Онлайн чтение книги Осенний урожай
2

Солнце уже село за горы, когда А-сы возвратился домой. Денег он не раздобыл, зато привез три доу риса.

– Господин У сказал, что денег у него нет, – мрачно сообщил А-сы. – Ну и злой же он был! Потом раздобрился и дал три доу риса. Лавка у него от риса ломится – там наверняка сто даней с лишком. Не мудрено, что крестьяне с голода пухнут. За эти три доу мы через полгода после весеннего урожая должны будем вернуть пять. Это еще ничего. А то ведь знаешь, какие богачи жадные!

Пересыпав рис в две глиняные кринки, А-сы пошел к полуразвалившемуся свинарнику за домом и стал тихо разговаривать с женой. О чем опи там шепчутся? Тун-бао покосился на сына, потом на бутыли, полные риса. Как-то странно А-сы себя ведет. Как ни ломал старик голову, стараясь догадаться, где сын все-таки добыл рис, а спросить не решился; и так сноха недавно обругала его «старым тупицей», когда он назвал А-до непутевым, да еще съязвила: «Что ж ты не жалуешься властям на сына, который отцу родному наперекор идет? Ты же грозился живьем его закопать. Как же, господа тебе за это золотой слиток дадут».

Тун-бао строго следовал завету предков: «У каждого должно быть чувство долга, даже у бедняка». Однако нынче это мудрое наставление, пожалуй, ни к чему. Долг – не еда, даже не тыква, им не насытишься. Разговор со снохой заставил Тун-бао задуматься о семейных делах. Взять хоть его сына А-сы – и честный, и искренний, только ума своего не имеет, во всем жену слушает. Вот и сейчас она его на что-то наущает. Однако старику ничего не оставалось, как скрежетать зубами от злости.

Тут мысли его перешли на свинарник. Лет шесть тому назад старик сам его соорудил. Одних досок ушло на десять юаней, и свинарник получился добротный. Но весь прошлый год он пустовал – не удалось скопить денег на поросенка. Да и в нынешнем году вряд ли удастся. Задумав строить свинарник, Тун-бао сразу же позвал геоманта;[9]Истоки китайской геомантии фэншуй (воды и ветры) уходят далеко в глубь веков. При определении места какого-либо строительства геомант «учитывал» соотношение небесных и мистических сил, принимал во внимание рельеф местности, ее очертания, характерное для нее направление ветров и вод. Только после всего этого он «определял», насколько подходит данная местность для поселения, строительства дома, деревни, города или закладки могильника. кто мог подумать, что все окончится так неудачно?!

Всю свою досаду Тун-бао решил выместить на свинарнике. Трясясь от злости, он направился к сыну и еще издали закричал:

– Слушай, А-сы! Говорят, господину Чэню старые доски нужны. Завтра же сломаем свинарник, все равно не на что купить поросенка, чего ж ему без пользы стоять?

Услышав голос старика, сын и сноха перестали шептаться. Сноха была чем-то взволнована, и лицо ее порозовело.

– Много ли стоит твой свинарник? – сказала она. – Да и зачем господину Чэню эти грязные доски?

– Он их возьмет, – крикнул Тун-бао вызывающе. – Не может не взять, из уважения ко мне. Наши семьи дружны вот уже три поколения.

Тун-бао снова вспомнились рассказы о славном прошлом семьи: его дед и дед господина Чэня оказались в лагере «длинноволосых», горе их сблизило, и они вместе бежали. Деда Тун-бао в семье Чэней уважали, да и самого Тун-бао тоже. Случалось даже, что молодой господин называл его «старшим братом». И Тун-бао, исполненный благодарности, почитал не только Чэней, но и остальных богачей.

Сноха не произнесла больше ни слова и ушла в дом. Тут старик в упор посмотрел на сына и грозно спросил:

– Что вытворяет твой братец? Все скрываете? Потерпите маленько, вот не станет меня, будете делать, что захотите.

В это время на крыше закаркала ворона. А-сы запустил в нее осколком черепицы. Он ничего не ответил отцу, лишь пожал плечами и плюнул. Да и что отвечать? Отец говорит одно, жена – другое, брат – третье. А кому верить? Каждый из них вроде бы прав.

– Дождется – оторвут ему башку. И семья ни за что пострадает, – продолжал отец. – Уж поверь мне – я много повидал на своем веку.

– Неужто всем так и снимут головы? – с сомнением произнес А-сы, но тут заметил, как вздулись на лбу у отца жилы, и под его пристальным взглядом очень серьезно ответил:

– Ничего плохого А-до не делает. Все пошли – ну и он тоже. Любопытно ведь! Только в город они нынче не поехали.

