Онлайн чтение книги Приключения Тарзана в джунглях
VI. МЕСТЬ КОЛДУНА

Лорд Грейсток охотился в Чемистон-Хединге на фазанов. Соответственно этому случаю, он был одет в безукоризненный охотничий костюм, сшитый фешенебельным портным по последней мода. Лорд Грейсток был одним из самых известных в Англии охотников. Хотя он и не получал призов на спортивных состязаниях, но зато его пробелы в этом искусстве покрывались образцовым по корректности внешним видом.

В его распоряжении имелись два ружья и проворный слуга, который быстро заряжал их; к концу дня он, конечно, вернется домой со множеством убитых птиц, которых ему хватило бы на долгое время, если бы он был даже очень голоден. Но он не был голоден, так как только что плотно позавтракал.

Загонщикам – их было двадцать три человека, и все они были в белых куртках – наконец, удалось заманить птиц в куст дикого терна. Теперь им оставалось обойти куст с противоположной стороны, спугнуть добычу и погнать ее под выстрелы. Лорд Грейсток был в сильном возбуждении, конечно, настолько, насколько ему позволяло его достоинство. Он должен был сознаться, что этот спорт занимателен. Кровь быстрее обращалась в его жилах, когда загонщики подкрадывались к птицам. Какое-то необъяснимое чувство овладевало им в эти минуты. Казалось, в нем заговорила горячая кровь отдаленного предка – волосатого, полуголого первобытного человека, жившего плодами своей охоты.

И в это же самое время, на экваторе, в девственной чаще джунглей, охотился другой лорд Грейсток – настоящий лорд Грейсток. Он тоже был одет по моде – по моде наших прародителей до грехопадения. Был жаркий день, и он не надел шкуры леопарда.

Настоящий лорд Грейсток не имел ни двух ружей, ни даже одного; не было у него и проворного слуги, но зато он обладал кое-чем более существенным и важным, чем ружья, слуги и даже двадцать три загонщика в белых куртках – он имел аппетит, меткий глаз и крепкие, как сталь, мускулы.

За обедом лорд Грейсток, живший в Англии, ел вкусно приготовленное мясо животных, не им убитых и даже не им приготовленных, и пил дорогие вина. Кончив есть, он вытер губы белоснежной салфеткой и встал из-за стола. Этот лорд Грейсток и не подозревал, что он только самозванец, и что законный обладатель его титула одновременно с ним кончает свой обед в далекой Африке, в глубине джунглей. Настоящий лорд Грейсток не вытирал салфеткой своих губ, он вытер губы окровавленными руками, а руки обтер о бедра и медленно пошел к водопою. Подойдя к реке, он опустился на четвереньки, как его соплеменники-обезьяны, и стал жадно пить воду.

В это время к водопою направился другой обитатель мрачного леса. То был Нума-лев, с красно-бурой шерстью и черной гривой. Он важно и мрачно приближался к реке. Тарзан-обезьяна услышал грозное рычание зверя еще задолго до его появления, но он спокойно продолжал пить. Напившись вдоволь, он медленно поднялся с земли с легкой грацией дикаря и с самообладанием, достойным его высокого происхождения.

Увидев, что человек стоит на том месте, которое облюбовал себе он, Нума, царь зверей остановился. Он широко раскрыл пасть, и его свирепые глаза метнули искры. Спустя мгновение, он глухо зарычал и стал медленно наступать на Тарзана. Тарзан тоже зарычал и стал медленно отступать, не спуская глаз с хвоста Нумы. Если лев судорожно и быстро машет хвостом, то надо быть настороже; если же Нума поднимает хвост стрелой кверху, то это значит, что надо или защищаться, или бежать. Но хвост у льва пока был спокоен.

Тарзан уступил дорогу льву. Тот подошел к реке и стал пить, уже не обращая внимания на Тарзана, стоявшего на расстоянии всего каких-нибудь пятидесяти шагов от него.

Завтра они, может быть, перегрызут друг другу горло, но сегодня между ними царило согласие. Тарзан оставил своего противника в покое и помчался по лесу к селу Мбонги, вождя чернокожих.

Прошел один лунный месяц с тех пор, как человек-обезьяна в последний раз был в селе Мбонги. Он уже давно не видел своего черного балу. Тарзан взял тогда его к себе, чтобы любить его и заботиться о нем, как любила и заботилась о своем балу Тика. Но он скоро убедился, что с черным балу такие отношения невозможны.

Его любовь к чернокожему мальчику не уничтожила неутолимой жажды мести и ненависти к чернокожим убийцам Калы. Гомангани были самыми непримиримыми его врагами, и он иначе не мог смотреть на них. Сегодня он решил сыграть с неграми одну из своих злых шуток.

Еще засветло подошел он к селению Мбонги и уселся на своем обычном месте – на ветке дерева, что росло у ограды деревни. В одной из крайних хижин селения кто-то плакал навзрыд. Тарзана раздражал этот неумолчный, горестный плач, и он решил пока уйти. Но и вернувшись через несколько часов, он услыхал все те же надоедливые рыдания.

