Онлайн чтение книги У кромки океана Pacific Edge
1

Никакие неприятности не могут омрачить такое утро. Прохладно, пахнет шалфеем. В воздухе царит та ясность, что приходит в Южную Калифорнию, когда Санта-Ана[1]Ветер, дующий с одноименного перевала. ( Здесь и далее примеч. пер. ) прогоняет туманы к морю. Воздух прозрачен, как хрусталь, и до заснеженных гор Сан-Габриэль, кажется, можно дотянуться рукой, хотя они и в сорока милях отсюда. Склоны голубых предгорий прорезаны глубокими ущельями. У подножий, простираясь до самой кромки прибоя, тянется широкая прибрежная долина, на которой при взгляде сверху не видно ничего, кроме верхушек деревьев: рощи апельсинов, авокадо, лимонов, маслин, живые стены пальм и эвкалиптов, тысячи видов декоративных растений – и природных, и выведенных человеком. Вся равнина кажется буйно разросшимся садом, а восходящее солнце раскрашивает пейзаж разнообразными оттенками зеленого.

По горной тропинке спускается человек, временами останавливаясь, чтобы полюбоваться окрестностями. Он идет небрежной дерганой походкой, играючи перепрыгивая с камня на камень. Несмотря на свои тридцать два года, поведением он напоминает мальчишку, убежавшего гулять в зеленые холмы. На целый бесконечный день…

Человек одет в рабочие брюки защитного цвета, спортивную рубашку и замызганные теннисные туфли. Большие руки покрыты царапинами.

Временами он прерывает прогулку, хватает воображаемую бейсбольную биту и резко взмахивает перед собой с громким возгласом: «Бац!» Голуби, бросая любовные игры, разлетаются в разные стороны, человек улыбается и скачет по тропе дальше. Красная шея, кожа в веснушках, блекло-голубые, будто сонные, глаза, соломенные волосы торчат во все стороны. Лицо длинное, скуластое.

Заглядевшись на парящую в небе «Каталину» – маленький гидросамолетик, человек вдруг спотыкается и делает несколько гигантских скачков, чтобы удержать равновесие.

– Не говори «гоп!» – крякает он, благополучно приземлившись на ноги. – Что за денек!

* * *

Человек этот направлялся к Эль-Модене. Со всех сторон туда же стекались его друзья: по одному и по двое, пешком и на велосипедах, чтобы встретиться на разрытом перекрестке. Взяв кто кирку, кто лопату, люди попрыгали в ямы и принялись за работу. Грунт летел в бункеры, кирки звонко разбивали камни, громкими голосами друзья делились новостями прошедшей недели.

Им повезло: в раскопе оказалась целая улица. Это был большой перекресток: четырехрядные асфальтированные дороги, белый бетонный бордюр, большие стоянки для автомобилей с заправочными станциями по углам и торговым центром позади. Домов уже не было, большая часть асфальта отправлена в переработку на химзаводы в Лонг-Бич, и люди продолжали зарываться глубже.

Когда человек подошел к ямам, друзья приветствовали его:

– Привет, Кевин, гляди, что я нашла!

– Привет, Дорис! Похоже, светофор.

– Один такой мы уже откапывали раньше. – Кевин присел на корточки над исторической реалией, осматривая ее.

– Теперь у нас их два. Видать, установили новый, а этот бросили.

– Щедрый народ!

Из другой ямы заохала Габриэла:

– Нет! Только не это! Телефонные линии, силовые кабели, газопроводы, пластмассовые трубы, светофоры, а теперь еще цистерна от автозаправки!

– Смотрите, целая куча пустых пивных банок, – сказал Хэнк.

– По крайней мере, хоть что-то они делали правильно.

* * *

Не прекращая раскопок, друзья расспрашивали Кевина о прошедшем заседании городского Совета, первом для Кевина как нового члена в его составе.

– До сих пор не пойму, как ты дал себя уговорить, – сказала Габриэла. Она работала на строительстве вместе с Кевином и Хэнком. Молодая, резкая и необузданная, острая на язык Габриэла часто ставила Кевина в затруднительное положение.

– Мне сказали, что это будет интересно.

Все рассмеялись:

– Ему сказали!.. Человек бывал на сотнях заседаний Совета, но стоило Джин Аурелиано пообещать, что будет интересно, Кевин Клейборн ответил: «О да! Теперь я понял, там весело».

– А что, может, так и будет – с нынешней-то поры?

Все снова засмеялись. Кевин стоял, не выпуская из рук кирку, и смущенно улыбался.

– Не будет там ничего веселого, – сказала Дорис. Она тоже состояла в Совете от партии «зеленых» и выполняла обязанности наставника Кевина. Похоже, большого удовольствия ей это не доставляло. Они с Кевином жили в одном доме и были старыми знакомыми, так что Дорис прекрасно понимала, с кем связалась. Она повернулась к Габриэле:

– Джин выбрала Кевина, потому что ей в Совете нужна известная личность.

– Но это не объясняет, почему он согласился.

– Дерево, которое быстрее растет, скорее и срубят! – заметил Хэнк.

Габриэла усмехнулась:

– Ну ты как всегда… Думай, что говоришь, Хэнк.

* * *

Утро подходило к концу, воздух стал теплым. Они наткнулись уже на третий светофор, и Дорис нахмурилась:

– До чего же неэкономными были люди!

– Каждая культура расточительна ровно настолько, насколько может себе позволить, – отозвался Хэнк. – Это же гадко – бросать на землю фантики от жевательной резинки! А заодно светофоры, бетономешалки и…

– А что ты скажешь о шотландцах? – спросил Кевин. – Они всегда слыли очень экономными.

– Но они же были бедны, – пожал плечами Хэнк. – Они просто не могли позволить себе расточительности. Это только подтверждает мою точку зрения.

Дорис швырнула землю в бункер и возразила:

– Экономность – штука, которая не должна зависеть от жизненных обстоятельств.

– Видите, они могли побросать здесь эти вещи и спокойно удалиться, – сказал Кевин, постучав пальцем по светофору. – Какое свинство – вот так захоронить, вышвырнуть на свалку улицу вместе со всеми автомобилями.

Дорис тряхнула своими короткими черными волосами:

– Ты ставишь все с ног на голову, Кевин, прямо как Хэнк. Ценности, или, говоря по-научному, человеческие мотивы, управляют действиями, а не наоборот. Будь это для них важным, они вытащили бы все дерьмо отсюда и использовали не хуже нас.

– Наверное, ты права.

– Все просто, как велосипед. Ценности – это движение педалей вниз, а действия – движение вверх. А именно движение вниз толкает нас вперед.

– Хорошо, – сказал Кевин, вытерев пот со лба, и на миг задумался. – Но если ты наденешь туклипсы, то сможешь двигаться вперед и за счет подъема педалей. По крайней мере, у меня это получается.

Габриэла быстро взглянула на Хэнка:

– За счет движения педалей вверх, Кевин? В самом деле?

– Да, с туклипсами. Разве они не дают толчок?

– Ты чертовски прав, Кевин. Поднимая ноги, я получу целый вагон энергии. И маленькую тележку в придачу.

– Да постой ты! – махнул рукой на Габриэлу Хэнк. – А как много энергии они дают?

– Ну, думаю, процентов двадцать или около того, – сказал Кевин.

Габриэла прервала их диким хохотом:

– Ха-ха-ха! И еще раз – ха! Мысль, достойная обсуждения в городском Совете! Нету моченьки! Жду не дождусь, когда увижу, как он ударится в дебаты с Альфредо! Идиотские туклипсы – вот за что он будет сражаться в Совете!

– А что, – упрямо твердил Кевин, – ты разве не получаешь энергии, когда тянешь педали вверх?

– На двадцать процентов? – спросил Хэнк заинтересованно. – И это все время так или только когда хочешь дать отдых основным мышцам ног?

Дорис с Габриэлой посмотрели друг на друга и охнули. Мужчины ударились в техническую дискуссию. Габриэла проворковала:

– Кевин выступит на Совете и будет говорить с Альфредо о туклипсах! Он скажет: «Слушай меня, Фредо, а не то я тебе кровь отравлю!»

* * *

Дорис хихикнула, а Кевин внезапно нахмурился. Габриэла напомнила случай, который произошел с Кевином в начальной школе, когда его вместе с другими учениками вызвали обсудить изречение «Перо сильнее меча». Кевин должен был начать диспут в защиту этого выражения. Он стоял перед классом, красный как рак, крутил руками, раскачивался из стороны в сторону, шлепал губами, отдувался то и дело, пока наконец не изрек, нерешительно моргая:

– Ну если, например, у вас есть перо… и вы кого-нибудь им ткнете, то можно чернилами кровь отравить!

