Онлайн чтение книги Ворон: Волки Одина Raven: Odin's Wolves
Глава 6

Лил дождь, наши корабли направлялись на восток. У южной оконечности побережья ветер усилился, и несколько дней мы шли только под парусом. По правому борту тянулся такой же гористый и безжизненный берег, как раньше на севере. Эгфрит объявил, что, скорее всего, это местность, которую римляне называли Геркулесовы столбы.

– Что еще за Геркулес такой? – спросил Бодвар, когда я кое-как объяснил ему на норвежском, что сказал Эгфрит.

– Монах говорит, великий герой, – ответил я. – Сын главного греческого бога Зевса и самый сильный человек на земле.

Бодвар поскреб подбородок и поджал губы. Ирса Поросячье Рыло одобрительно кивнул.

– На Тора похож, – с подозрением произнес Улаф.

– Или Беовульфа, – сказал Сигурд.

Эгфриту нравилось то, что его слушали с интересом. Он наклонялся ко мне и говорил по-английски, а потом откидывался назад и наблюдал за лицами скандинавов.

– Монах говорит, Геркулес был великим и искусным воином, – продолжал я, обращаясь к Сигурду, – а еще хитрым.

– Прямо как ты, Сигурд! – громогласно рассмеялся Дядя, хлопая ярла по спине.

– Да, пожалуй, – ответил тот, нахмурившись. – Наверное, когда он мочился против ветра, тот менялся. – И разразился смехом.

Мы тоже засмеялись, и смех показался чересчур громким после того молчания, в котором все пребывали с тех пор, как погиб Туфи. Поговаривали даже, что нам не избавиться от невезения, из-за которого мы лишились франкского серебра. Как водится, чаще всех об этом заговаривал Асгот. Так что все почувствовали облегчение, когда смех вновь огласил воздух. Но позже ночью воины снова помрачнели. У нас кончился мед, даже Брамов запас весь вышел. А когда ты трезв, в голову лезут всякие мысли, и чем больше их гонишь, тем громче они жужжат.

Я думал о Халльдоре, вспоминая то раздутое от гноя лицо, то пузырящееся на погребальном костре тело. Между Сигурдом и Флоки все еще чувствовалась напряженность. Гордость Черного оказалась уязвленной – он считал, что закончить страдания брата было его обязанностью. Я не слышал, чтобы они из-за этого ругались, однако это событие встало между ними стеной. Мысли о печальной участи Халльдора не давали мне покоя со дня его смерти.

– Да перестань ты уже думать о ней, юноша, – сказал Улаф.

Мы с Пендой рыбачили, сидя на корме, но я почти не следил за удилищем. Солнце скользнуло за горы, а мы и двух слов друг другу не сказали.

– Я думаю не о Кинетрит, Дядя, – ответил я, не кривя душой.

Кинетрит была где-то на носу корабля; может, Асгот снова учил ее норвежскому.

– Смерть Халльдора из головы не идет, – признался я.

Улаф возвел глаза к небу. Мы набрали три мешка волоса с коней синелицых, и Улаф готовил новую конопать.

– И о нем перестань думать. Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Просто я никогда прежде не видел такой смерти.

Улаф нахмурился.

– Халльдор умер как воин, – наконец произнес он. – От славного меча и с оружием в руке.

Мне вспомнилась огромная безобразная голова Халльдора.

– К тому времени он уже был покойником, – покачал я головой. – Никогда раньше такой вони не нюхал… Он же сгнил заживо. Один Тюр ведает, как он терпел такую боль.

– У меня клюет, – встрепенулся Пенда, поднимая уду. Потом выругался, глядя на черную воду. – Сорвалась, гадина.

Мы с Улафом не обратили на него внимания.

– Сигурд правильно поступил, – сказал Улаф. – Сделал то, что должен был. Халльдор и сам бы ему спасибо сказал.

Я покачал головой.

– Флоки все никак не угомонится. Обида точит его душу, словно червь.

Улаф усмехнулся.

– Флоки нужно смириться. И тоже быть благодарным Сигурду. Но ты ведь знаешь Флоки. Он родился твердолобым.

– Почему Сигурд сам его убил, Дядя? Ведь Халльдор просил об этом Флоки.

Улаф огляделся, нет ли кого рядом.

– Все из-за Сигурдова сына, – произнес он.

– Который мальчишкой умер оттого, что лошадь лягнула в голову? – спросил я, не понимая, к чему он клонит.