– Хватит врать! Даос мне все рассказал. Он зря болтать не станет, – высокомерно произнес старик. Теперь ему было ясно, что и А-сы, и А-до, и сноха – все заодно.

– Да нет. А-до и вправду ничего плохого не делает. Твой Хуан, видать, тыкву с бобами перепутал.[10]Соответствует выражению «слышал звон, да не знает, где он». Нынче люди подались в деревню Янцзяцяо, ту, что к востоку от нас. Заправляют всем бабы, мужики подсобляют, на веслах сидят. А-до тоже подсобляет. Верно тебе говорю.

Прижатый отцом к стенке, А-сы забыл про наказ жены и рассказал все, как есть. Только две вещи утаил: что А-до не помощник, а голова крестьянам и что сам он завтра тоже присоединился бы к сельчанам, если бы нынче не привез рису. Старик ничего не сказал, лишь недоверчиво покосился на сына.

Сгущались сумерки. Над домом вился беловатый дымок. В передней комнате Сяо-бао мурлыкал песенку.

– Отец Сяо-бао! – крикнула Сы данян.

А-сы откликнулся и поспешил к дому. Но, сделав несколько шагов, остановился и со вздохом сказал отцу:

– Три доу риса у нас есть, дней на восемь – десять хватит. А воротится вечером А-до, уговорим его, чтоб больше не ходил.

– Свинарник все одно ломать придется. Ведь отсыреет и развалится, как пойдут дожди. А так хоть какая-то прибыль будет.

Тун-бао не зря снова заговорил о свинарнике – пусть А-сы не думает, что дела у них так уж плохи. Нечего идти против закона, преступление совершать. Старик постучал по стенке свинарника с видом заправского плотника, – годится, мол, или не годится дерево, – и тоже поплелся к дому.

В это время со стороны рисового поля послышались голоса. Это возвращались из Янцзяцяо люди. Сао-бао, словно мышонок, выскочил из дому и побежал на ток искать своего дядю А-до. Сы, подбросив в очаг тутовых веток, тоже поспешила туда разузнать новости. Из котелка повалил пар, аппетитно запахло рисом. Тун-бао принюхался, и у него потекли слюнки. Живот подвело от голода, но он думал лишь об одном: как бы наставить на ум этого А-до, который вечно где-то носится, словно дикая лошадь. Да и полевые работы на носу. Тун-бао, пожалуй, единственный в деревне начинал беспокоиться еще за месяц до начала полевых работ.

Ни А-до, ни Лу Фу-цин, живший по другую сторону речки, в этот вечер домой не вернулись. Оба они, по свидетельству сельчан, остались ночевать в Янцзяцяо у какого-то крестьянина. Утром им предстояло плыть в Яцзуйтань на встречу с крестьянами трех деревень и уже оттуда всем вместе двинуться к городу. Об этом Сы узнала от Лю-бао – сестры Лу Фу-цина. Новость быстро распространилась по деревне, и все с жаром ее обсуждали. Одному Тун-бао из-за его строптивости ничего не сказали.

Но старик, видимо, смекнул, в чем дело, и за ужином, покосившись на А-сы, пробурчал:

– Не вернулся! Ну и черт с ним! Подлец! Негодяй! Да я такого сына знать не хочу!

А-сы только губами чмокнул, а сноха презрительно глянула на старика и усмехнулась.

Старик провел тревожную ночь. Он то и дело просыпался, словно от неожиданного удара. Утомленный за День, он с трудом пересиливал сон, стараясь разомкнуть отяжелевшие, словно свинцовые, веки. Сквозь дрему ему послышался тихий разговор – это Асы о чем-то шептался с женой. Вдруг старик от неожиданности подскочил. Он услыхал громкий голос А-сы:

– А-до! Отец грозится закопать тебя живьем в землю! Серчает, а не видит, что творится вокруг. Один ты, что ли, во всем виноват?

Что это он? Во сне разговаривает? Но ведь Тун-бао отчетливо слышал каждое слово. Старик смотрел прямо перед собой широко открытыми глазами, и ему казалось, что волосы у пего встали дыбом.

Он сел на постели и позвал:

– А-сы!