Все так и попадали с мест. Мистер Фримен уткнулся головой в стол и, зайдясь в беспомощном хохоте, утирал слезы.

Того случая не забыл никто. Иногда Кевину казалось, что все его знакомые были в тот день с ним в классе, даже люди вроде Хэнка, который лет на десять старше его, или Габриэлы, которая на десять лет моложе. Абсолютно все!

* * *

Они копали глубже, натыкаясь на скатанные валуны из песчаника. На протяжении тысячелетий русло реки Сантьяго-Крик благодаря аллювиальным отложениям перемещалось вдоль гор Санта-Ана, и складывалось впечатление, что когда-то вся Эль-Модена была ложем этой реки, потому что валуны встречались повсюду. Продвигались они слишком медленно; работа велась «на благо города» и считалась скорее развлечением, а потому обвинений в нерадивости не возникало. В Эль-Модене требовали отработать для города десять часов в неделю, и возможностей для таких обвинений было сколько угодно. Они старались не принимать сердитые замечания близко к сердцу.

– А где Рамона? – спросил Кевин. Дорис взглянула на него снизу вверх:

– Как, ты разве не знаешь?

– Нет, а что?

– Они с Альфредо разошлись.

Это привлекло внимание всех. Некоторые побросали лопаты и подошли к Дорис, чтобы услышать историю.

– Он съехал из дома, забрав вещички, и отправился в Редхилл. С партнерами.

– Да ну, врешь!

– Нет. Я точно знаю, в последнее время они ругались больше, чем раньше. Так все в их доме говорят. Во всяком случае, Рамона сегодня утром ушла гулять.

– А игра как же? – спросил Кевин. Дорис воткнула лопату в дюйме от его ноги:

– Кевин, а тебе не кажется, что есть вещи поважнее софтбола?

– Ну конечно, – пробормотал он, мучительно вдумываясь в ее слова.

– Рамона сказала, что к началу игры вернется.

– Это хорошо, – проговорил Кевин, а потом увидел выражение лица Дорис и быстро добавил: – То есть плохо. Действительно, очень плохо. Вот так номер!

Он задумался о Рамоне Санчес. Первый раз за все время с девятого класса.

Дорис обожгла его взглядом и отвернулась. Коротковатые загорелые ноги, все в пыли ниже зеленых нейлоновых шорт; выгоревшая рубашка без рукавов была потной и грязной. Прямые черные волосы мотались из стороны в сторону, когда она яростно атаковала землю.

– Ну-ка, давай помоги мне с этим булыжником, – резко попросила она Кевина, все еще стоя к нему спиной. Кевин нерешительно подошел и помог сдвинуть очередной валун.

* * *

– Надо же, никак новый Совет за работой! – раздался сверху довольный баритон.

Кевин и Дорис выглянули из ямы и увидели Альфредо Блэра собственной персоной на горном велосипеде. Титановая рама ярко блестела на солнце.

– Легок на помине, – не подумав, ляпнул Кевин.

– Надо же, – сказала Дорис, бросив быстрый предупреждающий взгляд на Кевина, – никак новый мэр на прогулке!

Альфредо хитро усмехнулся – крупный брюнет, красивый и усатый, с четкими, правильными чертами лица.

Трудно представить себе, что всего день назад он прекратил пятнадцатилетние семейные отношения.

– Удачи вам в сегодняшней игре, – сказал Альфредо тоном, подразумевавшим, что их «Лобосу» нужно везение, хотя играют они всего лишь со слабенькими «Апельсинами». «Авангард», команда Альфредо, и «Лобос» были вечными соперниками. Рамона играла за «Лобос», что служило причиной нескончаемых подначек. Но с сегодняшнего дня Кевин уже не был уверен, что повод для шуток сохранится.

Альфредо продолжал:

– Не дождусь, когда с вами сыграем.

– Нам копать надо, Альфредо, – сказала Дорис.

– Что ж, не стану мешать общественно полезному труду. Работа для города всем идет на пользу. – Он улыбнулся и оседлал велосипед. – Увидимся на заседании! – бросил Альфредо через плечо, уезжая.

– Надеюсь, когда придется играть, мы разобьем их в пух, – сказал Кевин, вновь взявшись за лопату.

– Надейся-надейся. Да сам не плошай!

Кевин и Альфредо выросли на одной улице, несколько лет учились в одном и том же классе, включая время, когда произошел забавный эпизод с пером и мечом. Так что они были старыми знакомыми и у Кевина имелось много возможностей понаблюдать, как Альфредо работает. Кевин хорошо знал, что его однокашник – очень уважаемая личность, остроумный, открытый человек, энергичный и удачливый. Каждый мог запросто прийти к нему, и каждому он был рад.

Слишком хороший нынче стоял день, чтобы мысли об Альфредо могли омрачить его.

Кроме того, Альфредо и Рамона разошлись. Неосознанно радуясь этому, Кевин швырнул булыжник в бункер.

Ко времени перерыва на завтрак ямы были уже глубиной почти в рост человека. Теперь раскопки представляли собой поле с хаотично расположенными кратерами, все изрезанное траншеями и следами колес, с тачками и бункерами тут и там.

Кевин прищурил глаза и усмехнулся:

– Ох и зададим мы им трепку на площадке!

* * *

После завтрака состоялось открытие весеннего сезона софтбола. Игроки со всех сторон съезжались на велосипедах в парк Сантьяго с битами поверх рулей. И началось коллективное, освященное годами действо. Поскольку сам софтбол – ритуал, то и подготовка к нему была ритуалом. Ноги игроки прикрыли жесткими щитками, на руки натянули перчатки. Спортсмены выходили на зеленое травяное поле группками по двое-трое и начинали разыгрываться. Большие мячи мелькали тут и там, рисуя в воздухе туманное белое кружево.

Соперники уже двинулись к штрафной линии, когда к площадке подъехала Рамона Санчес и слезла с велосипеда. Длинные ноги, широкие плечи, яркая испанская внешность, черные волосы… Команда «Лобос» радостно приветствовала ее. Рамона, улыбнувшись, сказала:

– Привет, ребята! – в почти привычной для нее манере. Но что-то в ней изменилось – это заметили все.

Рамона из тех людей, которые всегда широко улыбаются и приветливо разговаривают. Дорис находила это раздражающим.

– Рамона – биологический оптимист, – проворчала как-то она. – Оптимизм сильнее ее, он просто у нее в крови. Оптимистическая химия организма.

– Секундочку! – возразил Хэнк. – Ты ведь из тех, кто всегда говорит о ценностях, – а не должен ли оптимизм быть результатом волевого акта? Я по поводу этого твоего «химизма крови».

Дорис ответила, что оптимизм действительно результат напряжения воли, но приятная внешность, умственные способности и хорошие физические данные – качества биологические, и они, без всякого сомнения, очень помогают тем, кому достались, эту самую волю не особо напрягать.

Во всяком случае, вид у Рамоны сейчас был весьма странным – вид несчастного оптимиста. Даже Кевин, начав играть с Рамоной в мяч с полным намерением вести себя как всегда и избавить ее таким образом от дурацкого сочувствия, приуныл, заметив, насколько подавленной она выглядит. Он понял: глупо делать вид – мол, все прекрасно, – когда Рамона не обращает на это притворство ни малейшего внимания. И Кевин просто продолжал разминку, бросая ей мяч и ловя его.

Судя по силе бросков, она уже достаточно разогрелась. Рамона Санчес имела хорошую руку и пушечный удар. Однажды Кевину довелось увидеть, как ее мяч начисто выбил спицу из колеса стоящего велосипеда, а колесо даже шелохнуться не успело. Своими ударами она регулярно рвала кожаные завязки на перчатках игроков первой базы, а пару раз даже ломала им пальцы. Кевину пришлось быть предельно внимательным, чтобы избежать подобной участи, так как мяч преодолевал пространство между ними почти мгновенно.

Действительно, настоящая пушка. Да еще и не в духе. Они продолжали перебрасываться в тишине, прерываемой только чмоканьем мяча о перчатку. Кевин чувствовал в этом своеобразное выражение солидарности. Или он только надеялся на это, так как говорить-то было нечего.

Объявили начало игры. Кевин подошел и встал рядом с Рамоной, натягивавшей свои щитки. Она делала это с такой яростью и силой, что было неестественным притворяться, что ничего не замечаешь, и Кевин пробормотал нерешительно:

– Я слышал о тебе и Альфредо.

– Угу, – буркнула она, нисколько не удивившись.

– Сочувствую.

Внезапно уголки ее рта поползли вниз, она скорчила страдальческую гримасу. «Вот какой несчастной я буду, если дам волю чувствам», – показывала Рамона своим видом. Затем к ней снова вернулся стоический облик, она пожала плечами, встала и прогнулась, разминая ноги. Ее бедра напряглись, под гладкой загорелой кожей четко проступили мускулы.

