Онлайн чтение книги Полночь! Нью-Йорк Minuit! New York
4

Таксист высадил ее у «Плазы», на Пятой авеню, 768, на юго-восточном углу Центрального парка, в 20:53 по нью-йоркскому времени, в день вылета из Парижа: Лоррен «перепрыгнула» в другой часовой пояс, и к ее рабочему дню добавилось еще шесть часов.

Она сидела на заднем сиденье, спрятав лицо в воротник белого пальто, и через запотевшее стекло заново открывала для себя город. Лоррен в момент вернулась в зимы своего детства, когда шестилеткой лепила здесь снеговика с отцом и очередной «мамой», то ли второй, то ли третьей по счету. Она вспомнила, как стояла босиком, в бумазейной пижамке, у окна своей холодной детской и любовалась волшебными пушистыми снежинками, падавшими с неба на Восточной Семьдесят третьей улице.

Детство Лоррен было одиноким, няньки были ей ближе родителей, много долгих и скучных часов прошли в коридорах и пустых комнатах особняка, слишком большого и слишком безмолвного для девочки ее возраста. Компанию Лоррен составляли куклы, плюшевые любимцы и книги. В это трудно поверить, но всякий раз, возвращаясь в Нью-Йорк, она вспоминала одно и то же; вот и сейчас, в желтой машине, едва не задохнулась под лавиной чувств. Лоррен точно знала, что одиночество стало ее неотвязным спутником в раннем возрасте, и боялась, что не избавится от него в будущем.

И все-таки, ступив на тротуар, она испытала детскую радость, окунувшись в атмосферу царившего повсюду праздника. Разве может какой-нибудь город соперничать с Нью-Йорком? Час был поздний, но к «Плазе» возвращались после экскурсии последние коляски с пассажирами, укутанными в теплые пледы. Новогодние украшения и фонари блестели-сверкали, отражаясь от снега на тротуарах. Обстановка была неописуемая – как обычно в это время года.

Но завтра утром, на рассвете, колеса автомобилей превратят белое великолепие в жидкое грязное месиво, струи дыма из выхлопных труб отравят воздух, зазвучат пронзительные гудки клаксонов. И это тоже будет Нью-Йорк.

Лоррен подняла глаза на высокий фасад «Плазы», увенчанный угловой башенкой, словно бы шагнувшей с экрана фильма Джорджа Кьюкора[19] Джордж Дьюи Кьюкор (1899–1983) – американский кинорежиссер и продюсер, работавший в основном над комедиями и экранизациями. Башенка на «Плазе» фигурирует в его фильме «Ромео и Джульетта» ( Romeo and Juliet , 1936).. Носильщик взял ее чемодан и провел в лобби, где стояла высокая сосна, украшенная тяжелыми гирляндами. Здесь останавливались Фрэнсис Скотт Фицджеральд с женой Зельдой и Майлз Дэвис[20] Майлз Дэвис (1926–1991) – американский джазовый трубач и бэнд-лидер, одна из ключевых фигур всей музыки XX века., здесь снимали сцены из «Смерть идет по пятам», «Клан Сопрано» и «Мама, я снова опоздал на самолет»![21] «Мама, я снова опоздал на самолет» – французское прокатное название комедии Криса Коламбуса «Один дома-2: Затерянные в Нью-Йорке» ( Home Alone 2: Lost in New York , 1992). Два Поля сделали чудесный подарок, зарезервировав номер в легендарном отеле. Так ей давали понять, что отныне она – босс со всеми полномочиями и… гигантской ответственностью на плечах. Эта мысль вызвала изжогу, но Лоррен сглотнула ее и бодрым шагом подошла к стойке портье.

Через десять минут она закрыла за собой дверь номера на шестом этаже с видом на парк. Кремовые стены, изголовье кровати с барочной позолотой, корзинка фруктов на мраморной столешнице комода – в этом декоре было своеобразное старомодное обаяние, отсылавшее к тем временам, когда Нью-Йорк еще был самой большой и самой знаменитой метрополией в мире.