– Верно. Только бедный свиненыш не сразу умер. – Улаф наклонил лохматую голову набок, словно раздумывая, продолжать рассказ или нет. – В себя так и не пришел, лежал почти бездыханный, камни и то живее будут.

Пенда хотел что-то сказать, но, увидев лицо Улафа, снова отвернулся, бормоча, что мы своими языческими словами рыб пугаем.

– Так он протянул две недели, может, три. Бедняга. – Улаф смахнул слезу, и я на мгновение отвернулся.

– Медленная смерть?

Улаф покачал головой.

– Как-то ночью Сигурд унес мальчика на пастбище, оставив Гудрид рыдать у двери, и закончил его страдания. Свое же чадо.

Мы посмотрели друг на друга. В глазах у меня льдинками застыли слезы.

– У него не было выбора, юноша. Мальчику уже было не помочь.

Я стиснул зубы.

– Суки эти норны.

– Не поспоришь, – согласился Улаф, продолжая скручивать конский волос. – Сигурд знает, каково это – убить родного человека. Вина камнем ложится на сердце и может утянуть человека вниз, как крест утянул Туфи. Сигурд избавил от этой ноши Флоки. Почему? Да потому, что он – лучший предводитель, который когда-либо вел своих волков Дорогой кита. И Флоки это понимает. В нем просто гордость взыграла, вот и всё.

– Если я буду гнить от раны, то перейду Биврёст, не дожидаясь вони, – сказал я.

Улаф кивнул, задумчиво потянув себя за бороду.

– Только не проси Оска тебя прикончить. Промах- нется.

Я улыбнулся, но от его слов повеяло холодом. Я молчал и смотрел, как на удивление проворные пальцы Улафа сплетают волосы в нити.

– Рыба, похоже, уже спит, – нарушил тишину Пенда.

Я посмотрел на него, однако мне по-прежнему виделись Сигурд и маленький мальчик.

Уэссексец кивком указал на уду, которую я все еще сжимал в руке.

– Нам тоже пора. – Не дождавшись ответа, он пожал плечами и удалился.

А я сидел на корме «Змея», слушая, как храп и сонное бормотанье воинов смешивается с тихим ропотом волн, набегающих на прибрежные скалы, пока небо на востоке не окрасилось рассветным багрянцем.

* * *

Три дня спустя Браги Яйцо углядел вдалеке белый парус. Небольшой корабль шел к гористому побережью на северо-западе, с трудом преодолевая западный ветер, тот самый, благодаря которому весла наши были убраны, а пропитавшиеся солью паруса – расправлены. Мы не впервые видели судно в этих водах, но, подойдя поближе, поняли, что этот корабль – торговый. Короткий и широкий, он походил на кнорр [22]Кнорр – грузовое или торговое судно викингов. и имел всего четыре пары весел – для того, чтобы приставать к берегу да держать нос по ветру в непогоду. Корабль сидел низко – трюм был доверху загружен, – а значит, людей там могло быть не больше двенадцати.

Даже издалека мне была видна хищная улыбка Браги на «Фьорд-Эльке».

– Матушка всегда говорила: «Приглашают – не отказывайся»! – прокричал он Сигурду. – По мне, чем не приглашение!

– А что я – ее лучший ухажер, не говорила? – прорычал Брам, вызвав смешки.

Забравшись на мачту «Змея», Сигурд следил за белым парусом словно ястреб. По бокам от лица его золотистые волосы были заплетены в две косицы, чтоб в глаза не лезли, а остальные развевались на ветру.

– Да это проще, чем зайца освежевать. – Улаф стоял у борта и прищурившись глядел на сверкающие волны. Солнце прорвало полог серебристых, как рыбья чешуя, облаков над золотистым морем.

– Даже с курса сходить не придется, – добавил кормчий. – Перехватим по пути.

«Все равно что волку проглотить мотылька», – подумал я.

Сигурд какое-то время размышлял, потом кивнул, хлопнул по гладкой мачте и спрыгнул на палубу.

– Браги! Рольф! Мы сегодня орланы, а вон там плывет макрель! Проверим, у кого из нас крылья длиннее и когти острее!

Воины радостно загикали, предчувствуя состязание. На всех четырех кораблях царило оживление – одни тянули канаты, старясь поймать в паруса как можно больше ветра, другие хватали шлемы, копья и луки. Мало кто надел кольчуги – разве будет торговое судно вступать в бой с четырьмя драконами?

