еще денег!

– Согласился?! Правда?!

– Да заберет меня дьявол, если я лгу! Но поспеши, а то будет слишком поздно!

Нико вложил последние дукаты в руку Бабá и ощутил облегчение, что наконец избавился от них.

– Ты так добр ко мне, Бабá, – прошептал он, благодарно улыбаясь. – Я этого не забуду!

Наконец Нико оказался впереди. Он сгорал от стыда, поскольку впервые в жизни разделся на глазах других людей. Теперь на него смотрела тысяча глаз, и он покраснел как рак.

– Вот о нем я говорил вам, хозяин, – сказал Бабá торговцу. – Он из бедной семьи. Выкупа не будет. Он ничего не умеет, денег у него нет. Он слишком хилый, чтобы стать воином, слишком мал для галер. А вот внешность говорит сама за себя.

– Да, парень довольно хорош собой, – кивнул торговец, схватил его за подбородок и проверил, крепкие ли у него зубы.

Нико ощутил вкус соли и лука. Потом торговец перевернул ладони мальчика, проверяя, нет ли на них мозолей, и увидел монету Марии.

– А это еще что?

– Просто камешек, – прошептал Нико.

Отшвырнув монету в сторону, торговец взял мальчика за гениталии, тот отшатнулся, но торговец сжал пальцы сильнее и остановил его. Нико ахнул и застыл как вкопанный, пока мужчина грубо оценивал его мужское достоинство.

– Мошонка не сморщена. Волос нет. Еще ребенок. – Потом он покрутил лицо Нико туда-сюда, проверил, нет ли вшей, заглянул в уши и удовлетворенно хмыкнул. – Если отмыть мальчишку, то судьба его решена. Из него выйдет отличный гарсон. Частные торги, завтра, – бросил он и пошел дальше.

Нико умоляюще посмотрел на Бабá, который говорил что-то не то, ведь торговец даже не упомянул пальмовые сады, но Бабá не смотрел в его сторону. Понимая, что шанс ускользает, Нико закричал вслед торговцу:

– Господин! Я могу работать в садах! Я умею собирать финики!

– Старый добрый фокус, Бабá! – рассмеялся торговец; Бабá бросил ему монету и ухмыльнулся Нико.

– Бабá! – завопил Нико, только сейчас поняв, что его обманули. – Прошу тебя! Скажи ему!

Но Бабá лишь рассмеялся.

Нико едва успел схватить с земли монету Марии, и его тут же увели.

Утром следующего дня Нико и еще двоих мальчиков отвели в Бедестен, в отдельный угол, отгороженный от остального рынка рабов занавесями из пышных шелков. Трое покупателей возлежали на бархатных подушках под фиолетовым балдахином, вокруг них бегал торговец, подливал кофе и щелкал пальцами, подзывая рабов с серебряными блюдами, уставленными яствами. За спинами покупателей стояли их слуги и челядь, а также прислуга торговца. С одной стороны стоял обнаженный по пояс стражник в белых штанах и с красным поясом на талии, за которым красовался тяжелый ятаган.

И снова троим мальчикам приказали раздеться догола, а потом ходить туда-сюда перед балдахином. Им велели подпрыгнуть повыше, а потом повернуться спиной, наклониться и коснуться пальцев ног. Нико повернулся, сделал, как ему сказали, слушая смех и шутки возлежавших на подушках мужчин. Ему хотелось защищаться, отказываться подчиняться приказам, но тут взгляд остановился на ятагане стражника. У Нико волосы на загривке стали дыбом, и он тут же передумал сопротивляться.

Сначала продали других двух мальчиков. Они по очереди подходили к диванам, а потом начинались оживленные торги. Наконец торговец подозвал Нико и покрутил пальцем, приказывая ему повернуться. Он подчинился, все еще пытаясь прикрыть наготу. Торговец ударил стеком по пальцам, и Нико убрал руки.

Торги за Нико заняли больше времени, и цена взлетела выше. В конце концов работорговцу удалось выручить за него значительную сумму в сто сорок алжирских добла – всего на десять меньше, чем стоил здоровый верблюд.

– Подойди к своему господину! – крикнул торговец. – Его имя – Эль-Хаджи Фарук, король купцов, судостроитель и торговец! Он дважды совершал паломничество в Мекку, а среди его друзей – сам султан, да будет благословенно его имя! Его кораблям нет равных в морях! Он торгует шелками и коврами в портах от Марселя до Стамбула. Служи ему усердно, мальчик, иначе он вернет тебя мне, и тогда я сыграю в шашки твоими яйцами!

