Онлайн чтение книги Москитолэнд Mosquitoland
11. Гиена против газели

Мы загружаемся в новый автобус (куда более комфортный, чем старый), и Карл вручает каждому конверты с ваучерами и купонами. Мало того что в моем распоряжении оказывается целый ряд, так еще и есть розетка прямо под окном. Поставив телефон на зарядку, забрасываю рюкзак на верхнюю полку и следующий час или около того наблюдаю, как мальчишка через проход поедает мясную нарезку прямо из полиэтиленовой упаковки. Сам по себе процесс непримечателен, но, поскольку пацан выглядит в точности как юный Фродо Бэггинс, я нахожу это достойным внимания. (Мы пойдем через шахты Мории! Но сперва давайте пополним энергию тонко нарезанным мясцом. Ешь, пей, веселись! Эльфы! Ветчина! Ура!)

– Вот потому у меня и нет парня, – шепчу я, отворачиваясь к окну.

«Потому что ты дважды за утро вспомнила „Властелина колец“ или потому, что разговариваешь сама с собой?»

Ну да, подловила сама себя.

Через пару часов мы съезжаем на обед в какую-то глухомань. Карл достает микрофон, просит не оставлять ценные вещи в автобусе и сообщает время остановки.

– Если не вернетесь через сорок пять минут, я сделаю вывод, что вы уже укатили дальше. Мы в часе от Нэшвилла, и на сей раз отправимся вовремя. Я вам не мамочка и спокойно уеду без отставших.

Молодчага, Карл.

На выходе из автобуса кто-то спрашивает про ресторан, и Карл указывает на вывеску над автозаправкой по соседству.

У ЭДА: КУРИЦА-И-БЕНЗИН

Мозг тут же наводняют тревожные образы: Эд, обиженный ветеран Вьетнама, стоит у плиты, и с обеих уголков его рта свисает по тлеющей сигарилле, а в гигантской кастрюле он помешивает нефтекуриный суп. И в этом есть смысл, поскольку с Карлами-то мне везло, но еще ни разу не встречалось Эда, которого бы не хотелось заниндзить насмерть. Все мерзавцы до кончиков ногтей. В общем, в забегаловку Эда я шагаю без капли оптимизма, но полная ниндзяизма.

Внутри четыре стола, накрытых бумажными клетчатыми скатертями. Я жду, когда Пончомен усядется, и выбираю самый дальний от него стол. К сожалению, они все стоят чуть ли не вплотную.

– Мим, – шепчет Пончомен и, указывая на мои волосы, оттопыривает большие пальцы. – Отлично выглядишь!

Я отвечаю своей самой саркастичной улыбкой, тоже поднимаю большие пальцы, а потом медленно меняю их на средние. Лысый мужик с байкерской бородой и в фартуке ковыляет к столу Пончомена и приветствует его по имени:

– Здорово, Джо, те как сегда?

Тот кивает с улыбкой, и они с мужиком быстро перебрасываются парой дружелюбных фраз.

«Он уже здесь бывал».

Переварить мысль не успеваю – Лысый Бородач уже у нашего стола, принимает заказы на напитки.

– Какой у вас есть кофе? – спрашиваю я.

– Какой кофе? – не понимает официант, только он говорит скорее «Какай кафе?».

– Да. В смысле, эфиопский, кона… Ведь не колумбийский же?

Челюсть под бородой ходит ходуном, предположительно перемалывая жвачку. После нескольких секунд неловкого молчания я наконец замечаю пришитую к рубашке заплатку с именем: «ЭД».

И все встает на места.

– Неважно. – Я вздыхаю. – Мне просто куриный сэндвич, пожалуйста.

– Не буит куриного сэнча.

Хочется дать ему в челюсть, но я выбираю улыбку.

– На вывеске вашего заведения указано иное.

Бородач поднимает бровь, чавкает, молчит.

– Ладно, отлично, – сдаюсь я. – Бургер?

– Чё бушь пить?

– Апельсиновую газировку. Пожалуйста.

– Есть виноградная. И кола. И молоко.

– Молоко? Серьезно? – Ненавижу эту дыру. – Хорошо, тогда мне… виноградную газировку, наверное.

Эд обходит стол, принимает у всех заказы и плетется прочь. Чтобы избежать неуютной близости незнакомцев, я копаюсь в пачке купонов от «Грейхаунда». Один предлагает массаж за полцены в каком-то торговом центре в Топике. Другой – бесплатную поездку на карте в местечке под названием «Дейтон 500». Из стоящего в конверте только флаер на три бесплатные ночи в гостинице «Холидей Инн», пятнадцатидолларовая подарочная карта в «Кракер Бэррел»[4]Сеть продовольственных и сувенирных магазинов на юге США. и несколько ваучеров «Грейхаунда». Что ж, справедливая компенсация за то, что едва нас не убили.

Минут через десять в центр стола обрушивается поднос с едой. Эд перегибается через мое плечо и, царапая бородой мое лицо, толкает тарелки к клиентам и объявляет блюдо.

– И последнее, но не по значимости… – Он смотрит на меня сверху вниз, без искорки в глазах, но с искоркой в голосе. – Изысканный бургер для маленькой леди.

И молоко, чтобы протолкнуть его вниз.

– Я не зака…

– Бон аппетит, – прерывает Эд и хромает прочь с маниакальным хохотом.

Я тыкаю пальцем в бургер, который явно сошел бы за хоккейную шайбу, пробую, захлебываюсь первым же глотком молока и отодвигаю тарелку. Поем в Нэшвилле.

