Онлайн чтение книги Воспоминания торговцев картинами Recollections of a Picture Dealer
1855–1868

В 1855 году открылась большая Всемирная выставка, имевшая огромный успех. Отдел изящных искусств был размещен в просторных галереях, специально выстроенных для этого на авеню Монтень. Энгр послал туда 40 картин, Делакруа столько же. Декан выставил 45 полотен и 9 больших рисунков, Орас Верне – 21 картину, Шенавар – 19, Т. Руссо – 13, Месонье – 9, Тройон – 9, Коро – 6, Диаз – 6, Добиньи – 4, Милле – всего 1. Жюль Дюпре не прислал ничего.

Энгру и Орасу Верне были отведены две длинные галереи. Выставка второго из них привлекла огромное количество зрителей, без устали восторгавшихся его полотнами, в частности большими батальными сценами, привезенными из Версаля. Напротив, Энгра оценили лишь немногие посетители, хотя художник был представлен многими своими шедеврами.

Между двумя этими большими галереями находился гигантский центральный зал, где показывались произведения многих художников. Над всеми с блеском царил Делакруа. Целая треть зала была занята его шедеврами, созданными за 30 лет творчества. Эти картины в целом представляли собой такое захватывающее зрелище, отличались таким великолепным колоритом, тонкостью и гармонией, что вызывали возгласы восхищения даже у тех, кто до сих пор не признавал гений художника. Это была полная победа живого искусства над искусством академическим. Я до сих пор помню, какое впечатление произвели на меня создания великого мастера, собранные в этом зале. Они окончательно открыли мне глаза и укрепили меня в убеждении, что, может быть, и я сумею в своей скромной сфере сослужить кое-какую службу подлинным людям искусства, способствуя тому, чтобы публика поняла их и полюбила.

Все 45 картин Декана были вывешены на одной стене в другой галерее, но в совокупности не производили особенно выгодного впечатления по причине общей тяжеловесности выполнения и чрезмерного неистовства эффектов. Они охладили тот восторг, с которым я относился к произведениям этого художника, всегда в большом количестве имевшимся у моего отца.

Напротив, шесть картин Коро, представлявших собой подлинные шедевры, были по достоинству оценены избранной частью публики – художниками и знатоками. Одно из этих полотен бордоский музей приобрел в 1858 году за 5000 франков. Сегодня оно стоило бы миллион. Другая картина, «Воспоминание о Мортфонтене», была куплена императором, а затем последовательно находилась в частных собраниях Ренбо, Тавернье и Шошара. Сегодня она висит в Лувре.

Успех Коро разделил и Руссо, выставивший 13 весьма примечательных вещей. Позже десять из них перешли в мою собственность.

Курбе послал на выставку большое число своих произведений, но приняли туда только десять из них. Впоследствии почти все эти вещи, как, впрочем, большинство его лучших созданий, прошли через мои руки. Раздосадованный отказом жюри принять основную часть представленных им картин, Курбе выстроил неподалеку от официальной выставки большое здание и устроил в нем свою персональную выставку, экспонировав не только отвергнутые картины, но и большое число других своих выдающихся полотен. Публика и даже большинство любителей признали большой и мощный талант Курбе лишь по прошествии многих лет, но как только это произошло, он сразу же начал оказывать влияние на многих молодых художников, в частности на Уистлера и всех импрессионистов. Затем Курбе перевез свою выставку в Мюнхен и во Франкфурт, где она произвела сильное впечатление на всех молодых живописцев.

Милле показал лишь одну картину, изображавшую крестьянина за прививкой дерева. Это великолепное полотно осталось совершенно непонятым, пресса яростно раскритиковала его, и оно возвратилось в мастерскую злополучного художника. Тогда добрый Руссо, в распоряжении которого по счастливой случайности оказалась некоторая сумма денег, явился к Милле и объявил, что один любитель поручил ему, Руссо, приобрести для него картину за 4000 франков, каковые он тут же вручил автору. Руссо прибег к этой уловке, чтобы не обидеть щепетильного Милле, который ни за что не продал бы картину, если бы знал, что ее покупает бедняк Руссо, страдавший от нужды не реже, чем он сам. Несколько позднее Руссо продал эту великолепную картину своему другу Хартману. На распродаже коллекции этого любителя в 1882 году за картину дали 133 000 франков. Теперь она принадлежит господину Уильяму Рокфеллеру из Нью-Йорка и стоит безумные деньги. Я с большим удовольствием еще раз посмотрел ее в 1886 году, когда вместе с сыном Шарлем знакомился с собранием названного выше коллекционера.

