До чего бессмысленно все, что было когда-либо написано, сделано, подумано, если возможно вот такое! Наверно, все ложь и ничтожность, коль скоро культура тысячелетий даже не сумела воспрепятствовать тому, чтобы проливались эти реки крови, чтобы сотнями тысяч существовали эти пыточные застенки.
Война загубила нас для всего. Мы уже не молодежь. Уже не хотим штурмовать мир. Мы беглецы. Бежим от себя. От своей жизни. Нам было восемнадцать, мы начинали любить мир и жизнь, а пришлось по ним стрелять. Первый разорвавшийся снаряд попал нам в сердце. Мы отлучены от созидания, от стремления, от движения вперед. Мы более в них не верим, мы верим в войну.
Мне хочется вернуть спокойную увлеченность, ощутить то сильное, неизъяснимое притяжение, с каким я раньше подходил к своим книгам. Пусть ветер желаний, веявший от разноцветных корешков, снова охватит меня, пусть растопит тяжелую, мертвую свинцовую глыбу где-то во мне и снова разбудит нетерпеливое предвкушение грядущего, крылатую радость перед миром мыслей, пусть возвратит потерянную готовность моей юности.
Мы одиноки, словно дети, и умудрены опытом, словно старики, мы черствы, печальны и ребячливы, – я думаю, мы потеряны.
Вот и с человеком, коли дать ему чуток власти, происходит аккурат то же самое – он ее хватает. Получается этак совершенно нечаянно, ведь человекв первую очередь животное, разве только по верху, словно в бутерброде со смальцем, намазано маленько порядочности.
О земля с твоими складками, ямами и впадинами, куда можно броситься, схорониться! Земля, в судороге кошмара, во всплеске истребления, в смертельном рыке разрывов ты дарила нам могучую встречную волну обретенной жизни!
Сяо Най любое место превращает в достопримечательность. Причём не внешностью, а натурой.
— Знаешь, отчего хороша пустыня? — сказал он. — Где-то в ней скрываются родники...
Я совсем не горд, я счастлив, а счастье, очевидно, ослепляет еще больше, чем гордость.
Мудрость владыки заключается в его способности правильно выбирать себе помощников.
А у твоей жены ляжки волосатые. Как у сатира. Мокрица ты, герой… Слизь.
К Элизабет вскоре вернулось достаточно веселое расположение духа, чтобы она смогла потребовать от мистера Дарси отчета о том, как его угораздило в нее влюбиться.
— С чего это началось? — спросила она. — Я отлично могу себе представить, как пошло дело дальше. Но что могло послужить первым толчком?
— Мне теперь трудно назвать определенный час или место, или взгляд, или слово, после которых мною был сделан первый шаг. Слишком это было давно. И я понял, что со мной происходит только тогда, когда был уже на середине пути.
- Эй! - Рон с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, как пьяный, и хихикая, побрёл к Гарри. - Эй, Гарри! Там, внутри, мозги - вот чудеса, а?
- Уйди с дороги, Рон, ложись на пол...
Но Рон уже направил палочку на аквариум.
- Честно, Гарри, там мозги... гляди... акцио, мозг!
Все, кто был в комнате, на мгновение застыли. Гарри, Джинни, Невилл и все пятеро Пожирателей смерти невольно повернулись к аквариуму, и тут из зелёной жидкости, словно рыба, выпрыгнул мозг, на секунду он повис в воздухе, а затем поплыл к Рону.
... А женщина повернулась к близнецам.
- Так, теперь вы двое. В этом году вы должны вести себя хорошо. Если я ещё раз получу сову с известием о том, что вы что-то натворили - взорвали туалет или...
- Взорвали туалет? - изумился один. - Мы никогда не взрывали туалетов.
- А может попробуем? - хмыкнул второй. - Отличная идея, спасибо, мам.
«Книги — только одно из вместилищ, где мы храним то, что боимся забыть»
Побывала я в Париже, в Вене, в Лондоне - и всюду одна да одна, и тут оказалось: быть одной в Париже ничуть не лучше, чем в Гринтауне, штат Иллинойс. Все равно где - важно, что ты одна. Конечно, остается вдоволь времени размышлять, шлифовать свои манеры, оттачивать остроумие. Но иной раз я думаю: с радостью отдала бы острое словцо или изящный реверанс за друга, который остался бы со мной на субботу и воскресенье лет эдак на тридцать.
Тело неотделимо от души.
Герой неотделим от оружия.
Быть посаженным в тюрьму еще не значит быть преступником.
— Люди забыли эту истину, — сказал Лис, — но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу.
Не полагайся только на свои глаза, чувствуй всем телом.
Страх ранит глубже, чем меч.
Плакать не плохо, пока ты плачешь, но рано или поздно слезы заканчиваются и тогда надо решать, что же делать
Но если вы плакали когда-нибудь всю ночь, пока у вас не осталось ни единой слезинки, вы знаете, что под конец вас охватывает какое-то оцепенение, чувство, что никогда больше ничего хорошего не случится.