Карл предупреждает, что до старта пятнадцать минут. Я хватаю рюкзак и по длинному коридору иду к задней части забегаловки Эда. В туалете две кабинки, грязная раковина, мутное зеркало и исписанные художественным матом обои. Я закрываю дверь на щеколду, вешаю рюкзак на крючок и, старательно ни к чему не прикасаясь, писаю рекордно быстро. Затем мою руки и открываю рюкзак, собираясь убрать купоны в кофейную банку Кэти. И в этот миг слышу… кто-то кашляет.

Разок. Тихо. Почти робко. Но явно кашляет.

Сжимая в руке наличные, я опускаюсь на колени и заглядываю под перегородку. Там, во второй кабинке, грошовый мокасин и гигантская кроссовка.

«Какого черта?..»

Медленно обувь сдвигается, и дверь распахивается, а оттуда мне улыбается Пончомен, лишь мельком глянув на деньги в моей руке:

– Привет, Мим.

Я так и застываю, не поднимаясь с колен, пониженная до роли Грудастой Блондинки в своем собственном слэшере[5]Слэшер – поджанр фильмов ужасов, для которого характерно, как правило, наличие убийцы-психопата (иногда носящего маску), что преследует и кроваво убивает жертв-подростков в типично случайной неспровоцированной манере..

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю.

Задев ногой мое колено, Пончомен шагает к раковине и сует руки под струю воды. А я не могу припомнить, чтобы слышала звук смыва.

– О, по-моему, в дамской комнате куда спокойнее. Ты бы видела мужскую – прям не туалет, а гостиница. – Он вытирает ладони о пончо, затем поворачивается ко мне и наклоняет голову: – Я говорил от души, Мим. Твоя прическа чудесна. И в каком-то роде… неизбежна? Это правильное слово?

«Беги, Мэри. Ну же!»

Вернув способность двигаться, встаю, засовываю свои пожитки обратно в рюкзак и шагаю к двери:

– Я ухожу.

Пончомен преграждает дорогу:

– Не так быстро.

«Дыши, Мэри».  Отбрасываю челку с глаз и пытаюсь запихнуть панику поглубже, глубже, глубже…

– Я закричу, – предупреждаю.

– А я расскажу о тебе.

Я вздрагиваю:

– Что?

– Я подслушал вашу с Эдом беседу – ты бы не стала пить «Хилл Бразерс Оригинальный» даже под угрозой смерти. Значит, банка, которую я только что видел, – он указывает на мой рюкзак, – не твоя. Следовательно, и ее содержимое тоже.

Его слова замораживают. Сначала сковывают льдом кишечник, потом корка расползается во все стороны, замерзают мои уши, локти, колени, пальцы ног – все конечности Мим, некогда теплой, а теперь сорокапятикилограммового ледяного чучела. До сего момента неудобную близость Пончомена сдерживали другие пассажиры и замки на дверях. Теперь остались только мы. Никаких девайсов, никаких буферов. Он выше, чем я запомнила, массивнее. Стоит передо мной, блокируя путь к безопасному стаду. Я ощущаю на себе его взгляд, как он скользит по волосам и вниз по телу, задерживаясь в неподобающих местах, и впервые за долгое время я чувствую себя беспомощной девчонкой.

Пончомен шагает ближе:

– А ты красивая, знаешь.

Меня сотрясает дрожь, кости и вены наполняются тревогой – это первобытный инстинкт, Хищник против Добычи, передаваемый тысячами поколений женщин, которые, как и я, боялись неизбежного. Все мы видели кадры свидания гиены и газели, и оно всегда заканчивается одинаково.

– Такая красивая, – шепчет Пончомен.

Я закрываю здоровый глаз. В моих мыслях уборная растворяется в красноватой дымке, углы тускнеют, будто виньетка в старом артхаусном кино. Первым делом меняются ноги Пончомена – носки разномастной обуви рвутся, обнажая короткие острые когти. Брюки на коленях и бедрах трещат по швам, под дешевой тканью отчетливо видна каждая пульсирующая мышца. Пончо застывает, затвердевает, идет рябью и обращается крапчатой шерстью; тусклая и грязная, черно-оранжево-коричневая облезлая шкура отражает красный свет комнаты… И узрите: преображение Пончомена завершено! С единственным дополнением: клыки. Сначала один, а потом и второй прорастают из-под губы, будто молодые дубки в плодородной почве.

– Ничего не случится, – хрипит он. – Ничего такого, чего сама не захочешь.

И по его тону я понимаю – наверняка, – что не первая.

– Уберись на хрен с дороги.

Пончомен хватает меня за руку чуть повыше локтя:

– Зачем ты так говоришь?

«Кричи, Мэри».

– Ты слишком хороша, – шепчет он, склоняя голову ниже.

Чувствую его дыхание – точно такое пепельное и лживое, как я и представляла.

– Я знаю тебя.

Крик зарождается где-то в животе и уже собирается взлететь, вырваться, когда…

– Знаю твою боль, – продолжает Пончомен.

«Моя боль».

– Я хочу стать твоим другом, Мим.

«Меня зовут Мэри Ирис Мэлоун, и я не в порядке».

– А ты моим?

«Я коллекция странностей…»

Хватка Пончомена усиливается.

– Мы можем быть больше, чем друзьями.

«Цирк нейронов и электронов…»

Его теплое дыхание.

«На старт…»

Его холодные губы на моих.

«Внимание…»

Его язык…

«Марш!»

Где-то в глубине мой смещенный надгортанник находит пропитанную молоком хоккейную шайбу и, собрав каждую унцию полусырой говядины и лактозы, с небывалой мощью и точностью запускает рвотную массу прямо Пончомену в рот.