Йонгкинд, великий художник, оказавший, наряду с Делакруа, Коро и Курбе, наиболее сильное влияние на современную живопись, и в частности на импрессионистов, послал на выставку две картины, оставшиеся незамеченными, если не считать нескольких знатоков. Превосходные марины этого весьма оригинального голландца, ученика Изабе и пылкого поклонника Коро, продавались тогда по смехотворно низким ценам. Я видел, как некоторые из них шли на распродажах по 30–40 франков.

Добиньи был представлен четырьмя очаровательными пейзажами. Талант его достиг тогда апогея.

Рикар выставил десять восхитительных портретов. Этот умелый художник, достойный соперник великих мастеров, секреты которых он постиг, делая великолепные копии с их творений, был замечательным рисовальщиком, тонким и чутким колористом. Равного ему портретиста нет до сих пор. Мы с ним были очень близки, и после его смерти я осуществил распродажу его мастерской.

Как всегда, зрители теснились у картин Месонье, привлеченные тем мастерством и добросовестностью, с какими он разрабатывал свои маленькие сюжеты.

Не меньшее количество публики привлекли к себе и вещи Кутюра, выставившего наряду с «Римлянами эпохи упадка» своего знаменитого «Сокольника» и два портрета. С той поры у меня завязались отношения с этим художником. Я приобрел у него различные картины. Он был безусловно талантлив, но чересчур высокомерен и неприятен как человек.

Зрители толпились также перед «Последними жертвами террора» Мюллера, «Сенокосом» Розы Бонёр и некоторыми другими полотнами, доступными широкой публике.

Шенавар, ученик Энгра и Эрсана, выставил ряд композиций, которыми первоначально собирался декорировать Пантеон по заказу правительства, полученному им в феврале 1848 года. Когда Наполеон III вернул Церкви это здание, Шенавару пришлось прервать работу, а его композиции так и не украсили Пантеон.

На этой достопамятной выставке фигурировало много других интересных картин. На ней можно было видеть полотна, подписанные именами членов Французского института и тех, кто следовал их традициям: Эбера, Кабанеля, Бугро, Барриа, Леневё, братьев Бенувиль, Эмиля Леви (все до одного лауреаты Римской премии)[22] Римская премия  – весьма престижная награда в области искусства, существовавшая во Франции с 1663 по 1968 г. Лауреат Большой римской премии получал возможность отправиться в Рим и прожить там несколько (три – пять) лет., Жерома, Амона, Глейра (учителя Моне, Ренуара и Сислея), Жандрона, Конта и т. д. Были на ней представлены и другие, подлинно талантливые художники, чьи имена я с удовольствием привожу здесь: Каба, Флер, Поль Юэ, Алиньи, Гаспар Лакруа, Сисери, Эрвье, Диаз, Барон, Зием, Тассер, Бонвен, Жаден, Шаплен, Рокплан, Браскасса́, Гийомен, братья Леле, Бида, Альфред Дедрё, Эжен Лами, Филипп Руссо, Гюстав Доре, Сен-Жан, Жанрон, Пильс, Ризенер, Филиппото, Деоданк, Жигу, Монжино, Марешаль из Меца, Кальс, Булар, Бершер, Доза, Тенбаль и много других, вещи которых с полным основанием ценятся и сейчас.

Как все это не похоже на официальные выставки наших дней!

В 1856 году отцу пришла удачная мысль переехать с улицы Пти-Шан в дом номер 1 по улице де ла Пэ. Новый магазин был расположен чрезвычайно выгодно, и наши операции сразу значительно расширились. У нас появились новые клиенты, и нам удалось продать много прекрасных картин за границу – в Германию, Россию, даже Америку, несмотря на всяческие помехи, чинимые нам другими торговцами, которые до тех пор отправляли туда довольно скверные полотна.

Чтобы расширить связи фирмы и лично познакомиться с обстановкой на рынке вне Парижа, я предпринял поездки в Лион, Бордо, в Бельгию, Голландию, Англию, в Берлин и Ганновер, всякий раз захватывая с собой картины, что позволяло мне не только приобретать полезные сведения и посещать иностранные музеи, но одновременно и делать дела. В Лондоне, куда я ездил неоднократно, я продал много разных произведений крупнейшим местным торговцам – Эгнью, Уоллису, Гэмберту, а также герцогу Омальскому, с которым я не раз встречался в Туиккенхеме. Сделал я там и несколько выгодных покупок – в частности, приобрел у Гэмберта три знаменитые картины Ари Шеффера: «Маргарита у фонтана», «Маргарита в церкви» и очень красивый «Крестный путь». Эти три примечательных полотна немедленно привлекли к нам на улицу де ла Пэ многочисленных любителей и имели у них шумный успех.