Оробев, Нико стоял перед Фаруком, пытаясь исподтишка рассмотреть его. Фарук показался ему старым, сморщенным и немного толстым. Одет он был роскошно: феска из красного бархата, одежды из тончайшего шелка, туфли расшиты драгоценными камнями. Ногти на пальцах были покрыты лаком, от него исходил легкий аромат духов.

Посасывая финик, Фарук пристально разглядывал свое новое приобретение, а потом приказал ему встать на колени. Он взял Нико за подбородок, повертел его голову из стороны в сторону, пытаясь получше рассмотреть мальчика под слоем грязи и синяками. Нико осмелился взглянуть в глаза новому хозяину, надеясь, что в них хотя бы не будет злобы. Но в глазах Фарука Нико не разглядел ничего.

– Как твое имя, дитя? – спросил у него Фарук по-итальянски.

– Николо Борг. Все называют меня Нико.

– Если хочешь сохранить свой язык, Ни-и-ко-о-о, то будешь называть меня «хозяин», – отозвался Фарук, улыбаясь одними уголками рта.

– Да, хозяин.

– Ты образован, дитя?

– Сестра научила меня цифрам, хозяин.

– Сестра?! Девчонка знает цифры! Она здесь?

– Она… она дома, хозяин. На Мальте.

– Жаль. Писать умеешь?

– Нет, хозяин. Зачем мне писать, я и так все сразу запоминаю.

– А что ты можешь запомнить? – заинтересовался Эль-Хаджи Фарук.

– Все, что угодно, хозяин.

– Это правда? Цифры? Имена?

– Да, хозяин.

– Ленивый хвастун может быть очень опасен, – произнес Эль-Хаджи Фарук, но в его глазах мелькнул интерес.

Он повернулся к торговцу и стал оживленно о чем-то с ним шептаться, тот хихикнул, потом обернулся и стал шептать что-то на ухо писцу Фарука, сидевшему позади.

– Скажи мне, Николо Борг, – продолжил Фарук, – ты боишься своего Бога?

– Да, хозяин.

– А меня ты боишься?

Нико сделал глубокий вдох, думая, как лучше ответить, а потом медленно произнес:

– Нет, хозяин.

– Тогда ты, должно быть, не так умен, как мне показалось, – наклонился к нему Фарук. – Что ты умеешь запоминать так хорошо, что не надо записывать? – спросил он снова.

– Все, хозяин, – повторил Нико.

– Ты говоришь на итальянском. А еще?

– Только на мальтийском, хозяин, и еще немного на испанском.

– На арабском?

– Нет, хозяин.

– Тогда тебе лучше слушать очень внимательно, – улыбнулся Фарук и стал вразнобой называть арабские числа. – Ашара, талехта, сифр, хамса, ситтаашар, ишрин, талатин, итнаашар…

Всего он перечислил более двадцати чисел, произнося их четко, но быстро. Писец записал их за Фаруком, и тот пристально посмотрел на Нико:

– Ты хорошо меня слышал?

– Да, хозяин.

– Сможешь повторить их?

– Да, хозяин.

– В том порядке, в каком я называл их?

– Да, хозяин.

Фарук и торговец снова начали шептаться. Послышались сдержанные смешки, и мужчины явно о чем-то договорились. Торговец щелкнул пальцами, подзывая стоявшего за диванами стражника. Тот выхватил из ножен ятаган – лезвие засверкало на солнце – и встал на изготовку.

– А теперь, Нико, – снова заговорил Фарук, – я хочу, чтобы ты повторил эти числа в том же порядке, в котором я их произнес. Но прежде чем ты приступишь, позволь мне усилить твое рвение и рассказать о небольшом пари, которое мы заключили с моим добрым другом, уважаемым вором, который является хозяином этих торгов. Если ты потерпишь неудачу, в чем лично он совершенно уверен, я заплачу за тебя двойную цену. Чтобы возместить мои расходы и вполне понятное разочарование, тебя четвертуют. Голову повесят вот здесь, чтобы вороны выклевали тебе глаза, – провозгласил Фарук и показал на каменную арку над воротами, где, отбрасывая длинную тень на стену, в кладку был вбит острый железный крюк, покрытый ржавчиной, цветом напоминавшей запекшуюся кровь.

Нико посмотрел на крюк, постепенно понимая, что ему сказали, и побледнел. Ему стало тяжело дышать, он с трудом справился с волной головокружения и тошноты. В висках застучало, сердце колотилось как бешеное. Он не мог вспомнить ни единого слова из произнесенного Эль-Хаджи Фаруком. Все слова сливались в неразборчивую мешанину, которая испарялась в обжигающе жаркой пустыне страха.