Рамона и Кевин вернулись к скамейке, где сидели, помахивая битами, их товарищи по команде. Капитаны сдали секретарю судейской коллегии карточки игроков, и действо начало разворачиваться по привычному сценарию: команды заняли площадку – игроки первой базы давали накаты полевым игрокам, подающие делали прикидочные удары, те, кто стоял за площадкой, отбивали летящие «в аут» мячи – в общем, все, не связанное с ритуалом, отошло на задний план. Кевин, первый отбивающий в этом сезоне, выбежал на площадку, готовый к бою. Игроки выкрикивали и ему, и подающему что-то подбадривающее, даже соперники орали: «Бей!»

Подающий размахнулся, первый мяч сезона взмыл в воздух, и сразу же крики «Лупи!», «Начинай!», «Давай!» стали затихать и растворились в пространстве. Белый блестящий новенький мяч превратился на время в центр Вселенной, ее фокус. Кевин поднял биту, игра началась.

* * *

Игра для Кевина складывалась нелегко. «Лобос» вел в счете, но совсем чуть-чуть. Кевин сделал «четыре – четыре»; вот уж действительно повод для радости…

В поле Кевин занял место у третьей базы, чтобы наблюдать за каждым ударом. «Третья база – лезвие бритвы, на третьей базе ты – как мангуста среди змей»; эти слова звучали в его голове с самого детства. Сейчас они казались насмешкой. Временами появлялась возможность ударить, но в основном надо было держать позицию и наблюдать. Одни и те же фразы повторялись снова и снова: «Аут! Мяч налево! Подача!» Игра – словно какой-то религиозный обряд. Или наоборот?..

Кевин ослабил внимание, поддавшись усыпляющему ритму заурядной, серой игры, но внезапно события стали стремительно разворачиваться. «Апельсины» выиграли подряд четыре подачи. После двух аутов вышел подавать Сантос Перес. У Сантоса мощный удар, это известно, и, когда Донна приготовилась отбивать, Кевин, предельно собравшись, занял привычную позицию у своего насиженного гнезда. Сантос послал мяч низко над землей слева от Кевина, тот прыгнул «рыбкой», но мяч просвистел в дюйме от его растопыренной руки в перчатке. Кевин с проклятиями рухнул на площадку, распахав землю брюхом и локтями, перевернулся и успел заметить, как Рамона на бегу делает резкий рывок в сторону летящего мяча.

«Прием снаряда сзади в прыжке» – вещь совершенно чудовищная, но Рамона, едва не потеряв равновесие, ухитрилась-таки схватить мяч и теперь что было сил убегала подальше от первой базы. Остановиться и подготовиться к броску она не успевала. Пружиной взмыв в воздух и развернувшись в полете, чтобы как следует замахнуться, она резко послала мяч через площадку. Джоди аккуратно поймал его у самой первой базы, прямо перед носом бегущего Сантоса. Третий аут. Игра окончена!

– А-а-а!!! – заорал Кевин, встав на колени и потрясая воздетыми к небу руками. – Игра!

Публика шумела в восторге. Кевин оглянулся на Рамону. После броска она свалилась на землю, а теперь сидела на траве у самого края площадки, рослая, красивая, скосолапив неуклюже расставленные ноги, и улыбалась. Черные волосы свесились ей на глаза. И Кевин вдруг понял, что любит ее.

* * *

Конечно, чувство Кевина имело свою историю. Простой, открытый парень, помешанный на софтболе, Кевин все же не принадлежал к числу тех, кто способен влюбиться с первого взгляда только из-за хорошей игры. Нет, все было несколько сложнее. Его любовь росла многие годы.

Кевин познакомился с Рамоной, когда только приехал в Эль-Модену, еще третьеклассником. Они несколько лет учились в одном классе, и знаменитый диспут о пере и мече проходил на ее глазах. Рамона всегда нравилась Кевину. Как-то в шестом классе Рамона сообщила, что она римская католичка, а он в ответ сказал, что бывают еще и греко-католики. Рамона наотрез отказывалась верить. Пришлось залезть в энциклопедию. Поначалу найти статью о греческих католиках не удалось, и Кевин был очень удивлен. Ведь дедушка Том рассказывал ему о такой церкви. Но, одержав в споре победу, Рамона вдруг испытала к Кевину сочувствие и, еще раз пролистав оглавление, нашла статью о греческой православной церкви. Они уселись перед экраном и прочитали статью, а затем стали смотреть другие и разговаривать о Греции и о местах, где они сами бывали. Рамона ездила в Мексику, а Кевин путешествовал не где-нибудь, а по Долине Смерти! А еще они придумали – вот бы купить греческий остров и жить на нем… В общем, болтали всяческую чепуху, как бывает у детей в самом начале дружеских отношений.

После этого Кевин очень увлекся Рамоной, но никому в этом не открывался – и ей, конечно, тоже. Мальчиком он был робок и застенчив, вот в чем крылся секрет. Однако чувство не проходило и в средней школе, когда настала пора иметь романтического друга, и жизнь превратилась в головокружительный вихрь симпатий и связей, и каждый был захвачен этим вихрем.

Быстро пролетели три года, и на вечере выпускников, главном школьном празднике, пунцовый Кевин, с трудом пересилив себя, решился пригласить Рамону на танец. Когда, подойдя к девушке, заикаясь от волнения, Кевин все же выговорил: «Разрешите вас… кх-м… того…» – Рамона дала ему понять, что это блестящая идея, но сказала, что уже «приняла ангажемент» от Альфредо Блэра.

Вот и вся сказка… Бурные школьные романы чаще всего быстро кончаются, но Рамона и Альфредо уже не расставались – с того школьного вечера и по сей день.

Позже, уже работая преподавателем биологии в городской школе Эль-Модены, Рамона завела обычай выводить своих учеников на стройплощадку к Кевину, чтобы познакомить их с некоторыми прикладными аспектами экологии. Ребята пытались помогать Кевину и плотничать, и строить. Ему нравились такие визиты. Хотя пользы от них было немного, Кевин мог хоть изредка видеться с Рамоной.

И все-таки Рамона была с Альфредо. Официально в браке они не состояли, но жили вместе. И Кевин привык думать о ней только как о друге. О добром друге, таком, например, как его сестра Джил. Нет, все же не как сестра – его всегда физически влекло к Рамоне. И, как ему казалось, взаимно. Это не имело большого значения, но придавало их дружбе какой-то трепет, скрытую возможность, которой, видимо, никогда не суждено было реализоваться. Короче, оч-чень романтично…

Так продолжалось годы и годы. А сегодня, во время разминки перед игрой, он осознал вдруг, что смотрит на Рамону совсем иными глазами – видит совершенные пропорции ее спины и ног, плеч и таза, видит яркие испанские краски, видит прекрасные черты лица, которые делали ее одной из первых девушек в городе, любуется изяществом сильного броска, восхищается ее природной беззастенчивостью. Из глубин памяти Кевина всплыли воспоминания о чувстве, которое он считал давно ушедшим, так как никогда особо не задумывался о своем прошлом. А прошлое зашевелилось в нем, готовое выпрыгнуть наружу и перевернуть всю жизнь вверх тормашками.

* * *

Итак, когда Кевин обернулся, чтобы взглянуть на Рамону после блистательной игры, она отдыхала, сидя на траве. Длинные загорелые ноги были широко расставлены, и Кевин невольно выпучился на промежность зеленых спортивных шорт, на белую полоску подкладки, прилегающую к внутренней части бедер. Выпрямленной рукой Рамона опиралась на землю; тенниска облегала ее небольшую грудь. Рамона откинула на сторону волосы, спадавшие на черные глаза, и улыбнулась – впервые за сегодняшний день. Кевин будто погрузился в сон, где все чувства усилены. Воздух с шумом выходил из его легких. Глухо стучало сердце. Лицо пылало. Да, это была любовь, вне всякого сомнения.

* * *

Чувствовать для Кевина значило действовать, и, пока все упаковывали свой инвентарь и переобувались, он искал глазами Рамону. Приняв поздравления с блестящей концовкой игры, она вновь стала молчаливой и теперь собиралась уезжать. Одна.

Кевин нагнал ее на своем маленьком горном велосипеде и, когда они поравнялись, спросил:

– Будешь вечером на заседании Совета?

– Думаю, нет.

Она не желает видеть, как Альфредо дает присягу мэра. Вот, значит, насколько все это серьезно…

– Ага… – только и сказал он.

– Знаешь, я не хочу, чтобы люди решили, что мы опять вместе. Еще фотографировать будут. Неловко до чертиков.

