Онлайн чтение книги Объект «Зеро»
11 сентября 2204 года

Выполз на свет божий, опираясь все на тот же костыль, что смастерил в самом начале для меня Лускус. Голова кружится, ноги не держат, но все равно как приятно вновь стать прямоходящим!

Пейзаж вокруг разительно переменился. Громада модуля выглядит теперь несколько иначе. Биопласт весь вытек, оставив после себя большие разноцветные гниющие лужи, и добровцы взялись за обшивку. Повсюду, насколько хватает глаз – хижины, хижины, хижины, выстроенные из листов этой самой обшивки. Горят костры, суетятся женщины, бегают детишки, греются в лучах солнца, точнее, Эос, старики.

Над плоскогорьем стоит зловоние – биопласт разлагается, отравляя воздух вокруг. К мерзкому запаху тлена примешивается гарь от костров, пряные ароматы цветущих трав и вонь фекалий. Наверное, так пахло в поселениях людей древности.

Река теперь жестко разделена на участки. Там, где она выходит из леса, отгорожена проводами питьевая зона. Ниже по течению – детский участок для купания, еще ниже – купальни для взрослых. Ну, а на излучине отведено место для сброса нечистот и по берегам выстроены многочисленные общественные уборные. Справлять нужду в иных местах колонистам строго запрещено. Конечно, так не экологично, но, с другой стороны, если бы не река, мы бы уже погрязли в собственных нечистотах, а это гарантированная эпидемия.

В лесу раздается стук топоров дровосеков – колонии нужно топливо для костров и жерди для строительства каркасов хижин. В качестве орудий лесорубы используют любые мало-мальски подходящие железки, затачивая их о камни.

Лускус, пришедший меня проведать, рассказал, что здешний лес очень похож на земной где-нибудь в предгорьях Кавказа. Деревья в основном двух типов – одни довольно высокие и кряжистые, с твердой красноватой древесиной и бурыми ланцетообразными иглами вместо листьев, их называют каменными соснами; другие имеют более тонкие стволы, разлапистые, с мелкой кучерявой листвой на концах ветки. Они образуют труднопроходимые заросли, и лесорубы прозвали их плетунами. Кроме того, всюду довольно густой подлесок, состоящий из высокой жесткой травы и кустарников.

Живности в лесу мало, и все больше мелкая. Однажды подростки, устроившие экспедицию в глубь зарослей, наткнулись на здоровенного – метра четыре в длину – неповоротливого зверя, похожего на ящера, по крайней мере, он был покрыт чешуей. Слава богу, тварь оказалась травоядной, никаких агрессивных намерений не выказала, дала на себя посмотреть и скрылась в чаще.

Длиннокрылые птицы, стаи которых в первые дни кружили над модулем, оказались падальщиками. За цвет оперения и пронзительные крики колонисты прозвали их черными чайками. Сейчас они пируют внизу, под Обрывом, поедая тела погибших. Это ужасно, но монголы, для которых такой вид погребения привычен, успокаивают людей.

Еще один момент, о котором нельзя не упомянуть, – мы обрастаем. Лица мужчин покрываются щетиной, а кое у кого уже отросли приличные бороды. Некоторые пытаются бриться, используя самодельные опасные бритвы, а большинство ходит как есть. И если поглядеть со стороны на полуголых, сверкающих от пота бородатых добровцев, тащащих гурьбой какую-нибудь балку от модуля, вспоминается античная история – рабы, пирамиды, улыбка Сфинкса…

На этом, собственно, и заканчивается мой рассказ о тех страшных днях. Я постарался уйти от эмоций и изложить события максимально достоверно и точно. Однако даже сейчас, по прошествии времени, пережитое тогда прорывается наружу сквозь время, которое все лечит, и сквозь те роговые наросты объективного цинизма, что украшают сегодня мою душу.

Я сознательно не стал описывать, как на моих глазах люди сходили с ума, как взрослые, сильные мужчины рыдали, точно дети, над телами своих близких, как умирали от боли и кровопотери раненые.

Но один случай врезался в память навечно. Среди тысяч и тысяч тех, кто разыскивал своих родных и друзей, мне запомнилась совсем юная, лет восемнадцати, девчушка.

Тоненькая фигурка в серебристом комбинезоне Корпуса спасения, совсем детское личико, рыжее пламя волос. Она металась меж завалов, переворачивала трупы, заглядывала в лица выживших и все повторяла:

– Харви, Харви…

Вечером второго дня она нашла Харви. Бронированная дверь отсека разрубила его пополам, и надо думать, что умер он быстро, без мучений.

Она не плакала, нет. Обняла то, что осталось от парня, я имею в виду – верхнюю часть, и пошла. А дойдя до Обрыва, вдруг взвизгнула:

– Харви!!!

И бросилась вниз, прямо в пылающий закат…