Онлайн чтение книги Позволь мне солгать
Глава 8

Мюррей

Сотрудник архива, Деннис Томпсон, начал полнеть еще в те годы, когда они с Мюрреем дежурили вместе в патруле. Теперь он совсем раздался вширь, на голове лоснилась лысина, а на лбу красовались сразу две пары очков.

– Надо очки с бифокальными линзами купить, – пожаловался он, опуская одну из пар очков себе на переносицу и всматриваясь в надписи на двух папках, которые он принес Мюррею. – Том Джонсон, Кэролайн Джонсон?

Анонимную открытку прислали на годовщину смерти Кэролайн Джонсон, а значит, расследование нужно было сосредотачивать именно на ней, но, поскольку ее смерть столь очевидным образом была связана со смертью ее супруга, Маккензи намеревался изучить все данные с самого начала.

– Да, они-то мне и нужны. Спасибо.

Деннис положил на стойку книгу для записей и пододвинул ее к Мюррею. На каждой странице формата А4 виднелись аккуратные колонки с подписями: кто взял какой документ из архива, когда вернул. Страницу испещряли подписи. Маккензи взял ручку, но остановился.

– Слушай, ты не будешь против, если… – Он посмотрел на своего бывшего товарища по патрулю.

– Ты возьмешь документы не под подпись?

– Пожалуйста. Ты и оглянуться не успеешь, как я их тебе верну.

«Иногда, – размышлял Мюррей, выходя из архива с папками, – есть некоторые преимущества в том, что ты так долго работаешь на одном месте».

Он хотел просмотреть документы по дороге домой, но в автобусе прямо за ним сидело два полицейских из подразделения быстрого реагирования – галстуки и погоны скрыты флисовыми куртками. Они не заметили Мюррея (поразительно, насколько невидимым для окружающих ты становишься, стоит тебе выйти на пенсию), но тот не собирался афишировать свое присутствие с незаконно добытыми полицейскими документами в сумке. Уставившись в окно, он задумался о том, что скажет о деле Джонсонов Сара.

Почти все время своей службы Маккензи носил документы домой. В ранние годы брака Сара занималась низкооплачиваемой работой, требовавшей пунктуальности, вежливости и оптимизма, что давалось девушке нелегко, и на каждой такой работе она впадала в депрессию, особенно когда ее увольняли. Через какое-то время Сара сдалась и согласилась принять решение, которое Мюррей предлагал с самого начала: она будет заниматься хозяйством, а он – приносить домой деньги. После этого им обоим стало легче.

Вскоре Маккензи начал делиться с Сарой своими впечатлениями о том, что случилось у него на службе. Он отдавал себе отчет в том, что его работа требует конфиденциальности, но в то же время понимал, что в те дни, когда Сара не могла выйти из дома, эта возможность узнать что-то новое была для нее не только интересной, но и необходимой.

К его удивлению, постепенно он начал получать от этих разговоров не меньше удовольствия, чем Сара, да и свежий взгляд, не замутненный полицейскими предубеждениями, всегда помогал ему. Теперь Мюррей с нетерпением ожидал того момента, когда расскажет жене о деле Тома и Кэролайн Джонсон.

Автобус остановился, как обычно, на углу улицы, где жил Маккензи, – тупиковой улочки с коттеджами в швейцарском стиле. Эти дома построили еще в шестидесятые годы, жили тут как только что съехавшие от родителей подростки, так и семейные пары и пенсионеры. Несколько коттеджей перестроили, так что теперь они скорее напоминали роскошные частные особняки в два этажа с оборудованными на заднем дворе навесами для барбекю. А вот дом Мюррея, если не принимать во внимание пару новых ковров и подкрашивание стен каждые несколько лет, выглядел в точности так же, как в 1984 году, когда они с Сарой переехали сюда. В тот год он прошел испытательный срок и начал свою работу как сотрудник полиции.

Маккензи не стал выходить из автобуса. Он проехал еще пять остановок, попрощался с водителем и отправился в Хайфилд пешком. Эта усадьба, занесенная в список архитектурных памятников Великобритании, была построена еще в 1811 году, но с начала пятидесятых годов использовалась как больница. Здание окружал потрясающий сад, правда, историческую эстетику несколько нарушали модульные бытовки и дешевые строения с плоскими крышами, которые поставили здесь из-за нехватки мест для новых пациентов. Таких пациентов, как Сара.