Решив положить этому конец, Тарзан бесшумно прыгнул с дерева и медленно подкрался к хижине, откуда доносились эти печальные звуки. Костер ярко пылал перед ней, также, как и перед другими лачугами села Мбонги. Несколько женщин сидели на корточках у костра и громко завывали. Они вторили доносившемуся из хижины плачу.

Человек-обезьяна усмехнулся, живо представив себе ужас чернокожих женщин, когда он неожиданно предстанет пред ними при свете огня. Он воспользуется их растерянностью для того, чтобы проскользнуть в избу, задушит там плачущего и так быстро исчезнет в джунглях, что чернокожие не успеют прийти в себя от неожиданности.

Много раз проникал Тарзан в хижины чернокожих Мбонги таким образом. Таинственность и неожиданность, с которой он появлялся, всегда приводили в ужас несчастных, суеверных негров. Их страх забавлял Тарзана и придавал в его глазах этим приключениям особый интерес. Недостаточно было просто убить. Тарзан, привыкший к зрелищу смерти, не находил в нем никакой особой прелести. Давно уже отомстил он за смерть Калы, но лишь недавно стал дразнить негров и находить в этом источник особых радостных ощущений.

Но только что он хотел прыгнуть в хижину, как на ее пороге показалась какая-то фигура. Это была женщина с деревянной спицей в носу, с тяжелой металлической серьгой, висевшей на нижней губе, и со своеобразной прической, которая держалась на голове, благодаря грязи и проволоке. Лоб, щеки и грудь у нее были татуированы.

Женщина подошла к огню, и Тарзан узнал в ней Момайю, мать Тяйбо. Момайя взглянула на стоявшего в свете костра белого гиганта и в свою очередь узнала его. С криком кинулась она к Тарзану. Сидевшие у костра женщины оглянулись, но, узнав Тарзана, поступили совсем не так, как Момайя: они не кинулись к нему навстречу, но как один человек вскочили и с испуганными криками бросились бежать в противоположную сторону.

Момайя упала перед Тарзаном на колени, с поднятыми кверху руками. Она стала быстро говорить, оглушив Тарзана целым водопадом слов, ему совершенно непонятных. Тарзан взглянул на перепуганное лицо женщины, стоявшей на коленях. Человек-обезьяна пришел в деревню, чтобы убить, но этот неудержимый поток слов привел его в недоумение и даже ужас. Какое-то сложное чувство охватило его. Он не мог убить мать маленького Тяйбо, но с другой стороны ему надоели эти бурные каскады слов. Весь его вечер был испорчен, удовольствие от затеянной шутки было отравлено, и он с нетерпеливым жестом повернулся и скрылся в темноте. В следующее мгновение он уже мчался по темным джунглям, а крики и плач Момайи становились все слабее и слабее.

Когда же их совсем не стало слышно, он облегченно вздохнул. Удобно устроившись на дереве, под которым грозно ревел лев, Тарзан крепко заснул.

А в это самое время, в далекой Англии другой лорд Грейсток, раздевшись с помощью лакея, лег на чистую простыню, громко выражая свое неудовольствие: ему мешал кошачий концерт под самым его окном.

Настало утро. Тарзан пошел по свежим следам Хорты-кабана. Случайно нагнувшись, он заметил на земле следы двух Гомангани – взрослого и мальчика. Человек-обезьяна, имевший обыкновение тщательно исследовать все то, что происходило кругом него, склонился к земле, чтобы прочесть историю следов, написанную в мягкой грязи звериной тропы. Мы с вами не сумели бы ее прочесть, если б даже заметили эти следы. Если б кто-нибудь указал их нам, мы увидели бы только ряд углублений, расположенных одно за другим и взаимно перекрещивающихся. Но Тарзан знал историю каждого такого углубления. Ему стало ясно, что дня три тому назад здесь проходил Тантор-слон, что Нума охотился тут на тропе прошлой ночью, и Хорта-кабан медленно шел по ней час тому назад. Но особенно заинтересовали Тарзана следы Гомангани. Исследовав их, он заключил, что в течение вчерашнего дня здесь проходил старик, который в сопровождении мальчика и двух гиен направлялся к северу.

В недоумении Тарзан запустил пальцы в волосы. По отпечаткам лап гиен было ясно, что они не выслеживали обоих Гомангани, а спокойно сопровождали их; он видел, что звери шли то рядом с людьми, то отставая от них, а иногда один шел впереди, а другой позади. Это было странно и непонятно, особенно когда Тарзан убедился, что в одном месте звери шли, почти соприкасаясь с людьми. Кроме того, Тарзан по следу маленького Гомангани видел, что мальчик страшно боялся идущего рядом с ним зверя, в то время, как старик шел спокойно и не уделял гиенам особого внимания.

Тарзана прежде всего поразили странные взаимоотношения Данго и обоих Гомангани, но его острые глаза уловили в следу маленького Гомангани нечто такое, что заставило его сразу же остановиться, как остановились бы и вы, найдя случайно на улице письмо и узнав по почерку, что оно написано вашим другом.

