Онлайн чтение книги Причина успеха
Глава 7

Я плакала, лежа рядом с ним в постели, но мне казалось, что он не замечает. Тоненьким ручейком слезы стекали по щеке и затекали в ухо. Это случилось субботним вечером, через два месяца после того, как я впервые переспала с Оливером. Я выбралась из-под одеяла и крадучись направилась к двери, пытаясь не скрипеть половицами. Потянувшись за халатом, я задела рукой стакан, который стоял на туалетном столике.

– Какого хрена!

Я застыла на месте, не говоря ни слова.

– Сколько времени?

– Не знаю. Темно, – прошептала я.

Оливер взял часы с прикроватного столика и с грохотом бросил их на пол.

– Будь ты проклята, сейчас пять утра. Я уснул полчаса назад. Спасибо.

Я не двигалась с места, пока он не успокоился, потом пошла к двери. Очень, очень осторожно повернула ручку и дернула. Дверь громко, протяжно скрипнула.

Он швырнул в меня книгой. Я увернулась и захлопнула за собой дверь.

Я приготовила себе чай на кухне и прошла в гостиную, где мои книги и кассеты теперь были расставлены на полочках в алфавитном порядке.

Всю неделю я ждала этого вечера. Моего свидания с Оливером. Он был занятым человеком. Ему нравилось со мной спать, и я, похоже, ему тоже нравилась, но он не мог встречаться со мной чаще чем раз в неделю. Разумеется, я все понимала. Ведь мне так повезло, что я сплю с Оливером Марчантом. Гермиона зеленела от зависти. Секс с Оливером казался диким и необузданным, потому что я была в нем не уверена и он постоянно держал меня в ожидании. Секс был вознаграждением за целую неделю фантазий. Когда я ощущала его внутри, мне казалось, что это сон.

Отношения – как детские качели: если все идеально сбалансировано, они замирают. Так мне казалось. Я сидела на одной стороне качелей, подвешенная в воздухе, и болтала ногами. Намного лучше, когда тебя раскачивает и кидает туда-сюда, намного веселее. Лучше мучиться и страдать, чем сидеть весь вечер вместе на диване перед телевизором, в джинсах и старой кофте, потому что тебе уже все равно, как ты выглядишь, – он любит тебя такой, какая ты есть. Я бросила взгляд на чулки и кружевные подвязки, разбросанные по полу в гостиной, и опять разрыдалась. Нет ничего смешного в том, чтобы качаться на качелях с таким маньяком, как Оливер: он поднимает тебя на самую большую высоту, а потом неожиданно грохает об землю так, что отбиваешь самые чувствительные части тела – или души. Я знала, что мне нужно встать, отряхнуться, послать его к черту и уйти. Но я не могла.

В пятницу он позвонил мне на работу и сказал, что ему очень жаль, он забыл, в субботу вечером он приглашен на вечеринку.

– Замечательно. Что за вечеринка?

– Рози, дело в том, что это закрытая маленькая вечеринка, только по приглашениям. Я даже не хочу идти туда, но…

Значит, меня он не приглашает. Субботний вечер отменяется. Каждый раз, когда он так делал, мне казалось, что он хочет со мной порвать. Гермиона подслушивала.

– Ничего страшного. Нет проблем, – сказала я, пытаясь сохранять невозмутимость.

– Я позвоню тебе сегодня вечером, о’кей?

– Ты же сегодня занят.

Почему мы не можем встретиться сегодня?

– Послушай, мне хочется побыть дома, у меня была трудная неделя.

Почему бы не посидеть дома со мной? Посмотрели бы телевизор. Но я ничего не сказала.

– Я позвоню сегодня вечером. – Теперь он разозлился. Я снова нарушила какой-то таинственный неписаный запрет.

– Может, меня не будет дома.

– Куда ты намылилась и с кем? – раздраженно спросил он.

Я ничего не ответила. Меня убило то, каким тоном это было сказано.

– Хочешь играть в свои игры, давай. Позвоню тебе утром. – Он швырнул трубку.

– Чудесно, это было бы замечательно. Увидимся. Да, чудесно. Поговорим завтра, – сказала я в никуда, улыбаясь несуществующему собеседнику, и взглянула на Гермиону. – Пока, милый.