Мюррей знал Хайфилд как свои пять пальцев. Тут находилось амбулаторное отделение с очень высокой посещаемостью: пациентам предлагалась арт-терапия, группы поддержки и даже кафе, блюда для которого готовили больные. Был тут и лечебно-консультативный центр, и кабинеты психотерапевтов, и курсы по диетологии для пациентов с расстройствами пищевого поведения. В стационаре предоставлялись палаты для людей с разнообразными психическими заболеваниями, требующих разной степени врачебного наблюдения, включая надзорную палату, где Сара провела десять дней в 2007 году. Каждый раз, проходя мимо, Маккензи с ужасом вспоминал тот день, когда он обратился к врачам с просьбой о принудительной госпитализации его жены.

Сара не скрывала своего диагноза с первых дней ее знакомства с Мюрреем. Они встретились на вечеринке по случаю выпуска из полицейской академии: брат Сары Карл учился с Мюрреем на одном курсе, хотя они с Карлом никогда особо не дружили. Маккензи сразу заинтересовался роскошной девушкой, стоявшей рядом с родителями его однокурсника. Вначале он подумал, что они с Карлом встречаются, но, к его облегчению, оказалось, что это не так.

– Ты знаешь, что я чокнутая, да? – Сара бросила ему эти слова в лицо, как вызов.

На ней были огромные серебряные сережки-колечки, покачивавшиеся при каждом ее движении, и розовый свитер со стразами, от которого у Мюррея сразу заболели глаза.

Он не рассмеялся. Во-первых, политкорректность была свойственна ему задолго до того, как это слово стало привычным каждому полицейскому, а во-вторых, ее реплика никак не вязалась с обликом стоявшей перед ним девушки. Та полнилась энергией, глаза сияли, будто во всем она видела радость. Сару никак нельзя было назвать «чокнутой».

– У меня пограничное расстройство личности. – Девушка опять широко улыбнулась. – Хотя звучит это куда хуже, чем дела обстоят на самом деле, клянусь.

«Пограничное расстройство личности». Эти три слова служили фоном всех их дальнейших отношений. Вскоре Мюррей понял, что серо-голубые глаза Сары сияли только в хорошие дни, в плохие же дни они полнились невыносимой болью и страхом.

Сейчас Сара добровольно проходила лечение в палате, где Маккензи уже знал всех пациентов по именам. Время посещений в больнице было ограничено, но врачи и медсестры с пониманием относились к графику дежурств у Мюррея на службе, так что он расписался на входе и проследовал в комнату отдыха, ожидая, пока медсестра приведет Сару.

Комнаты отдыха в каждой больнице выглядят по-разному. Иногда кажется, что ты очутился в комнате для долгосрочных свиданий в тюрьме, с голыми стенами и надзирателями в форме, следящими за каждым твоим движением. Есть комнаты, где царит более расслабленная атмосфера, с диванчиками, телевизором и санитарами в повседневной одежде, – только по бейджикам можно понять, что это не пациенты.

Комната отдыха в Хайфилде находилась где-то посредине на этой шкале. Она была разделена на две секции: в первой был установлен стол для арт-терапии, пестревший яркой бумагой и подставками с разноцветными фломастерами. Детям и их родителям выдавали стикеры, чтобы приклеить самодельные открытки: скотч был тут под запретом. Все ножницы – только пластмассовые и только с закругленными концами. Во второй же части комнаты, где устроился Маккензи, стояли диваны и низкие кофейные столики, засыпанные ворохом журналов не первой свежести.

Сара обвила его шею руками и крепко обняла.

– Ты как? – поинтересовался он.

– В соседней палате появилась новая пациентка. – Сара поморщилась. – Когда она нервничает, то бьется головой о стену. А нервничает она много.

– Тяжело спать?

Сара кивнула.

– Дома будет спокойнее… – Маккензи осекся, заметив вспышку тревоги в ее глазах.

