Онлайн чтение книги Пираты Венеры Pirates of Venus
12. «Корабль!»

Какая странная встреча! От неожиданности я совершенно лишился дара речи. Замешательство Дуари тоже было вполне очевидным. Но, по крайней мере для меня, эта необычная встреча была счастливым совпадением.

Я направился к ней, и, надо полагать, в моих глазах отражалось куда больше, чем я отдавал себе отчет, потому что она отшатнулась, покраснев еще сильнее.

— Не прикасайся ко мне! — прошептала она. — Не смей!

— Разве я когда-либо причинил тебе вред? — спросил я.

Похоже, этот вопрос вернул мне ее доверие. Она покачала головой.

— Нет, — признала она. — Физически — никогда. Я послала за тобой, чтобы поблагодарить тебя за службу, которую ты сослужил мне, но я не знала, что ты — это ты. Я не знала, что Карсон, о котором они говорили, это тот самый человек, который… — она замолчала и взглянула на меня умоляюще.

— Тот человек, который в саду джонга сказал, что любит тебя, — продолжил я за нее.

— Не надо! — вскричала она. — Неужели ты не сознаешь оскорбительность и преступность такого заявления?

— Так это преступление — любить тебя? — спросил я.

— Преступление говорить мне об этом, — ответила она несколько свысока.

— Тогда я законченный преступник, — ответил я, — ибо я не могу сдержаться, не могу молчать, что люблю тебя, и буду говорить это всякий раз, когда тебя увижу.

— В таком случае ты не должен больше видеть меня, поскольку ты не имеешь права говорить такие вещи, — решительно сказала она. — Я прощаю тебе предыдущие оскорбления, потому что ты оказал мне и государству огромную услугу. Но больше не повторяй их.

— Но что, если я не могу поступать иначе? — вопросил я.

— Ты должен преодолеть себя, — серьезно сказала она. — Это вопрос твоей жизни или смерти.

Ее слова озадачили меня.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — признался я.

— Камлот, Хонан, любой из вепайян на борту корабля убили бы тебя, если бы узнали об этом, — ответила она. — Джонг, мой отец, приказал бы казнить тебя по возвращении на Вепайю. Все зависело бы от того, кому первому я сказала бы об этом.

Я подошел поближе и заглянул ей в глаза.

— Но ты ведь никому не скажешь, — прошептал я.

— Почему ты так думаешь? — потребовала ответа она, но голос ее слегка дрогнул.

— Потому что ты хочешь, чтобы я любил тебя, — бросил я вызов.

Она сердито топнула ногой.

— Ты преступаешь границы допустимого, и не подлежишь ни милости. ни прощению. Немедленно прочь из моей каюты! Я не желаю больше видеть тебя.

Ее грудь вздымалась, прекрасные глаза сверкали. Она стояла очень близко ко мне, и мной овладело стремление схватить ее в объятия. Я хотел прижать ее к себе, хотел покрыть ее губы поцелуями.

Но более всего я хотел добиться ее любви, так что я овладел собой, дабы не зайти слишком далеко. Мне не хотелось потерять шансов завоевать ее любовь, которая, я чувствовал это, уже зарождается где-то в безднах души, на самой границе сознания. Не знаю, почему я был так уверен в этом, но я был уверен.

Я не мог бы навязывать свое внимание женщине, которой оно отвратительно. Но с первого мгновения, как только я увидел эту девушку, подсматривающую за мной в саду на Вепайе, у меня возникло впечатление, что она тоже немного интересуется мной.

— Я сожалею, что ты отправляешь меня прочь, по существу, в изгнание, — ответил я. — Я не считаю, что заслужил это, но, разумеется, представления вашего мира отличны от представлений моего. У нас женщина не чувствует себя оскорбленной любовью мужчины или его признанием в любви, кроме тех случаев, когда она уже замужем за другим.

В этот момент мне пришло в голову то, о чем следовало подумать раньше.

— Может быть, ты уже принадлежишь другому мужчине? — спросил я, холодея при этой мысли.

— Конечно, нет! — фыркнула она. — Мне еще нет девятнадцати лет.