– Гоубюбалу!

Человек-обезьяна невольно вскрикнул, и в то же мгновение он вспомнил умоляющую позу Момайи, бросившейся ему в ноги, и ее плач. Все было теперь ему понятно – рыдания матери, причитания чернокожих женщин, сидевших у костра, и мольбы упавшей на колени Момайи. Маленький Гоубюбалу украден снова кем-то. Мать Тяйбо, очевидно, была уверена в том, что похититель – Тарзан, и поэтому умоляла его вернуть ей сына.

Да, теперь все было понятно; но кто же мог украсть Гоубюбалу? Тарзан недоумевал; странно было также и то, что Тяйбо сопровождали две гиены Данго. Этого нельзя так оставить! Он должен все разузнать. Тарзан решил пойти по следам.

Во многих местах следы обоих Гомангани совершенно терялись под отпечатками бесчисленных звериных лап, и даже Тарзан становился часто в тупик; но еле уловимый запах негров приводил его всякий раз снова на верную дорогу.

***

Все это случилось внезапно и неожиданно для маленького Тяйбо, в течение двух дней. Началось с того, что явился Буковаи-колдун, Буковаи-нечистый, у которого лицо было изъедено язвой. Он пришел один, в солнечный полдень, к тому месту реки, где ежедневно купались Момайя и Тяйбо. Страшный колдун вышел неожиданно из-за большого куста около самого берега и своим появлением так напугал маленького мальчика, что тот с громким плачем кинулся к матери. Хотя Момайя и была в первый момент ошеломлена криком ребенка, она все же с лютой звериной свирепостью повернулась, чтобы лицом к лицу встретить надвигавшуюся опасность. Узнав Буковаи, она облегченно вздохнула и лишь крепко прижала к себе Тяйбо.

Буковаи приступил прямо к делу.

– Я пришел, – сказал он, – за тремя жирными козами, новой циновкой и куском медной проволоки длиной в человеческую руку.

– У меня нет для тебя коз, – отрезала Момайя, – ни циновки, ни проволоки. Никакого зелья ты мне не давал! Белый бог джунглей вернул мне моего Тяйбо. Ты здесь ни при чем.

– Нет, я устроил это! – пробормотал Буковаи своими изъеденными язвой губами. – Ты ничего не знаешь! Это я приказал белому богу джунглей отдать тебе Тяйбо.

Момайя засмеялась ему в лицо.

– Лгун! – кричала она. – Ступай обратно в свою гадкую берлогу к гиенам! Уходи и спрячь свое мерзкое лицо в недра гор, чтобы солнце, увидев тебя, не закрыло своего лица черной тучей.

– Я пришел, – настаивал Буковаи, – за тремя жирными козами, новой циновкой и куском медной проволоки длиной в руку статного воина, которые ты должна мне дать.

– Кусок проволоки длиной в человеческую руку только до локтя, – поправила Момайя, – но ты не получишь ничего, старый вор! Ты сказал, что возьмешься за работу только когда я тебе принесу плату. Когда я шла обратно к своему селу, великий белый бог джунглей отдал мне моего Тяйбо и спас его от Нумы. Его помощь – настоящая помощь, а все твои зелья лишь обман! И сам ты просто гадкий старик с дырой вместо лица.

– Я пришел, – терпеливо повторил Буковаи, – за тремя жир…

Но Мамайя не дождалась конца фразы, которую она уже знала наизусть. Плотно прижимая к себе Тяйбо, она быстро скрылась за частоколом деревни.

На следующий день, когда Момайя работала в поле вместе с женщинами племени Мбонга, а маленький Тяйбо играл на опушке леса игрушечным копьем, Буковаи явился снова.

Тяйбо увидел белку, взбиравшуюся по стволу на высокое дерево. Но это вовсе не белка, а грозный воин, и он сейчас нападет на Тяйбо! Маленький Тяйбо замахнулся копьем – сердце его трепетало от радости.

В нем заговорил кровожадный инстинкт его расы. Он живо представил себе картину ночного праздника в честь его победы, дикую пляску у трупа убитого им воина и буйный пир, которым закончится торжество.

Он бросил копье, но промахнулся, и его оружие упало в густой кустарник за деревом. Но достать его нетрудно: надо лишь пролезть в чащу леса на несколько шагов вперед. Женщины работают в поле. Несколько воинов находятся поблизости. Их можно всегда кликнуть, и потому маленький Тяйбо смело двинулся вперед.

Но в чаще леса за завесой вьющихся растений и спутанной листвы, притаились три фигуры: старый, престарый человек, черный, как могила, с разъеденным проказой лицом, с острыми желтыми зубами людоеда, торчавшими на том месте, где прежде находился рот, а теперь была зияющая зловонная яма. А рядом с ним стояли такие же отвратительные, как он сам, две рослые гиены – пожиратели падали рядом с падалью.