– Бедняги уже пожалели, что вообще вышли сегодня в море, – покачал головой Пенда.

– Оставь их в покое, Сигурд! – просил отец Эгфрит, заламывая руки.

– Прочь с дороги, монах, – проревел ярл, надевая шлем с новым золотым обручем.

– Эти несчастные не сделали тебе ничего плохого, – протестовал Эгфрит.

– Зато я сделаю тебе много плохого, если будешь жужжать под ухом, – пообещал Сигурд, а Флоки Черный схватил Эгфрита за плечо и оттолкнул так, что тот споткнулся о сундук и упал, ударившись рукой.

– Сдается мне, волка мы из него не сделаем, – сказал ярл, мрачно качая головой, потом крикнул, указывая на «Фьорд-Эльк» по левому борту: – Давай, Дядя! Эти сукины сыны нас обгоняют!

Тут я заметил, что Кинетрит стоит на носу корабля, одной рукой обхватив пасть Йормунганда. Ее некогда пшенично-золотистые, а теперь грязно-пепельные волосы развевались по ветру. Что творилось в ее душе, мне было неведомо: на смену девушке, что я знал, пришла ожесточившаяся женщина, которая жила в плену мрачных и запутанных мыслей.

– Они там раньше нас будут! – прокричал Бьярни.

Он делал оскорбительные жесты в сторону воинов на «Фьорд-Эльке», а те с жаром отвечали ему тем же, – легко рассекая носом волны, их драккар ушел далеко вперед. По правому борту его догоняла «Морская стрела», а на расстоянии броска копья от нее по вздымающимся волнам легко скользил «Конь бурунов».

– Так мы их никогда не догоним! – простонал Бьярни.

– Брось Свейна за борт! – предложил Орм Пучеглазый, тыкая копьем в сторону Рыжего. – Тогда полетим точно по воздуху.

– Я же не виноват, что у меня такой тяжелый молот в штанах, – пожал могучими плечами Свейн.

«Торговцы» спустили весла на воду и отчаянно гребли к берегу. Но им было не уйти – мы летели по волнам, словно птицы по воздуху. Паруса наполнились ветром, шкоты натянулись, балки скрипели. В жилах закипала кровь. Я хлопнул Пенду по спине, чувствуя, как улыбка растягивает мои сухие обветренные губы.

– В Уэссексе такого не бывает! – сказал я.

Он покачал головой, будто устыдившись, и взвесил в руке копье.

По левому борту приближался выщербленный мыс, который шумно хлестали, разбиваясь брызгами, пенные волны. «Фьорд-Эльк» догнать не удалось, потому что наш трюм был загружен больше всех, а вот ладьи датчан с парусами вполовину меньше паруса «Змея» остались позади.

– Задница Фригг! – вдруг крикнул Улаф Сигурду. – Это ловушка!

Я подскочил на сундуке и вцепился в крышку, чтобы не упасть, – из-за мыса стремительно выплывали два корабля; весла их вздымались, словно крылья орла.

– Боевые! – прокричал Улаф.

Браги травил парус, чтобы поравняться с нами и дождаться приказов Сигурда.

– Вот что бывает, если нападать на тех, кто не сделал тебе ничего плохого! – завопил Эгфрит с круглыми от ужаса глазами.

– Все еще хочешь принять приглашение, Браги? – проревел Сигурд.

– Вступим в бой? – Улаф потянул себя за бороду, недовольно хмурясь.

Мы стремительно приближались к врагу.

– У нас четыре корабля, а у них – всего два, Дядя, – ответил ярл, отправляя Орма за своей кольчугой.

– Что ж, посмотрим теперь, каковы датчане на море. – Улаф скривился, недовольный решением ярла, но начал отдавать приказы и готовиться к бою.

Увидев, что нам не удается замедлить ход, Браги снова поймал ветер, и «Фьорд-Эльк» устремился вперед. Мы надели кольчуги, а Брам протрубил в рог, подавая всем кораблям сигнал готовиться к атаке, – над морем разнесся длинный протяжный звук, похожий на бычий рев.

– Синелицые! – прокричал Улаф с носа корабля.

Сигурд кивнул, продевая руки в рукава кольчуги.

– Достойные противники, – сказал он и встряхнул плечами, расправляя железные колечки. – Воинственные у них, должно быть, боги! Надо поймать одного синелицего и привезти его домой – своим показать. – Он повернулся ко мне, затягивая пояс. – Ну что, побьем их, Ворон?