Я плохо слышал. Я удивлялся, как мне до сих пор не приходило в голову, что девушка из сада могла быть замужем.

Я не знал, какое отношение ко всему имел ее возраст, но я был рад узнать, что ей еще не семьсот лет. Я часто думал, сколько ей лет, хотя здесь, на Венере, это в общем-то не имело значения. Здесь, в единственном из всех мест Вселенной, людям было действительно столько лет, на сколько они выглядели — по меньшей мере это верно в отношении их внешней привлекательности.

— Так ты уходишь? — требовательно спросила она. — Или мне позвать кого-нибудь из вепайян и сказать, что ты нанес мне оскорбление?

— Чтобы меня убили? — спросил я. — Нет, я никогда не поверю, что ты так поступишь.

— Тогда уйду я, — постановила она. — И помни, что тебе не дозволено больше ни видеть меня, ни говорить со мной.

С этим прощальным и отнюдь не обнадеживающим ультиматумом она покинула комнату, выйдя в соседнее помещение своих апартаментов. Похоже, это был конец аудиенции. Я никак не мог последовать за ней, так что я повернулся и безрадостно направился в капитанскую каюту в башне.

Когда я обдумал все, что произошло, мне стало очевидно, что я не только не продвинулся вперед. Теперь казалось мало правдоподобным, что я когда-нибудь это сделаю. Похоже, между нами существовал непреодолимый барьер, хотя я не представлял себе, что бы это могло быть.

Я не мог поверить, что она совершенно ко мне равнодушна. Хотя, быть может, я думал так исключительно в силу собственного эгоизма. Она достаточно прямо дала понять, как словами, так и действиями, что не желает иметь со мной ничего общего. Я несомненно был persona non grata.

Несмотря на все вышеперечисленное, а, может, и благодаря этому, я понимал, что вторая, более долгая встреча послужила только тому, что моя страсть разгорелась еще сильнее. Я был в совершеннейшем отчаянии.

Ее присутствие на борту «Софала» непрестанно искушало меня. Ее заявление о невозможности никаких отношений между нами только заставило меня еще сильнее желать быть с ней. Я был крайне несчастен, а монотонное течение нашего обратного плавания к Вепайе не давало возможности отвлечься. Я хотел, чтобы мы встретили какой-нибудь корабль, потому что любой встреченный корабль был бы вражеским.

Мы на «Софале» были вне закона — пираты, буканьеры, каперы. Я склонялся скорее к последнему, более мягкому определению нашего статуса. Разумеется, мы еще не получили повеления Минтепа осуществлять нападения на корабли Торы для блага Вепайи, но мы нападали на врагов Вепайи, так что я полагал, мы можем требовать сомнительной чести считаться каперами. Однако любое из двух других имен тоже не огорчило бы меня. В слове «буканьер» есть какой-то залихватский оттенок, который тешит мою фантазию, в нем чуть больше возвышенной романтики, чем в слове «пират».

Имя, слово значит очень много. Название корабля — «Софал» — мне понравилось с самого начала. Быть может, значение этого имени и подсказало то занятие, которому я был намерен предаться.

«Софал» значит «убийца». Глагол «убивать» звучит «фал», приставка «со» имеет то же значение, что и английский суффикс «er». «Вонг» — по-амториански «защищать», следовательно, название «Совонга», нашей первой добычи, значит «защитник». Однако «Совонг» не оправдал своего имени.

Я все еще предавался раздумиям по поводу имен, пытаясь таким образом отвлечься от мыслей о Дуари, когда вернулося Камлот. Я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы задать ему несколько вопросов касательно амторианских обычаев, которые определяли правила поведения между мужчинами и девушками. Он сам дал к тому повод, спросив меня, виделся ли я с Дуари с тех пор, как она послала за мной.

— Я виделся с ней, — сказал я. — Но мне непонятно ее отношение ко мне. Выходит, что смотреть на нее — это чуть ли не преступление.

— Это было бы преступлением при обычных обстоятельствах, — ответил он, — но, разумеется, как я тебе уже объяснял, обстоятельства, в которых она и мы оказались теперь, сводят к минимуму важность некоторых освященных временем вепайянских законов и обычаев.