Тяйбо не заметил их. Забравшись с головой в дикий виноградник, он искал свое маленькое копье. И вдруг увидел и старика и гиен. Но было уже слишком поздно. Он не успел оглянуться, как старый колдун быстро схватил его и закрыл ему рот ладонью, чтобы мальчик не кричал.

Затем страшный старик погнал мальчика по темным ужасным джунглям. Две отвратительные гиены шли вместе с ними – иногда рядом – одна справа, другая слева, иногда спереди, иногда сзади, фыркая, урча, ворча. И, что было хуже всего, они дико и жутко хохотали. Для маленького Тяйбо, который в течение своей короткой жизни пережил столько, сколько другому хватило бы на всю жизнь, это путешествие на север представлялось сплошным кошмаром. Он вспомнил то время, которое он провел в плену у великого белого бога джунглей, и всей силой своей маленькой души захотел теперь обратно к белому великану, жившему среди волосатых обезьян. Да, он тогда был в постоянном ужасе и страхе, но по сравнению с теперешним положением все прежние страхи были пустяками.

Старик почти не говорил с Тяйбо; он лишь бормотал про себя какие-то отрывочные восклицания. Тяйбо слышал, как он постоянно упоминал про жирных коз, циновку и куски медной проволоки. – Десять жирных коз, десять жирных коз, – твердил беспрестанно старый негр. Из этих причитаний маленький Тяйбо заключил, что цена выкупа повысилась. Десять жирных коз? Откуда мать достанет десять жирных или хотя бы даже тощих коз, чтобы выкупить своего маленького сына? Мбонга никогда не даст ей их, а Тяйбо знал, что у его отца имеется не больше трех коз. Десять жирных коз! Тяйбо захныкал. Прокаженный колдун убьет и съест его, так как никогда не получит за него десяти коз. Буковаи бросит его кости гиенам. Маленький негр вздрогнул и споткнулся. Буковаи ударил его по уху и сильно толкнул вперед.

После путешествия, которое, казалось, не имело конца, они подошли к отверстию пещеры – в ущелье, посреди двух гор. Узкий вход пещеры вел куда-то вниз и был загорожен несколькими переплетенными друг с другом молодыми деревьями, служившими защитой от бродивших в лесу зверей. Буковаи раскрыл эту примитивную дверь и втолкнул Тяйбо в пещеру. Гиены, толкаясь, со злобным рычанием проскочили мимо него и скрылись внутри.

Загородив вход в пещеру, Буковаи снова схватил Тяйбо за руку и потащил его по узкому каменному проходу. Ступать было мягко, так как земля в пещере была покрыта густым слоем плотно утоптанной грязи.

Они шли по длинному сырому извилистому проходу, по обе стороны которого возвышались высокие каменные глыбы. Тело Тяйбо было все в синяках и ссадинах, так как старик бил его по каждому поводу. Буковаи двигался вперед по этому запутанному лабиринту так уверенно и быстро, словно шел при дневном свете по хорошо знакомой дороге. Он знал каждый поворот и закоулок своего логовища, как мать знает лицо своего ребенка. Было видно, что он торопится. Поэтому Буковаи подгонял бедного мальчика и толкал его беспрерывно; старый колдун, выброшенный из человеческого общества, обезображенный болезнью, всеми ненавидимый и презираемый, естественно не мог обладать ангельским характером. Природа не оделила его достоинствами, а то немногое, что ему было дано, отняла у него неумолимая судьба. Буковаи-колдун был злобен, хитер, мстителен и жесток.

Из уст в уста передавались страшные рассказы о тех муках, которым он подвергал свои жертвы. Детей пугали его именем, чтобы заставить их слушаться. Часто и Момайя пугала им Тяйбо и глубоко заронила в душу мальчика семя того суеверного ужаса, которое давало теперь такие обильные плоды. Темнота, близость страшного колдуна, боль от ударов и жуткое предчувствие будущих бед, все это вместе взятое привело ребенка в такое отчаяние, что он чувствовал, как немеют его руки и ноги. Ребенок спотыкался на каждом шагу и шатался, точно пьяный, а Буковаи все время подталкивал его, или вернее, тащил за собой.

Слабый свет забрезжил где-то над ними, и через минуту они вступили в почти совершенно круглое помещение. Сверху через каменный потолок сюда проникало слабое мерцание. Гиены сидели тут же и поджидали их, и когда люди показались, звери поползли навстречу, оскалив желтые клыки. Они были голодны. Один из них, подойдя к Тяйбо, укусил его в ногу. Буковаи поднял с пола дубинку и изо всей силы ударил ею гиену, осыпая ее градом проклятий. Гиена подалась назад и, спрятавшись в противоположном углу, глухо заворчала. Шерсть у нее стала дыбом; страх и ненависть сверкали в ее отвратительных глазах, но, к счастью для Буковаи, страх был сильнее ненависти.

Видя, что колдун не обращает на него внимания, второй зверь быстрым легким прыжком бросился на Тяйбо. Ребенок закричал и подбежал к колдуну; последний повернулся теперь ко второй гиене, несколько раз ударил и ее своей тяжелой дубинкой и загнал к стене. Оба пожиратели трупов стали теперь кружить в разных направлениях по комнате, в то время, как живой труп, то есть их хозяин, в совершеннейшим исступлением, в демонической ярости, бегал из угла в угол и колотил изо всех сил своей дубиной, осыпая отборной руганью и проклятиями.