– Синелицые – храбрые воины, господин, – признал я, – и боги у них такие же воинственные, как наши. Но мы их одолеем.

Коротким топориком на палубе удобнее сражаться, чем мечом. Я продел руку в темляк и сжал обтянутое кожей топорище. Лучники уже выстроились на носу корабля. Некоторые держались за амулеты с изображением Одина, Тора или Мьолльнира. Я в числе прочих стоял у левого борта, готовый встретить врага, если Кнуту удастся поставить нас вровень с бортом противника.

– Хорошо, когда у тебя четыре корабля, Дядя, – довольно заметил Сигурд.

Глаза стоявшего рядом Улафа мрачно сверкали из-под низко надвинутого шлема.

– Главное, чтобы датчане не оплошали, – процедил он сквозь зубы.

Мы должны были подойти к кораблю синелицых спереди, а «Морская стрела» – сзади, чтобы врагу пришлось обороняться с двух сторон. «Конь бурунов» и «Фьорд-Эльк» готовились напасть на второй корабль. Мы все хорошо продумали и были уверены в победе.

Но потом рассмотрели врага получше.

– Христос с ангелами, да они ж громадные! – сказал Бальдред, почесывая густую черную бороду.

Уэссексец был прав. Корабли синелицых были большими и длинными, длиннее «Змея», а еще высокими – борта поднимались над водой на высоту двух копий. Нам доводилось иметь дело с похожим кораблем у франков, однако тот был короче и без башенок, кишевших лучниками и копьеносцами.

– Да-а-а, этот орешек будет непросто расколоть, – протянул Брам по прозвищу Медведь, удивленно подняв бровь.

– Сколько весел? – спросил кто-то.

– Не сосчитать, – ответил Улаф. – Добрая сотня.

– Полторы, – поправили его.

Весла синелицых вздымались и опускались с невероятной скоростью, корабли уверенно шли против ветра.

– Вот сукины сыны! – выругался Гифа.

– Рассчитывают зацепить нас вон тем, – сказал Оск, указывая на носы кораблей, похожие на клювы хищных птиц, такие широкие, что на них могли встать пять воинов в ряд.

– Не выйдет, – возразил Улаф.

Он был прав – «клювы» зацепили бы высокий корабль, а нас – нет. Плохо будет, только если синелицые станут пускать с них стрелы.

– Шкуры тащите! – взревел Сигурд. – Накиньте их на плечи!

Потом он свистнул Браги и показал ему что-то жестами. Капитан «Фьорд-Элька» кивнул и начал отдавать приказы. Когда мы принесли шкуры и надели их на плечи, сколов на груди брошами или завязав кто полосками кожи, кто бечевкой, Сигурд пошел на корму – рассказать Кнуту, что он задумал.

– Не будем, что ли, на них нападать? – нерешительно спросил Бальдред, закусив губу.

Пенда сжал его закрытое меховой шкурой плечо и улыбнулся.

– У тебя другие планы на сегодня, Бальдред? – Потом кивнул в мою сторону. – Только советую тебе встать подальше от Ворона. Видел я, как он размахивает этим топориком…

Я ответил ругательством.

Сигурд что-то прокричал датчанам, показывая, чтобы те развернулись на юго-восток и обошли врагов. Рольф на «Морской стреле» махнул рукой в знак того, что понял. Мы сближались с врагом; уже можно было различить темные лица воинов на огромных боевых площадках. А сколько их еще укрылось во чревах деревянных громадин!..

– Щиты! – раздался приказ.

Только мы подняли щиты, как воздух задрожал от свиста стрел. Они отскакивали от умбонов, вонзались в дерево и плюхались в воду.

– Кого-нибудь ранило? – прокричал Сигурд.

Раненых не было. Я задрал голову и увидел, что несколько стрел застряли в парусе «Змея», а несколько – прошили его насквозь. Оглянувшись, я увидел Кинетрит – она присела за сундуком, подняв щит над головой. Я едва узнал ее в кожаном шлеме и броне, доставшихся от синелицых. Чуть подальше орудовал румпелем Кнут, его закрывал щитом Бьярни.

– Не смотрите по сторонам, – предостерег Улаф, заметив, что я оглянулся. – Просто слушайте дядю Улафа. Закройте свои страшные рожи щитами и не открывайте, пока не скажу. Покажем этим драуграм, что для того, чтобы прикончить волков, мало заманить их в ловушку, нужно еще самим туда спрыгнуть!

