Онлайн чтение книги Розы и тлен Roses and Rot
Глава 7

В тот день все шло наперекосяк, поэтому я не удивилась, когда и готовка не задалась. Уже вторая порция склизких водянистых яичных белков была отправлена в раковину, и я со стуком опустила пустую миску на столешницу.

– Твою ж мать!

– Имоджен, – спросила Ариэль. – Что это ты делаешь?

– Запарываю даже такое пустяковое дело, помимо всего прочего. – Я невидящими глазами уставилась на столешницу, заляпанную остатками моих неудачных экспериментов.

– Помимо всего прочего? – Она скользнула на стул и поджала под себя ноги.

– Понимаешь, у меня один из таких дней, когда совершенно не пишется. Полный неписец. Напишу несколько строчек и сразу вижу, что все не то. И, главное, не знаю, как это можно поправить. Я могла бы еще с этим смириться, если бы так было только сегодня, но и вчерашний день, и позавчерашний тоже были на редкость неудачными. Еще и опрокинула пузырек с чернилами и забрызгала свою любимую блузку. Ногу порезала, когда брила.

– А ведь сегодня не пятница, и даже не тринадцатое, – сострила Ариэль с невозмутимым лицом.

– Вот именно. Поэтому, вместо того, чтобы сидеть у себя и дуться на весь белый свет, я решила приготовить шоколадный мусс.

– Серьезно? Ты можешь, – она повела руками в воздухе, словно волшебник, готовящийся применить магию, – сварганить это?

Я пожала плечами.

– Нет ничего проще. Как правило. Но не сегодня, когда у меня все из рук валится, как после пьянки.

Ариэль захихикала и многозначительно посмотрела на меня.

Я посмотрела на нее и тоже начала смеяться.

Мы смеялись до слез, хотя ничего настолько смешного не было сказано. Когда мы наконец пришли в себя, Ариэль поднялась со стула.

– Вот и славно. Почему бы нам и в самом деле не выпить? За нас обеих.

Она плеснула в два стакана виски и передала один мне.

– За нас, жалких неудачников.

– Как, и ты тоже? – спросила я.

– И я!

Мы чокнулись и выпили.

– Я не испортила блузку, но и музыка не пишется уже целую неделю, – объяснила Ариэль. – Меня это просто бесит. Вот я здесь, в этом замечательном престижном месте, мне предоставлена возможность заработать репутацию, а я не в состоянии ею воспользоваться. Я уверена, что не смогу здесь написать даже мало-мальски приличной песни! Может, отчасти из-за того, что необходимость быть достойной оказанного доверия слишком уж давит на психику. Ты непременно должна доказать, что заслуживаешь чести быть включенной в число избранных, приглашенных, как и ты, в «Мелету». Предполагается, что мы не должны здесь тратить время попусту, но одно дело это знать, а другое – не париться на этот счет, выбросив из головы необходимость постоянно всем доказывать, что ты чего-то стоишь, и действительно просто писать музыку.

– Я была уверена, что работать здесь будет легче, чем дома, – сказала я. – Считала, что здесь не будет ничего, что отвлекает в обычной жизни, и можно целиком и полностью сосредоточиться на работе. А вместо этого, здесь у меня возник целый букет проблем, которые меня грызут. Например, я все время думаю: а вдруг я в недостаточной степени использую возможность работать с Бет? Может, мне стоило бы затеять какой-нибудь совместный проект с ней, пока я в «Мелете». Что, если я недостаточно эффективно использую время, проводимое здесь.

– Я, конечно, неплохая певица, но что, если выяснится, что мне не стать великой?

– В общем, полный писец. – Я отодвинула стакан на край стола. – Приятно узнать, что творческие амбиции идут рука об руку с неуверенностью.

– И все же, есть в этом месте что-то странное, – вздохнула Ариэль, передвигая стаканы по столу, как при игре в наперстки, под одним из которых спрятаны наши таланты.

– Точно. Странностей здесь хоть отбавляй!