То один, то другой зверь поворачивался к колдуну, и тогда Тяйбо, затаив дыхание, пятился в ужасе назад, так как ни разу во всей своей короткой жизни он не видел, чтобы внешность зверя выражала собой такую ненависть; но каждый раз страх превозмогал ненависть, и гиены трусливо отскакивали в угол, рыча и воя, не решаясь броситься на старого колдуна.

Колдуну надоела, наконец, эта возня. Рыча, как зверь, он обернулся к Тяйбо и сказал ему:

– Я иду за десятью жирными козами, новой циновкой и двумя кусками медной проволоки, которые мне обещаны твоей матерью. Ты останешься здесь. Там, – и он показал на узкий проход, по которому они только что шли, – я оставлю гиен. Если ты попытаешься бежать, они тебя съедят.

Он бросил палку в сторону и подозвал гиен. Они подползли, рыча и крадучись, с низко опущенными хвостами. Буковаи-выпустил их из своего жилья в проход и затем вышел и сам. Он поднял с пола самодельную решетку и приставил ее ко входу. – Это послужит тебе защитой, – сказал он. – Если я не получу десяти жирных коз и всего остального, гиены смогут, по крайней мере, полакомиться тобой, когда я вернусь. – И он исчез, оставив мальчика наедине со своими печальными мыслями.

После его ухода Тяйбо бросился на землю и горько заплакал. Он знал, что у его матери нет десяти жирных коз. Значит, Буковаи, вернувшись, непременно убьет его и съест.

Он не знал, сколько времени пролежал на земле. Усиливающееся рычание гиен заставило его подняться. Они стояли в проходе и глядели на него жадными глазами из-за решетки. Он видел, как сверкали в темноте их зеленые глаза. Поднявшись на задние лапы, звери царапали и кусали прутья решетки. Тяйбо задрожал и кинулся в противоположный конец комнаты. Решетка качалась и медленно поддавалась под напором зверей. Мальчик каждую минуту ожидал падения решетки и вторжения гиен в свою темницу.

Медленно текли ужасные часы. Настала ночь, и Тяйбо ненадолго забылся во сне, но голодные звери не знали покоя. Все время стояли они перед решеткой, свирепо рыча и смеясь своим отвратительным хохотом. Через щель в потолке Тяйбо увидел на небе несколько звезд. Наконец, забрезжил свет. Тяйбо был страшно голоден, и его мучила жажда, так как он ничего не ел уже целые сутки и только однажды в течение всего путешествия колдун позволил ему пить. Но ужас его положения заглушал в нем и голод, и жажду.

На рассвете мальчик обнаружил второе отверстие в стене своей подземной темницы, как раз напротив того, где с голодным блеском в глазах стояли обе гиены. Это была только маленькая щель в каменной стене. Или она никуда не ведет, или ведет к свободе! Тяйбо подошел к ней ближе и заглянул в нее. Ничего не было видно. Он протянул в темное отверстие руку, но не рискнул войти в него. Буковаи не оставил бы ему открытую дорогу к бегству, следовательно, отверстие или кончается тупиком или ведет к еще большим опасностям.

К ужасам перед действительными опасностями – перед Буковаи и обеими гиенами – прибавились еще страхи перед бесчисленными неведомыми врагами, плодами суеверного воображения. Негр видит и в тенях дня и в темных ужасах ночи странных фантастических духов, которые еще ужаснее страшных зверей джунглей. Как будто львы и леопарды, змеи, гиены и мириады ядовитых насекомых сами по себе недостаточно страшны, чтобы заставить трепетать несчастных, жалких негров, которых судьба забросила в самый опасный уголок земли.

Маленький Тяйбо всем телом дрожал от страха и даже не пытался искать спасения в бегстве. Он был уверен, что второй выход из пещеры стережет страшный демон, приставленный могущественным Буковаи.

Голодные гиены возобновили свои покушения с удесятеренной силой. Они судорожно трясли слабую решетку, отделявшую их от Тяйбо. Поднявшись на задних лапах, звери царапали и кусали ее. Широко раскрытыми от ужаса глазами мальчуган глядел, как решетка качается во все стороны. Недолго она продержится под неудержимым напором двух мощных и разъяренных диких зверей! И, вот…

С одного конца решетка стала поддаваться. Одна гиена даже протиснула свое косматое плечо в комнату. Тяйбо трясло, как в лихорадке: он знал, что смерть близка.

Он прижался к противоположной стене, как можно дальше от гиен. Он видел просунувшуюся в комнату морду зверя, и зверь этот с раскрытой пастью уставился на него. Через минуту жалкая преграда рухнет, и гиены ворвутся в его темницу, растерзают его на части и будут пожирать его тело, грызть кости и копаться в его внутренностях!