– Понимаю. Тогда… что ты делаешь сегодня днем? – Рамона медлила с ответом.

– Вообще-то полетать собиралась. Развеяться.

– А…

Она взглянула на него.

– Хочешь составить мне компанию?

Сердце Кевина подпрыгнуло до самого горла. Первым желанием было заорать: «Конечно!» Однако, пересилив себя, Кевин сказал:

– Ну если ты действительно не против моей компании… Я, например, больше люблю летать в одиночестве.

– Нет, что ты… Может, будет легче.

– Обычно становится, – машинально отозвался Кевин, совершенно не замечая, как эти слова не вяжутся со сказанным раньше. Зато отчетливо ощутил, как работают его фабрики сперматозоидов.

– Слушай, а здорово ты их сегодня сделала!

* * *

В планерном порту Фэрхевен они отвязали двухместный аппарат Рамоны «Кондор» и прицепили его к стартовому тросу. Пристегнулись и вдели ноги в педали. Рамона отпустила тормоз, аппарат рванулся вперед, и оба – Рамона и Кевин – завертели педали как бешеные. Резиновый трос выстрелил самолетик, словно камешек из рогатки. Он поймал струю и взмыл вверх, словно бумажный змей, запущенный против ветра опытной рукой.

– Хоп! – радостно крикнул Кевин. Рамона скомандовала:

– Не «хоп», а крути педали!

Оба поднажали, откинувшись на спинки кресел, раскручивая жужжащий впереди здоровенный пропеллер и посылая самолетик все выше с каждым толчком. Двухместная машина не так эффективна, как одноместная; дополнительная мускульная сила не компенсирует избыточного веса, и пришлось вкалывать изо всех сил, пока планер не поднялся на две сотни футов, где его стремительно подхватил дневной бриз. Двухместник весил менее тридцати фунтов, и порывы ветра швыряли машину, словно бадминтонный волан.

Рамона парила в свежем бризе, словно чайка. О, это чувство, чувство полета! Они сбавили темп, настроившись на длинную дистанцию, чтобы облететь округ Ориндж по периметру. Нелегкая работа! Вот оно, одно из самых странных достижений современности, когда высочайшие технологии производят изделия, требующие более интенсивной физической работы, чем когда-либо ранее. Полет с помощью мускульной силы заставлял полностью выкладываться даже самых выносливых атлетов. Но раз уж это стало возможным, кто устоит против такого?

Не устояла и Рамона Санчес: она крутила педали, улыбаясь от радости. Рамона летала очень много. Часто, работая на крыше, увлеченный делом, представляя себе дом – каким он будет, и людей, которые станут в нем жить, Кевин слышал голос сверху и, посмотрев в небо, видел там Рамону на маленькой «Стрекозе». «Стрекоза» стрекотала, как ей и было положено, а Рамона махала ему с небес – вспотевший эльф.

– Полетели в Ньюпорт, на волны посмотрим, – предложила Рамона.

Они взмыли вверх и окунулись в ветер с моря, словно тезка их аппарата, настоящий кондор. Время от времени Кевин посматривал на ноги Рамоны, работавшей в тандеме с ним. Ноги у нее были длинные, мышцы больше, чем у него, и сильнее выраженные – по два упругих мускула вверху, плавно сходящиеся вместе у колена. От этого бедра выглядели почти квадратными, что зрительно уравновешивалось округлыми очертаниями ног внизу. Мышцы ее икр словно сошли со страниц пособия по шейпингу; кожа была гладкой и слегка покрытой тонкими шелковистыми волосками…

Кевин встряхнул головой, пораженный сказочной силой своего воображения, тем, как он рассматривает Рамону. Он взглянул на землю, на ньюпортскую трассу, как всегда, с оживленным движением. Сверху велосипедные дорожки выглядели пестрым скоплением шлемов, спин и работающих ног над паутинкой линий из металла и резины. Автомобильные направляющие дорожки блестели, как серебряные ленты, впечатанные в бетон, и машины проносились вдоль них вдаль. Синяя крыша, красная крыша, снова синяя…

Когда планер закладывал вираж, Кевин замечал здания, над которыми он когда-то работал: дом, отражающий солнечные лучи куполами из дымчатого стекла и термобетона, гараж, переоборудованный в коттедж, склады, офисы, колокольню, домик на пруду… Его работа укрывалась тут и там среди деревьев. Было приятно видеть ее, выделять среди других, припоминать проблемы, которые встречались и разрешались здесь – одни лучше, другие хуже.

Рамона улыбнулась:

– А что, должно быть, здорово, когда видишь плоды своего труда?

– Угу! – сказал он, внезапно смутившись. И заволновался.

Рамона посмотрела на него. Ветрозащитные полосы из высоких эвкалиптов разрезали землю на гигантские прямоугольники, как будто вся долина была пестрым лоскутным одеялом из домов, фруктовых садов, желтых и зеленых полей. Встречный ветер наполнял легкие Кевина, радостно было окидывать единым взором так много земли и замечать так много знакомого на ней. Береговой бриз задул сильнее и понес их самолетик в сторону Ирвинских холмов. Развязка дорог на Сан-Диего и Ньюпорт выглядела гигантским бетонным кренделем, и всюду, там и сям, – вода, сверкающая на солнце, будто кто-то разбросал по земле осколки зеркала. Речки, рыборазводные пруды, водохранилища, заболоченная Верхне-Ньюпортская бухта. Отлив обнажил серое дно, окаймленное зарослями камыша и группками деревьев. Даже здесь, на высоте, чувствовался солоноватый запах отмерших водорослей. Тысячи длинношеих водоплавающих птиц пестрым ковром покрывали поверхность залива.

– Перелет, – задумчиво проговорила Рамона. – Время перемен.

– На север направляются.

– Облака идут сюда быстрей, чем я думала. – Она показала рукой в сторону побережья. Полуденный ветер с моря принес низкие океанские тучи, как это частенько случается весной. Для растений это, может, и полезно, но летать в тучах – удовольствие ниже среднего.

– Вот и ладно, мне не повредит пораньше вернуться – на заседание Совета нехорошо опаздывать.

Рамона тронула рычаги управления, и они сделали широкий разворот над Ирвинскими холмами. Зеркальные стеклянные коробки индустриальных зданий отражали солнце; детские кубики – зеленые, голубые и золотистые.

Кевин взглянул на Рамону и заметил, что та часто моргает. Плачет? Ах да, ведь он напомнил ей про заседание Совета. Вот черт! А им было так хорошо! Идиот. Непроизвольно Кевин коснулся ее руки, лежавшей на рычаге.

– Извини, – сказал он. – Я забыл.

– А, – сказала она неровным голосом. – Понимаю.

– Тогда… – Кевин хотел спросить, что же произошло. Она скорчила гримасу, пытаясь придать лицу комичное выражение.

– Это все довольно неприятно.

– Могу себе представить. Вы так долго были вместе.

– Пятнадцать лет, – сказала она. – Почти половина моей жизни. – Она в сердцах хлопнула по рычагу, и «Кондор» завалился влево. Кевин клюнул носом в стекло.

– Может, слишком долго, – продолжала она. – Я имею в виду, слишком долго ничего не происходило. Ни у меня, ни у него никого не было раньше, до того как мы сошлись.

Кевин чуть было не напомнил ей эпизод с энциклопедией в шестом классе, но решил не делать этого – наверное, не совсем подходящий пример прошлой связи.

– Ох уж эти школьные романы! – воскликнула Рамона. – Все говорят, что ничего хорошего из них не выходит. Вот так живешь с человеком и не знаешь – а может, кто-то другой был бы лучшим партнером. И вдруг один из нас начинает этим интересоваться. – Она хлопнула кулаком по приборной доске, заставив планер подпрыгнуть, а Кевина – вмяться в кресло.

– Угу, – кивнул он. Было ясно, что она очень рассержена. Это хорошо, что Рамона дала волю чувствам, рассказывая все Кевину. Вот если бы она еще не колотила по приборам!

К тому же Кевин крутил ногами почти вхолостую; сопротивление не ощущалось. Оба они приводили в движение одну общую цепь, как на тандеме, но Рамона так яростно вертела педали, что этого было более чем достаточно для двоих. И всякий раз, когда Рамона ударами по приборной панели выражала свои чувства, аппарат вздрагивал и валился на крыло. Кевин не подавал виду, решив не прерывать излияние эмоций прозаически-приземленными словами тревоги.

– Я имею в виду, что делать-то этот человек ничего такого не делает, просто интересуется! – продолжала она, снова рубанув рукой. – Ведь Альфредо тоже интересуется… Он много чем интересуется. Я для него не весь свет в окошке, и полагаю…

– Что?