В нас снова полетели стрелы. На этот раз они сумели преодолеть преграду из щитов, меха и кольчуги, и вонзиться в плоть – раздались крики раненых. Я бросил взгляд на Кинетрит и поблагодарил Всеотца за то, что она цела. Синелицые кричали. Брам по прозвищу Медведь, Бодвар и Ирса Поросячье Рыло готовили крюки. Наши лучники тоже пускали стрелы. Жалко, у меня не было камушка, чтобы катать в пересохшем рту. В душе поднялся страх, но я знал: он уступит место куражу, что помогает воину рубить врага направо и налево. Колени задрожали. Скоро дрожь побежит наверх, разжижая внутренности, и в конце концов дойдет до рук и даже челюсти, а во рту останется горький привкус.

– Держатся носом к нам. – Улаф взглянул на корабли из-за щита. – Думают, мы им брюхо подставим.

– Браги ударит по первому кораблю! – прокричал Сигурд.

Я удивился и, решившись выглянуть, увидел, что второй корабль синелицых собрался перекрыть путь снеккарам с юго-востока, предоставив первому разбираться с нами. «Смелый ход», – подумал я.

– Тебе бы топор побольше, Ворон, – усмехнулся Сигурд.

За секирой идти было уже поздно, и не успел я ему ответить, как на «Фьорд-Эльке» заревели – кормчий Къяр и те, кто управлял парусом, поставили драккар боком к кораблю синелицых, и воины принялись метать копья и стрелы в башенку. Весла синелицых ударили по воде – капитан пытался развернуть корабль носом к северу, чтобы длинный «клюв» встал между нами и «Фьорд-Эльком», однако мы на попутном ветре неслись к проливу впереди – там синелицым нас не догнать, будь у них даже две сотни весел. Спустив парус, Браги совершил смелый шаг – с поднятыми веслами «Фьорд-Эльк» был беззащитен против синелицых, которые пытались зацепить его «клювом» и использовать свое преимущество в высоте. Йормунганд дернулся, щеря пасть на врага, вставший поперек ветра парус захлопал, но этого оказалось недостаточно, чтобы замедлить нас. Не успели синелицые схватиться за весла, как «Змей» грудью ударил по их левому борту. Воздух наполнил треск ломающихся весел. Гребцы кричали – многим проломило ребра рукоятями весел. И тут же мы увидели над собой темные лица воинов, искаженные ненавистью и яростью.

– Режьте их! – взревел Сигурд.

Прикрывшись щитом, он рубил торчащее между кораблями весло своим огромным мечом. Свейн Рыжий уже сокрушил два весла секирой и отхватил половину третьего. Из медвежьей шкуры на его могучих плечах торчали две стрелы, но он не обращал на них ни малейшего внимания. Я вонзил свой топорик в весло, тот застрял, а корабли двигались, так что мне пришлось бросить топорик и взять в руки меч.

– Браги со своими, должно быть, уже у них на борту, – прокричал Пенда, принимая на щит удар копья.

Стрела Хедина пронзила горло синелицему на башенке, тот покачнулся и упал за борт. «Фьорд-Элька» не было видно, но битва шла уже на палубе, значит, Браги и правда был там. Я посмотрел на восток – второй корабль синелицых улепетывал, а к нам на подмогу шла ладья датчан.

Ирса с Бодваром вонзили крюки в борт и изо всех сил тянули канаты.

– Ловите! – Сверху мелькнуло лицо со спутанной грязной бородой и тут же исчезло.

Сигурд поймал завязанный узлом конец веревки, потом зачехлил меч и повернулся к нам со свирепой гримасой на лице.

– Идете, сукины сыны? – прокричал он и начал взбираться на борт к синелицым.

В воздухе молнией сверкнуло копье. Я успел отскочить, и оно, скользнув по шкуре на плече, вонзилось в щит стоящего за мной скандинава. Стрелы только так отскакивали от шкур – Сигурд не зря велел нам в них облачиться, эта уловка многим спасла жизнь. Я перекинул щит за спину и, подтянувшись на веревке, вспрыгнул на палубу к синелицым. Там царил хаос. Одни синелицые бились с другими – по всей видимости, рабами. Одетые лишь в истлевшие рубища, они походили на мертвецов, выползших из могил, а руки и плечи у них были мускулистыми, как у гребцов. Некоторых сковывала одна длинная цепь, но дрались они с отчаянной яростью и этим напомнили мне датчан, чей снеккар как раз заходил с кормы. Я закрылся щитом и кинулся в гущу битвы.