***

Буковаи встретил Момайю у деревенской ограды. При виде колдуна, женщина инстинктивно попятилась, но затем с яростью бросилась на него. Буковаи хладнокровно направил на нее свое копье, чтобы держать ее на почтительном расстоянии.

– Где мой ребенок? – воскликнула она. – Где мой маленький Тяйбо?

В притворном удивлении смотрел на нее Буковаи широко раскрытыми глазами. – Твой ребенок? – воскликнул он. – Я ничего не знаю о нем, кроме того, что я спас его от белого бога джунглей и не получил за это платы. Я пришел за козами, за циновкой и за куском медной проволоки, длиной в человеческую руку от плеча до кончиков пальцев.

– Объедок гиены! – вскричала Момайя. – Мой мальчик украден, и украл его ты, гнилой обрубок человека! Верни мне его, или я вырву твои глаза, а сердце швырну на съедение кабану.

Буковаи пожал плечами. – Что знаю я о твоем ребенке? – спросил он. – Я его не трогал: если его снова украли, то что может знать об этом Буковаи? Разве Буковаи украл его в тот раз? Нет, его украл белый бог джунглей, и если он украл его в тот раз, то мог украсть и в этот раз. При чем тут я? Я вернул тебе его в прошлый раз и пришел теперь за условленной платой. Если он снова пропал, и ты хочешь его вернуть, то Буковаи опять вернет тебе его: за десять жирных коз, за новую циновку и два куска медной проволоки длиной в человеческую руку от плеча до кончиков пальцев. При этом Буковаи не требует ни коз, ни циновки, ни медной проволоки за прежнее.

– Десять жирных коз! – воскликнула Момайя. – Я не смогу заплатить тебе десяти жирных коз в течение целых десяти лет. Десять жирных коз!

– Десять жирных коз! – повторил Буковаи, – десять жирных коз, новую циновку и два куска медной проволоки длиной в…

Момайя остановила его нетерпеливым жестом.

– Погоди! – воскликнула она. – У меня нет коз: ты даром тратишь время. Подожди здесь, пока я пойду за своим мужем. У него только три козы, но, может быть, мы сумеем сговориться. Подожди!

Буковаи уселся под деревом. Он был доволен, так как знал, что или получит требуемую плату, или сумеет отомстить.

Ему не были страшны эти люди чужого племени, хотя он знал, что они его ненавидят и боятся. Они боялись прикоснуться к отвратительному прокаженному, который, к тому же, был известен как могущественный колдун. Раздумывая над тем, как бы поудобнее привести десять коз в свою пещеру, он не заметил, как вернулась Момайя.

Ее сопровождали три воина: вождь Мбонга, местный колдун Рабба-Кега и отец Тяйбо, Айбито. Их нельзя было назвать красивыми людьми, даже когда они были спокойны; теперь же, находясь в сильном гневе, они могли бы внушать страх самому смелому человеку; но по лицу Буковаи нельзя было судить, боится он или нет. Он смерил их наглым взглядом, когда они уселись вокруг него на земле.

– Где сын Айбито? – спросил Мбонга.

– Откуда я знаю? – последовал ответ. – Я думаю, что он в плену у белого демона. Если я получу плату, то приготовлю хорошее зелье, и тогда мы узнаем, где находится сын Айбито, и приведем его сюда. Мое средство привело сына Айбито в прошлый раз домой, но я не получил до сих пор платы.

– У меня в селе есть собственный колдун, который умеет делать все! – с достоинством ответил Мбонга.

Буковаи усмехнулся и поднялся с земли. – Отлично, – сказал он, – пусть он и приготовит свое средство, посмотрим, вернет ли он сына Айбито домой!

Отойдя на несколько шагов, он остановился и, обернувшись, сердито сказал. – Он не вернет мальчика, это я знаю наверное, и еще я знаю, что если вы и найдете его, то ничто ему тогда не поможет, потому что его не будет в живых. Мне сию минуту сказал это дух сестры моего отца.

Хотя Мбонга и Рабба-Кега не особенно верили в силу своих волшебных чар и скептически относились к волхованиям других чародеев, в их душах все же жила вера в чудеса. Разве не было известно, что старик Буковаи поддерживает сношения с демонами, и что даже два злых духа живут вместе с ним под видом гиен? Все это надо было зрело обдумать. Кроме того, нужно потолковать о цене, так как Мбонга не имел особого желания получить взамен десяти коз одного маленького мальчика, который мог к тому же умереть от оспы задолго до того, как достигнет возраста и звания воина.

– Погоди! – сказал Мбонга. Покажи нам образец твоего искусства, чтобы мы знали, каково оно. Потом мы поговорим и о цене. Рабба-Кега тоже будет колдовать. И мы увидим, кто из вас обоих колдует лучше. Садись, Буковаи!

– Плата – десять жирных коз, новая циновка и два куска медной проволоки длиной в человеческую руку от плеча до кончиков пальцев, – начал колдун. – И прежде всего нужно сговориться, чтобы козы были доставлены в мою пещеру. Тогда я приготовлю средство, и на следующий день мальчик вернется к матери. Скорее сделать нельзя, так как приготовление зелья отнимет много времени.