– Понимаешь, есть только немного вещей, которые волнуют меня по-настоящему. А Альфредо такой, что ему все интересно. – Бац! Прямо по щитку. – Ты даже не поверишь, как много у него интересов! – Бац! – И он всегда просто чертовски занят! – Бац! Бац! Бац!

– Но и ты вроде бы занята на все сто, – сказал Кевин, наблюдая за руками Рамоны и вздрагивая – ведь после каждого удара их аппарат валился вниз, даже несмотря на ее бешеную работу педалями.

– Альфредо давно стал бы миллионером, если б те еще водились. У него есть все, что для этого требуется.

– Но для этого нужно много времени, так ведь?

– Для этого нужна вся жизнь!

Кевин поднажал на педали, но они свободно крутились, словно слетела цепь.

– Это по крайней мере было бы чем-то ощутимым. А мы с ним никуда не стремились. Школьный роман в тридцать два года!.. Мне все равно – замужем я или просто так, но мои родители и дед с бабкой – католики, и родители Альфредо тоже. Ты же знаешь, как у католиков с этим. Кроме того, я хотела иметь семью. Знаешь, я каждый день возилась с детьми в нашем доме и все время думала, а почему одному из них не быть нашим. – Бац! – Но Альфредо не до того, нет. Времени у меня нету, говорил он, я пока не готов. А к тому времени, когда он созреет, станет уже поздно для меня. – Бац! Бац! Бац!

– Ик! – произнес Кевин, опасливо поглядывая на близкие верхушки деревьев. – Но… ведь чтобы завести ребенка, не так уж много времени нужно. В другом доме, я хочу сказать…

– Тебе удивительно!.. Было множество людей, готовых помочь, но с ними всегда приходилось порывать. А он… Мы об этом столько лет с ним говорили. Но ничего так и не менялось, черт возьми! Я стала совсем ворчливой, а Альфредо все больше времени проводил где-то на стороне… – Говоря последние слова, Рамона быстро-быстро заморгала, голос начал дрожать.

– Петля обратной связи, – пробубнил Кевин, анализируя то, что она сообщила. Человеческие отношения построены по принципу обратной связи, как и все в экологии – так сказал бы Хэнк. Постоянное движение только в одном направлении (или только в другом) быстро выходит из-под контроля, и система сваливается в штопор. Чертовски трудно выйти из такого состояния, если вы в него попали. Люди постоянно погибают в катастрофах, вызванных штопором. Да, штопор из-за отсутствия правильной обратной связи… Кевин попытался припомнить те немногие летные уроки, которые он получил. Его попытки научиться летать закончились в основном зубрежкой теории.

«Но всякая медаль имеет две стороны, – размышлял Кевин (а тем временем его ноги начали ощущать некоторое сопротивление со стороны пропеллера). – С одной стороны – штопор, разрушение, гибель; но с другой стороны – спираль, которая вздымается ввысь; и дух, впитывающий все себе на пользу, совершает великие витки самосозидания…»

– Очень плохая обратная связь, – бесчувственно отозвалась Рамона.

Они поднажали на педали. Кевин работал изо всех сил, не сводя глаз с рычагов управления и неистового правого кулака Рамоны. Он считал историю Рамоны в каком-то отношении удивительной. Не мог он понять Альфредо. Иметь возможность любить прекрасную женщину, которая сидит сейчас рядом с ним, наблюдать, как развивается в ней ребенок, их ребенок… Кевин почти задохнулся от такой мысли, внезапно испугавшись ощущения собственного тела, почувствовав шевеление между ног…

Он отогнал прочь грешные мысли и глянул вниз. Земля была совсем близко.

– Так, – проговорил Кевин, уже смирившись с неизбежной аварией. – Ну и на чем ты остановилась?

– Я действительно разозлилась и, видимо, стала это все излишне выпячивать; ведь ни о чем другом я и думать не могла. Ну и Альфредо, он тоже на меня очень рассердился, и…

Она заплакала.

– Эх, Рамона… – сказал Кевин.

Вот что значит выбрать не тот галс. Прямой путь – не всегда самый лучший. Он сейчас работал за двоих – похоже, Рамона вообще прекратила крутить педали. Да, не вовремя он ее растревожил. Кевин стиснул зубы и вытянул шею, как лошадь на аркане, жмя из последних сил, но планер продолжал резко снижаться, заваливаясь на бок. До чего тугие педали!.. «Кондор» падал прямо на холм возле Тастина. Рамона сидела, сморщив лицо и накрепко зажмурив глаза, будто хотела, чтобы из них не упало ни слезинки. Она была слишком расстроена, чтобы хоть что-то замечать. Кевин понял, что их дела плохи. Аварии со смертельным исходом в таких случаях совсем не редкость.

– Извини, – выпалил он запыхавшимся голосом и слегка похлопал Рамону по плечу. – Может быть… М-м-м…

– Все в порядке, – сказала она, утерев слезы. – Иногда ничего не могу с собой поделать.

– Угу.

Она подняла глаза:

– Черт! Мы же сейчас врежемся в Редхилл!

– М-м-м, да.

– Что ж ты молчал?

– Ну…

– Ах, Кевин! – Она улыбнулась, шмыгнула носом и, дотянувшись до него, чмокнула в щеку. Потом присоединилась к усилиям Кевина, и они повернули к дому.

Сердце Кевина просто переполнялось – не только радостью, что они спаслись от аварии, но и любовью к Рамоне. Ужасно обидно – она так страдает; однако совсем не хотелось, чтобы Рамона и Альфредо сошлись снова. Совершенно не хотелось.

Кевин произнес, тщательно подбирая слова:

– Может, и к лучшему, что это произошло сейчас и сразу. А то бы тянулось, тянулось…

Рамона коротко кивнула. Они повернули в направлении маленького планерного порта Эль-Модены. Прямо перед ними на летное поле плюхнулась «Стрекоза», тяжело, как пчела в холодную погоду. Опытной рукой Рамона направила машину. Дневное солнце осветило верхушки деревьев; тень аппарата бежала по взлетной полосе. Они снизились до высоты, где вся равнина казалась сплошными верхушками деревьев – улицы и шоссе спрятались в тени, большинства зданий тоже не было видно.

– Я часто летаю на такой высоте, – сказала Рамона, – чтобы полюбоваться картиной.

– Красота… – Ее легкая улыбка, деревья кругом… Кевин почувствовал, как океанский бриз врывается прямо ему в грудь. До чего здорово сознавать, что Рамона Санчес свободна. И сидит сейчас рядом с ним.

Кевин боялся даже взгляд бросить в сторону Рамоны. Вернее сказать, он биологии своей боялся. Или, как говорила Дорис, «кровяного химизма»…

Изящно скользнув на посадочную полосу, они легко подрулили к стоянке. Отстегнулись, нетвердо ступили на землю, разминая уставшие ноги, и потянули планер с полосы к ангару.

– Эх! – сказала Рамона. – Estoy cansada. Окончен бал, погасли свечи.

Кевин кивнул:

– Отлично полетали, Рамона.

– Ты не шутишь? – Когда они затащили планер в темный ангар, Рамона быстро обняла Кевина и проговорила: – Хороший ты друг, Кевин!

Возможно, это звучало как предупреждение, но Кевин его не услышал. Он старался сохранить ее прикосновение.

– Хотелось бы, чтоб так оно и было, – тихо сказал он, чувствуя, как дрожит его голос. Он сомневался, что говорит вслух. – Хотелось бы…

* * *

Городской Совет Эль-Модены помещался в старейшем здании округа, в церкви на Чапмен-авеню. На протяжении многих лет строение это отражало своим обликом и состоянием все повороты судьбы города – ведь у городов, как у людей, есть свои взлеты и падения. Церковь воздвигли квакеры в 1886 году, вскоре после того, как поселились на этой территории и начали выращивать здесь изюмный виноград. Один из них пожертвовал городу большой колокол, который повесили на башне в передней части здания церкви. Вес колокола оказался слишком велик, и первый же крепкий порыв Санта-Аны развалил все строение. Столь же стремительно болезнь винограда в один момент разрушила всю экономику, и город фактически был покинут. Но жители сменили посадочную культуру, возродили виноградники, а потом восстановили и церковь. Это было первым шагом на долгом пути возрождения города – от полного запустения (церковь закрыта) к захолустному городишке (в церкви – ресторан) и, наконец, к воссозданию Эль-Модены как города со своей собственной судьбой, когда городской Совет выкупил ресторан и переоборудовал его в тесноватую и немного таинственную ратушу, главный зал которой использовался под разные партийные нужды – конечно, не бесплатно. Вот так в конце концов здание стало общественным центром, к чему стремились его первостроители еще две сотни лет тому назад.