– Убейте их! – проревел Улаф, щитом расквашивая синелицему нос, а потом вонзая ему меч в ногу.

Другой синелицый с криком взмахнул кривым мечом. Я принял удар на свой клинок и, рванувшись вперед, со всей силы ударил противника в лицо рукоятью. Его глаза наполнились ужасом, рот перекосило – я сломал ему челюсть. Он попытался отшагнуть, но сзади напирали. Я подсек ему опорную ногу, он качнулся и выронил щит. Я перехватил клинок и разрубил синелицему глотку. Хлынула кровь. Синелицые заманили нас в ловушку, чтобы убить и ограбить, а теперь умирали, потому что недооценили противника. Многие сбрасывали с себя кожаные панцири, оставляли оружие и прыгали за борт навстречу верной смерти – до берега было слишком далеко, – потому что предпочитали утонуть, нежели погибнуть от наших клинков.

Тут я заметил того, кто бросил нам веревку. Стоя на коленях, он душил синелицего, глаза которого выпучились, как у выброшенной на берег рыбы. Среди датчан я его раньше не видел. По жилистым рукам и обожженной солнцем коже я догадался, что он – раб синелицых. Остальные гребцы трусливо жались на скамьях, вцепившись в весла и закрывая голову руками.

– Корабль наш! – прокричал сакс.

К правому борту подходил первый из снеккаров – датчанам не терпелось влиться в битву. Квельдульф с «Фьорд-Элька» крутнулся назад, обдавая меня кровавыми брызгами из зияющей раны на лице. Противник тут же ударил его копьем в грудь, и Квельдульф рухнул на колени. Кругом лилась кровь, воины кричали, опьяненные восторгом битвы. Звон мечей и удары щитов о щиты заполнили весь мир.

– Стена щитов! – скомандовал Сигурд.

– В стену! – громогласно вторил ему Улаф, прорываясь к ярлу.

И вовремя – в таком хаосе велика вероятность, что тебя случайно убьет кто-то из своих же, а не враг. Встав в строй, мы предотвратим еще больший хаос и сметем врага смертоносной стальной волной.

– Больше им нас не одурачить! – заявил Свейн Рыжий, вставая в стену щитов, которая уже почти заняла всю ширину палубы. Датчане построили свою стену на корме. В кольчугах и с оружием синелицых они выглядели грозно, хоть и несколько странно. Оказавшиеся между двух смертоносных валов, враги попытались было тоже встать в строй, однако не знали, в какую сторону повернуться. Многие рабы по-прежнему прятались на скамьях, закованные в цепи и оттого беспомощные или слишком перепуганные, чтобы сражаться; другие лежали в лужах крови, заплатив слишком высокую цену за свободу. Выжившие, включая того, кто бросил нам веревку, сгрудились у мачты, переминаясь с ноги на ногу и не зная, к кому примкнуть, чтобы остаться в живых. Воины бросались оскорблениями, зажимали кровоточащие раны, задыхаясь, хватали ртом воздух, стонали от боли или молча умирали.

– Погодите! – закричал Сигурд.

Мы сомкнули щиты, уперлись ногами в качающуюся палубу и застыли в ожидании, тяжело дыша иссохшими, как кости дохлой собаки, ртами.

– Скандинавы! – прокричал грязнобородый, который помог нам взобраться на корабль. – Не убивайте нас. Я из Аггерсборга.

– Что, еще датчане? – пробормотал Брам Медведь себе в бороду, покрытую засохшей кровью.

– Мы – рабы у этих псов, – продолжал грязнобородый, с ненавистью глядя на оставшихся в живых синелицых, которые испуганно таращились на нас, словно побитые псы.

Их было человек тридцать, вооруженных и готовых к бою, но они видели, что второй корабль уплывает, бросая их на произвол судьбы.

– Я гну спину на этих псов уже два лета, но я всегда знал, что однажды с севера приплывут храбрые, как Тюр, воины и порешат сукиных сынов. Мое имя Ингвар.

Сигурд выступил вперед, и, судя по лицу Ингвара, тот понял, что перед ним ярл.

– Это ты нам веревку бросил? – спросил Сигурд.

– Да, господин, – не без гордости ответил Ингвар, склонив голову.

– Умно, – сказал Сигурд.