В тот вечер я в подавленном состоянии отправилась к Ширли. Мы прикончили бутылку вина, поговорили о мужчинах – «Мужчины? Жить с ними невозможно и убить жалко», – перемерили кучу нарядов. Домой я отправилась на такси, в хорошем настроении.

Когда я вошла в квартиру, меня ожидало одно сообщение на автоответчике.

– Привет, моя девонская тыквочка. Хотелось услышать твой голос. Извини, что так грубо поговорил с тобой днем. У меня была ужасная неделя. Я все тебе расскажу. Как хочется, чтобы ты была рядом. Захочешь – позвони, когда придешь.

Я была пьяна. Я ему позвонила. Он очень нежно поговорил со мной, потом начал говорить непристойности. Мы решили вместе пообедать в воскресенье. Потом снова заговорили о сексе. На меня нахлынули романтические чувства. Бедняжка Оливер, он находится под таким давлением, на его ужасной работе все от него что-то требуют. Он сказал: «Знаешь, давай я заеду завтра после вечеринки. Не поздно. Мне там надо просто отметиться». И я подумала: почему бы и нет?

В субботу я позвонила Роде. Она собиралась на ту же вечеринку, что и Оливер. Вечеринка проходила в старой церкви в Ноттинг-Хилл. Пятьсот гостей. Маленькая закрытая вечеринка? Может, он не знал? Может, в приглашении говорилось другое?

– Пошли его к черту, – сказала Рода.

Я осталась дома. Думала, он приедет до двенадцати. В одиннадцать переоделась в маленькую черную шелковую комбинацию и чулки. Оливеру очень нравились чулки. В час я легла в кровать, все еще в чулках. Спала я беспокойно. В три меня разбудил звонок в дверь. Он был пьян в стельку. На этот раз мне действительно стало не по себе, несмотря на то что мы занялись сексом во всех возможных местах.

Позже, когда мы лежали в постели, я спросила его, как прошла вечеринка.

– Там было много народу?

– Да вообще-то нет. Не очень.

– Кто там был?

Он начал говорить о вечеринке, как будто рассказывал сказку.

– …И тут Вики Спанки не устояла перед моим обаянием.

– Ты о чем? Она же тебе не нравилась.

– Эй, эй, подумаешь, мы всего лишь танцевали и разговаривали. Она милая девочка. Какой бред, что она вышла замуж за этого идиота индейца-оппортуниста. Даю им три месяца. Спорим, при разводе он обдерет ее до нитки.

– Учитывая, как она к нему относится, мне ее совсем не жалко.

– Ты что, ревнуешь, тыквочка? Брось, брось. Хотя у нее классные сиськи.

Он стал пыхтеть мне в грудь. Я лежала неподвижно, как комок теста, и ощущала холод и пустоту.

Когда в шесть часов я забралась обратно в постель, он не проснулся. Он не проснулся и когда я встала в одиннадцать утра. Пару часов я послонялась по квартире, рассеянно листая газеты, но ни на чем не могла сосредоточиться. Правда, меня позабавила статья в одном из таблоидов. Она называлась «Двадцать неизвестных фактов о тропических индейцах». Наверху был фотомонтаж, изображавший Рани и Вики Спанки, которая с выражением недовольства уставилась на его набедренную повязку.

В час дня Оливер все еще не проснулся. На улице стояла замечательная жаркая погода. Я представила, как счастливые парочки, девушки и молодые люди, которые хотят друг с другом встречаться, лежат на солнцепеке в парке, читают газеты, держатся за руки, потом садятся в машины и едут в деревенские пабы. И я – шатаюсь по квартире в своем голубом халатике, в полном одиночестве, пытаясь не шуметь, чтобы не разбудить его, не то он придет в ярость. Я даже не могу помыть голову и одеться.

Пошел он, подумала я. И пустила воду в ванной. В спальне послышалось копошение. Я зашла туда, чтобы взять фен и одежду.

Он лежал под одеялом, как медведь в берлоге. С налитыми кровью глазами и подбородком, покрытым щетиной. И с ненавистью смотрел на меня.

– Я пытаюсь уснуть, – процедил он.

Не говоря ни слова, я взяла фен и одежду.

Я залезла в ванну. Мне было плохо. Он меня достал, я была сыта по горло. Я ненавидела свою работу, ненавидела Гермиону, но больше всего злилась на себя. У меня не было силы воли. Или мне надо делать то, что он хочет, или он меня бросит. Самой мне нечем было его удержать, разве что угрозами уйти от него, но этого я сделать не могла, потому что любила его. Я вылезла из ванны, накрасилась, оделась и высушила волосы.