Нельзя на нее давить. Прошло всего три недели с тех пор, как Сара настолько сильно порезала себе руки, что на оба запястья пришлось накладывать швы. Медсестра в приемном отделении сказала, что это был крик о помощи: вскрыв вены, Сара тут же вызвала скорую, а в коридоре уже стояла сумка со всем необходимым для госпитализации в Хайфилд.

«Я почувствовала, что оно опять накатывает», – объясняла она Мюррею, когда он, нарушая все ограничения скорости, примчался в больницу.

Оно . Неуловимое, но гнетущее, оно всегда присутствовало в их жизни. Оно не позволяло Саре выходить из дома. Оно приводило к тому, что ей было трудно завести друзей – и еще труднее их сохранить. Оно таилось где-то в глубине, под налетом повседневности для Мюррея и Сары. Всегда рядом, всегда выжидает.

– Почему ты не позвонила доктору Чаудгари? – спросил он тогда.

– Он бы меня не принял.

Маккензи заключил ее в объятья, пытаясь понять ее чувства, но нелегко было принять логику, согласно которой попытка самоубийства – это единственный способ оказаться в безопасном месте…

– У меня сегодня был интересный день, – сказал Маккензи.

Глаза Сары загорелись. Она сидела на диване, поджав под себя ноги и опершись спиной на подлокотник. Никогда в жизни Мюррей не видел, чтобы его жена нормально устроилась на диване: она либо валялась на полу, либо свешивала голову с края дивана, а иногда даже закидывала ноги на спинку, касаясь пальцами стены. Сегодня она надела длинное серое льняное платье и ярко-оранжевую кофту, у которой она так часто одергивала рукава, что они уже порядком вытянулись.

– Ко мне обратилась женщина, которая считает, что ее родители не покончили жизнь самоубийством, а были убиты.

– Ты ей веришь? – Как всегда, Сара сразу перешла к делу.

Маккензи задумался. Верил ли он Анне?

– Честно говоря… не знаю.

Он рассказал Саре о Томе и Кэролайн Джонсон: о камнях в их рюкзаках, о показаниях свидетелей, о попытке священника остановить Кэролайн. Наконец сказал об анонимной открытке на годовщину смерти и просьбе Анны Джонсон возобновить следствие по делу ее родителей.

– У ее родителей были суицидальные наклонности?

– По словам Анны Джонсон, нет. До смерти мужа Кэролайн Джонсон никогда не страдала от депрессии, а его самоубийство стало для всех полной неожиданностью.

– Интересно.

Глаза Сары сияли, и Маккензи почувствовал, как по его телу разливается приятное тепло. Когда Саре становилось хуже, весь мир вокруг нее словно скукоживался. Она утрачивала интерес ко всему, что не касалось непосредственно ее жизни, и становилась предельно эгоистична – это было так не похоже на ее привычное поведение.

Поэтому ее интерес к делу Джонсонов был добрым знаком, просто отличным, и Мюррей радовался, что решил все-таки взяться за это расследование.

Он не волновался, что дело Джонсонов связано с темами, которые бестактно поднимать в разговоре с женщиной, не раз пытавшейся покончить с собой: он никогда не осторожничал в разговорах с Сарой, как это делали многие их друзья.

Однажды они пили кофе с коллегой Мюррея, и по радио началась передача об уровне самоубийств среди молодежи. Когда Алан метнулся к приемнику и выключил радио, Мюррей и Сара удивленно переглянулись.

– Да, я больна, – мягко сказала Сара, когда Алан уселся обратно за стол и на кухне воцарилась тишина. – Но это не означает, что мы не можем говорить о проблемах с психическим здоровьем или суициде.

Алан повернулся к Мюррею в поисках поддержки, но тот отвел глаза. Сара балансировала на тонкой грани между здоровьем и болезнью, и легче всего было нарушить этот баланс, если она подумает, что ее осуждают. И обсуждают.

– Если уж на то пошло, я куда живее интересуюсь этой темой, чем среднестатистические люди, – продолжила Сара. – Откровенно говоря, – улыбнулась она, – если кто-то тут и разбирается в самоубийствах, так это я.