Действительно, то, что освящено модой, всегда продается быстрее, чем творения подлинно великих художников, которых публика понимает тем меньше, чем они оригинальнее и неповторимее.

Я сам на горьком опыте убедился в этом позднее, когда упорно вел две дорогие моему сердцу кампании. Первая из них, более понятная широкой публике, имела целью доказать ценность произведений прекрасной школы 1830 года. Вторая же, предпринятая мною в защиту тех, кого прозвали импрессионистами, обошлась мне гораздо дороже, потому что принесла много неприятностей и большие денежные потери. Мне казалось, что цены на картины настоящих художников чрезвычайно низки в сравнении с теми, которые давались за полотна модных живописцев вроде Ораса Верне, Делароша, Ари Шеффера. Последние были, разумеется, далеко не бесталанны, но их успех у публики объяснялся прежде всего сюжетом, доступным пониманию широкого зрителя. Кроме названных мною лиц, был еще Месонье… Месонье, чьи маленькие картины с каждым днем росли в цене, не был великим художником, но отличался добросовестностью, работоспособностью и выдающимся профессиональным мастерством. Эти достоинства позволяли ему доводить свои вещи до такой степени тщательности, которая вызывала восхищение тех, кто ценит и понимает в картине лишь отделанность всех ее деталей. Кроме четырех вышеупомянутых живописцев и Энгра, была еще уйма не очень талантливых, хотя более или менее ловких художников, задававшихся лишь одной целью – понравиться публике, потрафляя ее пристрастию к приятным или забавным сюжетам и традиционным пейзажам, выполненным разумными приемами, усвоенными в Школе изящных искусств. Именно они добивались успеха в Салонах, именно перед их произведениями, продававшимися порой по очень высоким ценам, толпилась публика.

В 1862 году я женился, а вскоре мой отец, уже страдавший серьезным недугом, который в 1865 году свел его в могилу, был вынужден передать мне руководство делами фирмы.

В те времена торговля картинами была еще совсем не тем, чем она стала впоследствии: размах операций был чрезвычайно ограничен, покупателей было немного, а вещи художников, которым мы уделяли особое внимание, считались весьма спорными и раскупались из рук вон плохо. Большое количество этих вещей оседало в мастерских художников, у торговцев и мелких любителей, обладавших только вкусом, но отнюдь не состоянием и поддававшихся соблазну по дешевке приобрести хорошую картину. В меру своих возможностей я начал где только мог скупать такие полотна и, ободренный успехом первых своих операций, собрал у себя значительную коллекцию.

Вплоть до 1870 года мне усиленно помогал один из моих коллег, недавно занявшийся торговлей картинами и разделявший мои вкусы. Брам был человек очень энергичный и пылкий, превосходно умел торговать, но располагал, к несчастью, весьма ограниченными ресурсами, что зачастую вынуждало меня брать на себя его долю расходов и порой чересчур утяжеляло лежавшее на мне бремя.

За произведения своих любимых художников мы давали относительно высокую цену; поэтому другие торговцы всегда охотно уступали нам картины, проходившие через их руки. Большое количество полотен приобрели мы и у коллекционеров: Бурюэ-Оберто, Мармонтеля, Исаака Перейры, Баройе, Дидье, Тесса, Буайара, Биндера, Боке, Маргерита, Вормс де Ромильи, Вийо, ван Кейка, Дюглере, Ларрье, Аллана и Краббе из Брюсселя. Мы даже купили несколько коллекций целиком, в частности коллекцию принца Наполеона в Пале-Рояле. Многое мы покупали и у самих художников.

Коро, например, уступил нам множество великолепных картин по ценам, кажущимся сегодня чем-то невероятным, например «Мост в Манте» за 800 франков и «Мариссельскую церковь», выставленную в Салоне в 1867 году, – за 1200. Позднее господин Моро-Нелатон заплатил за первую княгине Полиньяк 40 000 франков, а вторая была продана за 108 000 франков на распродаже Мам (1904). Кроме этих картин средних размеров, мы получили от Коро большие полотна, многие из которых уже выставлялись в Салонах прошлых лет и вернулись непроданными в мастерскую художника, в частности «Макбета», приобретенного позднее галереей Ричарда Уоллеса. Коро уступил нам эту вещь за 6000 франков. Приобрели мы у него также «Замок Пьерфон», «Озеро Неми», недавно проданное в Нью-Йорке за 85 000 долларов, «Праздник Вакха», «Вечер», «Утро», «Воспоминание о Виль-д’Авре» и «Танец нимф», фигурировавшие в Салоне в 1864–1870 годах.