Я решила заставить себя его бросить. Сейчас я выйду на улицу, прогуляюсь на солнышке, потом вернусь и вышвырну его вон. Я как раз писала ему записку, когда он появился в дверях в одних брюках, без рубашки. Щеки у него были красные, а волосы торчали во все стороны, как у маленького мальчика. Я чувствовала, как он пытается вычислить, в каком я настроении. Он подошел и встал передо мной на колени, уткнувшись лицом в грудь. Потом взял мое лицо в ладони и погладил кончиками пальцев.

– Рози, – произнес он тихим и серьезным голосом, – ты – совершенство.

Я почувствовала, как моя решимость ослабевает. Если я оставлю его, то причиню боль нам обоим. Мне не хотелось испытывать боль. Мне хотелось любви и тепла.

– Я ухожу, – неуверенно произнесла я.

– Уходишь? Зачем?

– На улице прекрасная погода.

– Милая, милая, прости. Я ужасный зверь, я впал в спячку. Ты прекрасно выглядишь. Пойдем выпьем кофе и посидим на террасе.

Я поплелась на кухню готовить кофе. Совсем запуталась! Мои чувства менялись слишком быстро. Вернувшись в гостиную, я заметила, что убрано все, что валялось на полу. Оливер широко раскрыл руки, пытаясь меня обнять. Он был очень, очень красив. Я никак не отреагировала. Тогда он подошел, взял у меня из рук кофейные чашки, поставил их на столик, обнял меня и стал бормотать с французским акцентом: «Помни, поцелуй – всего лишь поцелуй, улыбка – всего лишь улыбка». Мне хотелось рассмеяться, но я сдержалась. Потом он взял меня на руки и отнес в постель. Было очень трудно поверить, что я совсем ему не нужна, потому что, когда мы занимались любовью, мне казалось, что он меня любит.

На этот раз, когда мы откинулись на подушки, он не закурил, как обычно, а я не попыталась прижаться к нему. Я находилась в том «посткоитальном» состоянии, когда кажется, что твое тело претерпело глобальные химические изменения. Мой мозг все еще был одурманен, будто Оливер наложил на меня заклятие, и мне хотелось обнять его, сказать, как сильно я его люблю. Но когда я думала о том, как он меня обидел, мне вообще становилось противно к нему прикасаться.

Я видела, что он хочет, чтобы я положила голову ему на грудь, как обычно. Он потянулся и попытался обнять меня, но я отстранилась.

– В чем дело? – спросил он.

– Ни в чем. – Я боялась, что он снова взбесится, и решила ничего не объяснять.

Он погладил мои волосы и пробормотал что-то похожее на «Я тебя люблю».

– Что? – переспросила я.

– Я тебя люблю, – сказал он. Произнес магическое заклинание, наложил новое заклятие. Избитые три слова, которые значили всё и не значили ничего. Фокус сработал – думаю, на это он и рассчитывал.

– Я тоже тебя люблю, – сказала я, потому что это была правда.

В тот день мы долго разговаривали о проблемах Оливера и о его тяжелой работе. О том, почему у него не получается построить нормальные отношения. Я приготовила вкусный ужин, выслушала его, посочувствовала, и показалось, что у нас все налаживается. Ему просто нужны любовь и понимание, решила я. Следующую ночь он тоже провел у меня. Впервые он остался у меня больше чем на одну ночь.

– А, входи, входи. Как дела? Есть новости от Марчанта?

– Я… – Клянусь, по моему взгляду сэр Уильям догадался, чем мы с Оливером занимались прошлой ночью. У меня перед глазами до сих пор стояла эта картина – Оливер набрасывается на меня под одеялом.

– Ты что, птичка, язык проглотила? – Проблема в том, что Оливер запретил мне говорить с ним о благотворительно-литературной вылазке сэра Уильяма.

– Вряд ли они отправят съемочную группу в Африку, – уклончиво заявила я. – Но, думаю, вас пригласят в ток-шоу. В любом случае все газеты наверняка будут писать об этом.

– Хмм. На какое число назначена поездка?

– Через шесть недель.

– Ну, если эта чертова затея не попадет на телевидение, не понимаю, зачем мне вообще ехать. Ты и одна справишься.

– Что?