Вепайянские девушки достигают совершеннолетия в двадцать лет. До этого времени они не могут вступать в союз с мужчиной. Обычай, который имеет практическую силу закона, налагает еще более серьезные ограничения на дочерей джонга. Они не должны даже видеться или говорить ни с одним мужчиной, за исключением кровных родственников и нескольких тщательно избранных доверенных лиц, пока им не исполнится двадцати. Если они нарушат закон, это означает бесчестие для них и смерть для мужчины.

— Что за идиотизм! — взорвался я.

Я начал понимать, каким ужасным и отвратительным должно было предстать в глазах Дуари мое противозаконное поведение.

Камлот пожал плечами.

— Возможно, этот закон глуп, — сказал он. — Но это закон. А в случае Дуари его соблюдение много значит для Вепайи, потому что она — надежда Вепайи.

Я уже слышал по отношению к ней эти слова, но не понимал их смысла.

— Что ты имеешь в виду, говоря так? — спросил я.

— Она — единственный ребенок Минтепа. У него никогда не было сына, хотя сотни женщин хотели бы родить ему наследника. Династия окончится, если у Дуари не будет сына. А если у нее будет сын, то совершенно необходимо, чтобы его отец был достоин быть отцом джонга.

— Они уже выбрали отца ее детей? — спросил я.

— Конечно, нет, — ответил Камлот. — Речь об этом зайдет только после того как ей исполнится двадцать лет.

— А ей нет еще и девятнадцати, — заметил я со вздохом.

— Нет, — согласился Камлот, внимательно гляля на меня. — Но ты ведешь себя так, словно этот факт для тебя очень важен.

— Так оно и есть, — признал я.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я собираюсь жениться на Дуари!

Камлот вскочил на ноги и выхватил меч. Впервые за все время нашего знакомства я видел, чтобы он проявил признаки столь серьезного волнения. Я решил, что он собрался убить меня, не сходя с этого места.

— Защищайся! — воскликнул он. — Я не могу убить тебя, пока ты без меча.

— А почему ты хочешь меня убить? — спросил я. — Ты сошел с ума?

Острие меча Камлота медленно опустилось к полу.

— Я не хочу убивать тебя, — сказал он печально, все нервное напряжение ушло из него. — Ты мой друг, ты спас мою жизнь. Я бы лучше умер сам, чем убил тебя, но то, что ты только что сказал, требует чьей-нибудь смерти.

Я пожал плечами; мне это было недоступно.

— Что я такого сказал, Камлот? — пожелал узнать я.

— То, что ты собираешься жениться на Дуари.

— В моем мире, — сказал я, — мужчин убивают за то, что они отказываются жениться на девушке.

Когда Камлот угрожал мне, я сидел за столом и не двигался, теперь я поднялся и взглянул ему в глаза.

— Лучше убей меня, Камлот, — сказал я. — Потому что я говорю то, что думаю.

Мгновение он колебался, глядя на меня, затем вернул меч в ножны.

— Я не в силах, — сказал он глухо. — Да простят мне мои предки! Я не могу убить друга.

— Быть может, — добавил он, очевидно, в поисках какого-нибудь смягчающего обстоятельства, — ты не можешь нести ответственность за несоблюдение обычаев, о которых ты не знал. Я часто забываю, что ты не из нашего мира. Но теперь, когда я разделил твое преступление, простив его… Скажи мне, Карсон, что позволяет тебе надеяться на брак с Дуари?

Я хмыкнул.

Скажи, Карсон, — настойчиво повторил Камлот. — Я не могу стать большим преступником, чем уже стал, если выслушаю тебя полностью.

— Я намерен жениться на ней, потому что я люблю ее и верю, что она уже наполовину любит меня.

При этих словах Камлот был вновь шокирован. Он попросту ужаснулся.

— Это невозможно! — вскричал он. — Она никогда до сих пор не видела тебя; она не может знать, что творится у тебя в сердце или в твоем безумном мозге!