Сейчас белые стены внутреннего двора церкви были украшены цветными лентами, а на трех больших ивах, росших посреди, висели японские бумажные фонарики. Вокруг прогуливались люди Мак-Элроя Мариани, наигрывая свои заунывные, но приятные мелодии, а длинный стол был уставлен бутылками отвратительного шампанского от Эла Шредера.

Кевин подкатил к велосипедной стоянке. Он волновался, как перед экзаменом. Конечно, по делам службы Кевин бессчетное число раз бывал на заседаниях, но войти в эти стены в качестве члена Совета – дело совсем другое. И какого черта он дал уговорить себя? Кевин состоял в партии «зеленых», всегда в ней состоял. «Ремонтируем обветшавшее общежитие человечества!» А в этом году «зеленым» понадобилось заполнить одно из двух положенных партии мест в Совете. Но большинство известных членов партии или были заняты, или уже состояли в Совете раньше, или что-то еще им мешало. Неожиданно – Кевин даже понятия не имел, кто это решил, – его стали уговаривать войти в Совет. Он всем известен, всеми любим, говорили ему, сделал множество заметной работы на благо общества. «Еще бы не заметной, – сказал он, – ведь я дома строю».

В конце концов его уломали. «Зеленые» члены Совета принимают все важные решения как решения партии, так что большого опыта и знаний тут не надо. А если встретятся вдруг вещи, которых он не знает, ничего, освоит по ходу дела. Все совсем несложно. Это каждый может. А если нужно, ему помогут. И вообще, ему понравится! Будет интересно. Весело…

Но, как оказалось, больше всего помощь была нужна Кевину прямо за столом заседаний, когда дать ему нужный совет никто уже не мог. Кевин пригладил рукой волосы. Это на него похоже: впервые задумался обо всем только теперь. Но поздно – дело сделано.

Подъехала Дорис вместе с какой-то женщиной постарше.

– Кевин, это Надежда Катаева, моя подруга из Москвы. Она была моим шефом, когда я работала по обмену у них в институте сверхпроводников, а теперь Надежда с визитом приехала сюда. Остановилась у меня.

Кевин пожал женщине руку, и они втроем присоединились к толпе. Большинство собравшихся здесь были его друзьями или знакомыми. Как всегда, над ним подшучивали. Никто не принимал этот вечер всерьез. Кевину передали стаканчик шампанского, подошли друзья из «Лобоса» поднять тост за конец сегодняшней игры на зеленом травяном поле и за начало новой – на поле из зеленого сукна – «для некоторых (не будем указывать пальцем) членов команды, склонных к философии». Подняв несколько стаканчиков по разным поводам, Кевин обнаружил, что стал относиться к происходящему намного легче.

Тем временем на дворе возник Альфредо Блэр в кругу друзей, родных и партнеров. Мак-Элрои затрубили вступительные такты гимна «Слава шефу!», Альфредо заулыбался. Судя по всему, он был в прекрасном настроении. Как-то непривычно видеть его здесь без Рамоны, которая до сих пор была словно вторым полюсом магнита – явной, но неотделимой противоположностью. Внезапно Кевину вспомнились ее длинные ноги, вращавшие педали, ее широкое выразительное заплаканное лицо, полное злости и обиды, кулак, бьющий по сверхлегкому-сверхпрочному материалу рамы планера…

Тем временем вечер набирал обороты. Становилось все шумнее.

– Смотрите, ненормальный какой-то пришел, – заметила Дорис, показывая на незнакомца. Здоровенный мужчина в уродливом черном костюме неуклюже пробирался от компании к компании и прерывал один разговор за другим. Он говорил что-то, люди смотрели на него со смущением или обидой; тут он отходил и вклинивался в другую беседу. Волосы человека развевались, шампанское выплескивалось из стакана.

Загадка раскрылась, когда Альфредо представил незнакомца.

– Эй, Оскар! Ну-ка, иди сюда. Люди, это наш новый городской прокурор, Оскар Балдарамма. Вы, может быть, смотрели интервью с ним.

Кевин не видел. Оскар Балдарамма приближался. Ростом выше Кевина, толстый; все в нем было огромным: луноподобное лицо, шея как ствол дерева, могучая бочкообразная грудь под стать пухлой талии. Курчавые черные волосы растрепаны даже больше, чем у Кевина. На Оскаре был темный костюм, сшитый не менее полувека тому назад, старше хозяина лет на десять.

Оскар кивнул, потряс тройным подбородком и прошлепал толстыми подвижными губами:

– Очень приятно встретить еще одного новичка в этой команде. – Голос был скрипучим и монотонным, как будто его обладатель, кривляясь в стиле грустного клоуна, намеревался сорвать смех публики этой фразой.

Не найдя нужных слов, Кевин просто кивнул в ответ. Он слышал, что новый городской прокурор – «горячая голова» со Среднего Запада, несколько лет работал в Чикаго. А им нужен был хороший юрист, потому что в Эль-Модене, как и в большинстве городов, всегда появлялись проблемы с законами. Старый Совет потратил полгода, чтобы подыскать нового прокурора. Но найти такого!..

Оскар подошел вплотную к Кевину, наклонил голову и подмигнул с видом заговорщика. Очевидно, мимика должна была означать, что дело важное и секретное.

– Мне говорили, вы перестраиваете дома?

– Да, это моя работа.

Оскар с видом киношного шпиона огляделся вокруг.

– Мне сдали старенький домик возле планерного порта. Хотелось бы узнать, не можете вы переоборудовать его для меня?

– Ну что ж, для начала надо посмотреть. Думаю, мы обо всем договоримся. Я поставлю вас на очередь. Она у меня небольшая.

– Я охотно готов подождать!

Кевину это показалось знаком хорошего расположения.

– Я осмотрю ваш участок и составлю смету, – сказал он.

– Конечно-конечно, – театрально прошептал толстяк.

Принесли очередной поднос с шампанским. Оскар глубокомысленно уставился на свой бумажный стаканчик.

– О, местное шампанское. Попробуем.

– Да, – сказал Кевин. – Производство Эла Шредера. У него большие виноградники возле Кауэн-Хейтс.

– Кауэн-Хейтс, – повторил Оскар. Дорис сказала резко:

– Да, виноград не из Напы или Сономы, но это еще не значит, что он плохой. Я думаю, вино очень приятное!

Оскар пристально посмотрел на нее:

– А можно спросить, кто вы по профессии?

– Материаловед.

– Тогда я полагаюсь на ваше знание материала. Местного. Виноматериала, кх-м…

Увидев выражение лица Дорис, Кевин не мог сдержать улыбки.

– Шампанское Шредера – так себе, – сказал он. – Но у него есть другое вино – зинфандель, намного лучше.

Оскар слегка скосил глаза:

– Надо будет проверить. Такие рекомендации требуют действия!

Кевин фыркнул, Надежда тоже усмехнулась. А вот Дорис выглядела более недовольной, чем всегда, и своим видом давала Оскару понять это. В это время Джин Аурелиано призвала всех к тишине.

* * *

Пора за работу. Альфредо, проведший в Совете уже шесть лет, давал сегодня присягу в качестве нового мэра, а Кевин – как вновь вступающий член Совета. Кевин уже позабыл об этом и теперь, пробираясь к трибуне, споткнулся и чуть не упал.

– Ну и начало! – выкрикнул кто-то.

Покраснев, Кевин положил руку на Библию и повторил слова судьи. Внезапно он ощутил себя членом правительства. В точности как пророчили ему еще в шестом классе. Все перешли в зал заседаний, и Альфредо занял место во главе стола. Как мэр он здесь не более чем первый среди равных, просто член Совета от наиболее многочисленной партии города. Он вел заседания, но, как и остальные, имел один голос.

По одну сторону от Альфредо сидели Кевин, Дорис и Мэтт Чанг. С другой стороны – Хироко Вашингтон, Сьюзен Майер и Джерри Гейгер. Оскар и городской землеустроитель Мэри Давенпорт сидели за отдельным столиком в сторонке. Кевину хорошо было видно всех членов Совета, и, когда Альфредо пригласил всех садиться, он вгляделся в каждое лицо.

Кевин и Дорис представляли партию «зеленых», Альфредо и Мэтт – федералов. Новые федералисты, или попросту федералы, первый раз за несколько лет с небольшим перевесом обошли на выборах «зеленых». Хироко, Сьюзен и Джерри представляли небольшие местные партии и были колеблющимися центристами. Сьюзен и Хироко занимали четко умеренные позиции, а вот решения Джерри были зачастую абсолютно непредсказуемы. Именно это дало ему популярность у некоторых жителей Эль-Модены, которые вступили в партию Гейгера, чтобы видеть своего кумира в Совете.