– Поедешь одна, птичка, и проследишь, чтобы сделали хорошие фотографии.

Он впервые упомянул, что, оказывается, собирался взять меня с собой. И я не была уверена, что хочу ехать. Я никогда не выезжала за пределы Европы. Но в течение следующих нескольких недель мысль о поездке в Африку начала казаться мне все более заманчивой.

– Привет, я насчет сегодняшнего вечера. – Звонила секретарша Оливера – как обычно.

– О, привет, как поживаете?

Гермиона покосилась на меня и фыркнула.

– Хорошо, спасибо. Так насчет сегодняшнего вечера. У нас ужин в честь далай-ламы у Ричарда и Анналин.

– Извините, Ричард…

– Ричард Дженнер. Вы видели его фильм?

– Только начало… Хотя… вообще-то нет.

– О! Ну ничего. Не волнуйтесь. Мы пришлем вам кассету. Как вы думаете? Оливер заедет в восемь. Он попросил одеться скромно.

Через полчаса перезвонил Оливер – якобы просто поболтать, но я подозревала, что на самом деле он хотел проверить, что я надену. Прошло две недели с тех пор, как мы провели вместе целое воскресенье, и впервые он приглашал меня куда-то как свою девушку, официально. Он сказал, что заедет за мной в восемь пятнадцать. В дверь позвонили в восемь. Я все еще сушила волосы и к тому же не до конца выполнила домашнее задание Оливера по подготовке к вечеринке – я имею в виду ужасный фильм Ричарда Дженнера, в котором его подружка Анналин играла польскую официантку. Я нервничала до истерики и залпом глотала джин с тоником, чтобы успокоиться. За дверью стоял не Оливер, а очередной шофер в шляпе.

Мы долго ехали в Доклендс и остановились в узком проезде между черными складами. В стене здания была прорезана арка, закрытая стеклянной дверью. Внутри был указатель: «Квартира Шоу», который торчал из горшка с тропическими цветами.

Я нажала кнопочку с надписью «Дженнер» и тут заметила рядом со звонком маленькую видеокамеру, направленную прямо на меня, – видеодомофон. Спустя какое-то время послышался женский голос:

– Алло!

– Это Рози Ричардсон. Я с Оливером Марчантом, но он задерживается на студии.

– Заходите, квартира на третьем этаже.

Раздалось жужжание, но я потянула дверь на себя, вместо того чтобы толкнуть, и она снова захлопнулась. Пришлось снова воспользоваться домофоном.

– Алло?

– Извините, дверь…

Снова послышалось жужжание, но я опять не успела открыть дверь, поэтому пришлось звонить еще раз. Женщина наверху уже не скрывала раздражения. На этот раз мне удалось войти – и я оказалась в фойе, где пахло, как в отеле. На полу было серое ковровое покрытие, заползавшее на стены. Выйдя из лифта на третьем этаже, я услышала шум вечеринки, доносившийся из открытой двери справа в конце коридора.

Войдя в дверь, я оказалась на крошечной лестничной площадке. Винтовая лестница вела в просторный зал, напоминающий пещеру. Одна стена была целиком из стекла, через него открывался вид на Темзу. Пол был подвешен на металлических шестах и окружен железной изгородью, а под ним был еще один пол. Посмотрев вниз, можно было увидеть в центре бассейн необычной вытянутой формы. Все было выкрашено в белый цвет.

На полу-платформе стояло около тридцати человек: кто-то смотрел на реку, кто-то вниз, на бассейн. Остальные сидели на очень, очень странных стульях, похожих на скульптуры из кованого железа, но с подушками. С лестничной площадки комната напоминала картину художника-сюрреалиста. Казалось, даже гости искажаются и принимают странные формы, как в кривом зеркале, в зависимости от выбранного местоположения. Я увидела Ричарда Дженнера – он лежал в каком-то необычном шезлонге так, что ноги у него были выше головы. Это был маленький, сморщенный человечек, похожий на гнома.