Никто не откликнулся. Лишь засмеялся во сне Сяо-бао да что-то буркнула сердито сноха. Потом заскрипела кровать и раздался храп. Тун-бао совсем расхотелось спать. Он лежал, обуреваемый беспокойными мыслями. Лет тридцать назад – вот было золотое времечко! Счастье так и шло в руки. День ото дня жили все лучше и лучше. А нынче все ушло. Осталась только старая счетная книга. Сколько было нынешний год шелкопрядов! А его семья потеряла часть земли, обсаженной тутами. И дед его, и отец, и сам он всегда были честными и правдивыми, и за это старый господин Чэнь частенько их хвалил. Еще смолоду, только двадцать годов ему сравнялось, Тун-бао из кожи вон лез, во всем подражая городским господам. Пусть он копался в земле, а долг ставил превыше всего. Но Владыка неба этого не узрел, да еще наградил его таким непутевым сыном. Почему же такая несправедливость? Неужто душа того «длинноволосого» еще не успокоилась? Ведь с той поры, почитай, шестьдесят лет минуло. Тут старику пришла в голову мысль, от которой его в дрожь бросило и холодный пот прошиб: «О Небо! Ведь А-до ничем не отличается от «длинноволосых»! Еще лет пять назад, когда все орали «долой тухао и лешэнь»,[11]Тухао и лешэнь – помещики. А-до разыскал спрятанную в доме саблю и стал ею играть. Этой саблей дед и убил «длинноволосого», а когда бежал из их лагеря, захватил ее с собой и домой привез. Сама судьба связала А-до с этой саблей.

Тун-бао думал, думал, пытаясь разобраться в собственных мыслях, и страх обуял его. Ему и в голову не приходило, что, пока он здесь неистовствовал, всячески понося младшего сына, из Янцзяцяо к ним в деревню идут в предутреннем тумане тридцать крестьянских семей, и ведут их А-до с Лу Фу-цином. Не знал старик и о том, что гостей с нетерпением ждут сельчане. Всю ночь они видели тревожные сны и сейчас, едва занялась заря, уже собирались встать, чтобы встретить крестьян.

Сквозь щели в глиняной стене в комнату проникал рассвет. На рисовом поле чирикали воробьи. Прокричал любимец Хуана – единственный в деревне петух. Откуда-то донесся надрывный плач женщины.

Тун-бао задремал и вдруг увидел, как сверкнула перед ним та самая сабля. Ее держала чья-то рука. Тун-бао ясно видел крепкое плечо и лицо. Густые брови, круглые глаза, точь-в-точь, как у А-до! Старик вскрикнул – не то со злости, не то с перепугу, – подскочил на кровати и открыл глаза. В комнате уже было совсем светло, сноха хлопотала у очага, в котором весело плясало пламя. Окончательно проснувшись, старик слез с кровати. Вдруг он услышал шум голосов, словно принесенных ветром с рисового тока. Забили в гонг.

– Где пожар? – закричал старик, выбежав из дому. На рисовом поле он увидел картину, обычную для крестьянского мятежа начала годов «Гуансюй». Ток был запружен мужчинами, женщинами, стариками, детьми.

– Выходите все! Пойдем вместе! – кричали они.

А-до тоже был здесь. Он бил в гонг. Заметив отца, он бросился к нему, по лицо старика исказила злоба, глаза загорелись недобрым огнем:

– Скотина! Оторвут тебе голову!

– Ну и пусть! Вез головы не проживешь, но без риса – тоже, – засмеялся А-до. – Пойдем с нами, отец! Где А-сы, где золовка? Все пойдем!

Тун-бао замахнулся на сына, но его схватил за руку подскочивший А-сы.

– Послушай меня, А-до, братец! – торопливо заговорил он. – Не ходи с ними! Я вчера раздобыл три доу риса. Не пропадем с голоду!

А-до изменился в лице, нахмурил густые брови и хотел возразить, но к нему подбежал Лу Фу-цин, оттолкнул А-сы и захохотал.

– Значит, у вас рис есть? Вот здорово! Наши гости сегодня еще не ели. Эй! – крикнул он крестьянам из Янцзяцяо. – Пошли завтракать! У них рис есть!

Что? Эти люди пойдут есть его, А-сы, рис? Уж не ослышался ли он? Но крестьян не нужно было приглашать дважды – они уже устремились к дому А-сы. Режущая боль пронзила старика. Он закричал и, обессиленный, опустился на землю.

А-сы пришел в бешенство. Он бросился на Лу Фу-ци-на, обхватил его за шею, стал кусать. Он плакал, ругался, что-то кричал.

– С ума ты спятил! – отбивался от него Лу Фу-цин. – Что с тобой, А-сы? Да я тебе все объясню! Ай! Погляди, что он делает, А-до!

При имени брата А-сы выпустил соседа и с кулаками ринулся на А-до.

– Даже змея не жрет травы около своей норы. А ты привел людей в свой дом рис жрать! Ведь все сожрут, горсточки не оставят!

А-сы так стиснул голову брата, что тот слова не мог вымолвить в свое оправдание. Тун-бао сидел на земле и ругался. Лу Фу-цин пытался утихомирить братьев, но где там! К счастью, подоспела Лю-бао, сестра Лу Фу-ци-на, и они оттащили А-сы.