Альфредо постучал ладонью по столу:

– Если мы сейчас не начнем, то нам придется сидеть тут всю ночь! Поприветствуем нашего нового члена – Кевина Клейборна. И пусть погружается в работу прямо с первого пункта повестки дня. Точнее, второго. Первым было его приветствие. Ладно, номер второй. Пересмотр порядка вырубки лесов, граничащих с водохранилищем в каньоне Питера. Есть решение об отмене действующего порядка до пересмотра его Советом. Такой запрет вынесен по требованию городской партии Дикой природы, представленной сегодня Ху Ньянг. Вы здесь?

На трибуну поднялась женщина довольно эксцентричной внешности. Она убеждающе заговорила о том, что деревья вокруг водохранилища старые и священные, что вырубка этих лесов – вопиющий акт произвола. Когда женщина начала повторяться, Альфредо тактично прервал ее:

– Мэри, порядок вырубки исходил от ваших людей; можете прокомментировать сказанное? – Городской землеустроитель откашлялась.

– Деревья вокруг водохранилища – тополя и ивы. И те и другие исключительно гидрофильны. Естественно, воду они получают из водохранилища. Ясное дело, если их не вырубить, мы будем терять ежемесячно более тысячи кубометров воды. Решение Совета за номером 2022–3 предписывает нам сделать все возможное, чтобы уменьшить свою зависимость от окружной и муниципальной служб водоснабжения. Мы попытались очистить зону водохранилища от гидрофильных деревьев, но тополя быстро выросли вновь. А ивы, между прочим, вообще не уроженцы здешних мест. Мы советуем вырубить эти деревья и заменить их на дубы и степные травы. Впрочем, одну большую иву возле плотины мы собираемся оставить.

– Кто хочет выступить? – спросил Альфредо.

Все выступившие одобрили план Мэри. Джерри заметил, что будет прекрасно, если Эль-Модена избавится наконец от некоторых деревьев. Альфредо попросил высказаться кого-нибудь из публики. Несколько человек выходили к трибуне и в основном повторяли уже сказанное, иногда нетрезвыми голосами. Альфредо прекратил прения и поставил вопрос на голосование. Порядок вырубки деревьев был одобрен семью голосами. Против не выступил никто.

– Единогласно! – радостно сказал Альфредо. – Прекрасное предзнаменование для нашего Совета. Простите, Ху Ньянг, но ваши деревья слишком много пьют. Вопрос номер три: предлагается ограничить шум в районе стадиона средней школы. Ха! Кто осмелится поддержать?

* * *

Заседание шло своим чередом, грозя начисто съесть вечер, не уступив в этом множеству других собраний, которые проводились каждую среду. Битва за разрешение строительства, ставшая протестом против права города на землю, дискуссия о границах районов, распоряжение, запрещающее катание на досках по велосипедным дорожкам, предложение по изменению распределения городских фондов… Обычные житейские проблемы маленького городка, пункт за пунктом решаемые собранием общественности. Работа по управлению миром, повторяемая тысячи и тысячи раз на всей планете. Можно сказать, что это и есть настоящее занятие для представителей власти.

Но в этот вечер Кевин ничего такого не ощущал. Для него это была лишь работа, причем довольно скучная. Он чувствовал себя судьей, который не может подыскать подходящего прецедента. Но даже когда прецеденты находились, Кевин обнаруживал, что они слишком редко были близки к реальной ситуации, чтобы хоть как-то помочь ему. «Интересная штука, – думал он рассеянно, пытаясь избавиться от действия дрянного шампанского, – прецеденты тут бесполезны». Он решил голосовать так же, как и Дорис, а почему и для чего, выяснить потом. К счастью, никто не требовал обосновывать свои решения.

Примерно на каждом пятом голосовании ему упорно приходила в голову одна и та же мысль: «А ведь придется торчать тут каждую среду на протяжении двух лет и заниматься только этим! Внимательно вслушиваться в кучу вещей, которые тебе ни капельки не интересны! Ну какого черта ты поддался на уговоры?»

Публика начала вставать и расходиться. Надежда – женщина из Москвы – осталась на месте и наблюдала за происходящим с явным интересом. Оскар и секретарь Совета делали многочисленные пометки. Собрание продолжалось.

Кевин уже не мог сосредоточиться. Долгий день, да еще это шампанское… Было тепло, хорошо, голоса звучали тихо, успокаивающе…

Спать хочется. Ах, как хочется спать. Стыд-то какой!.. И все же ужасно спать хочется. Просто невозможно. На своем первом заседании в Совете. Но тут так тепло, так уютно… Не спать, не спать! О боже мой! В отчаянии он крепко ущипнул себя. Заметил кто-нибудь, как он сдерживался, чтобы не зевнуть? Не уверен. О чем хоть они говорят-то? Он понятия не имел даже, какой пункт повестки обсуждают. Невероятным усилием воли Кевин попытался сосредоточиться.

– Номер двадцать седьмой, – произнес Альфредо, и Кевин на секунду испугался, что тот сейчас посмотрит на него со своей наглой улыбкой. Но Фредо продолжал читать. Куча обычных бюрократических деталей. Например, представление отделом городского планирования двух новых членов Водоканал-мастера. Кевин ни одного из них не знал раньше. Не до конца еще очнувшись, он потряс головой. Водоканал-мастер… Когда Кевин был маленьким, это слово приводило его в необъяснимое восхищение. Позже он весьма разочаровался, узнав, что это не волшебник, обладавший магической властью над водами, а всего лишь одна из служб в бесчисленном ряду контор. В одних водоемах они только регистрировали расход воды, в других сами устанавливали политику водопользования. Кевин представления не имел, чем они там занимаются в своей службе, но сейчас почуял нечто странное. Возможно, оттого, что имена были незнакомы. Вот и прокурор за своим столом слегка покачал головой. До сих пор он наблюдал за происходящим с каменным лицом, но теперь в его поведении что-то изменилось, словно статуя спящего Будды приоткрыла вдруг один глаз и взглянула с любопытством.

– А они кто? – прохрипел Кевин. Голос с полудремы плохо слушался. – Я имею в виду этих двоих.

Альфредо легко и изящно «обработал прерывание», словно Рамона, на лету берущая трудный мяч. Он представил двух кандидатов. Один из них – компаньон Мэтта, другой – сотрудник инженерной службы окружного водоснабжения.

Кевин с сомнением выслушал.

– А каковы их политические убеждения? – Альфредо пожал плечами:

– Я думаю, они федералы, но какая разница? Это же не политическое дело.

– Шутить изволите? – скривился Кевин.

Вода, и не политическое? Сонливость как рукой сняло, он пробежал глазами текст пункта под номером 27. Альфредо потребовал объясниться, однако Кевин, ничего не слыша, вчитывался в бумагу. Одобрение положения с добычей воды из источников района, одобрение годового отчета по использованию грунтовых вод (хорошо!). Письмо с благодарностью в адрес окружной службы водоснабжения за земли каньона Кроуфорд, переданные в дар городу в прошлом году. Письмо из отдела городского планирования с запросом дополнительной информации о предложении Управления водоснабжением штата увеличить подачу воды городам-клиентам…

Дорис толкнула его локтем под ребро.

– Что ты имеешь в виду? – повторил Альфредо в третий раз.

– Вода – всегда политическое дело, – рассеянно сказал Кевин. – Скажи-ка, ты всегда вставляешь в один вопрос повестки так много вещей?

– А что такого? – ответил Альфредо. – Мы объединяем вопросы по темам.

Голова Оскара качнулась немного влево, затем вправо. Ну прямо ожившая статуя Будды.

Если бы чуть больше знать об этом… Кевин ткнул в документ наугад:

– А что за предложение от УВС?

Альфредо заглянул в повестку дня:

– Ах, это… Это было несколько заседаний тому назад. Решением суда Управлению водоснабжением штата расширили их участок реки Колорадо, и они хотели бы продать эту воду, пока не закончено строительство туннеля, куда загонят реку Колумбия. Отдел городского планирования решил, что если мы будем получать больше воды от УВС, то сможем избежать штрафов со стороны окружной службы за перерасход грунтовых вод и в конечном счете сэкономим средства. УВС готово на все – когда к Колумбии подойдет труба, это будет выгодный рынок. По сути дела, это уже и сейчас выгодно.

– Да, но мы не выкачиваем излишне много грунтовых вод.

– Согласен, но штрафы за перерасход суровые, так что… А получив воду, мы сможем скомпенсировать любой наш перерасход и избежать штрафов.

Кевин озадаченно покрутил головой:

– Но если мы получим дополнительную воду, то это значит, что перерасхода вообще не будет!