— Как раз наоборот, она уже видела меня раньше, и ей прекрасно известно, что творится у меня в «безумном мозге», — заверил я его. — Я сказал ей об этом в Куааде, и сегодня повторил снова.

— И она выслушала тебя?

— Она была потрясена не меньше, чем ты — признал я, — но выслушала меня. Затем она выбранила меня и велела уйти.

Камлот облегченно вздохнул.

— По крайней мере она в своем уме. Не могу понять, на чем ты основываешь свою уверенность. Она не может ответить взаимностью на твою любовь.

— Ее глаза выдают ее. А более убедительным доказательством может быть то, что она не рассказала о моем преступлении, ибо это привело бы к моей смерти.

Он обдумал сказанное мной и покачал головой.

— Все это чистейшей воды безумие, — сказал он. — Ничего не могу понять. Ты утверждаешь, что разговаривал с ней в Куааде, хотя этого не могло быть. Но если ты видел ее раньше, то почему ты так мало интересовался ее судьбой, зная, что она — пленница на борту «Совонга»? Почему ты сказал, что считал ее моей возлюбленной?

— До последних минут, — объяснил я, — я не знал, что девушка, которую я увидел и с которой говорил в саду Куаада, и есть Дуари, дочь джонга.

Спустя несколько дней, когда я снова беседовал с Камлотом у себя в каюте, наш разговор был прерван свистом за дверью. Когда я позволил посетителю войти, им оказался один из вепайянских пленников, освобожденных с «Совонга». Он был не из Куаада, а из другого вепайянского города, так что никто из других вепайян на борту ничего о нем не знал. Его имя было Вилор, и он казался порядочным человеком, хотя и очень молчаливым. Он проявлял серьезный интерес к анганам и часто проводил время с ними, но объяснял свою привязанность чисто научным желанием изучить птицелюдей, которых он до сих пор никогда не видел.

— Я пришел просить назначить меня офицером, — объяснил он. — Я хотел бы присоединиться к вам и разделить с вами работу и ответственность за экспедицию.

— У нас достаточно офицеров, — ответил я, — и команда полностью укомплектована. Более того, — честно добавил я, — я знаю тебя недостаточно хорошо, и не уверен в твоей квалификации. К тому времени, как мы достигнем Вепайи, мы будем знать друг друга лучше. Если тогда ты мне понадобишься, я дам тебе знать.

— Но я хотел бы делать что-нибудь полезное, — настаивал он. — Могу я охранять джанджонг, пока мы не достигнем Вепайи?

Он имел в виду Дуари, чей титул, составленный из двух слов, означающих дочь и король, является синонимом слова «принцесса». Мне показалось, что в его голосе, когда он это говорил, прозвучало волнение.

— Ее хорошо охраняют, — объяснил я.

— Но я бы очень хотел заниматься этим, — настаивал он. — Это было бы знаком любви и верности по отношению к моему джонгу. Я мог бы стоять в ночную стражу, обычно никто не хочет этого делать.

— Не нужно, — сказал я кратко. — Стражи уже достаточно.

— Ее апартаменты находятся в кормовой части постройки на второй палубе? — спросил он.

Я ответил, что так оно и есть.

— И у нее своя стража?

— Рядом с ее дверью ночью всегда стоит стражник, — заверил я.

— Только один? — пожелал узнать он, как будто считал такую охрану недостаточной.

— В добавление к обычному палубному дозору — мы считаем, что одного стража достаточно. У нее нет врагов на борту «Софала».

Эти люди действительно проявляли заботу о благополучии и безопасности королевской семьи, подумал я. Даже чересчур, как мне показалось. В конце концов Вилор отказался от своих притязаний и ушел, после того, как упросил меня еще подумать над его просьбами.

— Он кажется даже более обеспокоенным благополучием Дуари, чем ты, — заметил я Камлоту после ухода Вилора.

— Да, я обратил на это внимание, — задумчиво ответил мой лейтенант.

— Никто не беспокоится о ней больше, чем я, — сказал я. — Но я не думаю, чтобы необходимо было предпринять еще какие-нибудь меры предосторожности.

— Я тоже, — согласился Камлот. — Сейчас она прекрасно защищена.