Я начала спускаться по кованой винтовой лестнице, оглушительно цокая каблуками. Когда, наконец, добралась до нижней ступеньки, то остановилась в растерянности, не зная, что теперь делать. Я заметила нескольких знаменитостей, но ни с кем из них я не была знакома лично. Гости сгруппировались в маленькие замкнутые кружки, разделенные огромным пространством. Все были без обуви. Я неловко топталась в сторонке. Тут меня заметил Дженнер, перекатился, спрыгнул с шезлонга и поспешил ко мне. Он схватил меня за руку и заговорил низким голосом в нос:

– Привет, дорогая, пойдем нальем тебе выпить. Хейзел – коктейль, коктейль, коктейль, – приказал он девушке в костюме французской горничной, которая стояла за столом с разноцветными коктейлями. – Заходи, заходи, садись, познакомься со всеми. Как тебя зовут? Напомни-ка мне.

– Я Рози Ричардсон, меня пригласил Оливер Марчант.

– Конечно, конечно, дорогая, я тебя хорошо помню, мы же встречались. – Вообще-то я видела его впервые в жизни. – Рад снова тебя видеть. Вот, мой фирменный коктейль. – Он протянул мне напиток персикового цвета. – Оливер только что звонил. Он не задержится. Теперь, дорогая, сними туфли. Ты же не хочешь испачкать пол. Ты не против?

Вообще-то я была против, потому что у меня на чулке была дырка на большом пальце. Но пришлось подчиниться, снять туфли и отдать их горничной. Без каблуков я вдруг почувствовала себя маленькой и толстой.

– Спасибо, дорогая. Боюсь, что у далай-ламы слишком плотное расписание и он вряд ли сможет прийти. Но зато Мик и Джерри обещали заглянуть – скрести пальцы. Блейк, Дейв Руффорд и Кен уже здесь, – заговорщически произнес он и махнул рукой в сторону окна. И действительно, у окна, образовав свою собственную маленькую группку, стояли молодой и напористый член парламента от либералов, барабанщик известной в семидесятых рок-группы и режиссер рекламных роликов, который только что совершил прорыв на большой экран. Действие его нового фильма происходило в лондонской канализации.

Меня усадили на стул, напоминающий простую кухонную табуретку, но увеличенную в несколько раз и сделанную из кованого железа. Мне пришлось вскарабкиваться на стул, как на дерево. Со стороны я была похожа на грудничка в высоком детском стульчике, который потягивает коктейль. Все дамы без исключения были в черном. Другие цвета в их туалетах отсутствовали. Рядом со мной сидела женщина. Она вытянула шею, как аист, повернулась ко мне, улыбнулась одними губами и снизошла до того, чтобы спросить меня, чем я занимаюсь. Я ответила:

– Я в издательском бизнесе.

– О! Кем вы работаете?

Узнав, что я всего лишь рекламный агент, она моментально потеряла ко мне интерес и, вяло обменявшись со мной несколькими фразами, отвернулась с рассеянной улыбкой. Больше до приезда Оливера со мной никто не разговаривал – не считая официантки. С высоты, на которую я взгромоздилась, было невозможно общаться с гостями; но, чтобы слезть, мне потребовалось бы приложить невероятные акробатические усилия, а мне не хотелось веселить присутствующих. Оставалось тихонько сидеть и слушать.

На краю железного стула в неудобной позе застыл Хьюи Харрингтон-Эллис. Он разговаривал с рок-звездой семидесятых по имени Гари. Я точно не помнила, из какой он группы, но, по-моему, они до сих пор гастролировали, несмотря на преклонный возраст. С виду его можно было бы принять за банковского менеджера. К ним подошел Дэйв Руффорд с женой. Он был высокого роста, с длинным лошадиным лицом. На нем были солнечные очки и мешковатый серый костюм. Его жена, лет сорока, была очень хороша собой. Она держала на руках ребенка.

– Привет, дружище, – сказал Пари. – Как жизнь?

– Потихоньку, потихоньку, – ответил Дэйв. – Это Макс. Страшный маленький ублюдок, правда?

Хьюи поднялся со стула с преувеличенным радушием. Он наблюдал за младенцем, делая вид, что обожает маленьких детей.

– Вот что удивительно – младенцы совсем не распознают знаменитостей, – сказал он. – Ты и понятия не имеешь, кто все эти люди, да, Максимилиан?

– Ты прав, – сказал Гари.

– Страшный маленький ублюдок, – повторил Дэйв.

– Эй, ты купил лошадь?

– Да. Резвая сволочь.

– Дэйв решил заняться охотой, – пояснил Гари.

– О боже, – сказал Хьюи.

– Он считает себя благородным лордом, – на полном серьезе произнесла его жена.

– Где ты ее держишь? – спросил Дэйв.