Все остальные рабы были синелицыми. Они глядели на нас в отчаянии, гадая, что их ждет.

– Я – Сигурд, ярл, а это мои волки. Ведом ли тебе их язык? – Он указал окровавленным мечом на кучку синелицых.

Те бормотали что-то на своем странном языке.

Ингвар покачал головой.

– Разве станет скандинав есть собачье дерьмо? – спросил он, вызвав ухмылки. – Мой приятель знает их поганый язык. – Он указал на раба, который гордо стоял среди остальных.

Из одежды на нем была только набедренная повязка. Под блестящей от пота черной кожей перекатывались мускулы, а тело, как и у Ингвара, покрывали шрамы от кнута.

– Мы скованы одной цепью, – сказал он, потрясая ржавыми оковами на ноге. – И долго гребли бок о бок.

Сигурд кивнул.

– Пусть скажет синелицым, что мы пощадим их, если сложат оружие.

Ингвар смотрел на него ошеломленно, но я понимал, что Сигурд прав – нет нужды рисковать жизнью.

– Господин, эти сукины сыны заслуживают смерти, – возразил Ингвар. – Они заманили вас в ловушку и собирались убить или взять в рабство. Даже тебя, ярл Сигурд, они били бы и обращались бы с тобой хуже, чем с вьючным животным. – Глаза его потемнели. – Убей их.

– Только скажи, Сигурд, и мы отправим этих драугров обратно в могилы! – вскричал Рольф с кормы под одобрительные возгласы датчан.

– Убей их, Сигурд! – повторил Ингвар.

– Придержи язык, пес шелудивый, если не хочешь его лишиться! – предупредил Улаф, наставляя палец на Ингвара. – Делай, что тебе велят, или опомниться не успеешь, как будешь стоять посреди своих вонючих кишок.

Скривившись, Ингвар жестом приказал своему приятелю выйти вперед и передал ему приказ ярла. Синелицый кивнул, повернулся к тем, кто все это время держал его в оковах, и сквозь зубы бросил им несколько слов. Синелицые не сдвинулись с места.

– И?.. – спросил Сигурд. – Им что, не терпится оказаться в подземном царстве?

Один из синелицых заговорил с приятелем Ингвара, и тот повернулся к Сигурду.

– Они тебе не доверяют; говорят, язычники – посланники Сатаны.

Было очень странно слышать норвежские слова из уст синелицего раба.

– Говорят то же, что и христиане, хотя совсем на них не похожи, – рассмеялся Сигурд, потом обратился к Улафу: – Видишь ли, Дядя, эти ходячие мертвецы нам не доверяют. Может, оружие сложить, чтоб поверили?

– Может, еще задницу им подставить? – усмехнулся Улаф.

Синелицый воин снова заговорил:

– Они говорят, Аллах Всемогущий их защитит. Они будут сражаться, – передал его слова приятель Ингвара.

Сигурд нахмурился.

– Этот Аллах, наверное, один из их богов, – предположил я.

– У них только один бог, – пояснил товарищ Ингвара.

– Ну, точно как христиане, – сказал Сигурд, глядя на Улафа и пожимая плечами. Потом поднял щит и обратился к Рольфу: – Готовы?

Стоявшие за синелицыми датчане загрохотали щитами.

– Да, Сигурд! Моих воинов даже Глейпнир не удержит, так они рвутся в бой, – отозвался Рольф.

Ярл кивнул.

– И чтоб ни одного в живых не осталось, – приказал он.

Стиснув зубы, я поднял щит и принялся высматривать, кого из синелицых убить первым. Пенда ослабил завязки на шее, а Свейн похлопал по рукояти своей огромной секиры.

Неожиданно на палубу со стуком упал меч. Из строя синелицых выступил седобородый воин с носом, похожим на клюв. Он стоял, высоко подняв подбородок, и глядел на нас, словно мы – кадка с дерьмом, которую нужно вытряхнуть. Несколько синелицых встали было впереди него, угрожающе подняв кривые мечи, однако клювоносый сказал им что-то резко и повелительно, и они, покорно опустив головы, отступили назад.

– Это тот самый злобный троллий сын, которому нравится сечь кнутом прикованных к палубе гребцов, – пояснил Ингвар. Слова его сочились желчью.

Повелитель синелицых рявкнул что-то товарищу Ингвара так, будто тот все еще раб, прикованный к веслу.

– А у него есть яйца, – уважительно произнес Брам.