Мы выбросили Вилора из головы и занялись обсуждением других насущных вопросов. Вдруг послышался крик дозорного с марсовой площадки.

— Ву нотар (Корабль)!!

Выбежав на башенную палубу, мы услышали, как дозорный выкрикивает, в каком направлении находится неизвестный корабль, и в самом деле, на траверсе по правому борту мы различили на горизонте надстройку корабля.

По какой-то причине, которая мне не вполне ясна, видимость на Венере обычно исключительно хорошая. Низкие туманы и дымка бывают редко, несмотря на влажность атмосферы. Возможно, это вызвано таинственным излучением того странного элемента в коре планеты, который вызывает свечение воздуха в ее безлунные ночи. Не знаю.

Как бы то ни было, мы видели корабль, и почти мгновенно на борту «Софала» поднялось общее возбуждение. Это была новая добыча, и люди горели нетерпением наброситься на нее. Когда мы изменили курс и повернули в направлении нашей жертвы, в толпе на палубе послышались радостные крики. Было роздано оружие, носовая и две башенных пушки были подняты в боевые позиции. «Софал» устремился вперед на полной скорости.

Когда мы приблизились к нашей будущей добыче, то увидели, что это корабль примерно такой же величины, как «Софал», идущий под знаками Торы. Ближайшее рассмотрение обнаружило, что это вооруженный торговец.

Я приказал, чтобы все, кроме орудийных расчетов, скрылись в помещении нижней палубы, так как я планировал взять это судно на абордаж — так же, как мы поступили с «Совонгом» — и не хотел, чтобы они увидели палубу нашего корабля, полную вооруженных людей, пока мы не подойдем вплотную.

Как и прежде, были отданы точные приказания, Каждый знал, что он должен делать. Все были предупреждены, что я не хочу ненужного кровопролития. Если уж мне выпала доля быть пиратом, я намеревался быть настолько гуманным пиратом, насколько это вообще возможно. Я не стану проливать кровь без необходимости.

Я расспрашивал Кирона, Гамфора и многих других торанов из моей команды об обычаях и практике торанских военных кораблей, пока не почувствовал, что достаточно хорошо освоился в этом вопросе. Например, я знал, что военный корабль имеет право произвести досмотр торговца. На этот последнем факте я и основывал свою надежду — мы должны были забросить наши абордажные крючья на борт жертвы, прежде чем они догадаются о наших подлинных намерениях.

Когда мы оказались на расстоянии оклика от другого корабля, я велел Кирону приказать им остановить двигатели, поскольку мы-де хотим подняться на борт и обыскать их корабль. Сразу же мы столкнулись с первым препятствием. Оно возникло в виде вымпела, неожиданно поднятого на носу намеченной нами жертвы. Мне это ничего не говорило, зато говорило Кирону и другим торанам на борту «Софала».

— Нам не удастся захватить их так легко, — сказал Кирон. — У них на борту онгйан, и это делает корабль не подлежащим обыску. Может также оказаться, что у них больше солдат, чем на обычном торговце.

— Чей друг у них на борту? — переспросил я, ибо «онгйан» означает «великий друг», с ассоциативным рядом «выдающийся, замечательный, возвышенный».

Кирон улыбнулся.

— Это титул. Первое место в иерархии Торы занимает сотня клонгйан, один из них находится на борту этого корабля. Вне всякого сомнения, они большие друзья, большие друзья самих себя. Они правят Торой гораздо деспотичнее любого джонга, и только ради собственной выгоды.

— Что скажут люди насчет нападения на корабль с такой важной персоной на борту? — спросил я.

— Они передерутся между собой за право оказаться первыми на борту и вонзить в онгйана меч.

— Его не следует убивать, — ответил я. — У меня есть на этот счет лучший план.

— Матросы будут трудноуправляемы, как только окажутся в гуще схватки, — сказал Кирон. — Я еще не видел офицера, который мог бы с ними совладать. В старые дни, во времена джонгов, на борту военных кораблей царили порядок и дисциплина, но не сейчас.

— На борту «Софала» будет порядок, — заявил я. — Пойдем со мной, я буду говорить с людьми.