– Мы сейчас строим новые конюшни. В старых стоят мои «Феррари». Но новые будут в том же стиле. И вино я туда перенесу, потому что мне не нравится наш винный погреб. К нам приходил этот парень и сказал, что в погребе слишком сыро, поэтому у нас будет новый погреб под конюшнями, с правильной температурой.

– Ты не боишься, что лошади нагадят в твои бочки с «Шато Марго»?

– Ха-ха, – сказал Гари. – Хмм.

– Да он не заметит разницы, даже если нагадят, – пробормотала его жена.

– Ты ездишь на «Феррари»? – спросил Хьюи.

– Нет. Ну, иногда. «Феррари» – хорошее вложение капитала. Только без процентов. He-а, обычно я беру «Астон» или «Роллер». А ты? На чем ездишь?

– Добиваю старый «Форд-Фиеста», – ответил Хьюи. – Понимаешь, меня слишком часто узнают на улице. Если бы я ездил на крутой машине, мне бы проходу не давали.

Дэйв Руффорд выглядел совершенно убитым. Но моментально пришел в себя.

– А у меня тонированные стекла, – сказал он.

К Ричарду подошла официантка, наклонилась и что-то прошептала ему на ухо. Он вдруг переменился в лице, потом поднялся и обратился к гостям. У него был вид человека, который только что потерял родное дитя.

– Минуту внимания, минуту внимания, пожалуйста. Мне очень жаль. Мик и Джерри не смогут присоединиться к нам. У них возникли проблемы. Мне очень жаль, мои дорогие. Они передают вам огромный привет.

Когда пришел Оливер, я от нервов успела опрокинуть не один коктейль. Он изящно спустился с лестницы. На нем было широкое темно-синее пальто из мягкой ткани и белоснежная рубашка. Он окинул взглядом комнату и разразился смехом. Дженнер засеменил ему навстречу.

– Ричард, псих несчастный, что ты сотворил со своими гостями? Похоже на кошмары Иеронима Босха. – Он пожал Ричарду руку, передал пальто горничной и отказался от предложенного коктейля. – Нет уж, Ричард, я к твоему месиву больше не притронусь. Я уже знаю, что это такое. – Оливер подошел ко мне и поцеловал меня в губы. – Милая, мне очень жаль, я заработался, бедняжка ты моя. Дженнер за тобой поухаживал? Ричард, зачем ты посадил ее на этот безумный стул?

Он взял меня за руку и помог спуститься. Оказавшись на ногах, я поняла, что пьяна. К счастью, Дженнер сразу же куда-то увел Оливера, поэтому, наверное, он ничего не заметил. Я приросла к полу и тряслась от страха.

Объявили приглашение к ужину. Было забавно наблюдать, как гости, извиваясь, пытаются выбраться из металлических конструкций. Ужин был накрыт на нижнем уровне, и теперь нам всем предстояло преодолеть еще одну крученую винтовую лестницу.

Мой мозг завертелся как карусель. Я одновременно пыталась подавить нарастающий приступ паники и сконцентрироваться на ступеньках, считая шаги. Главное – не упасть и ничего не говорить, тогда никто ничего не поймет. В комнате стояли круглые столы, накрытые белыми скатертями. Каким-то чудом мне удалось забраться на стул. Я увидела перед собой белую шестиугольную тарелку, на которой лежала маленькая птичка со скрученными ножками, а рядом с ней – ее же яйцо. Оливера посадили на противоположную сторону стола, рядом с подругой Дженнера. На вид ей было лет двенадцать. Она была очень красива, одета во все черное и разговаривала с Кеном Гарсайдом – тем самым, который снял фильм про канализацию.

Я уставилась на них, пытаясь настроить фокус. До меня доносились обрывки их разговора. Она говорила нараспев, заканчивая каждое предложение на одной ноте.

– Что? О нет! Пра-а-авда? – Очевидно, с канализацией Дженнеров произошло что-то ужасное и нечто просочилось в бассейн этажом ниже. – Это о-очень неприятно, понимаете? Думаете, нам придется спустить воду?

Почему-то она думала, что Кен Гарсайд должен разбираться в сантехнике, раз он снял фильм о канализации. У Кена был озадаченный вид. Я выпила воды, думая, что в голове прояснится, но вместо этого мой желудок взбунтовался. Я почувствовала спазм, и к горлу подкатила тошнота.