– Я о том, что в обычной жизни я давала уроки игры на фортепьяно и подрабатывала бариста, чтобы иметь возможность оплачивать квартиру. Хваталась за любую возможность поучаствовать в концертах, и была благодарна судьбе, когда удавалось собрать хоть сколько-нибудь зрителей, чтобы заплатить за газ. А здесь мы ставим галочку в анкете, чтобы отметить, чего нам хочется на обед – все эти салаты из зелени, выращенной без удобрений, или вкуснейшее ризотто с лососем, – сказала Ариэль. – Нет, я не жалуюсь, но знаешь, я всегда твердила себе, что если сумею хоть чуточку преуспеть, заработать немного денег, чтобы просто не париться насчет оплаты счетов, перестать постоянно суетиться… И уж тогда-то мне точно удастся создать что-то стоящее. Что-то, действительно классное.

– И вот мы здесь, счастливейшие из счастливейших, радостно поедающие салат из зелени, выращенной без удобрений, но нас по-прежнему мучают сомнения. А вдруг мы не так хороши, как от нас ожидают? – продолжила я ее мысль.

– Так и есть. Голова моя в кои-то веки свободна от лишних забот, но вместо блестящих идей, она полна сомнений. Все, что нам говорили о «Мелете», это то, что здесь мы должны сосредоточиться на творчестве, на искусстве ради искусства, не беспокоясь ни о чем другом. Но еще никогда в жизни я не ощущала такой несвободы, словно кто-то пристально следит за тем, что и как я делаю, и от этого я чувствую себя как бы скованной по рукам и ногам.

– Такое впечатление, что здесь мы должны творить не для себя, а ради престижа «Мелеты». Все эти традиции, знаменитые люди, которые бывали здесь до нас – только посмотрите, к какому кругу я принадлежу! – но иногда в голову приходит мысль, что все эти громкие имена лишь делают список людей, которых я подвела, еще длиннее. – Я подняла пустой стакан, приветствуя входящую в кухню Елену. Она бросила на нас недобрый взгляд и включила чайник.

– К тому же, я действительно чувствую, будто кто-то наблюдает за тем, как я работаю, – призналась Ариэль. – Я имею в виду, что это, конечно, невозможно, ведь в моей студии нет окон, и все же я постоянно ощущаю на себе чей-то взгляд.

– Со мной та же история! – вздохнула я. – Но я решила, что это просто нервы разгулялись из-за груза ответственности или чувства вины за неоправданные ожидания.

Елена захлопнула дверцы буфета с такой силой, что они снова распахнулись.

– У тебя есть, что сказать подругам? – спросила Ариэль.

– Вы обе просто дуры набитые. Конечно же, за вами наблюдают. Как и за всеми нами. Делаете вид, что вам безразлично, кто из нас лучший, и думаете, что взобрались на вершину успеха, раз уж вас сюда приняли?

– Уверена, что они держат все под контролем, Елена, но, разумеется, никто в «Мелете» не заглядывает ночью ко мне в окно, когда я пишу, – сказала я.

– Я бы не была так уверена. – Она уставилась в кружку, словно пытаясь увидеть будущее.

– Елена, ты забыла, что я живу на третьем этаже?

Ариэль громко фыркнула.

– Смейтесь, сколько душе угодно, – пожала плечами Елена. – Но если вы такие умные, то обратите внимание на эти ощущения. То, что вас приняли сюда, это только начало.

Наступил октябрь, и пришла пора яблок и янтарного сидра. Воздух, пронизанный лучами осеннего солнца, еще не был по-настоящему холодным, но бодрящим и кристально-прозрачным, как пронзительное напоминание о грядущей зиме. На деревьях бушевал пожар желтых и красных листьев, но с каждым днем все больше их опадало, и голые темные ветки четко выделялись на фоне темнеющего неба. Дни становились все короче, и, казалось, бежали один за другим все быстрее.

«Мелета» уже не вызывала у нас прежнего радостного удивления. Ведь она теперь принадлежала нам. Мы изучили все тропинки, узнали все звуки и запахи. Поселок стал нашим домом и уже не казался чем-то необыкновенным. Ощущение нереальности исчезло, и все, что поражало нас и вызывало восторженные возгласы, когда мы только приехали сюда, стало привычным. Но как только мы начали воспринимать своеобразие «Мелеты» как должное, нам тут же открылись трещины в ее совершенном фасаде, а вместе с ними появились трещины и в наших душах.