– Точно! В том-то и дело. Но как бы то ни было, это всего лишь письмо с просьбой дать дополнительную информацию.

Кевин задумался. По работе ему часто приходилось получать разрешения на пользование водой, и он кое-что знал об этом. Как и многие города в Южной Калифорнии, они покупали воду у УВС в Лос-Анджелесе, который качал ее из Колорадо. Но это практически и все, что он знал…

– А какую информацию мы сейчас имеем? У них есть минимальная норма?

Альфредо попросил Мэри найти подлинник письма из столичной службы и зачитать его. Минимальный объем продажи – шестьдесят тысяч кубометров в год.

– Но ведь это намного больше, чем нам нужно! – удивился Кевин. – Что ты собираешься делать с такой прорвой воды?

– Ну… – замялся Альфредо, – если в первое время будут какие-то излишки, мы можем продавать их окружному Водоканалу.

«Если будут, – подумал Кевин. – В первое время… Как-то странно все это звучит».

Дорис подалась вперед на своем кресле:

– Так, значит, мы решили заняться бизнесом с водой? А как же насчет решения уменьшить зависимость от УВС штата?

– Но это всего лишь письмо с запросом дополнительной информации, – раздраженно повторил Альфредо. – Вода – вещь непростая и с каждым днем становится все дороже. А наше дело – попытаться получить ее как можно дешевле. – Он взглянул на Мэтта Чанга, а затем уткнулся в свои бумаги.

Кевин стиснул кулаки. Чего-то они добиваются. Кевин не знал, чего именно, но внезапно понял – от него хотят что-то скрыть, на его первом заседании Совета, когда он еще не вошел в курс дела, да к тому же устал и немного в подпитии.

Альфредо забубнил о засухе.

– А для таких вещей не нужно официального заключения о влиянии на окружающую среду? – прервал его Кевин.

– Для информационного письма? – спросил в ответ Альфредо немного саркастично.

– Да ладно, ладно. Недавно я стоял тут перед Советом и пытался получить разрешение объединить оранжерею и курятник. Для этого мне пришлось добывать заключение о воздействии на окружающую среду, а уж для таких изменений этот документ наверняка понадобится. – Кевина охватила внезапная вспышка ярости.

– Это всего лишь вода! – сказал Альфредо.

– Твою мать! Решил всех одурачить?! – вскипел Кевин. Дорис пихнула его локтем, и Кевин вспомнил, где находится. Покраснев, он опустил голову. Среди публики кто-то захихикал. Еще бы! Понаблюдать за скандалом не где-нибудь, а в Совете!

Ладно. В разговоре наступила пауза. Кевин оглядел других членов Совета. Мэтт насупился. Центристы сидели с озабоченным видом, смущенные.

– Послушайте! – сказал Кевин. – Я не знаю, кто эти кандидаты, не знаю подробностей предложения от УВС. В такой ситуации я не могу одобрить пункт двадцать седьмой. Предлагаю перенести обсуждение на другое заседание.

– Я поддерживаю, – сказала Дорис. Альфредо выглядел так, будто хотел что-то возразить, но всего лишь произнес:

– Кто за это предложение?

Кевин и Дорис подняли руки. Хироко с Джерри их поддержали.

– Хорошо, – сказал Альфредо, пожав плечами. – Тогда на сегодня все.

Он быстро закрыл заседание и, когда все встали, взглянул на Мэтта.

«Они что-то хотели протащить через Совет, – подумал Кевин. – Но вот что?» Злость вспыхнула в нем с новой силой. Хитрит Альфредо! И никто, кроме Кевина, этого не замечает.

Перед Кевином выросла грузная фигура городского прокурора. Стоящий Будда.

– Так вы придете посмотреть мой домик?

– Ах да, – рассеянно проговорил Кевин. Оскар дал ему свой адрес.

– Может, вы и мисс Накаяма сможете зайти к завтраку. Вы посмотрите дом, а я постараюсь прояснить вам некоторые тонкости сегодняшней повестки дня.

Кевин быстро взглянул на Оскара. Крупное лицо толстяка было совершенно непроницаемо. Потом он со значением подмигнул обоими глазами, черными как вороново крыло. И снова круглый лик его окаменел.

– Хорошо, – сказал Кевин. – Мы придем.

– Я буду ждать вас.

* * *

Ночное возвращение домой после долгого собрания. Кевину надо было завезти кое-какие инструменты Хэнку, а Дорис с Надеждой направились прямо домой. И вот сейчас он ехал в одиночестве.

Встречный напор прохладного воздуха, мерцающая фара, легкое жужжание велосипедной цепи. Повсюду запах цветущих апельсинов, смешанный с ароматом эвкалипта, приправленного шалфеем, – характерные запахи Эль-Модены. Забавно, что два из трех – пришлые. Они сопровождали Кевина всю дорогу…

Вырвавшись наконец на свободу, все еще слегка навеселе, Кевин чувствовал, как ароматы земли наполняют его. Он легок, словно воздушный шарик. Неожиданный восторг охватил его этой весенней прохладной ночью.

Как всегда говорил Хэнк, в каждом атоме, в каждой молекуле, в каждой крошке материального мира существует Бог, так что с каждым глотком воздуха ты вдыхаешь Бога. Кевин иногда действительно чувствовал что-то в этом роде, заколачивая гвозди в новую конструкцию, паря в небе, катя вот так в ночи на велосипеде, когда вокруг громоздятся черные холмы… Ему знакомы были очертания каждого темного дерева на пути, каждый поворот. Всю дорогу Кевин чувствовал, как растворяется в окружающем, запах деревьев становится его частью, тело его становится частицей этих холмов, а душа полнится священным трепетом.

* * *

Бедра Кевина еще гудели от недавнего полета, и, ощущая это, он снова представил себе ноги Рамоны. Длинные мускулы, гладкая загорелая кожа, пушок шелковистых волос… Бах, бах – ударами по ультралитовой раме выражает Рамона свою ярость и боль. Еще многое связывает ее с Альфредо, это несомненно.

Долгий-долгий день. Игра. Четыре – четыре. Руки еще помнят сильные, жесткие удары по мячу. Потом пустая болтовня на Чапмен-авеню. Мысли о собрании заглушают приятные воспоминания этого дня. Ох, парень! Влип ты с этим чертовым Советом на целых два года. В Кевине снова вскипела злость на Альфредо, на его уловки. Вспомнилась странная мимика нового городского прокурора. Стоящий Будда. Что-то происходит. Забавно, что Кевин уловил это даже сквозь полудрему, в которой пребывал. Друзья подшучивали над ним за медлительность, но дураком-то он не был, нет! Взгляните только на его дома, и поймете это. Интересно, обратил бы Кевин внимание на этот скользкий пункт повестки дня, если б не сонливость? Трудно сказать. Да и не в этом дело. Какое-то подсознательное сопротивление. Упрямый разум отказался быть одураченным.

Кевин свернул влево, на дорожку, поднимавшуюся к дому. Он жил в большом старом переоборудованном здании, построенном в виде подковы вокруг пруда. Кевин сам занимался реконструкцией и до сих пор считал, что это – лучшее из его созданий: огромный шатер, заполненный светом, дом для целого рода. Жильцы дома, соседи Кевина, и в самом деле были настоящей семьей.

Последний болезненный толчок бедер и короткий спуск к велосипедной стоянке у открытого конца подковы. Наверху, как всегда, светилось окошко Томаса. Наверняка сидит перед экраном компьютера и работает не покладая рук. У большого кухонного окна сновали тени. Это, конечно, Донна и Синди. Болтают, наблюдая, как дети моют тарелки, и одаривают их подзатыльниками.

Дом стоял в роще авокадо у подножия Рэттлснейк-Хилла, одного из последних вздутий земли, называющихся горами Санта-Ана, перед пологим спуском к морю. Темная громада холма наверху, укутанная зарослями кустарникового дуба и шалфея. Дом Кевина под холмом. Холм, центр его жизни.

Кевин вдвинул переднее колесо своего горного велосипеда в «стойло». Повернувшись к дому, он вдруг что-то увидел и остановился. Какое-то движение. Там, в темноте рощи.

Кевин скосил глаза на освещенные окна кухни. Звон кастрюль, голоса. В глубине рощи, среди деревьев, мелькнула тень. Внезапно Кевин почувствовал на себе взгляд. Высокая тень, по форме – человек. Слишком темно, чтобы разглядеть как следует.

Темное нечто шевельнулось, двинулось в сторону и исчезло среди деревьев – совершенно беззвучно.

Кевин перевел дыхание. По спине и затылку бежали мурашки. Что за черт?..

Просто, видать, слишком долгий был день. И ничего там нет, кроме ночи. Кевин тряхнул головой и вошел в дом.