«Реквием» как поэтический бунт Анны Ахматовой

Анна Ахматова начала работать над «Реквиемом» в 30-е годы прошлого века, прекрасно осознавая, что он не будет опубликован. Возможно, никогда. Сталин лично контролировал печатные станки страны, как и ее литераторов. И речи не могло идти о том, чтобы он одобрил стихотворение, в котором упоминался ГУЛАГ и репрессивная тюремная машина, сложившаяся в Советском Союзе. Невзирая на это, Ахматова написала стихотворение, в котором обобщила свой горький опыт стояния, как и миллионов женщин по всей стране, под стенами тюрьмы в надежде, что лицо любимого или близкого человека чудом возникнет в зарешеченном окне. В надежде получить хоть какие-то определенные сведения об их судьбе.

Приступая к работе, Ахматова знала, что ее квартиру могут обыскать в любой момент и найти написанное стихотворение. Поэтому она сожгла бумагу, на которой сочиняла «Реквием», и выучила его наизусть. Но и это не было гарантией сохранения произведения. Саму поэтессу в любой момент могли арестовать и казнить.

Чтобы донести стихотворение до потомков, Ахматова предложила своим самым доверенным друзья тоже выучить его наизусть. Она назвала этот метод «пред-Гуттенбергом», потому что машина государственного террора заставила и ее,  и других опальных писателей жить так, будто печатный станок все еще не изобретен.

Это определение можно считать преуменьшением, поскольку сложившаяся общественная система заставил Ахматову и других опальных писателей, как и их читателей,  жить в условиях, чем-то напоминающих времена устного творчества. Но Ахматова сочиняла свое стихотворение на бумаге, «Реквием» невозможно отнести к произведениям устной традиции, в нем не было повторяющихся фраз, или простора для импровизации.

Напротив, Ахматова не терпела импровизаций. Когда она вносила изменения в «Реквием», то просила друзей заучить стихотворение таким образом, чтобы последний вариант считался единственным из существовавших. Память друзей стала для поэта матрицей, на которой она сохраняла и переписывала свое произведение строфу за строфой, запятая за запятой, с точностью, характерной для печатного слова.

У Ахматовой были веские причины беспокоиться. Сталин, сам сочинявший бездарные стихи, был буквально одержим литературой. Ахматова прославилась в дореволюционную эпоху, вошла в когорту великих поэтов Серебряного века русской поэзии и получила прозвище «Русской Сафо», и новая власть относилась к ней с подозрением. Ахматова пыталась вписаться в новую действительность, но Сталин держал ее под пристальным наблюдением («Муж в могиле, сын в тюрьме»). Очень скоро ей пришлось убедиться, что чем безразличней сталинский режим к поэзии, тем более он одержим ею.

Жизнь притесняемых властью  писателей несколько улучшилась в годы Великой Отечественной войны. Ахматову взяли на радио, чтобы она поддерживала дух и мужество ленинградцев в суровых испытаниях, выпавших на их долю. Но сразу после войны Ахматова совершила роковую ошибку, встретившись с британским интеллектуалом Исайей Берлиным. Когда об этом донесли Сталину, тот разозлился: «Итак, монахиня встречается с иностранными шпионами». «Не то монахиня, не то блудница, а вернее блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой», - так травил Ахматову Жданов на ленинградском собрании писателей.

После смерти Сталина у Ахматовой появилась надежда снова стать публичным поэтом. Но даже в обстановке «Оттепели» невозможно было надеяться на обнародование «Реквиема». Сталин был мертв, но цензура, которую он создал, осталась на месте.

Лишенные доступа к печати, писатели-диссиденты создали систему подпольных публикаций, напечатанных на пишущей машинке, назвав ее «Самиздатом», в отличие от альтернативной публикации за границей («тамиздат»).Самиздат начинался с коротеньких стихотворений, которые было легко распространять при помощи сети пишущих машин. Вскоре этот метод распространился на романы и политические эссе. Материалы самиздата обычно читались в одиночку или группами из нескольких человек, давались на одну – три ночи, и передавались дальше надежным читателям. Такой способ распространения запрещенной литературы был противозаконным и рискованным, но оказался очень продуктивным. Только возвращение к тотальному террору могло остановить его, но ни у кого больше не хватило смелости осуществить подобное в масштабах страны.

«Реквием» впервые был опубликован за границей, еще при жизни Ахматовой, но в ее родной стране стихотворение продолжало распространяться подпольно. Его публикация осуществилась лишь в 1980-х, в «Перестройку», за год того, как СССР прекратил свое существование.

«А если когда-нибудь в этой стране

Воздвигнуть задумают памятник мне,

Согласье на это даю торжество,

Но только с условьем - не ставить его

Ни около моря, где я родилась:

Последняя с морем разорвана связь,

Ни в царском саду у заветного пня,

Где тень безутешная ищет меня,

А здесь, где стояла я триста часов

И где для меня не открыли засов.

Затем, что и в смерти блаженной боюсь

Забыть громыхание черных марусь,

Забыть, как постылая хлопала дверь

И выла старуха, как раненый зверь.

И пусть с неподвижных и бронзовых век

Как слезы, струится подтаявший снег,

И голубь тюремный пусть гулит вдали,

И тихо идут по Неве корабли.»