Когда вы уезжаете куда-то, чтобы побыть наедине со своим искусством, могут возникнуть проблемы. Во всем мире тогда не существует ничего, кроме вас и вашего творчества. Для некоторых людей подобное уединение становится той самой бездной, о которой говорят, что чем больше ты всматриваешься в нее, тем больше она начинает всматриваться в тебя. О таких вещах не сообщалось в рекламных материалах, но каждый год бывали случаи, когда некоторые из обитателей «Мелеты» покидали ее раньше срока. Так случилось и в нашей смене. В начале октября общину покинул один из художников.

– Я лично не была с ним знакома, – сказала мне Марин. – Но Эли, девушка, студия которой находится рядом с моей, жила в том же доме, что и этот художник, и она рассказала мне, что он, якобы, целых три дня как безумный бродил по округе, не ел, не мылся, не спал и все такое. Потом вернулся в свою комнату, сложил все свои вещи кроме красок, холстов и прочих принадлежностей, и объявил во всеуслышание, что он ничтожный человек, недостойный своей музы.

– Своей музы? – переспросила я, тряхнув головой от удивления. – Как странно.

– А вот тут начинается самое интересное, – сказала Марин, прислонясь к перилам лестницы, ведущей на террасу. Утро было в разгаре, и солнечные лучи заливали все вокруг золотым светом. – Потому что, судя по всему, эта самая его муза была не просто метафорой. Эли сказала, что какая-то женщина, по ее словам, роскошная красавица с внешностью супермодели, постоянно наносила ему визиты, причем могла заявиться в любое время дня и ночи. И у них недавно произошла ссора, причем, весьма громкая. Эли слышала, как она кричала, что его картинки не имеют для нее значения, как и он сам. И обозвала его никчемным человеком и жалкой посредственностью.

– Обалдеть! – сказала я.

– Да уж. С другой стороны, если ты уезжаешь отсюда потому только, что твоя подружка назвала тебя бездарностью, то, в любом случае, вряд ли тебе удастся сделать карьеру. Я имею в виду, как можно достичь такого уровня мастерства, что тебя приглашают в «Мелету», и при этом не научиться посылать куда подальше тех, кто в тебе сомневается? Но, может, он живет в волшебном мире, где не бывает отказов и отрицательных отзывов. – Она осуждающе покачала головой.

– Скорее, это именно второй вариант, – заметила я. – Для тех из нас, кто не завязан на прослушивания и пробы, работает по собственному графику, когда хочет, и не должен посещать репетиции и танцевальные классы, «Мелета», наверное, и есть первая возможность подумать о том, насколько они хороши. И насколько много нам всем придется трудиться, чтобы стать теми, кем мы хотим стать. В том случае, конечно, если мы вообще собираемся усердно трудиться.

Может, – продолжила я после паузы, – кто-то впервые в жизни сказал этому художнику, что он вовсе не является современным Микеланджело, а он не смог пережить критики в свой адрес. Знаешь, как это бывает – ты вдруг осознаешь, что ты не само совершенство, и вместо того, чтобы искать пути, как стать лучше, ты просто все бросаешь, потому что, видите ли, недостаточно хорош.

– Похоже, что так оно и было, – сказала Марин. – Я помню, как первый раз провалила пробы, которые мечтала пройти. Это было через пару месяцев после твоего отъезда, я участвовала в кастинге Балета Нью-Йорка. – Она поставила кружку с кофе на перила террасы, глядя на деревья вдали. – Мне безумно хотелось, чтобы меня туда приняли.

Я ничего не знала об этой истории. В труппе Балета Нью-Йорка Марин состояла с того времени, когда уехала из дома, и до момента, когда отправилась в «Мелету». Я всегда думала, что она поступила туда с первого раза.

– И что случилось?

– Я и сейчас понятия не имею, что это была за история. Я даже задавала этот вопрос руководству театра, когда они, наконец, пригласили меня, и я уже проработала там некоторое время, но они так и не смогли – или не захотели ответить. Мне казалось, что я успешно прошла пробы, дошла до последнего тура, а потом мне вдруг заявили, что я «не совсем то, что им нужно». И больше никаких объяснений. Я тогда сгоряча чуть совсем не ушла из балета.

– Неужели? – Я совершенно не могла представить Марин, которая могла бы отказаться танцевать.

– Мне тогда казалось, что, раз уж они не хотят даже объяснить мне, в чем мои недостатки, значит, я и вовсе безнадежна. Совсем ни на что не гожусь. – Она выглядела растерянной, как будто снова услышала безжалостные слова отказа.