Милле, Курбе, Дюпре, Диаз, Добиньи также уступили нам много своих картин всех размеров, а Домье и Бари – великолепные акварели, полотна и значительное количество прекрасных работ из бронзы, продающиеся сегодня в двадцать раз дороже, чем тогда[23]Оценки Поля Дюран-Рюэля были сделаны около 1910 г..

В то время почти на каждой распродаже можно было найти немало картин наших художников, и мы приобрели большое количество их, никогда не покидая аукциона с пустыми руками, если только цены не казались нам слишком высокими. Таким образом, нам удалось поднять стоимость произведений наших художников до еще невиданного уровня. Например, в 1868 году на распродаже коллекции богатого египтянина Халил-бея, составленной почти исключительно из вещей, которые он купил у нас, мы вторично приобрели за 46 000 франков «Убийство епископа Льежского» Делакруа (Халил-бей дал нам за нее 39 000 франков) и за 27 000 «Каштановую аллею» Руссо (за нее мы получили от Халил-бея лишь 14 000). Такие цены казались чрезмерными, и я мог еще считать, что мне повезло, когда вскоре после этого продал обе картины госпоже де Кассен за 80 000 франков.

В 1912 году я устроил в отеле Друо распродажу собрания названной выше дамы, ставшей впоследствии маркизой Каркано. Делакруа купил господин Тобер за 205 100 франков, Руссо – Луврский музей за 270 000.

Мы приобрели большое количество других первоклассных произведений на распродажах коллекции барона Мишеля, господина Вийо, герцога де Морни, принца Акуила, господина де Мармонтеля, Дидье, Нарышкина, князя Демидова, маркиза дю Ло; на последней я, в частности, купил знаменитых «Танжерских одержимых» за…

Последней большой распродажей 1870 года была распродажа коллекции Эдвардса. Поскольку все свои картины он приобрел у меня, я счел за благо не руководить лично аукционом в качестве эксперта, а возложить эту обязанность на своего коллегу Аро. Выручка составила 547 000 франков, и я купил для себя 14 картин, стоивших 232 000 франков, в том числе 5 вещей Делакруа, 3 – Жюля Дюпре, 2 – Т. Руссо и 4 – Гойи. На этой распродаже фигурировали, между прочим, такие шедевры, как «После дождя» Руссо и «Стадо на мосту» Жюля Дюпре (со Всемирной выставки 1867 года). Две последние картины я продал господину Эдвардсу за 30 000 франков. Позднее они были отданы с торгов – первая за 30 600, вторая – за 39 000 господину Де Кандамо, который лет через пять – шесть перепродал их за миллион сенатору Кларку.

Эти частые покупки, да еще по ценам, непривычно высоким для того времени, наделали шуму и вызвали известное волнение как во Франции, так и за границей. Они привлекли ко мне в магазин многих любителей, но это отнюдь не облегчило моего финансового положения, и если бы я внял голосу благоразумия, то не позволил бы своей страсти завести меня так далеко. Чтобы сохранять цены на определенном уровне, нужно иметь возможность не торопиться с продажей и, более того, быть всегда готовым поддержать на аукционах те произведения, в которых вы заинтересованы. А я не располагал капиталами, достаточными для решения столь трудной задачи, и не сумел нигде заручиться серьезной поддержкой, поскольку публика, медленно меняющая свое мнение, все еще неодобрительно относилась к выдвигаемым мною художникам, о чем свидетельствуют следующие примеры.

В 1866 году, за год до смерти Руссо, мы с Брамом купили у него за 130 000 франков партию в 70 картин и превосходных этюдов с натуры, с которыми он долго не хотел расставаться – и не расстался бы, не вынуди его к тому кредиторы. Это было замечательное собрание, и мы экспонировали его на специальной выставке в Обществе художников на улице Шуазель, одобрительно встреченной всеми людьми со вкусом.

Однако меня изрядно разбранили за эту операцию, и господин Гэ, мой банкир и друг детства, сильно упрекал меня за то, что я действую во вред себе. А ведь среди этих картин были такие шедевры, как «Лес перед закатом», который я в 1894 году выкупил за 200 000 франков для одного из своих лучших клиентов – господина Дж. Дж. Хилла из Сент-Поля.

В 1868 году мы устроили распродажу того, что осталось в мастерской Руссо. Выручка составила всего 160 000 франков. Я купил на этой распродаже примерно за 70 000 франков 79 великолепных картин и эскизов. «Лес зимой», который Руссо всегда считал главным своим произведением и не продал бы ни за какие деньги, достался мне за 10 000 франков с первого запроса, поскольку конкурентов у меня не оказалось. Я хранил эту вещь у себя за отсутствием покупателей до 1887 года, когда продал ее за 25 000 франков господину Робертсону, компаньону Сеттна из «American Art Association»[24]Американская арт-ассоциация (галерея и аукционный дом) возникла в 1883 г., а он уступил ее господину Уайденеру из Филадельфии. Теперь эта картина – гордость знаменитой галереи последнего.

На одной распродаже, устроенной в том же 1868 году Павлом Демидовым, фигурировали в числе других прекрасных произведений два больших полотна Коро – «Орфей» и «Диана», которые Демидов заказал художнику за 10 000 франков каждое. Я приобрел их с торгов за 3900 и 3045 франков соответственно, но перепродал только в 1875 году, и очень невыгодно. В 1892 году я вновь купил «Орфея» для госпожи Поттер Палмер на распродаже Котье, которую я устроил в своей галерее на улице Лаффит. Демидов заказал также Руссо и Коро две большие картины одинакового размера; я их купил у него по полюбовному соглашению по 10 000 франков за штуку, то есть по себестоимости. Обе вещи Руссо я продал потом Фопу Смиту за 30 000 франков, а после смерти последнего их перепродали в Америке за 200 000. Обе вещи Дюпре я продал Люксембургскому музею за 50 000 франков.

Даже самые прекрасные картины Милле, Диаза, Жюля Дюпре, Курбе и Делакруа с трудом продавались на аукционах, если цены на них никто не поддерживал. Точно так же дело обстояло и с картинами самых лучших старинных мастеров; любители могли тогда еще приобрести эти вещи по невероятно низкой цене, особенно если они не находились до этого в какой-нибудь знаменитой галерее. Я обычно старался не ходить на такие распродажи, чтобы не поддаться искушению, поскольку мне приходилось нелегко и с современными полотнами.

На распродаже собрания Удри, состоявшейся в 1869 году, я так вознегодовал, видя, как замечательные произведения идут по смехотворной цене, что позабыл о необходимости не разбрасываться, а беречь силы, не удержался и купил разные картины, в том числе «Давида и Саула» Рембрандта за 12 500 франков. Вскоре я перепродал эту вещь за 15 000. В 1890 году, когда обстановка изменилась, я опять купил «Давида и Саула» у господина Жоржа д’Э за 140 000. Эта картина оставалась у меня десять лет за отсутствием покупателя, хотя я выставлял ее повсюду, даже в Америке. И только в 1900 году на Выставке столетия в Амстердаме, где эта вещь вызвала большое восхищение, господин Бредиус, директор Гаагского музея, купил ее за 200 000 франков. Недавно ему давали за нее два миллиона, но он отказался.

На той же распродаже Удри я приобрел одно полотно Веласкеса за 2200 франков, одно – Якоба Рёйсдала за 1000 франков и два портрета работы Гойи: «Женщину с гитарой» за 4200 франков и «Женщину с веером» за 2200. Первый из этих портретов я вновь купил за 77 000 франков в 1905 году на распродаже Поммереля, где он значился как «Предполагаемый портрет герцогини Альба»; это замечательная вещь, которую сегодня нетрудно было бы продать за 300 000 франков. «Женщину с веером» приобрел за 29 000 франков Лувр на распродаже Кюмса в 1898 году, до того как цены на Гойю поднялись.

Покупка этих двух портретов внушила мне желание поискать в Испании другие портреты художника, и я довольно дешево приобрел целую серию их. Самый красивый из них, который я продал госпоже Натаниэль де Ротшильд, обошелся мне всего в 3000 франков. Сегодня он стоил бы в сто раз дороже.

В Америке, где работы школы 1830 года идут сейчас особенно хорошо, общественное мнение было настроено против наших великих художников еще больше, чем во Франции. Подтверждением этому может служить хотя бы такой факт. Я продал господину Адольфу Бори из Филадельфии, моему уважаемому клиенту и другу, ставшему впоследствии секретарем морского ведомства, большое количество выдающихся произведений Делакруа, Коро, Милле, Руссо, Дюпре, Диаза, Тройона и других наших великих художников. Когда он вернулся с ними в Филадельфию, его считали сумасшедшим, потому что он купил такие «ужасы», и Бори вынужден был скрывать свои приобретения, пока всемирный успех нашей прекрасной школы не позволил ему вновь обнародовать их, не боясь навлечь на себя насмешки. Бори прослыл с тех пор великим знатоком живописи. После его смерти наследники продали все картины за сумму, в двадцать раз превышавшую ту, что он заплатил за свое собрание.