Оливер спас Кена Гарсайда от канализационной темы и начал разговаривать с Анналин о фильме.

– Серьезно, Анналин, я в шоке… бросай этого старого ублюдка… расправь крылья.

Я никак не могла понять, с какой стати Оливер так распинается. Анналин была тупой, как дерево. И фильм – полное дерьмо. Но он продолжал в том же духе: «Значительно… оригинально… конструктивно».

Кто-то дотронулся до моей руки, и я подскочила на месте.

– Передайте масло, пожалуйста. Меня зовут Лайам.

Я знала. Лайам был знаменитым актером.

– Очень приятно, Рози. – Я попыталась сосредоточиться на масле.

– С вами всё в порядке?

– Да, спасибо, всё хорошо.

Нет, не хорошо. Я покосилась на актера-ирландца. Год назад он снялся в фильме про Ирландскую республиканскую армию. В интервью он обычно говорил: «Я не считаю себя секс-символом» – и распространялся на тему преимуществ семейной жизни. На фотографиях он всегда был с двумя детьми и верной женой, с которой они встречались еще в школе. В последнее время ходили слухи, что у него роман с одной фотомоделью. Фотографы запечатлели его в тот момент, когда он показывал им поднятый средний палец и громко матерился.

– Вы тут кого-нибудь знаете?

– Нет, нет.

К тому времени мне уже не хотелось ни с кем разговаривать. Это было бы опрометчиво с моей стороны. Чтобы не опозориться, мне надо было привлекать к себе как можно меньше внимания. Например, сидеть и разглядывать кусочек хлеба.

– Я тоже, – сказал он. – В первый раз в жизни вижу этих чертовых ублюдков. Даже Ричарда Дженнера. Он позвонил мне и пригласил. Чертов ублюдок.

– Так зачем вы пришли? – спросила я, пытаясь остановить карусель, бешено вертящуюся в моей голове.

Тут подошел Хьюи Харрингтон-Эллис и сел рядом со мной.

– Так, покушаем, – сказал он. При мысли о еде меня передернуло. Я воткнула вилку в несчастное маленькое птичье яичко, чувствуя себя детоубийцей. Откусила кусочек, и по нёбу разлился отвратительный привкус, к которому примешивался неприятно сладкий вкус перепелиной кожи. Усилием воли я подавила рвотный рефлекс.

Хьюи повернулся ко мне спиной и стал разговаривать с ирландским актером. Я слышала, как тот исходил злобой, ругаясь с ирландским акцентом: «Таблоиды… мразь, твари… гады… лезут не в свое дело».

– Когда вам надо было сделать статьи с фотографиями жены и детей, вы говорили по-другому, – невнятно пробурчала я.

– Как сказал Оскар Уайльд: «В древние времена у нас были камеры пыток, теперь есть пресса», – Хьюи полностью меня проигнорировал. – «Низшая форма жизни, твари, не способные различить велосипедную аварию и конец света». Это Шоу.

– …мстительные… дерьмовые ублюдки.

– …рядом с ванной будет камин, сделанный из куска древнегреческой колонны.

С противоположной стороны стола доносился голос Оливера.

– Проблема Мелвина в том…

– Подонки, мразь.

– Продал два «Феррари».

– …двести штук…

– …видел ее спектакль? Полный провал.

– …кучу денег на камин, но…

– …иллюзии человека эпохи Возрождения…

– …куришь себе в ванной и созерцаешь часть древнегреческой истории…

Внезапно я поняла: сейчас меня стошнит. Где туалет? Я окинула взглядом комнату. Белые стены, черные платья и яркие галстуки заплясали и запрыгали перед глазами. Пол не был прикреплен к стенам, а болтался на подвесной платформе. Мне придется пройти по деревянному полу по крайней мере пятьдесят футов и после этого спуститься по еще одной винтовой лестнице. Оливер посмотрел на меня через стол. Рвота подступила к горлу. Я стала было подниматься, потом снова села, вежливо сложила ладошки, поднесла их ко рту, и меня вырвало.

Когда тем вечером я наконец-то оказалась в своей постели и положила голову на подушку, мне захотелось умереть. Сначала Оливер был добрым. Он пулей подлетел ко мне, протянул салфетку и прошептал: «Все хорошо, все хорошо, пойдем отсюда, давай». Он загородил меня от всех, обнял и повел к лестнице. Он считал ступеньки и приговаривал: «Давай, давай, еще немножко, еще одна ступенька». Я взглянула вниз: все смотрели на меня, и лица у них были розовые, как у поросят.