– И что же заставило тебя остаться?

Она сухо и горько рассмеялась.

– Наша матушка. Она же, как-никак, оплатила уроки, и сказала, что не позволит мне бросить балет, потому что я должна отработать эти деньги. А следующие пробы пришлись как раз на этот период проплаченных занятий, и я успешно прошла их. Вот так она единственный раз помогла моей карьере.

– Я получила пятьдесят три отказа, прежде чем продала свой первый рассказ.

– Правда? – Она подняла на меня изумленный взгляд.

Я кивнула.

– Пятьдесят. Три. Теперь, может, и сотня набралась бы, если бы я была настолько мазохисткой, чтобы подсчитать все.

– Ты когда-нибудь спрашивала себя, зачем мы это с собой делаем? Тратим девяносто процентов жизни, чтобы выслушивать, что недостаточно хороши? – Марин собрала волосы в пучок на затылке и подняла с пола сумку.

– Конечно! – ответила я. – Мы делаем это ради тех десяти процентов времени, когда убеждаемся, что талантливы и заслуживаем похвалы.

Я взяла пустую кружку с перил и пошла в дом, чтобы продолжить писать.

В тот же день, возвращаясь от Бет после обеда, я прогулялась по опушке леса, а потом прошла через территорию поселка мимо студий, чтобы посмотреть, там ли сейчас Марин.

Свидание с Бет было довольно напряженным. Она спросила, могу ли я показать ей несколько страниц готового текста, хотя мы договорились, что я не буду этого делать. Бет сказала, что ей нужно подтверждение того, что я работаю, и добавила, что хочет быть уверена, что я не теряю времени даром.

– А как насчет наших договоренностей, позволяющих мне сохранить тайну творчества? – спросила я. Я, конечно, закончила намеченную работу, но она же обещала не вмешиваться в этот процесс, и я ей доверяла.

– Все это, конечно, прекрасно, Имоджен, но вам также надо научиться принимать замечания и комментарии. Если хотите творить в своем замкнутом мирке без обратной связи, то необязательно было приезжать сюда. Я же не требую, чтобы вы показали мне весь написанный материал, или то, что еще на стадии набросков. Но мне все же хочется увидеть пару-тройку наиболее отшлифованных фрагментов. Я ничем не смогу помочь, если вы не покажете, над чем работаете, ведь, если вы не забыли, я здесь именно для того, чтобы помогать.

– Договорились, – кивнула я. – Я подготовлю эти куски, когда вернусь домой. – А потом ушла, резко прервав встречу. Я была готова разрыдаться, и не хотела, чтобы она видела меня плачущей. Где-то в глубине души я рассматривала ее требование как предательство, словно она вдруг решила поменять правила в самый разгар игры, а это было несправедливо.

Но я была зла и на саму себя, ведь я знала, что не права. Я прекрасно осознавала, что обратная связь является частью творческого процесса, и что Бет еще во время нашего первого свидания сказала, что не позволит мне терять время даром, пока я в «Мелете». Мы жили здесь уже шесть недель, а я еще ничего не показала из того, что написала, а значит, не воспользовалась ее опытом и мастерством. И не по какой-то достойной причине, а просто из опасения, что она скажет мне, что я недостаточно хорошо пишу, и никогда не смогу написать ничего стоящего.

Марин в студии я не обнаружила, но упорно продолжала идти в том же направлении в надежде, что, может быть, сумею найти студию Эвана. Я все еще была в слишком паршивом настроении, чтобы оставаться наедине с собой.

Здания студий располагались группами в соответствии с назначением, но все поодаль друг от друга. Большие студии со стеклянными стенами стояли отдельно от тех, которые занимали музыканты и те, кто посвятил себя изобразительному искусству. Многие из обитателей студий украсили двери или повесили знаки, говорящие о том, чем они занимаются. Марин развесила свои старые пуанты на ветвях дерева, растущего у входа в ее студию, и они покачивались на ветру, напоминая танец призрачного кордебалета.

Бредя по извилистой тропинке, я прошла мимо домика, на дверях которого красовались палитры. Ступени крыльца другой студии покрывала стеклянная мозаика. Тропинки между ними петляли и пересекались, образуя подобие лабиринта, но известная уловка при прохождении лабиринта – всегда поворачивать только направо – в данном случае не сработала, и я поняла, что в третий раз прохожу мимо одной и той же двери. Она была покрыта гофрированной фольгой, отражающей солнечные лучи, которые яркими бликами плясали вокруг. На улице никто не работал, и мне некого было спросить, как пройти к студии Эвана. У меня даже голова разболелась от досады.