– Думаю, мы все согласны, что будет жаль, если такой милый мальчик покинет нас, – продолжил Фарук. – Но если тебе удастся сделать то, что я сказал, а мне кажется, что так оно и будет, тебя никто не тронет, а я ничего не заплачу. Хорошее развлечение, как думаешь, Нико? – сверкая глазами, спросил он.

По рынку пошли слухи о заключенном пари, торговцы и менялы оживленно перешептывались. Под ноги Нико кинули тряпку для сбора денег, и на ней быстро выросла куча монет – нашлись и другие желающие сделать ставку. На зрелище собрался поглазеть весь Бедестен. Какой-то старик громко порицал собравшихся за тягу к азартным играм, напоминая им, что Святая книга строго запрещает такие развлечения. Эль-Хаджи Фарук мрачно размышлял над его словами, а остальные ждали вердикта торговца, поскольку он единственный из них совершил паломничество в Мекку. Наконец Фарук предложил, чтобы десятую долю всех ставок отдали в мечеть в качестве закята, духовной десятины, которая очистит души участников пари. Гениальное решение вызвало в толпе довольный шепот, и ставки продолжили расти.

Раздетый догола предмет пари стоял на коленях, объятый ужасом и паникой от собственной хвастливости. Нико попытался успокоиться и стал глубоко дышать, чтобы взять себя в руки. Сердцебиение немного замедлилось, в голове прояснилось.

Эль-Хаджи Фарук восседал на подушках и потягивал свой напиток. Когда последняя ставка была принята, он кивком приказал Нико начинать.

Нико закрыл глаза, сосредоточился и, слегка запинаясь, начал выговаривать незнакомые слова:

– Ашара, талехта, сифр…

Писец быстро записывал, отмечая его ответы. Внезапно Нико замолчал, и на рынке воцарилась мертвая тишина. Торговец довольно улыбнулся, готовясь забрать свою скромную награду. Стражник схватился обеими руками за эфес ятагана в ожидании приказа.

– Талатин, итнаашар хамсин, эль фейн… – Последние слова Нико произнес медленно, словно боялся запнуться. Закончив, он задержал дыхание и открыл глаза.

Фарук обернулся к писцу, у которого лицо вытянулось от удивления. Торговец помрачнел. Фарук просиял. Нико чуть не упал от испытанного облегчения. Из толпы донеслись крики и смех, люди поверить не могли в увиденное чудо. Ставки перешли в руки выигравших, люди пораженно качали головой.

– Скажи-ка, Нико… – насмешливо заговорил с мальчиком Фарук, и толпа тут же притихла.

– Да, хозяин? – посмотрел на него Нико, в ужасе оттого, что его ждет дальше.

– А в обратном порядке сможешь?

Кровь прилила к вискам, Нико растерялся и не знал, что сказать.

– Я жду, – спокойно добавил Фарук.

– Думаю, смогу, хозяин, – помолчав, ответил Нико. – Но я бы не хотел, чтобы вы тратили свои деньги, ставя на меня.

– Хорошо сказано! – расхохотался Фарук. – Ладно, ставок не будет. Но попробуй.

Нико прикрыл глаза, представляя себе незнакомые слова, и стал произносить их в обратном порядке. Два слова он перепутал местами. Некоторые из зрителей начали улюлюкать, когда писец объявил его ошибку, и стали выкрикивать жуткие наказания, которым надо было подвергнуть мальчишку. Но Эль-Хаджи Фарук уже отвел душу, к тому же он был очень доволен новым приобретением. Он передал торговцу кошелек, потому что вне зависимости от выигранного пари Фарук должен был уплатить дань бею, который при желании мог бы перебить любую ставку и забрать мальчишку себе. Такого Фарук допустить не мог.

Довольный сделкой, он собрался уходить. Торговец поцеловал его руку и разразился потоком благословений ему самому и его дому. Фарук снова обратился к Нико:

– Это мой сын Юсуф, – и указал на сурового мужчину с испещренным оспинами лицом.

Нико никогда не видел такого огромного и волосатого человека. На нем была безрукавка, из-под которой торчали клочки темных волос, покрывавших его мощные руки, спину и грудь.

– В мое отсутствие он распоряжается моими верфями и следит за порядком в доме. Слушайся его во всем так, как слушался бы меня. Я уезжаю в Тунис на несколько месяцев. А ты пока учись всему, чему тебя будет учить Юсуф.

– Да, хозяин, – тихо ответил Нико, не зная, надо ли ему поклониться, но Фарук уже отвернулся и тихо заговорил о чем-то с сыном.

Нико чувствовал, что они говорят о нем, и видел, как Юсуф несколько раз кивнул, выслушивая наказ отца. Фарук ушел, и Юсуф грубо приказал Нико одеваться.