– Приготовь нам сейчас какое-нибудь зелье! – сказал Мбонга. – Посмотрим, какие у тебя зелья.

– Принесите мне огня, – приказал Буковаи, – и я покажу вам силу своего искусства.

Момайя пошла за огнем, а Мбонга во время ее отсутствия торговался с Буковаи. – Десять коз, – говорил он, – непосильная плата для воина. – Он просил Буковаи обратить внимание на то обстоятельство, что он лично, Мбонга, очень беден, что все село бедно, и что из числа десяти коз можно уступить, по крайней мере, восемь, не говоря уже о новой циновке и медной проволоке; но Буковаи был тверд, как кремень. Его средство, уверял он, ему самому обходится очень дорого, и из десяти коз он должен отдать, по меньшей мере, пять тем богам, которые ему помогают в этом деле.

Они торговались до тех пор, пока вернулась Момайя с огнем.

Буковаи развел перед собой небольшой костер, вынул из сумки, висевшей у него на поясе, щепотку пороха и посыпал ее на горячую золу. Раздался взрыв, и с земли поднялось облако дыма. Буковаи поднялся и с закрытыми глазами стал метаться то в одну, то в другую сторону. Затем, всплеснув руками в воздухе, сделал вид, будто впал в бессознательное состояние. Все это произвело сильное впечатление на Мбонгу и остальных зрителей. Рабба-Кега пришел в дурное настроение и обозлился. Он чувствовал, что репутация его пошатнулась. Огонь еще горел в том сосуде, который принесла Момайя. Он взял сосуд в руки, незаметно сунул туда горсть сухих сучьев и издал душераздирающий крик, чтобы обратить на себя всеобщее внимание. Буковаи при этом крике сразу очнулся и испуганно поднял голову, чтобы узнать причину тревоги; но, воспользовавшись тем, что никто не заметил его промаха, он снова погрузился в летаргический сон.

Рабба-Кега, которому удалось привлечь внимание Мбонги, Айбито и Момайи, стал дуть в сосуд. Листья начали тлеть, и дым повалил из отверстия. Рабба-Кега старался держать сосуд таким образом, чтобы никто не видел сухих листьев. Местный колдун блестяще доказал свое могущество, и зрители были поражены. Он кричал, прыгал и строил ужасные рожи; затем, наклонившись лицом над сосудом, вступил, по-видимому, в собеседование с заключенными в нем духами.

Тем временем Буковаи пришел в себя. Любопытство, в конце концов, победило в нем нервную впечатлительность. Никто больше не интересовался им. С сердитым видом посмотрел он одним глазом на сидевших и вдруг, испустив отчаянный вопль, в полной уверенности, что на него смотрит Мбонга, вытянулся как палка, и стал судорожно махать руками и ногами.

– Я вижу его, – вопил он. – Он далеко! Белый демон захватил его. Он один и в большой беде; но, – прибавил он другим тоном, – его еще можно спасти, если мне будут даны десять коз и все остальное.

Рабба-Кега прекратил свою беседу с духами. Мбонга взглянул на него. Вождь был в нерешительности. Он не знал, чье средство лучше. – Ну, что же говорят твои духи? – спросил он Раббу-Кегу.

– Я тоже вижу его, – крикнул Рабба-Кега, – но не там, где говорил Буковаи. Он лежит мертвый на дне реки.

Услыхав это, Момайя громко зарыдала.

***

Следы старика, двух гиен и маленького черного мальчика привели Тарзана к пещере в скалистом ущелье между двух гор. Здесь он остановился перед сооружением, которое воздвиг Буковаи из деревьев, и стал прислушиваться к звериному реву и рычанью, слабо доносившемуся из глубины пещеры. Внезапно его чуткий слух уловил вдали смешанный со звериным ревом мучительный стон ребенка. Тарзан не колебался. Отбросив самодельную дверь в сторону, он прыгнул в темное отверстие и понесся по узкому проходу. Внутри было темно, как в могиле, но его глаза привыкли всматриваться в кромешную тьму ночных джунглей и обладали той сверхъестественной силой зрения, которая свойственна одним только диким зверям.

Быстро, но осторожно шел он вперед по темному жуткому и извилистому проходу. Хищное рычание гиен становилось все слышнее, и он вскоре услышал, как когти хищников царапают дерево. Ребенок стонал все сильнее, и Тарзан узнал знакомый голос чернокожего мальчика, которого он когда-то хотел сделать своим балу.

Движения человека-обезьяны были спокойны. Он привык к зрелищу смерти в джунглях и не горевал бы по поводу смерти даже близкого ему существа, но жажда борьбы охватила его. По своей натуре он был диким зверем, и дикий зверь заговорил в нем и теперь при мысли о предстоящей схватке.