Когда ты взрослый, о тебе некому позаботиться, надо справляться самому, самому разбираться с этим миром. Работать и оплачивать счета, пользоваться зубной нитью и вовремя приходить на встречи, стоять в очередях и заполнять бланки, вставлять вилки в розетки и собирать мебель, менять летнюю резину и вовремя заряжать телефон, выключать кофеварку и записывать детей на занятия в бассейн. Утром, едва мы открываем глаза, жизнь уже стоит наготове, чтобы обрушить на нас очередную лавину «надо сделать!» и «не забудь!». Мы не успеваем подумать, вздохнуть, как просыпаемся и сразу пытаемся прорваться сквозь эту кучу дел, потому что завтра на нас свалится новая. Иногда мы останавливаемся и оглядываемся вокруг – на рабочем месте, во время родительского собрания или просто на улице – и с ужасом понимаем, что все остальные точно знают, чем они занимаются. И только нам все время приходится притворяться. У остальных на все хватает денег, у них все под контролем и на все остаются силы. Дети у остальных давно научились плавать.
А мы не готовы быть взрослыми. Нас следовало остановить на ближних подступах.
Такие вещи нам неподвластны – как любовь. Наверное, это правда: до определенного возраста ребенок любит отца и мать безрассудно и безусловно, только за то, что они – его родители. Родители, братья и сестры будут любить тебя всю оставшуюся жизнь – по той же причине. Так в чем же правда? Нет никакой правды. Мы знаем о Вселенной только то, что она безгранична; мы знаем о Боге только то, что ничего не знаем. Единственное, что мама-пастор требовала от своей семьи: делать все, что от них зависит. Посадить яблоню, даже если знаешь, что завтра настанет конец света. Спасать тех, кого можно спасти.
Наши дети – это не наши дети, они сыновья и дочери жизни со всей ее тоской.
«Знаете, Зара, самое странное в страхе то, что мы пытаемся избавиться от хаоса с помощью хаоса. Оказавшись в отчаянном положении, мы не
отступаем, а продолжаем двигаться вперед с еще большей скоростью. Мы строим свою жизнь на том месте, где другие разбились о стенку. Чем ближе к этой стенке мы сами, тем больше надеемся пройти сквозь нее. Чем она ближе, тем упрямее мы верим, что придут самые невероятные решения и чудесным образом спасут ситуацию, тогда как те, кто наблюдает за нами со стороны, ждут… удара».
Всякому человеку свойственна склонность к какому-то недостатку, - природная слабость не может быть преодолена даже отличным воспитанием.
Уметь спать – не пустяшное дело: чтобы хорошо спать, надо бодрствовать в течение целого дня.
Похоже, придётся нам теперь жить долго и счастливо и умереть в один день...
Если я тебе намекну и скажу, что это намек, это будут уже достоверные сведения, а мне так запрещено.
Дорога-то у нас одна, да едут все по-разному...
Самые счастливые люди - невежды.
Улыбке его не хватает переднего клыка и доброты, но он, во всяким случае, очень старается её на меня излить.
- Ты умеешь делать снежных ангелов? - спросила Эльса.
- Мне шестьдесят четыре года, - рявкнул Альф.
- Ну и что, - сказала Эльса.
- Мне шестьдесят четыре года! Но так было не всегда. Конечно, умею, твою мать!
И они стали делать снежных ангелов. Девяносто девять штук.
Действительность – это хаос, но в работе человеческого воображения есть неуловимая логика. И только наше воображение заставляет раскаяние следовать по летам за преступлением. Только воображение рисует нам отвратительные последствия каждого нашего греха. В реальном мире фактов грешники не наказываются, праведники не вознаграждаются. Сильному сопутствует успех, слабого постигает неудача. Вот и все
Они умрут, потому что этот "океан" существует? Тогда я уничтожу этот "океан".
- Тот, кто легкомысленно относиться к своему благу, редко отличается заботливостью о других.
- Плохо же ты разбираешься в людях, если не знаешь, до чего могут довести честолюбие и мстительность.
- Великие мира сего легко забывают услуги маленьких людей.
- Настоящая цель жизни - в удовлетворении честолюбия.
- Мне как будто на роду написано приносить несчастье всякому, кто будет питать привязанность ко мне.
- Надо рассчитывать на пороки людей, а не на их добродетели.
Мне было гораздо труднее противостоять этому взгляду, чем его железным объятиям.
Я знаю только одно: в какой-то момент мне кажется, что у меня все отлично, жизнь прекрасна и я всем довольна. Но уже в следующий мне хочется поскорее убежать – не важно куда, я не нахожу себе места, и мне не на что опереться, чтобы сохранить равновесие.
Мне нравятся поезда, и что с того? Поезда просто прекрасны.
Я очень плохо сплю, не могу уснуть ночью, и эта проклятая бессонница измучила меня. Я ненавижу её больше всего на свете. Я лежу, а мой мозг постоянно работает - тик, тик, тик, тик.
Мы со старшим братом собирались стать путешественниками и колесить по дорогам. Собирались проехать на мотоциклах от Парижа до Лазурного берега или вдоль всего тихоокеанского побережья США - от Сиэтла до Лос-Анжелеса; мы хотели повторить маршрут Че Гавары от Буэнос-Айреса до Каракаса.
Историю Острова писали монахи. Ничего удивительного: лишь сосредоточенный на вечности способен отразить время, а земное лучше всего понимает тот, кто думает о небесном.
1..7891011..143Он объявил, что народ требует республику. Все знали, что народ ничего не требовал, поскольку не знал даже такого слова, и просто маялся. Как выяснилось вскоре, не нужна была республика и Касьяну: он жаждал одного лишь падения власти, чтобы ее, павшую, потом подобрать.