Они быстро шли по улицам города. Юсуф шагал уверенно и размашисто, Нико почти бежал, чтобы поспеть за ним. Нико видел, что на других рабов надели цепи, но Эль-Хаджи Фарук явно уготовил ему другую судьбу, а потому чувствовал себя почти свободным и вприпрыжку бежал за человеком, который не обращал на него ровным счетом никакого внимания. У Нико даже мелькнула мысль сбежать, но Юсуфа такая возможность явно не беспокоила, и тут Нико заметил человека – то ли стражника, то ли солдата. Он стоял неподалеку от базара, величественный и гордый, в белом фетровом берете и с длинным мечом на поясе. Стражник взглянул на Нико с таким холодным безразличием, с каким мог бы разглядывать пыль на своих сапогах из красной кожи. Нико подумал о головах, насаженных на пики над городскими воротами, о том, каким чудом ему удалось избежать такой судьбы, и решил, что сбежит потом, когда будет лучше понимать, как здесь все устроено. Сделав выбор, Нико догнал нового хозяина.

– Что я буду делать, господин? – спросил он у Юсуфа.

– Подчиняться, – бросил через плечо Юсуф.

– Да, а что еще? Какие у меня обязанности?

– Отец пожелал, чтобы тебя обучили умению вести домашнее хозяйство и работе на верфях. Если ты окажешься достаточно хорош, то он будет брать тебя с собой в путешествия в качестве гарсона.

– А что такое гарсон?

– Будешь наливать ему кофе и заботиться о нем. Согревать ему постель и не давать остыть его крови. Делай это хорошо, и будешь служить ему много лет. Может быть, он даже освободит тебя. А если не будешь… Достаточно вопросов! Мы на месте. Те, от кого воняет, как от тебя, не смеют переступить порог дома Фарука, – презрительно сказал Юсуф, и они вошли в здание с куполом.

Юсуф отдал нужные распоряжения служителю, который повел Нико по коридору мимо помещений, из которых шел пар. Мальчик слышал плеск воды и звуки голосов. Он понятия не имел, где оказался и что тут делают, но, когда ему велели раздеться и бросили в горячий бассейн, решил, что Юсуф приказал сварить его заживо. Вода обжигала нежное детское тело, да еще и служитель принялся тереть его грубой мочалкой, словно собираясь содрать с него кожу, а потом окатил ледяной водой. Когда все эти процедуры закончились, Нико вздохнул с облегчением. Он много раз слышал, как вредно мыться, поскольку от этого можно заболеть, а уж после такого тщательного мытья и от оспы умереть недолго.

Рядом со своими лохмотьями Нико нашел стопку чистой одежды. Сначала он в панике залез в карман старых штанов и с радостью обнаружил, что монета Марии не потерялась. В следующий раз не забудет спрятать ее во рту, пообещал себе он. Нико натянул мешковатые белые штаны и голубую рубашку без ворота, которые обозначали его статус раба-христианина из хорошего дома. Такой красивой одежды у него не было никогда в жизни. Служитель, поморщившись от отвращения, забрал лохмотья Нико и бросил их в какой-то ящик.

Дом Эль-Хаджи Фарука поражал своим великолепием. Он был куда больше и роскошнее суровых каменных особняков мальтийских аристократов в Мдине, а располагался близко к гавани, на вершине холма – прямо над принадлежавшими Фаруку верфями. Юсуф с Нико прошли через кованые железные ворота, которые охранял высокий мускулистый арап; на его мощных плечах лежал огромный меч.

– Его зовут Аббас, – сообщил Юсуф. – Он немой. Осмелишься ослушаться, и его меч снесет тебе голову с плеч.

Нико заискивающе улыбнулся Аббасу, но лицо арапа осталось холодным, будто высеченным из камня.

Они вошли в первый просторный зал, и Нико с трудом сдержал свое восхищение. На побеленных стенах висели разноцветные турецкие ковры, на полах из холодного мрамора раскиданы пышные подушки. Повсюду стояли небольшие жаровни с углями. В доме был большой внутренний двор, в центре которого журчал фонтан, почти скрытый от посторонних глаз буйной ароматной растительностью. Между высокими пальмами порхали птицы с ярким оперением. Все покои располагались по одну сторону от колоннады, шедшей по периметру двора. В дальней части находилась кухня, по обе стороны от двери висели латунные и медные сосуды, оттуда доносился густой аромат жареной баранины.

Нико едва сдерживал улыбку. Может, Бабá и обманул его, но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Он попал в самое роскошное место, какое себе только можно было представить.

Хозяйство было большое: дюжина слуг сновала туда-сюда, почтительно здороваясь с Юсуфом и поглядывая на Нико с дружелюбным интересом. Из кухни вышел красивый молодой человек лет шестнадцати-семнадцати, на целую голову выше Нико. Стройный, мускулистый, с темной кожей, он лицом скорее напоминал римлянина. Юсуф шепотом стал передавать ему указания хозяина, и юноша помрачнел, поглядывая на Нико с неприкрытой враждебностью.