– Хорошо, ты занял рису, – тяжело дыша, говорил А-до. – Но подумай о других! Надо всем идти в город, иначе толку не будет. А как тебя заставишь? Только и остается съесть твой рис, тогда ты пойдешь с нами. И получишь свою долю.

А-сы сел на землю и тупо уставился на брата. Лу Фу-цин похлопал А-сы по плечу и, прижав пальцем ранку от укуса на шее, стал ему втолковывать:

– Пойми ты, мы так решили. У кого рис есть – остальных накормит. А потом вместе в город двинемся! Не ругай меня, брат А-сы. Такой уж уговор был.

– Никакого уважения к людям! Даже «длинноволосые» так не бесчинствовали, – сказал Тун-бао, ни к кому не обращаясь, уразумев наконец, что происходит. «Ладно, ладно! Идите в город! – думал он. – Хлебнете там горя! Получите по заслугам! Владыка неба, он все видит. Вспомните тогда старого Тун-бао, который многое повидал на своем веку – не как собака жизнь прожил».

В это время из дома Тун-бао вышли крестьяне, неся две кринки с рисом. Сы, заплаканная, с растрепанными волосами, выскочила за ними.

– Это же для всей нашей семьи! – со слезами причитала она. – Разбойники! Бандиты! Зачем грабите?

Но люди будто не слышали ее причитаний. Они поставили кринки посреди поля и стали бить в гонг.

Лю-бао потащила Сы за собой.

– Да пойми же ты! – сердито говорила она. – Не у тебя одной, у всех возьмем, что у кого есть. Нечего унижаться перед богачами, клянчить у них рис в долг! Вам хоть было у кого клянчить. А другим что делать? Вы будете обжираться, а люди – с голоду подыхать? Что ревешь, будто свекра хоронишь! Ну, съедят нынче твое. Так ведь все обратно вернут. Чего ж убиваться!

А-сы продолжал сидеть на земле – неподвижно, тупо глядя перед собой. Наконец он поднялся и вздохнул. Затем подошел к жене и, не то сердясь, не то утешая ее, проворчал:

– Из-за тебя все! Вот и остались ни с чем! А теперь что? Теперь один выход – с ними идти! Обрушится небо – всех придавит!

На рисовое поле притащили два больших котла. Крестьяне быстро перемыли рис и принялись варить похлебку. Солнце разогнало утренний туман, осветило поле и бледные, изможденные лица. С восточной стороны деревни, оттуда, где река была поглубже, доносилась веселая песня – это в лодках пели крестьяне, которые должны были плыть в город. Сидя на корточках, Тун-бао с ненавистью смотрел, как крестьяне поедали рисовую похлебку, а потом с шумом и гамом сели в шесть лодок и отчалили. Старик смотрел на лодки, на А-до, усиленно работавшего веслами, на опечаленные лица А-сы и снохи, которая взволнованно говорила что-то Лю-бао, на внука, стоявшего рядом с А-до, старательно размахивавшего руками, будто тоже гребет, – и ему казалось, что он видит все это во сне.

Вдруг Тун-бао словно очнулся, поднялся на ноги и побежал вдоль берега. Он не знал, куда бежит, просто ему хотелось с кем-нибудь поделиться, облегчить душу. Но вокруг никого не было, даже детишки куда-то попрятались. Тун-бао уже хотел повернуть назад, но на противоположном берегу вдруг увидел человека с белой повязкой на голове, который бежал к нему, словно безумный. Поначалу старик не признал его, но, когда человек приблизился к мостику, Тун-бао с облегчением вздохнул – это был Даос.

– Даже «длинноволосые» такого себе не позволяли, – еще издали закричал Тун-бао. – В город, видите ли, захотелось. Им там покажут! Старый Тун-бао знает, что говорит, – не как собака прожил жизнь. Бандиты! Грабители!

Даос остановился перед стариком, пристально на него поглядел, словно видел впервые, потом принялся, чуть не плача, изливать свою обиду:

– Кто дал им право? Кто дал право? Ты только послушай! Они съели моего старого петуха. Кто дал им такое право?

– Грабители! Будь они прокляты! Что о петухе убиваться, когда людям от них скоро житья не станет! Убивайте! Режьте! Бандиты! Негодяи!

Накричавшись, Тун-бао пошел домой.

В тот вечер все благополучно возвратились из города и привезли каждый по пять шэнов риса. Тун-бао только диву дался. Городские господа нынче, видать, не те, что прежде. Заявились к ним крестьяне из трех деревень, чуть больше сотни, а они до того перепугались, что дали каждому по пять шэнов риса. Разве поступают так настоящие господа? Выходит, Тун-бао как собака жизнь прожил? Ну и время! Все теперь по-другому, сколько ни ломай голову, ничего не поймешь! А крестьяне, в том числе и его А-до, попросту хвастуны!