Приятель Ингвара кивнул синелицему и обратился к Сигурду:

– Он говорит, убей его, а остальных отпусти. Иначе они будут сражаться, и тогда много твоих поляжет.

Я еще не знал, кого именно мы потеряли в бою, но сколько-то воинов точно шли по Биврёсту.

Сигурд провел по подбородку рукой с мечом, смерил взглядом синелицего, готового пожертвовать своей жизнью ради спасения остальных, и признал:

– А синелицый храбр…

Обрадовавшийся возможности умилостивить богов, Асгот шагнул вперед, бренча вплетенными в волосы костями.

– Сигурд, Всеотцу придется по нраву, если мы принесем этого синелицего в жертву.

Какое-то мгновение ярл обдумывал слова Асгота, потом покачал головой.

– Один решит, что мы выкопали труп и снова его закололи, – произнес он, и даже Асгот признал, что идея была не самой лучшей.

– Говоришь, кнутом тебя бил? – обратился Сигурд к Ингвару.

– Да, даже когда мы быстро гребли, господин, – ответил тот.

Ярл снова кивнул.

– Скажи ему, я согласен.

Ингвар бросил на нас гневный взгляд; похоже, он был в ужасе от того, что мы дадим ускользнуть тем, кто держал его в плену. Но потом кивнул – не решился противоречить ярлу, да к тому же не знал, какая участь ждет его самого.

Приятель Ингвара передал слова Сигурда клювоносому, тот склонил голову и что-то пробормотал – наверное, молился своему богу; но даже после этого у него достало смелости потребовать, чтобы его людей высадили на берег прежде, чем он отдаст себя на расправу язычникам.

– Распотроши его, Сигурд, – сказал Брам Медведь.

– Я его кишки рыбам выброшу, – потряс секирой Свейн Рыжий.

Ярл покачал головой.

– Дядя, сколько человек надо, чтобы управлять этим кораблем?

Улаф поджал губы.

– При такой погоде, пожалуй, хватит десятерых, которые хоть немного умеют управляться с парусом. – Он поглядел на облако, которое, словно растущий ком стриженной шерсти, уплывало на северо-восток. – А вот если погода испортится…

Сигурд кивнул и повернулся к Ингвару.

– Отберите девять гребцов и скажите им, что я заплачу серебром, если они отведут корабль, куда я велю.

Ингвар покосился на своего приятеля, белки глаз которого казались желтыми на фоне темной кожи.

– Тут на один только парус десятерых ставить надо, ярл Сигурд, – сказал он. – Если ветер несильный.

– Тогда пятнадцать гребцов; каждый получит по две монеты или столько же серебра, – сказал Сигурд.

По лицу Ингвара было не понять, что он об этом думает.

– Дядя, остальных забери на «Фьорд-Эльк» и отвези к берегу.

– Может, еще накормить и напоить? – изумленно спросил Улаф.

– Нет, хватит того, что мы сохраним им жизнь, – ответил Сигурд, давая понять, что разговор окончен.

Разоруженных синелицых – рабов вместе с хозяевами – отвели на «Фьорд-Эльк». Браги не стал рисковать брюхом корабля ради синелицых – под наставленными копьями они попрыгали с борта там, где до кромки воды, лижущей золотистый песок, оставалось еще три длины лодки. Рабов среди синелицых было больше, и мы думали, что, освободившись, они накинутся на хозяев. Увы, бывшие рабы, словно стадо провинившихся овец, побрели прочь, а хозяева стояли на берегу и глядели в нашу сторону – верным слугам была ненавистна мысль, что господин оказался в нашей власти.

– Не стоит бить раба, – сказал Сигурд синелицему, – а то однажды он освободится и припомнит тебе все побои.

Тот или не понял его слов, или сделал вид, что не понимает, – взгляд его был холоден, как ветер в царстве Хель.

– Ингвар, – продолжал ярл, – негоже, чтобы воин, рожденный во фьордах, прислуживал ходячему мертвецу. А еще хуже то, что этот обгорелый козлиный хрен бил тех, кто горбатился у него на веслах. – Сигурд поглядел на Орма Пучеглазого, который лежал со вспоротым животом, истекая кровью, – кольчуга не спасла его от копья синелицых. Дядя влил ему в глотку луковой кашицы и теперь, стоя рядом на коленях, принюхивался к ране. Потом посмотрел на Сигурда и покачал головой – рана пахла луком, а значит, живот Орма продырявлен и надежды нет.