– Это Мехмед, – обратился к Нико Юсуф. – В этом доме его слово – мое слово. Подчиняйся ему, как мне самому.

За последний час Нико уже во второй раз слышал такие слова. Учитывая, как тут много людей, скоро ему скажут подчиняться собаке повара, подумал он. Нико еще предстояло узнать, что прислуживать собаке повара было бы куда лучше, чем быть в услужении у Мехмеда.

– Пойдем со мной, – холодно произнес Мехмед. – Есть работа.

– А ты тоже раб? – спросил у него Нико.

– Для тебя я – хозяин, – отозвался Мехмед, – а больше тебе знать не положено!

Остаток дня Нико чистил коридоры, опустошал отхожие места и доской выбивал пыль из тяжелых ковров. Мехмед ругал Нико за каждое движение, называя его слишком медлительным, слишком слабым и слишком глупым, чтобы хорошо выполнять свою работу. Уже стемнело, когда Нико закончил выбивать последний ковер. Руки болели, и он едва держался на ногах от голода.

– Пора мыть тарелки после ужина, – заявил Мехмед. – Хозяйка закончила трапезу!

Он повел Нико через двор в хозяйские покои. Из комнаты, вход в которую закрывал персидский ковер, доносились тихие звуки музыки. Мехмед отодвинул ковер в сторону и тихо что-то сказал, чтобы предупредить о своем появлении, а потом вошел внутрь, сделав Нико знак следовать за ним. Они оказались в столовой, освещенной светильниками-плошками с жиром, которые висели на стенах. Пол был застелен толстыми коврами. Пахло миррой – пирамидки благовоний тлели в углах комнаты – и роскошной едой, лежавшей в мисках на подносах.

Амира, первая жена Эль-Хаджи Фарука, восседала на подушках, а служанка услаждала ее слух игрой на лютне. На Амире был расшитый драгоценными камнями платок и белая шелковая чадра, но сейчас чадра лежала на плече, открывая лицо. Три младшие жены Фарука сидели рядом с Амирой по возрасту. Чадры не было ни на одной из них. Они быстро взглянули на Нико, тут же опустили глаза, захихикали и зашептались. Младшей из них было тринадцать.

– Да благословит вас Аллах, моя госпожа! – склонился в поклоне Мехмед.

– А это еще кто с тобой, Мехмед? – спросила Амира, с интересом глядя на Нико.

– Мальтиец, госпожа. Зовут Нико. Хозяин купил его сегодня на рынке.

– А-а-а, мальчишка, который запоминает все! Слух разнесся по всему городу, уже четверо очевидцев сообщили мне о нем. Ох уж эти сплетники, Нико! В начале дня рассказывали, что тебе велели запомнить двадцать чисел. К концу дня ходили слухи, что ты запомнил сто чисел и три суры Корана! Подойди сюда, дитя! – сказала Амира на смешанном языке, который Нико уже слышал раньше и с легкостью понимал.

Он робко подошел к ней, краснея и отчаянно надеясь, что она не станет просить его раздеться, как, видимо, рассудил Нико, принято в Алжире. Она не поднялась с подушек, а просто дотронулась до его штанины и велела преклонить колени, затем принялась рассматривать его лицо и трогать волосы. Он старался не смотреть на нее, но она повернула его голову так, что глаза было не спрятать. Она оказалась не красавицей, но сразу очаровала его. Пухленькая, очень ласковая на вид. Казалось, что по возрасту она годится ему в матери, но смотрела она на него явно не по-матерински. Амира обращалась с Нико ласково, но в ней было что-то еще, чего Нико никак не мог понять. Веки были подведены сурьмой, волосы выкрашены хной и переплетены алыми лентами, в ушах сверкали рубины, а одеяния, как и у ее супруга, были роскошными.

– Какой красавчик! – вздохнула Амира. – Теперь я вижу, что он купил тебя не из-за умения запоминать цифры, а для услады своих чресл. Ах, если бы мой супруг проявлял ко мне хотя бы каплю той страсти, которую проявляет к священным книгам и своим мальчикам! – добродушно пожаловалась она, и остальные жены дружно засмеялись. – Возможно, вскоре ты покажешь нам свои умения, Нико! – улыбнулась она.

– Да, хозяин, – ответил он по-испански, и жены снова захихикали.

– Может, кто-то и считает меня хозяином этого дома, но ты можешь называть меня госпожой.

– Да, госпожа.

