Педантичный во всем, сэр Симон подчинил свою жизнь правилам, которые стали еще более жесткими, когда его деятельность утратила всякий смысл. Заведенный им распорядок позволял ему подчинять контролю все расходы и постепенно сокращать их, в соответствии с ухудшающимися условиями жизни. Самым важным во всем этом было то, что следование своим правилам наполняло значимостью его бытие и возвращало ему самоуважение. Однообразие не тяготило его, и он негодовал, когда кто-нибудь нарушал установленный им порядок.
Тем не менее в понедельник утром сэр Симон отложил свой визит в библиотеку Британского музея. Он решил встретиться с адвокатом. По почте сэр Симон получил запоздалое письмо от Лессинга с пятью фунтами, а также чек от господ Сотби за проданные ими картины персидских, монгольских и индийских художников. Картины принесли хорошие деньги, но не такие, как ему бы хотелось, и, по его мнению, не смогут покрыть судебные траты. Сэр Симон ждал этих денег с затаенной горечью и со сдержанным нетерпением, желая поскорее расплатиться с кредиторами и покончить с унизительным положением должника, а потому собирался уладить все прямо сейчас или хотя бы узнать, когда можно будет выплатить остаток долга. Он позвонил в адвокатскую контору и попросил срочно назначить встречу. В половине двенадцатого он сидел в сумрачной приемной конторы «Линкольнз Инн»[18]«Линкольнз Инн» — здание одной из адвокатских корпораций в Лондоне. в окружении папок с документами. Разговор получился длинным и сложным, и, когда закончился, сэр Симон стал еще беднее, чем прежде. Адвокат, его давний приятель, пригласил его пообедать в ресторане, и только потом сэр Симон отправился в Британский музей перечитать эссе Слимэна о тхагах.
Сэр Симон вышел из читального зала в половине четвертого, по своему обыкновению доехал на метро от Рассел-сквер до Пиккадилли и пешком добрался до своего клуба на Сент-Джеймс-стрит. Он попросил чай с гренками и до четверти седьмого читал газеты, затем заказал виски с содовой и в течение получаса обсуждал новости с двумя приятелями по клубу, оба были старше его. Без пяти семь он вышел из клуба и добрался до метро на Грин-парк рядом с гостиницей «Ритц». Доехал до Глостер-роуд и в семь шестнадцать поднялся к себе в «Бовуар Приват Отель». Открыв дверь в свой номер, сэр Симон с удивлением и недовольством обнаружил там Ронни.
Ронни с нескрываемым удовольствием рассматривал собственное отражение в зеркале туалетного столика и расчесывал свои черные жирные волосы тяжелой щеткой из слоновой кости. Сэр Симон, раздраженно фыркнув, воскликнул:
— Положи-ка на место. Возможно, я старомоден, но я не собираюсь ни с кем делить свою щетку.
— Не стоит волноваться, — сказал Ронни, — я не прокаженный.
— Не в этом дело. Просто мне это неприятно. У тебя ко мне дело?
— Почему ты не допускаешь, что мне просто захотелось лишний раз увидеть тебя?
— Обычно ты приходишь не из бескорыстных побуждений.
— Ты хочешь сказать, что я прихожу только тогда, когда мне что-нибудь нужно?
— Откровенно говоря, да.
— Я приходил к тебе, когда у меня были неприятности. И ты не раз выручал меня. Я благодарен тебе за это.
— Рад слышать.
— Знаю, что заслужил твое недоверие, но не надо обвинять меня в неблагодарности.
— К чему ты клонишь?
— Зачем ты все усложняешь? Я тебе никогда не нравился, ведь так? Я и не мог тебе нравиться. Тебе всегда везло в жизни, ты безупречен во всем…
— Так не бывает.
— Я совершал поступки, о которых потом жалел, а ты можешь вспоминать о прошлом без сожаления, без стыда…
— Неужели ты и вправду так думаешь?
— Но ведь твоя репутация, в отличие от моей, безукоризненна.
— Возможно, я просто благоразумнее тебя. Но к чему весь этот разговор? Твоей репутации опять угрожает опасность?
— Ничего подобного! Просто к слову пришлось. У меня появился шанс. Очень хорошие перспективы.
— Надеюсь, ты сможешь им воспользоваться.
— Постараюсь. Я буду очень стараться. Именно об этом я и хочу поговорить.
— Тебе нужен мой совет?
— Для начала я хотел бы тебя немного заинтересовать. Видишь ли, есть у меня один приятель, замечательный парень, зовут его Хэй. Он связан с крупной американской компанией по производству аксессуаров для автомашин…
— Каких именно?
— Калориферов, зажигалок, радиоприемников, зеркал и тому подобного. У этой компании огромный рынок сбыта, и они намереваются открыть фабрику у нас, в Англии. Мой друг собирается возглавить их представительство и хочет взять меня к себе.
— Не думаю, что это серьезная работа. Но она хотя бы честная?
— Более чем честная — денежная! Она принесет большие деньги! Я абсолютно уверен, что смог бы расплатиться с тобой за шесть месяцев…
— Расплатиться со мной?