Снова поворот тропинки, и тут я увидела его, узнав по походке, по золотисто-рыжим волосам.

– Эван! – позвала я, и побежала за ним.

Но он продолжал идти, завернул за угол… И пропал. Просто исчез из виду, а передо мной была все та же дверь, обитая фольгой. Каким-то странным образом я снова оказалась перед ней.

Я тряхнула головой и сильно ущипнула себя за переносицу. Все. Домой. Выспаться, а потом выпить кофе. Все эти простые радости улучшат мое самочувствие и придадут мне мужество, необходимое для того, чтобы послать Бет написанные страницы и притвориться, что ее ответ не имеет для меня большого значения.

Не успела я принять решения, как туман в голове растаял, и я легко нашла выход из лабиринта студий. Прошла мимо пустых столиков у кафе «Там», через центральную часть поселка, обогнув компанию, игравшую в некое подобие игры в салки на музыкальный лад. Когда кого-то догоняли и осаливали, тот менялся инструментом с водившим, и в воздухе стояла веселая какофония. Я отмахнулась от трубы, которую мне протянули, приглашая поиграть, и направилась к своему дому.

– Знаешь, произошло кое-что странное, когда я занималась в студии. – Волосы Марин были все еще влажными после душа, крепкий аромат ее лосьона, пахнувшего сиренью, смешивался с запахом эвкалиптового масла с ментолом, которым она натирала натруженные мышцы. Это невообразимое сочетание должно было бы вызывать раздражение, но, напротив, действовало успокаивающе, и казалось совершенно естественным.

– В каком смысле странное? – спросила я.

– Почти сюрреалистическое. – Она села на пол и нагнулась, делая растяжку.

Я отвернулась от письменного стола и ночных огоньков, мерцающих в окне.

– Звучит весьма интригующе. Расскажи.

– Я люблю оставлять окна студии незашторенными, когда работаю. Когда еще мне выпадет шанс танцевать среди леса, так ведь? Поэтому и сегодня вечером шторы были раздвинуты.

Я не решилась признаться ей, что знаю о ее привычке танцевать с незашторенными окнами, что видела их с Гэвином танец. Тот момент всецело принадлежал им одним.

– Я уже давно так делаю, и все происходящее за окнами воспринимаю, как привычный фон. Например, на прошлой неделе я заметила прошмыгнувшую под окнами лисичку, и я уже не вздрагиваю, если мимо проскачет заяц, или будет прогуливаться какая-нибудь индейка. Кстати, ты видела индеек? Оказывается, они такие огромные.

– Я их видела на днях во время пробежки, и мне даже пришлось их обежать, потому что они действительно невероятных размеров.

– Так вот, сегодня я вдруг боковым зрением уловила какое-то движение за окном. Я остановилась и увидела, что это птицы. Целая стая птиц! Они летали взад-вперед прямо перед окном и движения их были очень слаженными.

– Звучит красиво, – заметила я.

– Это действительно было довольно красивое зрелище. Но в то же время все это было очень странно, потому что, стоило мне прекратить танцевать, чтобы посмотреть на них, они тут же скрывались в ветвях деревьев. Когда я снова начинала двигаться, они возвращались.

– Они просто хотели потанцевать с тобой, – засмеялась я.

– Знаю, что это звучит невероятно, Имоджен, но именно так мне и показалось. – Она снова сменила позу, и наклонилась вперед, переступая по полу ладонями.

– А что по этому поводу думает Гэвин?

– Его там не было. Я занимаюсь самостоятельно по крайней мере раз в неделю. Раз уж я приехала в «Мелету», чтобы побыть вдали от труппы и избежать влияния других танцовщиков, мне надо относиться к этому очень серьезно. – Она еще сильнее наклонилась вперед и почти легла на пол, застыв в этой позе. – Надо сказать, результаты превосходят все ожидания, – продолжила Марин. – Я одна в студии и могу делать все, что заблагорассудится, не беспокоясь о том, что у девушки, которая танцует рядом, растяжка лучше и повороты круче. Я могу позволить себе самой судить о том, как я танцую, а не думать постоянно, как я выгляжу в глазах других.