Мехмед толкнул Нико в спину, тот встал и начал убирать со стола подносы. На блюдах и тарелках осталось огромное количество еды: кускус и баранина, хлеб, лук и фрукты. У Нико отчаянно урчало в желудке, когда он пожирал глазами остатки пиршества. Пить ему сегодня давали много, даже не только воду, но и какой-то травяной настой, но за весь день он ничего не ел. А о человеческой еде он уже и думать забыл. Он поднял первый поднос, выпрямился, тут же зацепился за ногу Мехмеда и упал, выронив поднос. Нико покраснел от стыда. Он не сомневался, что Мехмед специально сделал ему подножку, но не решился сказать об этом и поспешил быстро убрать все с пола.

– Прошу прощения, госпожа, – поклонился Мехмед. – Он, может, и силен в цифрах, но ужасно неуклюж. Не годится ни на что, кроме как выбивать пыль из ковров. Думаю, дольше пары недель он здесь не пробудет. Я переведу его в конюшни, где ему самое место.

– Ты этого не сделаешь. Завтра пусть мальчик принесет мне лепешки на завтрак. Не сомневаюсь, он справится.

– Конечно, госпожа, – склонился в поклоне Мехмед, но в его глазах сверкнула злоба.

Они отнесли подносы на задний двор, нос Нико был в опасной близости к остаткам еды. Он думал, что они пойдут на кухню, но Мехмед вывел его в переулок за домом и, к ужасу Нико, начал выкидывать еду прямо на дорогу, один поднос за другим. Там уже ждали козы и попрошайки, привычные к ежевечернему ритуалу, и от объедков быстро ничего не осталось.

– Я очень голоден, – сказал Нико, с тоской глядя на исчезающие сокровища. – Могу ли я что-нибудь съесть?

– Ты раб в доме Эль-Хаджи Фарука! – отрезал Мехмет. – Через два года, если не умрешь от какой-нибудь болезни или тебя не казнят, потому что ты не угодишь хозяину, тебя начнут кормить, а пока ты себе на еду еще не заработал. Работы сегодня больше не будет. Можешь пойти в город и поискать себе еды.

– Но как?

– Разберешься. Мальчишка, который так хорошо запоминает числа, придумает, как раздобыть еды. Вот, спать будешь здесь. Будь готов приступить к работе с первыми петухами, – закончил Мехмед и ушел.

Комната разрушила все иллюзии Нико о новом роскошном доме. Жить ему предстояло на заднем дворе в сарае с плоской крышей и таким низким потолком, что он не смог бы даже разогнуться. В Биргу в таком вонючем стойле держали бы разве что осла. Кроме него, на грязной соломе оказалось еще восемь жильцов: семь кур и садовник, которого Нико уже видел сегодня. Он был родом из Судана, но, несмотря на смуглую кожу и идеальные зубы, страшнее человека Нико не видел: одно ухо было совершенно лопоухим, а второе, судя по всему, отрезали тупым ножом несколько лет назад. Взлохмаченные волосы росли клочками, как кусты ежевики. Глаза слишком велики, нос слишком мал.

– Добро пожаловать! – радостно поприветствовал он Нико, касаясь сначала лба, а потом сердца. – Можешь устраиваться на ночлег вон там! Кур выгони, а вот петуха не трогай. Он гоняет крыс. Можешь постелить себе свежей соломы, если хочешь, но для этого надо сходить на рынок Баб-эль-Уэд и купить за свои деньги. У тебя есть деньги?

– Нет.

– Жаль. Солому достать сложно.

– Не так сложно, как еду… Пожалуйста, господин, у вас нет чего-нибудь поесть?

– Зови меня просто Иби, – улыбнулся садовник. – Я тебе не господин. Но тебе повезло. Я господин вечерних трапез! Пойдем на рынок вместе.

– А тебя они тоже не кормят?

– Нет. Они держат меня, потому что, когда я касаюсь земли, там, где прежде росли лишь сорняки, расцветают розы, – сообщил садовник. – Уродство пробуждает красоту. Повезло, что остался в живых.

Нико обнаружил, что Иби просто кладезь полезной информации. У мальчика было множество вопросов, но больше всего его интересовал один:

– А Мехмед всех ненавидит?

– Практически, – отозвался Иби, – но тебе он особенно завидует. Молва о твоих фокусах с цифрами в Бедестене пришла сюда раньше, чем ты. Уже ходят слухи, что ты станешь его заменой.

– Заменой? Как это? Я не желаю ему зла.

– Он боится не твоих желаний, а твоей красоты. Он давно ходит у хозяина в гарсонах. Мехмед уже не мальчик и теряет свое очарование. Да и не умен, как ты. Поэтому с твоим появлением его позиции становятся крайне шаткими. Чего тут непонятного? Тебе надо быть очень осторожным. Надо быть очень умным, и тогда если тебе очень повезет, то станешь гарсоном.

– Я несколько раз слышал это слово, – озадаченно посмотрел на него Нико, – но никак не пойму, что оно значит.

Иби добродушно рассмеялся над его невинностью и постарался понятно и наглядно объяснить мальчику, в чем состоит главная обязанность гарсона.

У Нико расширились глаза, кровь застыла в жилах. Его опыт в подобных делах ограничивался наблюдением за бездомными собаками, когда те долго стояли в сцепке и им явно было неудобно.

– Это больно? – наконец спросил Нико шепотом.

– Если честно, не знаю, – склонив голову набок, печально отозвался Иби. – Мое лицо не услаждает взгляд, от меня отворачиваются и мужчины, и женщины. Но наверняка не больно, ведь так много людей этим занимается.

– Ну, мне не придется, – уверенно сказал Нико. – Не успеет хозяин вернуться, как за мной придут рыцари ордена Святого Иоанна и заберут меня домой! Моя сестра уговорит их!

– Уверен, что так оно и будет, – ласково улыбнулся Иби, – но до тех пор с твоей стороны будет мудро делать все, чтобы угодить хозяину. Это большая удача, что тебя купил такой могущественный человек, и в то же время проклятие, так как тебя купил очень жестокий человек. Если ты угодишь ему в постели, он будет охранять тебя ревностнее, чем своих жен. В праздничные дни будет гулять с тобой по городу, разоденет тебя в одежды, достойные бея, чтобы другие мужчины видели, как ему повезло, и завидовали. А если тебе удастся еще и научиться разбираться в судостроении, ты займешь важное положение в его доме. Будешь путешествовать вместе с ним, есть вместе с ним. Ни один раб не может пожелать себе лучшей жизни. А потом, если твоим рыцарям вдруг не удастся освободить тебя, сможешь сам добраться домой из Марселя или Венеции.

– А если я не справлюсь? – спросил Нико.

– У хозяина бывает разное настроение. Он может приказать содрать кожу с передней части раба, а задней – даровать свободу. Ты красив, поэтому, возможно, закончишь лучше, чем другие. Но конец рано или поздно настанет. Если он разгневается, то может привязать тебя к ослу и протащить по улицам просто ради веселья, и тогда от твоих останков будут воротить нос даже собаки. Он без устали придумывает все новые и новые варианты наказаний. Когда я попал к нему в дом и начал ухаживать за садами, один каменщик-грек строил садовую ограду и имел несчастье навлечь на себя гнев хозяина. Его похоронили заживо лицом вверх, и из-под земли торчал только нос. Так он прожил шесть дней. Хозяин приказал мне посадить в его ноздри оливковое дерево, прежде чем закопать его окончательно, чтобы в один прекрасный день насладиться вкусом греческих олив. Целую неделю он радовался своей изобретательности, а мы смеялись вместе с ним, чтобы и нас не постигла такая участь. Ты должен быть очень осторожен, Нико. Этот дом полон зависти и интриг. Хозяин спит со всем, что движется, – говорят, даже с овцой, – а госпожа наставляет ему рога прямо у него под носом. Она имеет тут куда больше власти, чем пристало женщине. Ходят слухи, что она страстная, как кролик, и хитрая, как кобра. Все боятся ее гнева, потому что она не менее опасна, чем ее супруг. По ее прихоти раба могут продать или предать смерти. Я часто благодарю судьбу за свое чудовищное лицо и дар обращаться с растениями, так как до меня никому нет дела. Я не завидую твоей внешности. Думаю, она станет тебе скорее бременем, чем благословением. Мехмед постарается предать тебя, а хозяйка попробует соблазнить. Если Мехмед добьется своего, ты пропал. Если своего добьется хозяйка и об этом станет известно, то ты лишишься головы.

– Чего добьется? И что такое «соблазнить»? – перебил его Нико, но Иби лишь рассмеялся, качая головой.

– Для ребенка твоего ума, если, конечно, верить слухам, ты невежествен, словно земля, из которой растут мои розы, – ответил он.

На ужин они раздобыли два блюда. Первое им принес исхудалый попрошайка. Он стоял у одного из домов, прислонившись к двери и держа в костлявой руке чашу для подаяний. Глаза были закрыты и воспалены, вокруг них роились мухи.

– Да благословит Аллах, – негромко и протяжно повторял он, – тех, кто помнит о милосердии!

Его чаша была пустой, но кто-то оставил ему половину лепешки. Иби так искусно стащил ее, что нищий даже не заметил. На ходу садовник разломил лепешку пополам и половину протянул Нико.