Людям нравятся категории, часто думал Маккензи. Ты либо болен, либо здоров. Либо безумен, либо в здравом уме. Проблема Сары была в том, что она находилась на границе этих двух категорий, и люди не знали, как с этим обходиться.

– А ты материалы дела принес? – Сара оглянулась в поисках его сумки.

– Я их еще сам не читал.

– Может, принесешь завтра?

– Конечно. – Он посмотрел на часы. – Ладно, буду я бежать уже. Надеюсь, сегодня ты сможешь выспаться.

Она провела его до двери и обняла на прощание. Мюррей улыбался до тех пор, пока она могла видеть его лицо. Иногда, в плохие для Сары дни, лучше было оставить ее в Хайфилде. Ему легче было уходить домой, когда она лежала в кровати, укрывшись одеялом. В такие моменты Маккензи знал, что Сара остается в наилучших условиях из возможных: тут она будет в безопасности, за ней присмотрят. Но когда Сара вела себя нормально – и даже казалась счастливой, – каждый шаг от нее казался шагом в неверном направлении. Как Хайфилд, с его больничной атмосферой и похожими на камеры заключенных палатами, мог быть лучше их уютного привычного коттеджа? И как Сара могла ощущать себя в большей безопасности в клинике, а не дома?

Поужинав и отмыв сковородку после омлета, Маккензи уселся за стол и начал изучать материалы по делу Джонсонов. Он просмотрел выписки о телефонных звонках, показания свидетелей и отчеты полиции. Просмотрел фотографии улик: оставленный Томом Джонсоном бумажник, сумочка его жены. Прочел эсэмэски, присланные незадолго до смерти. Тщательно проанализировал выводы, сделанные следователями, и решение судмедэкспертов о том, что причиной смерти стало самоубийство.

Затем Мюррей разложил все материалы на кухонном столе, включая пакет с анонимной открыткой, присланной Анне Джонсон (его он поместил в самый центр стола). Еще раз просмотрев отчеты судмедэкспертов, он отложил материалы и достал чистый блокнот. Это было не только удобно, но и несло символический смысл: если мать Анны убили, Мюррею следует начать это расследование с чистого листа, а значит, первым делом нужно разобраться с самоубийством Тома Джонсона.

Маккензи получил звание детектива-инспектора в 1989 году, когда все материалы дела еще оформлялись от руки, а раскрытие преступления требовало обивания порогов, а не киберслежки. К 2012 году, когда Мюррей вышел на пенсию, его профессия изменилась до неузнаваемости, так что, помимо чувства утраты, когда он сдал свое служебное удостоверение, он ощутил и некоторое облегчение.

Новые технологии давались ему нелегко, Маккензи до сих пор предпочитал записывать показания свидетелей ручкой с серебряной гравировкой, которую ему подарила Сара, когда он получил повышение в Департаменте уголовного розыска.

На мгновение Мюррей почувствовал, как его уверенность заколебалась. Да кем он себя возомнил? Почему он думает, что найдет в этих материалах что-то, чего не заметили другие? Ему уже исполнилось шестьдесят. Он вышел на пенсию и сейчас работал в полиции не как кадровый полицейский, а как простой гражданский. Последние пять лет он проверял водительские права и принимал показания о потерянной собственности.

Он покрутил ручку, провел кончиком пальца по гравировке: «Детектив-инспектор Маккензи» . Натянув рукав на ладонь, начистил серебро до блеска. Жаль, что Сары нет рядом.

«Помнишь то ограбление почтового отделения? – сказала бы она. – У полиции не было ни единой улики. Ни единого результата судмедэкспертизы. Никто не знал, что делать. Никто, кроме тебя».

Полиция была готова закрыть это дело, но Мюррей не отступал. Он занялся опросом потенциальных свидетелей, обошел множество домов, встряхнул местное сообщество. Он прошерстил всю свою сеть осведомителей, и в конце концов одно имя все-таки всплыло. Парня посадили на четырнадцать лет.

«Но это было так давно» , – шепнул голос где-то в голове. Маккензи отогнал эти мысли и взялся за ручку. Процесс расследования, может, и поменялся, зато преступники остались прежними. А Мюррей был отличным следователем. Одним из лучших. Это не изменилось.