— Чтобы открыть представительство, нам нужно пятьсот фунтов. Хэй может вложить фунтов двести или триста, и если бы ты мог одолжить мне двести пятьдесят…
— Нет, — отрезал сэр Симон.
— В долг! Я через шесть месяцев верну…
— Никаких денег я тебе не дам, даже в долг. Ты и так мне дорого обошелся.
— Но на этот раз все будет иначе. Убытков я тебе не принесу. Уверяю тебя, спрос на американские аксессуары будет колоссальный. У меня наконец-то появилась возможность встать на ноги…
— Послушай меня, Ронни. Я не могу дать тебе двести фунтов, потому что адвокаты только что отняли у меня почти все деньги. Те самые адвокаты, которые отстаивали твою невиновность в суде.
— Но я действительно был ни при чем! Моей вины там не было.
— Нисколько не сомневаюсь. Я поверил тебе и поэтому предпринял все меры, чтобы обеспечить тебе хорошую защиту. Но твоя защита дорого обошлась мне, и я не могу рисковать двумя сотнями фунтов ради проекта, который представляется мне таким же сомнительным и легкомысленным, как и все остальное, что ты когда-либо затевал в надежде на легкую наживу. Нет, не перебивай меня, я еще не закончил. Я хочу сказать, что, даже если бы я имел такие деньги, ты бы их все равно не получил. Я ничего тебе больше не дам, потому что все, что я в тебя когда-либо вкладывал, пропадало. Ты всю жизнь, начиная со школьной скамьи, был пустым, нечестным и лживым лентяем. Ты причинил мне огромную боль, опозорил мое честное имя. Во время войны у тебя была возможность доказать, что ты не такой мерзавец, каким себя зарекомендовал, но ты не воспользовался этим шансом. Тебя изгнали из хорошего полка, ибо усомнились в твоей храбрости, а о твоих моральных качествах и говорить не приходится. Тогда ты завербовался рядовым, чем заслужил мое уважение, но вместо того чтобы исправиться, ты дезертировал. С тех пор…
— Замолчи! Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать лекции. Я уже не ребенок! С меня хватит! Если бы ты сейчас умер, а я прожил бы еще лет пятьдесят, то я помнил бы о тебе лишь то, что за всю жизнь не слышал от тебя ни единого доброго слова! Ничего, кроме проклятых старческих проповедей!
В ту минуту, когда они стояли, с ненавистью глядя друг на друга, их внешнее сходство было очевидным. Ронни, багровый от гнева и разочарования, едва не плакавший от отчаяния, стал похож на отца в его благородном негодовании, а жалкая фигура в костюме из синтетической шерсти выглядела уменьшенной копией высокого и стройного старика. Но гнев Ронни вскоре иссяк, и ярость сменилась полным отчаянием. Он бессильно рухнул в кресло рядом с диваном и зарыдал.
Слегка смутившись, сэр Симон отвернулся, снял и положил на диван пальто и пиджак.
— Тебе пора идти, — холодно сказал он. — У меня не такое уж просторное жилище, как видишь, и мне нужно помыться, иначе я опоздаю на ужин.
— Неужели ты выгонишь меня без гроша в кармане?
— Ты слышал, что я сказал, и я не собираюсь повторять это вновь.
— Я не уйду, пока ты не дашь мне хоть что-нибудь!
Сэр Симон снял рубашку и, отстегнув запонки, бросил их в коробку.
— Если ты так настаиваешь, оставайся, — сказал он, — но тебе придется стать свидетелем такого неприятного зрелища, как мое омовение. Прошу прощения за бестактность, но бедность заставляет меня забыть о некоторых правилах приличия.
— Ты можешь шутить как хочешь, но мне что делать? — взмолился Ронни. — Ты же знаешь, я на мели. У меня осталось всего десять шиллингов.
— Кругом полно работы. Обратился бы лучше в бюро по трудоустройству, — сказал сэр Симон и открыл кран.
— Насколько я понимаю, ты предлагаешь мне стать наемным рабочим?
— У тебя нет технических знаний, да и добросовестный работник из тебя не выйдет. Что же еще я могу тебе посоветовать?
Склонившись над раковиной, сэр Симон стал энергично намыливать лицо и шею. Ронни нагнулся и внимательно смотрел на отца, а его пальцы скользнули во внутренний карман отцовского пиджака, лежавшего на диване. Он нащупал бумажник — из мягкой кожи, без застежки — и с ловкостью карточного шулера вытащил оттуда три новые и хрустящие купюры и одну мятую, сложенную пополам.
— Ты еще горько пожалеешь о своих словах! — воскликнул он и встал, сунув правую руку в карман.
— Напрасно ждешь, — отвечал отец, наполняя раковину холодной водой. — Мне и так несладко, хуже некуда.
— Хорошо, если ты меня выгоняешь, я уйду, — сказал Ронни, задержавшись у порога, — но знай, ты сам довел меня до такой низости и… а впрочем, что говорить!
Он выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Сэр Симон тщательно вытер лицо и шею и достал из ящика чистую рубашку. Он услышал звонок к ужину, но мысль о еде и дружно жующих людях вызвала у него отвращение. В зеркале отразилось худощавое и гладкое, словно выточенное из слоновой кости, лицо.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления