Онлайн чтение книги Ричард Длинные Руки — граф
Глава 9

Я продолжал смотреть на них с тупой почтительностью, в глазах восторг, что со мной общаются такие важные люди. Леди Элинор пустила свою лошадку легкой рысью. Я держался сзади, так вроде бы положено. Если надо, позовет, а вообще-то я не гордый, на женщин чаще всего приятно смотреть как раз сзади. Особенно когда поднимаются по крутой лестнице.

Мы спустились с холма, по обе стороны поля домики, сады. Крестьяне приветствовали ее без страха и боязни, на меня посматривали с вялым любопытством. Навстречу двигалось такое огромное стадо гусей, что пришлось пустить коней по обочине.

Ближе к мостику прямо из низкорослой, словно аккуратно подстриженной зеленой травы поднимаются грубо вытесанные, абсолютно черные, будто обугленные головешки, человеческие головы, вытянутые, непропорциональные, то ли криворукие скульпторы вытесывали, то ли такая стилизация, я покосился на леди Элинор: памятники старины памятниками, но уж больно примитивная хрень, на фиг беречь эти памятники искусства, мало ли что им сколько там много лет, я бы все снес к такой матери…

Она увидела мое лицо, покачала головой.

– Это и есть защитники.

– И как же они защищают?

– Никто не высадится под покровом чар, – объяснила она. – Даже могучие колдуны здесь бессильны.

– Они защищают весь остров? – спросил я.

Она улыбнулась:

– К сожалению, нет. Но всю эту часть вместе с замком. Только на восточную часть их силы недостает, но у нас там ничего важного.

Ее конь понесся к мосту, застучали копыта по дощатому настилу. Мой жеребец следовал несколько настороженно, всхрапывал и тревожно дергал ушами, явно ступает по хлипкому мосту впервые. Ее лошадка промчалась легко и весело, ей нравится перестук собственных копыт, нравится мчаться в сторону зеленого леса.

В яркой синеве застыли два мелких белых облачка, воздух неподвижен, лишь из-под копыт прыскают зеленые кузнечики и разноцветные кобылки, разлетаются, сверкая красными, синими, фиолетовыми крылышками, и мгновенно пропадают, едва падают на землю. Лошадка леди Элинор ухитрилась на скаку сорвать листок с растущего в одиночестве кустарника, дальше ровное зеленое поле, как будто нарочито выглаженное и засаженное низкорослой одинаковой травой.

Леди Элинор вдруг обернулась. Я увидел внимательные глаза под высоко вздернутыми бровями.

– Красиво?

– Да, – поддакнул я. – Осень этим летом удалась на славу…

Она засмеялась звонко и беззаботно, как и положено блондинке.

– Да, интересные люди живут в твоем свернутом королевстве…

Я сказал застенчиво:

– Да ничего оно не свернутое. У вас все такое же. Только волапюков почему-то нет. И курдли по ночам по крышам не скачут.

Кони пошли ноздря в ноздрю, легкий ветерок развевает волосы леди Элинор и треплет конские гривы, так что она не требует, чтобы я держался на таком удалении, где мой дурной запах будет не слышен. Лес с этой стороны напоминает ухоженный парк: такая же ровная зеленая трава, под деревьями ковер желтых и красных листьев, кустов нет совершенно, а деревья одно от другого на церемонном расстоянии, чтобы людям можно было неспешно гулять целыми группами, а не пробираться друг за другом гуськом.

Парк незаметно перешел в лесопарк, а затем деревья сдвинулись, стало темнее, над головой желто-красный полог из веток, шелестят потихоньку. Стволы пошли все массивнее, огромнее, кора погуще, древняя, потрескавшаяся, и наконец мы вступили в настоящий лес, где влажно и сумрачно, сильно пахнет муравьиной кислотой, древесным соком. Под ногами вместо травы и листьев прогибается зеленый мох, толстые корни вспучивают его, приподнимают пугающими буграми, а то и прорывают вовсе, странно похожие на окаменевшие щупальца морских чудовищ.

Наши кони ступают беззвучно, копыта проваливаются в мох, как в мелкое болото. Дорожка превратилась в тропку, пугливо запетляла между исполинскими деревьями. Каждый ствол в три-четыре обхвата, каждый раздут, в наплывах, иные как будто свернуты исполинскими руками на сто восемьдесят градусов, кора растет по спирали, многие усыпаны ступеньками страшноватых грибов красного цвета, каждое третье дерево с черным дуплом.

Часто попадаются трухлявые пни, уже растерявшие кору, коричневые, источенные муравьями, а потом, когда муравьи брезгливо ушли, они стали пристанищем мелким улиткам, слизням, уховерткам и мокрицам.

– Здесь, – произнесла она внезапно. – Мы приехали.

Впереди небольшая поляна, даже не поляна – такое чудовищное дерево, что мрачно высится, кажется, над всем лесом, всегда отвоевывает себе пространство, забирая могучими корнями соки, а ветвями закрывая от солнца чужаков, так что перед ним и со всех сторон мертвая зона, даже мха нет. Все усыпано сухими листьями и мелкими веточками, тоже сухими настолько, что, когда я спрыгнул с коня, под ногами не только сухо захрустело, но и рассыпалось в древесную пыль.

Ствол не просто чудовищно толстый, он еще как будто оседает под немыслимой тяжестью, сильно искривлен в трех местах, так позвоночник изгибается под тяжестью корпуса, но этим и спасается, ибо с прямым уже истерлись бы все позвонки, а это дерево почему, что за сила так изогнула, но оставила жить и даже расти…

Кора в двух местах отслоилась, бугрится среди травы, толстая, как кирпичи из сырой глины, а сама плоть дерева матово блестит, как стекло, как отполированная поверхность кристалла, серая, с металлическим оттенком, даже с виду прочная настолько, что понятно, почему дерево все еще далеко на вершине шумит зелеными ветвями.

Я принял коня леди Элинор, она подошла к дереву, пошаркала ногой. Из-под ее сапожка начала появляться плита из темного гранита. Я спросил:

– Мне прикасаться можно?

– Если не струсишь, – ответила она раздраженно.

Я привязал коней и помог ей сгрести листья и сухие палочки с плиты. Леди Элинор посматривала на меня с удивлением, но помалкивала. Я убрал последние листья, плита как плита, разве что очень грубо и как будто наспех выбито несколько знаков, но не понять даже, буквы это или цифры, нарочито измененные, чтобы могли прочесть только так называемые посвященные.

– Хорошо, – произнесла она сухо. – Отойди подальше… и жди.

Я поклонился.

– Все сделаю, ваша милость. Что еще?

– Только жди, – повторила она. Взглянула на меня, поколебалась, я видел, с какой неохотой добавила: – Если задержусь… ты посмотри за мной. Здесь нет волков, а мелкие зверьки не подойдут, но… так, на всякий случай.

Я смотрел с недоумением, как она легла спиной на плиту, сложила руки на груди. Вытянулась, лицо очень серьезное, глаза начали медленно закрываться. Я спросил робко:

– А как… долго? Если что, вас будить… или как?

– Или как, – ответила она с раздражением. – Я сама проснусь и встану. Просто здесь я получу… пророческий сон.

Веки опустились, черты лица разгладились, она глубоко вздохнула и застыла.

Я терпеливо ждал, для пророческого сна что-то залежалась, да и камень холодный, застудит придатки, будет маяться… хотя вылечиться для нее – раз плюнуть, если ухитряется длить и длить молодость. Да к тому же иммунитет наверняка железный ко всем простудам…

Далекий треск в лесу пустил ток по нервам, я вскочил, напряг слух. В нашу сторону двигается некто огромный, массивный, слышны тяжелые бухающие удары, вершины деревьев вздрагивают, кричат испуганные птицы. Моя рука инстинктивно дернулась к поясу, пальцы скользнули по веревочке, которой подвязана рубаха. Во внутренностях стало пусто и холодно, будто волки уже выдрали требуху.

Я оглянулся на спящую женщину, велела не будить, но если сейчас выйдет что-то жуткое, а оно вон уже близко, то разве что хватать ее на плечо, бросать на коня и драпать во всю мочь…

Между дальними деревьями мелькнул силуэт, я охнул и закусил губу, чудовище вдвое выше меня, шире втрое, огромные руки свисают до колен, а маленькая головка сидит на далеко разнесенных в сторону массивных плечах. Оно двигалось в нашу сторону уверенно, целеустремленно, а когда увидело дерево с каменной плитой у подножия, ускорило шаг.

Я добежал до волшебницы, протянул руки и, узнав гиганта, изумленно воскликнул:

– Трор!.. Рад тебя видеть!

Он вышел на поляну, гигантский, чудовищно сильный, до странности похожий на этот дуб: весь из таких же вздутых наплывов, с блестящими плечами, лохматый и пахнущий сильным хищным зверем. Длинные руки, сами толщиной с бревна, которыми выбивают городские ворота, заканчиваются такими ладонями, что попади в них даже валун с человечью голову, раздавят в песок…

– Маленький огр? – прорычал он, подобно отдаленному грому. – Ты там в замке…

Я приложил палец к губам:

– Ш-ш-ш… Молчи, чтобы она не услышала.

Он взглянул на нее с пренебрежением.

– А это что? Мы сейчас с тобой ее убьем, зажарим и съедим.

– Ты ешь жареное? – спросил я обрадованно. – Хорошо, а вот мне, когда убежал от врагов и скитался, пришлось есть сырое… Когда проголодался, прям живыми ел!.. Нет, ее нельзя убивать и есть, она нужна.

Он проревел:

– Зачем?.. Лучше съесть.

– Нет, – ответил я терпеливо. – Так мы съедим только одну. А когда вот проснется и мы уедем в замок, я могу там съесть много женщин. И мужчин, конечно, но женщины слаще, сам знаешь.

– Знаю, – подтвердил он, посмотрел с сомнением, вздохнул. – Больно сложно. Правда, наш вождь всегда придумывал такое, что мы не могли понять… Если бы его не убили и не съели собственные сыновья, мы бы всю нашу Красную Долину освободили от эльфов и троллей… Да, мудрый был и хитрый. Ты тоже хитрый, да?

– Хитрый, – подтвердил я с готовностью. – Меня потому и послал наш вождь, такой же мудрый, как ваш, к этим людям, чтобы я подготовил все для нашей победы. Ты ж видел, я и тебя выпустил! Но это пустяк, мы сделаем намного больше, когда начнется Великая Битва огров с этими презренными людьми.

Он вздохнул, поскреб в затылке.

– Да, ты – хитрый. И терпеливый. Я бы так не смог.

Леди Элинор вздохнула, медленно открыла глаза. Ноздри ее затрепетали, сразу уловив мощный звериный запах. Не вставая, повернула голову и взглянула в нашу сторону. Я видел, как она смертельно побледнела, завидев нас с огром в трех шагах, попыталась вскочить, но силы возвращаются медленно, болезненно охнула, лицо исказилось.

– Ваша милость, – сказал я успокаивающе, – с вами все в порядке? Вы не против, что мы тут сидим, лясы точим, про баб разговариваем? Но о чем еще мужчинам разговаривать?

Ее брови взлетели на середину лба, глаза округлились, как у испуганной совы, она силилась закричать и не могла. Трор осмотрел ее оценивающе, сказал громыхающим голосом, от него затрещали деревья и взметнулись упавшие листья и ветки:

– Мелковата… Но, может, все-таки съедим?

– Больно худая, – сказал я авторитетно. – Вот служанки у нее… ох!.. сочные, молоденькие, лакомые…

Он вздохнул, посмотрел с завистью, уверенный, что я каждую ночь съедаю по одной, леди Элинор осторожно села, я поднялся, хлопнул его по плечу, мы как раз вровень, когда он сидит на земле.

– Ладно, нам надо ехать. Спасибо за интересную беседу!

Он не поднимался, давая нам кое-как взобраться на испуганных коней, я отвязал их от дерева, и кони вскачь понесли из леса, не слушая команд. Леди Элинор время от времени вздрагивала, молчала и, лишь когда кони вынесли нас из леса, а впереди показалось озеро с освещенным заходящим солнцем ее замком, спросила:

– Что это за чудовище?

– Огр, – ответил я.

– Я вижу, что огр, – сказала она, ошеломленная настолько, что даже не рассердилась. – Почему он… так себя вел?

Я очень удивился:

– Ваша милость, а как же иначе?.. Я сразу же вежливо поздоровался, попросил у него разрешения побыть немного в его лесу, он же хозяин! Сказал ему, какие у него широкие плечи и какой рост, это все мы, мужчины, любим слушать… а потом поговорили о том о сем. Ну, это вам неинтересно, ваша милость.

– Про баб, – вспомнила она, – ну, конечно, это не совсем интересно, хотя, конечно, о женщинах с огром?.. Все-таки не пойму, почему он нас оставил в живых!

– Дык я ж поздоровался, – объяснил я снова с бесконечным терпением, как нужно, когда разговариваешь с женщиной, даже очень знатной, все равно дура, – а еще и спросил разрешения!.. Мы ж, как я понимаю, вторглись без разрешения?

Кони прошли по кромке берега до моста, копыта застучали по дощатому настилу. Леди Элинор ответила с раздражением и одновременно – смятением:

– У кого разрешения?.. В этом лесу отродясь никаких огров не было!.. Неужели и он как-то сумел пройти из вашего свернутого феода?

Я покачал головой:

– Нет. У нас вообще нет огров.

– Тогда как ты сумел с ним так… мирно?

Я спросил с удивлением:

– А как же иначе? Я ж человек мирный. У нас там все мирные. Я со всеми дружу, никого не обидю. А как ты к людям, так и они к тебе. Добрый я, ваша милость!

Она взглянула на меня как-то странно, вздохнула. Кони миновали мост и уже медленно побрели к замку. Мне показалось, что еще вздрагивают от пережитого страха.

– Ты странный человек, – произнесла она. – Теперь видно, насколько жизнь в твоем королевстве отличается от нашей. Иди в людскую, пусть тебя покормят, если сам не догадаешься, а потом поднимись в мои покои. Я хочу порасспросить тебя кое о чем.

Я пробормотал:

– Все, что угодно. Только я так мало знаю…

– Это тебе так кажется, – заверила она. – Для тебя привычны ваши шестилапые курдли, ишь, портят вам огороды, а нам они в диковинку. Потому расскажешь все, что буду спрашивать. Иди!

Ее голос хлестнул, как хлыстом. Мои ноги сами задвигались, я почти побежал через двор, на пороге в людскую подумал смятенно, что эта зараза воспользовалась магией, ну не мог же я послушаться вот так, потом сообразил со стыдом, что в последнее время я красовался на белом коне, даже король не мог заставить дрожать мои поджилки, а здесь я настолько настроился кланяться и гнуть спину, что мой седалищный нерв тут же включил рабскую струнку! Вон так раба выдавливаешь из себя по капле, а как обратно – так сразу и много!

В людской в камине полыхают долгоиграющие поленья, пахнет чесноком и луком, у очага только Марманда, помешивает длинной поварешкой в котле. Под противоположной от входа стеной кресло с высокой спинкой, вчера я еще не заметил. Человек в синем остроконечном колпаке с расширяющимися полями, в такой же синей мантии сидит неподвижно, опустив на широкие подлокотники высохшие руки, больше похожие на птичьи лапы. Жидкие седые волосы переходят в усы и бороду, все это роскошным покрывалом, как толстый слой снега, ниспадает на грудь и плечи, закрывая их так, что уж и не знаю, есть ли у него плечи или это все роскошная борода.

Брови тоже снежно-белые, кустистые, даже глаза старчески выцветшие, блеклые, а о высоком положении этого человека говорит разве что резной посох в правой руке: дерево вроде бы как дерево, разве что покрыто хорошим лаком, зато в навершии такой огромный рубин, что я не знаю, есть ли короли, имеющие такие в сокровищнице.

Я застыл на пороге, а он величественно кивнул мне с высоты кресла.

– Ты и есть человек… из свернутого королевства?

– Глупости, – ответил я вежливо. – Ничего оно не свернутое. Это здесь все какие-то свернутые, завернутые и перевернутые. Да еще и гэпнутые.

Он усмехнулся.

– Но ведь ты вышел, как объяснил моей хозяйке, и потерялся? А теперь стал гостем в нашем мире?

– Все мы гости на этой планете, – пробормотал я. – Только одним наливают в банкетном зале, а другим – на кухне.

Испугался, что сказал слишком красиво или умно, но старик, видимо, не заметил, такие сами живут среди умностей, для них это привычно, смотрит с интересом.

– Меня зовут Уэстефорд, – сказал он. – Я помогаю нашей хозяйке в составлении различных ингредиентов. Для волшебства. Марманда, обед готов?

Она сказала с хмурым удивлением:

– Неужто отведаете моей стряпни?

Он отмахнулся:

– Мне моя жизнь еще нужна. Корми этого потеряльца, а то он на голодный желудок ничего сказать не сможет.

Я ждал, пока Марманда нальет мне похлебки из баранины, неспешно хлебал горячее, Уэстефорд посматривал на меня со снисходительным любопытством. Мне он не то чтобы не понравился, но уж слишком подчеркивает свое превосходство, как будто нужно подчеркивать и без того заметную разницу между простолюдином низшего ранга и приближенным к хозяйке.

Марманда налила мне в кружку пива, я отпил половину, поднялся.

– Да, я вспомнил!.. Хозяйка велела мне явиться к ней, как только поем.

Уэстефорд нахмурился:

– Что ж ты сразу не сказал?

– О чем? – спросил я с удивлением.

– Что тебе нужно идти к хозяйке!

– Дык вы не спрашивали, – ответил я с достоинством. – Откуда я знаю, о чем вам рассказывать? Может быть, вы просто пришли на меня посмотреть! Я же красивый, да?

Он хмыкнул, не зная, как реагировать на такую дурость.