Вместе мы вошли в помещение нижней палубы, где собралась большая часть команды, ожидая приказа атаковать. Их было больше сотни — грубые и крепкие бойцы, почти поголовно невежественные и жестокие. Мы слишком недолго были вместе, как командир и команда, чтобы я мог заслужить их добрые чувства, но я понимал, что ни у кого не должно возникнуть вопроса, кто здесь капитан. Что бы там они обо мне ни думали.

Кирон призвал их к вниманию, как только мы вошли, и когда я начал говорить, все взгляды были устремлены на меня.

— Сейчас мы возьмем еще один корабль, — начал я, — на борту которого есть человек, которого, как говорит Кирон, вы хотели бы убить. Это онгйан. Я пришел сказать вам, что он не должен быть убит.

Мои слова были встречены неодобрительным ворчанием, но, не обращая внимания, я продолжал.

— Я пришел сказать вам кое-что еще, потому что мне сказали, что никакой офицер не в состоянии управлять вами в бою. Есть причины, по которым нам выгоднее будет иметь этого человека пленником, чем убить его, но это не имеет никакого отношения к делам боевой команды. Для вас важны только мой приказ и приказы ваших офицеров, которые должны выполняться.

Мы ввязались в предприятие, которое может быть успешным, только если дисциплина будет строгой. Я намерен добиться успеха, так что буду поддерживать строгую дисциплину. Неподчинение или нарушение субординации будут наказываться смертью. Это все.

Когда я покидал комнату, то оставил за своей спиной почти сотню мертво молчащих людей. Нельзя было определить, как они восприняли мои слова. Я целенаправленно увел Кирона с собой, потому что хотел, чтобы они обговорили вопрос между собой без вмешательства офицера. Я знал, что не имею у них настоящего авторитета, и что на самом деле они будут решать сами за себя, стоит ли мне повиноваться. Чем скорее это решение будет принято, тем лучше для всех нас.

На амторианских кораблях используют только самые примитивные средства коммуникации. Существует грубая и громоздкая система сигнализации вымпелами и флагами. Есть также вполне стандартизированная система сигналов трубы, которая объемлет широкий спектр общеупотребительных сообщений. Но самым удовлетворительным и часто употребляемым средством является человеческий голос.

Поскольку наша жертва подняла вымпел онгйана, мы двигались курсом, параллельным ей, на некотором расстоянии от кормы. На главной палубе чужого корабля собралась группа вооруженных людей. Корабль нес четыре пушки, которые были подняты в боевое положение. На корабле были готовы к любой неожиданности, но, я полагаю, пока еще не подозревали ничего плохого в наших намерениях.

Я отдал приказ «Софалу» приблизиться к чужому кораблю, и по мере того, как расстояние между нами сокращалось, я видел признаки растущего возбуждения на палубе намеченной нами жертвы.

— В чем дело? — крикнул офицер с их башенной палубы. — Не приближайтесь! У нас на борту онгйан, не видите, что ли?

Поскольку ответа он не получил, а «Софал» продолжал приближаться, его гнев усилился. Он бурно жестикулировал, разговаривая со стоящим рядом толстяком, затем вскричал:

— Не приближайтесь! Иначе кое-кто за это поплатится.

Но «Софал» продлолжал двигаться вперед.

— Остановитесь, или я открою огонь! — крикнул капитан.

Вместо ответа я приказал поднять все наши пушки правого борта в боевое положение. Я знал, что он теперь не осмелится стрелять, так как единственный бортовой залп «Софала» потопит его меньше чем за минуту — случайность, которой я желал избежать не меньше, чем он.

— Что вы хотите от нас? — патетически вопросил он.

— Мы хотим захватить ваш корабль, — ответил я, — и по возможности без кровопролития.

— Революция! Бунт! Предательство! — вскричал толстяк рядом с капитаном. — Я приказываю вам остановиться и оставить нас в покое. Я — онгйан Муско!

И, обернувшись к солдатам на главной палубе, он завизжал:

— Отразите их! Убейте любого, кто поставит ногу на эту палубу!