В своей скалистой темнице маленький Тяйбо стоял, прижавшись к стене и отойдя как можно дальше от изголодавшихся зверей. Он знал, что скоро настанет его конец, и отвратительные звери растерзают его маленькое и слабое тело своими хищными желтыми клыками. Под натиском гиен решетка стала поддаваться все сильнее и наконец с треском упала наземь. Гиены ворвались в темницу и бросились на мальчика. Расширенными от ужаса глазами смотрел на них Тяйбо, затем, закрыв лицо руками, горестно заплакал.

Осторожность и природная трусливость заставили гиен остановиться. Плотоядными глазами смотрели они на мальчика и, припав к земле, медленно поползли к нему.

Быстро и бесшумно ворвался в этот момент Тарзан в подземелье, но звери все же услышали его шаги. Сердито рыча, они обернулись назад, чтобы накинуться на него. Тарзан предупредил их. Одна гиена пыталась броситься на него. Но белый гигант расправился с презренным Данго, даже не прибегнув к своему охотничьему ножу. Он просто поднял зверя вверх, схватил его за шерсть у затылка и кинул его со всего размаха вслед за другой гиеной, которая понеслась по узкому проходу, трусливо поджавши хвост.

Тарзан поднял Тяйбо, лежавшего на полу, и когда ребенок почувствовал, что к нему прикасаются человеческие руки, а не звериные лапы, он удивленно и недоверчиво открыл глаза. Когда же он увидел склоненное над ним лицо Тарзана, то слезы радости и облегчения потекли из его глаз; он крепко обнял своего освободителя, точно Тарзан был не страшным демоном, а самым близким для него из всех обитателей джунглей.

Тарзан с мальчиком вышел из пещеры; гиены уже успели бесследно скрыться. Напившись вместе с Тяйбо из горного родника, Тарзан посадил мальчика к себе на плечи и быстро умчался в джунгли, чтобы прекратить как можно скорее надоедливый плач Момайи, так как он теперь знал причину ее горя.

***

– Он вовсе не лежит мертвый на дне реки! – вскричал Буковаи. – Что может этот человек знать о чарах волшебства? Кто он такой, что смеет спорить с Буковаи-волшебником? Буковаи видит сына Момайи. Он далеко, он одинок и в большой беде. Торопитесь же дать мне десять жирных коз, нов…

Но он больше не успел ничего уже сказать. Наверху, на том самом дереве, под которым они сидели, поджав под себя ноги, притаилась какая-то фигура. И когда пятеро чернокожих, привлеченные неожиданным шумом, подняли головы, то они чуть не потеряли сознания: они увидели на дереве великого белого демона; но когда они, кинувшись в бегство, снова взглянули наверх, то увидели рядом с богом сияющее от счастья лицо маленького громко смеющегося Тяйбо.

Тарзан безбоязненно спустился к ним, держа мальчика на спине, и посадил его рядом с матерью. Момайя, Айбито и Рабба-Кега окружили малыша и осыпали его вопросами. Момайя искала глазами Буковаи, так как ее сын ей только что поведал, сколько ему пришлось вытерпеть от жестокого старика. Но Буковаи не было: не вступая на этот раз в общение с духами, он быстро догадался, что близость Момайи отнюдь не является теперь надежной гарантией его безопасности. Поэтому, несмотря на свой почтенный возраст, он пустился со всех ног бежать к своему далекому логовищу, где считал себя в безопасности от преследований чернокожих.

Тарзан тоже скрылся внезапно, верный своей привычке мистифицировать чернокожих. Тогда Момайя взглянула на Раббу-Кегу. Мрачный блеск ее глаз не предвещал ничего доброго, и он стал пятиться назад.

– Итак, мой Тяйбо лежит мертвый на дне реки? – взвизгнула женщина. – Он находится далеко отсюда и в смертельной опасности? Вот как? Духи! (Презрение, с которым Момайя произнесла это слово, сделало бы честь первоклассному трагику). – Момайя тебе покажет, что и она тоже умеет вызывать духов! – и с этими словами она схватила лежавший на земле сломанный сук и ударила им Раббу-Кегу по голове.

Кудесник повернулся и со стоном бросился в бегство. Момайя побежала за ним через ворота по деревенской улице и колотила его все время палкой, к всеобщему удовольствию воинов, женщин и детей, сбежавшихся со всех сторон. Все они боялись Раббу-Кегу, а бояться – значит ненавидеть.

Таким образом, ко множеству пассивных врагов Тарзана прибавились еще двое активных, которые провели всю ночь без сна, измышляя всевозможные планы мести. Они не могли простить белому демону, богу джунглей того, что он их представил в таком смешном и позорном виде, но, вместе с тем, чувствовали к нему непреодолимый страх и уважение.

Молодой лорд Грейсток ничего не знал об их коварных замыслах, а если б и знал, то не придал бы им никакого значения. Он спал, как и всегда, крепко и беспробудно. И хотя он находился не под крышей, не среди четырех стен в комнате, двери которой были бы заперты на случай визита незваных гостей, он спал безмятежным сном. Его знатный родственник в Англии, который сегодня поел слишком много омаров и выпил слишком много вина за ужином, спал гораздо менее спокойно.