Лоррен подошла к окну и раздвинула тяжелые портьеры. Центральный парк спал в декабрьской ночи, укутавшись белой шалью. Она подумала о тех, кто обречен оставаться на улице. «Богатые не имеют права грустить!» Она рассердилась, хотя мысль была идиотская, и вспомнила, что в детстве отец часто повторял ей, что начинал с нуля, что ничего никому не должен, что рос с пятью братьями и сестрами в жалкой сырой квартире, в доме недалеко от Пер-Лашез, в проезде Фоли-Реньо в Одиннадцатом округе Парижа. Он утверждал, что никогда не был счастливее… Даже став одним из именитейших галеристов Манхэттена, которого в узком кругу звали просто Французом, обожавшим женщин и коллекционировавшим не только картины, но и любовниц.

Лоррен положила чемодан на кровать, открыла его и достала три книги, которые прихватила в последний момент: «Дерево растет в Бруклине» Бетти Смит, «Джаз» Тони Моррисон и «Гламораму» Брета Истона Эллиса[22]Полуавтобиографический роман «Дерево растет в Бруклине» ( A Tree Grows in Brooklyn , 1943) американской писательницы Бетти Смит (Элизабет Лилиан Венер; 1896–1972) был бестселлером и стал литературной основой для кинорежиссерского дебюта Элиа Казана. «Джаз» ( Jazz , 1992) – исторический роман американской писательницы Тони Моррисон (Хлои Арделия Уоффорд; 1931–2019), лауреата Пулицеровской (1988, за роман «Возлюбленная») и Нобелевской (1993) премий; это вторая часть трилогии «Возлюбленная», и действие в ней разворачивается в основном в Гарлеме 1920-х. «Гламорама» ( Glamorama , 1998) – роман американского писателя Брета Истона Эллиса (р. 1964), сатира на 1990-е, их культ знаменитостей и консюмеризм.. Все они были о Нью-Йорке, о чем же еще… Лоррен развесила вещи и пошла в ванную, где все краны были покрыты 24-каратным золотом. В прошлый раз Лоррен жила в Чайна-тауне на Генри-стрит, в невзрачной гостиничке над китайским рестораном.

Лоррен пустила воду и вернулась в комнату, взяла из мини-бара бутылку воды и приняла таблетку: как это часто случалось после перелетов, у нее разыгралась мигрень. Она устроилась на кровати, включила ноутбук и открыла почту, где обнаружился каталог завтрашних торгов аукционного дома Laurie’s с главным лотом, «Дозорный». Еще два полотна Чарторыйского первого периода его творчества тоже были хороши, но несравнимы с ее любимым шедевром. Лоррен вздохнула, нехотя оторвалась от созерцания любимой картины, взяла телефон и нашла в «Контактах» нужный номер.

– Как долетела? – спросил Поль-Анри Саломе своим неповторимым замогильным баритоном.

Она быстро подсчитала, что в Париже уже три утра, и благословила крестного за привычку поздно ложиться. Ее наставник сидит сейчас в своей квартире в Шестнадцатом округе, среди любимых полотен, наслаждается сигарой «Коиба»[23]Сигары «Коиба» (Cohiba)  – одна из самых молодых (с 1966) марок кубинских сигар, изначально предназначалась для Фиделя и Рауля Кастро, высокопоставленных кубинских чиновников и посещающих Кубу глав других государств. и «Наполеоном» многолетней выдержки, коротая долгую одинокую ночь.

– Ты на видеосвязи? – спросила она.

– Как всегда, дорогая.

Лоррен улыбнулась и послала вызов, в следующую секунду на экране появился Поль-Анри. Он сидел на оттоманке, в шелковых подушках, одетый в роскошный халат. На лице, обрамленном серебристо-седой гривой волос, сверкали металлическим блеском голубые глаза. В свои семьдесят этот человек не утратил ни капли величественной красоты. Лучший друг отца Лоррен через двадцать лет после его смерти взял девушку на работу в агентство DB&S и стал ее учителем и духовным наставником. К нему и только к нему она обращалась за советами и в большинстве случаев следовала им.