– Но ведь он нищий, – сказал Нико, неохотно беря свою долю, несмотря на голод. – Да еще и слепой!

– Тем лучше, он не знает, чего лишился, – честно ответил Иби. – К тому же его хлеб на вкус не хуже, чем у богачей.

Это заявление показалось Нико некоторым преувеличением. Даже в сумерках было видно, что хлеб уже заплесневел и кишел личинками. Он выковырял нескольких червячков, но потом оставил эту безнадежную затею и съел все в один присест.

Было темно, но народа на улицах было не меньше, чем днем. Улицы освещали огни жаровен и полная луна, висевшая над городскими стенами, как огромный золотой медальон. Несмотря на бытовавший в исламе строгий запрет на употребление алкоголя, в тавернах не было отбоя от клиентов, как и в расположенных по соседству домах терпимости.

– В Алжире одинаково любят и боль, и удовольствия, – сказал ему Иби. – Ты раб и христианин, но если у тебя будут деньги, то тебя встретят с теми же почестями, как уважаемого и правоверного мусульманина.

Они остановились в переулке неподалеку от одной из таверн. Иби сделал Нико знак спрятаться в дверном проеме и ждать. Мимо, распевая песни и хохоча, прошли солдаты. Туда-сюда сновали рабы, выполняя поручения хозяев. Через некоторое время из таверны вышел старик. Он едва держался на ногах и прислонился к стене, чтобы не упасть, справил нужду прямо на улице и нетвердой походкой пошел прямо на них. Иби выпрыгнул из темноты, сбил его с ног и затащил в темный проулок. Когда неудачливый гуляка оказался на земле, Иби выхватил у него кошелек и пустился бежать по улице. Нико замешкался от внезапности всего произошедшего. Мужчина перевернулся на бок и схватил Нико за штанину, но мальчик вырвался, перепрыгнул через него и бросился за Иби. Старик грозил им вслед кулаком и призывал кару Божию на головы своих обидчиков. Рабы смешались с толпой, завернули за угол и остановились отдышаться. Иби смеялся, но у Нико от стыда заболел живот. С момента похищения он обокрал женщину в трюме, слепого попрошайку, а теперь еще и пьяного старика. Нико вспомнил о виселицах, на которых в Биргу вешали рабов, потом о головах, украшавших пики на городской стене Алжира. Какие преступления совершили эти люди, он даже представить себе не мог. А тут речь шла о бессмертии его души. У него в ушах раздался разгневанный голос отца Сальваго.

– Иби, воровство – это грех! – воскликнул Нико. – И преступление! Вдруг нас кто-нибудь видел?

– А ты что, не заметил желтой повязки у него на рукаве? – фыркнул Иби. – Он обычный иудей, так что это не преступление. Днем он крадет у тебя на рынке. Ночью ты крадешь у него на улице. Эту договоренность соблюдают все, его никто не защитит. К тому же ты не в том положении, чтобы думать о таких вещах. Иногда ужин тебе подарит зажиточный торговец, а иногда – ребенок. Иногда придется лечь спать голодным, а иногда – будешь пировать, как султан. На прошлой неделе я съел целого цыпленка. Украл его у шлюхи, которая украла его у матроса, который украл его на рынке. У тебя есть выбор, мой юный друг: либо быстро повзрослеть и узнать этот мир, либо вообще не успеть повзрослеть!

К этому моменту Нико уже слишком проголодался, чтобы спорить с новым другом, да и уверенность в собственной правоте его покинула. Может быть, Иби прав. Если он не намерен просто сдаться и умереть, то от выученных дома правил придется отказаться – тут они не работают. Его этому научила сначала жизнь на корабле, потом происшествие с Бабá, а теперь и улицы Алжира. У него не было ничего, кроме мозгов. Чтобы выжить, придется научиться ими пользоваться, а с муками ада придется разбираться позже.

В кошельке еврея было всего несколько асперов, но их хватило на два шашлычка из баранины и горсть оливок. Сочное мясо само скользнуло с кедровой палочки Нико прямо в рот, и он чуть не заплакал от удовольствия. Доев мясо, он облизывал палочку, а потом жевал и обсасывал ее, пока она не треснула. Оливки ему хотелось распробовать и растянуть удовольствие, но голод победил, и он проглотил свою долю в один присест.

Той ночью, устроившись на постели из соломы, Нико думал о том, как Иби описал ему, что должен делать гарсон. Засунув руки в штаны, он прикоснулся к себе, но касаться там было особо нечего, так, фасолина. Писать сгодится, но вряд ли на что-то другое. Он никак не мог понять, что же в этом интересного. Потом засунул руку в штаны с другой стороны и потрогал себя там. Даже запихнул палец.

Нико долго не мог уснуть.