Уверенность, с которой она это сказала, меня искренне порадовала.

– Это же просто великолепно. Ты все еще счастлива, что работаешь с Гэвином?

Она выпрямилась.

– Что это – любопытство старшей сестры, которая сует свой нос в мои дела, или подлинный интерес к моему творчеству? – полушутя-полусерьезно спросила Марин.

– Второе, – ответила я.

– Он лучший партнер из тех, с кем когда-либо приходилось танцевать. Могу сказать, что танцую гораздо лучше прежнего, даже когда его нет рядом, благодаря тому, чему я у него научилась. И это прекрасно. Именно на это я и надеялась, поступая сюда.

Мне нравится общаться с ним и вне студии. Он разговаривает со мной так, словно я важна для него. Нам весело и хорошо вместе. – Она тепло улыбнулась.

– Я рада за тебя, – с чувством произнесла я.

– А как продвигается твое сочинительство? – Она сменила позу и прислонилась к кровати.

– Неплохо. В голове у меня уже сложилась картина того, над чем я работаю. По крайней мере, такое ощущение у меня сейчас. Я послала Бет несколько страниц, которые она хотела получить, а потом, как одержимая, снова и снова проверяла почту, пока она не ответила. Бет написала, что ей очень нравится качество написанного и что, по всей видимости, я полностью использую возможности сюжета, который выбрала, и для меня этой похвалы было достаточно, чтобы скакать по всей комнате в победном танце. И знаешь что, я, пожалуй, позаимствую твоих танцующих птичек для своего сюжета.

– Если ты собираешь всякие странные истории, то, пожалуй, тебе стоит поговорить с Ариэль. На днях ее студию просто занесло листьями.

– Листьями? – Это было так странно, что я не была уверена, что все правильно расслышала.

– Они были повсюду. Весь пол был ими завален, и даже пианино. Бардак там был страшный. Ариэль даже пришлось вызывать служащих, чтобы очистить помещение.

– Вот уж не знала, что у нас был такой сильный ветер, чтобы это произошло. Может быть, я провожу слишком много времени в своей комнате? – У меня не было отдельной студии для творчества – я об этом и не просила при поступлении в «Мелету», поэтому мне легко было потерять связь с миром, лежащим за пределами нашего дома и моей истории. Время от времени случались дни, когда я вовсе не выходила.

– А вот тут-то и кроется самое странное во всем этом происшествии, – произнесла Марин, и нотки возбуждения в ее голосе напомнили мне, что в детстве она с упоением слушала страшные сказки и истории о нераскрытых тайнах, причем, чем ужаснее, тем лучше. Ей всегда не терпелось услышать самые жуткие моменты.

– Дело в том, что Ариэль терпеть не может, когда ее слушают во время сочинения песен, поэтому звукоизоляция в ее студии одна из лучших в «Мелете».

– Что означает, что там нет окон, – предположила я.

– Именно так. Там вовсе нет окон. А значит, кому-то пришлось притащить все эти листья туда. Дикость какая, правда?

– Совершенная дикость. Но как хорошо подходит для ночной страшилки!

Позже, той же ночью, я подняла взгляд от бумаги и выглянула в окно. На деревьях сидело множество птиц – они казались заплатками из черного бархата на холсте неба. Птицы, наверное, спали, поудобнее усевшись на ветвях. А может, они наблюдали за мной? Каждый раз, когда я поднимала голову, я видела, что они по-прежнему сидят там.

И я сделала то, о чем в шутку сказала Марин – позаимствовала птиц, поклонников ее таланта, для своей истории, в которой в одну прекрасную ночь на землю обрушились стаи птиц. Их перья покрыли все на свете – дома, реки, деревья. Они просто сидели и наблюдали за людьми. Одна девушка отрастила крылья, чтобы пролететь над птицами, над другими крылатыми созданиями… она стремилась вырваться из пернатого плена, из этой бесконечной ночи, скрыться от глаз, которые неотрывно наблюдали за ней.

Я, наконец, закончила. Отложила записную книжку, сохранила файлы на компьютере. Встала со стула и потянулась, еще раз бросив взгляд туда, где сидели птицы.

И в этот миг они все, как по команде, сорвались с деревьев, превратившись в движущиеся тени, которые слились с ночной тьмой и ее тайнами.