– Все хорошо? – спросил он.

– Нервничаю… слегка… – призналась Лоррен.

– Ну а как же? Ты начинаешь большое дело, и все мы на тебя рассчитываем. Судьба нью-йоркского филиала в твоих руках, ты это осознаешь и волнуешься, что вполне естественно, но поставленные задачи не должны ввергать тебя в ступор.

– Я понимаю, но пойми и ты меня! До сих пор я была номером три, а теперь оказалась на передовой и отвечаю за все.

– Именно этого ты и хотела, разве нет? Хватит задаваться вопросом: «Смогу ли я управлять Нью-Йорком?» – ты готова, Лоррен. В той мере, в которой человек вообще может быть к чему-то готов.

– Есть еще кое-что…

В глазах под тяжелыми веками сверкнуло любопытство.

– «Дозорный»?

Она кивнула.

– Твой отец с ума сходил по этой картине.

Лоррен было семь лет, когда отец впервые выставил Чарторыйского в своей галерее в Мидтауне, и у нее об этом событии никаких воспоминаний не сохранилось. В том же году его убили перед галереей: неизвестный три раза выстрелил ему в грудь. Возможно, ее почти патологическая завороженность шедевром проистекала из совпадения двух этих событий.

«Двадцать восемь лет прошло. Вечность. Может, хватит? Брось уже свой грошовый психоанализ».

– Плохо, что ты далеко и не подстрахуешь меня, – говорит она, тут же пожалев о сорвавшихся словах.

– Безобразие, что ты так себя недооцениваешь! – Поль-Анри сердится, меняет позу, скрестив пухлые голые икры. – Ты почти тридцать лет взрослела без отца и до сих пор неплохо справлялась. Мать тоже не была тебе опорой… Ты сделала себя сама, Лоррен, – как когда-то твой отец. Тебе никто не нужен, уж поверь мне.

– Ему не пришлось справляться с наследством в пятнадцать миллионов! – бросает Лоррен. – Ладно, оставляю тебя в покое, Париж видит уже пятый сон.

Поль-Анри бросает на крестницу загадочный взгляд, лишенный привычной опасной проницательности, и говорит:

– Тебе прекрасно известно, детка, что ночью я сплю не больше трех часов. Я люблю это время суток. Оно располагает к философствованию, возвращает человека к себе, погружает его в меланхолию, будит самых странных демонов – тех, кого днем мы загоняем в дальний угол сознания.

Он затягивается сигарой, медленно раскручивает в бокале ароматную красновато-коричневую, с золотистым отливом, жидкость, потом выпускает в потолок струю серого дыма. Вокруг него царит полумрак, колышутся тени. Лоррен ежится.

– Завтра ты должна быть в форме, отдыхай, спокойной ночи, милая.

– Спокойной ночи, крестный.

Лоррен почувствовала странную смесь успокоенности и тревоги – так бывало всегда после полуночных разговоров с Саломе. Он был с ней с раннего детства, но она до сих пор не разгадала его до конца. Поль-Анри относился к ней как к родной дочери: когда ей было десять, они вместе играли, в двадцать она рассказывала, как обстоят дела с учебой, а в двадцать восемь стала компаньоном DB&S, внеся в уставной капитал существенную долю отцовского наследства.

Поль-Анри Саломе оставался вещью в себе, и никто не владел ключом к этому сейфу.

Она закончила разговор – и получила новое сообщение. Номер был незнакомый, и у Лоррен участился пульс, сердце тревожно бу́хало в груди. Она прочла – раз, другой, – и каждое слово отпечаталось в ее мозгу огненными буквами:

Ты не скроешься от меня, Лоррен. Даже в Нью-Йорке.