Он отвел меня в ванную, похожую на больничную палату с белыми стенами. Я умылась, прополоскала рот и легла на холодный кафельный пол. Мне хотелось остаться здесь навечно, может, даже поселиться здесь и выйти замуж за этот прохладный пол. Снаружи доносились голоса – Оливер разговаривал с Ричардом. Судя по голосу, Оливер был в бешенстве.

Когда мы вышли на улицу, он уже не пытался скрыть раздражение. Меня снова вырвало на клумбу рядом с домом.

– Ты как сраный блюющий щенок, – процедил Оливер. Он зажег сигарету и прислонился к стене.

– Прости меня, прости меня, – шептала я.

– Никогда не пей коктейли у Ричарда дома. Это происходит каждый раз. Ты что, ни хера не соображаешь?

– Почему ты не предупредил?

Долгая пауза.

– Так, значит, это я виноват, да? – произнес он с мерзкой улыбочкой. – Да, конечно. Это моя вина. Но какого хрена ты столько вылакала? – Он вконец обезумел. – Какого хрена? Нажралась как свинья. Сколько ты выпила?

Я уже знала, как себя вести, когда он впадает в истерику. Главное – молчать и никак не реагировать. Тогда он не сможет завестись еще сильнее.

– Сколько ты выпила? – снова спросил он, когда мы шли к машине. Я не отреагировала. Внезапно он резко повернулся ко мне лицом и навис надо мной.

– Сколько – ты – выпила?

Его глаза сверкали бешенством, рот дергался. Позади меня стоял почтовый ящик. Он изо всех сил грохнул по нему кулаком. Наверное, ему было очень больно, но он промолчал. Потом повернулся и открыл дверцу машины.

– В машину.

Мы ехали в гробовой тишине.

– Рози, – теперь он говорил тихо, держа себя в руках, – я спросил тебя, сколько ты выпила. Сколько?

Я снова ощутила, что накатывает рвотная волна. Отчаянно глотнула воздух.

– Нет, только не это. Только не в машине. Остановить?

Я покачала головой.

– Сколько ты выпила?

Тишина. Звук колес.

– Сколько ты выпила?

Это продолжалось до Кингс-Кросс. На Вествей он потихоньку стал приходить в себя.

Он остановился у моего дома. Я посмотрела на него. Он был очень красив. Он был похож на душевнобольного: брови сошлись на переносице, рот дергался.

– Я еду домой, – сказал он.

Что ж, справедливо. Я с несчастным видом опустила глаза. Мое пальто было все в блевотине.

– Наконец-то, – сказала я.

– Что?

– Наконец-то я превратилась в пиццу.

Я и не надеялась, что Оливер позвонит. Я опозорилась и понимала это. Я представляла опасность для себя и для окружающих. Похмелье мучило меня три дня. На четвертый день – в субботу вечером – мы с Родой отправились к Ширли. Мы лежали на диване перед телевизором и набивали животы молочным шоколадом. Впервые за все время моего знакомства с Оливером мне стало казаться, что жизнь без него возможна, что жизнь без него может быть даже приятной. Раньше я все время боялась, что у меня есть какой-то таинственный и ужасный изъян, которого я почему-то не замечаю. Это бы объяснило, почему Оливер иногда хорошо ко мне относился и любил меня, а иногда ненавидел и становился злым и холодным.

– Это не ты ужасная, а он, – сказала Ширли. – Мы же не начинаем вдруг тебя ненавидеть. Мы всегда тебя любим, постоянно.

– Я бы так не убивалась, – сказала Рода.

– Но в этом есть и моя вина, – попыталась возразить я.

– Слушай, заткнись. Ты не в состоянии рассуждать здраво, – сказала Рода.

– Подумаешь, блеванула в его машине, – сказала Ширли.

– Я не блевала в его машине.

– Ну ладно, блеванула на его друга.

– Я не блевала на Хьюи Харрингтона-Эллиса. Я блеванула в ладошки, и кое-что случайно попало на Хьюи Харрингтона-Эллиса.

– По-моему, прекрасный символический жест.

– Экзистенциальный акт.

– Вы понятия не имеете, что это для меня значит. Вам бы всё шуточки, – ответила я.