Онлайн чтение книги Русские сумерки
Глава 1

Дымка рассеялась, и над городом опять зажглось праздничное, нестерпимо яркое солнце – так, будто вернулось лето.

Я расстегнул куртку. Было душно. Ветер гнал над асфальтом горячие волны.

Но это пустяки. Я люблю солнце, люблю день – именно такой, насквозь пронизанный светом. Когда тени исчезают, сиротливо жмутся к кустам… Когда в прозрачной высоте хорошо видно одинокую птицу…

Я ненавижу туман и сумерки.

– Сюда, Глеб, – всматриваясь вдаль, тихо сказал отец.

Мы обошли здание школы. По растрескавшейся асфальтовой дорожке направились через дворы. Свернули за угол семнадцатиэтажного дома, одиноко торчавшего над кварталом.

Тут дорожка закончилась. Впереди была густая трава – мне по пояс.

– Смотри, – сказал отец. – Внимательно…

Я недовольно шмыгнул носом. Сколько можно меня проверять?! Будто какого-то несмышлёныша! А мне, между прочим, стукнуло тринадцать лет!

– Вон там, – решительно махнул я рукой, – стебли потемнели – может, просто засохли. А может… В общем, лучше не рисковать. И чуть левее, вдоль стены – воздух дрожит, будто марево. Скорее всего, пространственные флук…туа-ции.

Я поморщился – не люблю замухрённые словечки. И для ясности добавил:

– Хорошо, если дробилка ! Но если «большая жопа» – тогда вообще абзац.

Отец улыбнулся:

– У Петровича перенял «термины»?

Я хмыкнул. Нормальные названия – очень конкретные и по делу. Не то что вся научная тягомотина, которой пытается грузить меня отец.

– Значит, – прищурился он, – больше ничего не видишь?

– Не-а, – пожал я плечами.

Собственно, возле этих гаражей мы шастаем не первый раз. В каждую новую ходку всё меняется – это я хорошо усвоил. Но самые гиблые места не здесь, а на севере, рядом с ТЭЦ. Ещё в центре и вдоль южной окраины… Вот почему приходится двигаться такими зигзагами.

Кто не знает Тропы – тому сюда лучше вообще не лезть.

– Да всё нормально, пап! – подмигнул я.

Чего он такой смурной сегодня?

Отличный, погожий сентябрьский день… И мы опять в родном городе. Не просто рискуем жизнью, а идём за товаром ! Чтоб толкануть его за реальные деньги!

Потому что папа у меня фартовый! И с тех пор как он стал приносить товар , мы уже не голодаем и одеваемся в нормальные шмотки… Точнее, я одеваюсь. А отец до сих пор таскает эту дурацкую куртку – говорит, она счастливая. Вот и надевал бы её лишь в Зону, а по Колядинску ходил как человек…

Я окинул папу критическим взглядом – обязательно куплю ему что-то, когда выберемся! Вслух уточнил:

– Ты ведь сам говорил – там, где растёт обычная трава, легко отследить аномалии.

– Правильно.

– Трава – она живая. А всё живое реагирует на изменения…

– Значит, можно смело идти вперёд?

Уф-ф… Какой-то он нынче особенно въедливый и дотошный – будто у себя в институте. Помню, просиживал там целыми днями – то расчёты, то запуск установки, а денег едва хватало на еду и коммуналку. Мама часто его упрекала…

Институт давно закрыт – а кому это надо, если даже копеечную зарплату месяцами не платили? И мамы уже нет с нами…

Но думаю, она бы тоже сейчас сказала: «Брось хмуриться, Антон!»

Я решительно тряхнул головой:

– Конечно, можно!

И, показывая пример, сделал шаг, путаясь в крепких стеблях. Дальше не сдвинулся, потому что отец крепко ухватил меня за плечо.

– Глеб… – вздохнул он. – Тебе ещё рановато идти первым.

– Это почему? – обиделся я.

– Посмотри туда!

– Ну?..

И что особенного? Подумаешь, ярко-зелёное пятно на полпути, между нами и крайним гаражом. Сейчас сентябрь, а трава там – удивительно молодая, сочная, будто только что взошла…

Ого… Лёгкий ветерок тронул стебли – вокруг. Но в самом пятне – ничто не шелохнулось. Тонкие травинки торчали, как проволока.

Отец наклонился, поднял камешек, бросил в сторону зелёной прогалины. И жесткие стебли сомкнулись – будто проглотили камешек. А спустя мгновение распрямились, недовольно подрагивая: точь-в-точь – жадные зелёные щупальца.

Я зябко дёрнул плечами – словно ощутил, как эти тонкие стебельки протыкают мою куртку, вонзаются в тело…

– Кроме аномалий, есть ещё и мутанты, – сухо сказал отец. – Ты всегда должен об этом помнить, Глеб.

Он отвернулся, только я успел заметить, как резко пролегли морщины у его глаз. Те самые, что появились около года назад.

Когда не стало мамы…

Мутанты. Целая стая псевдоволков ворвалась в Колядинск средь бела дня. Всё произошло так быстро…

– Прости, – выдавил я, будто чувствуя вину за то, что случилось год назад.

– Идём, – тихо сказал отец.

Мы аккуратно обогнули участок изменённой травы. Прошли десяток шагов по разбитому асфальту и оказались у входа в гаражный кооператив.

Странно. Прошлый раз решётчатые ворота ещё были на месте и казались совсем целыми. А теперь, месяц спустя, неузнаваемые, проржавелые почти в труху, они валялись на земле.

Отец оцепенел, всматриваясь в колыхание огромных репейников по ту сторону. Во внутреннем дворе не растёт ничего иного. Только эти разлапистые, пыльные джунгли почти в мой рост.

Когда увидел их впервые – было стрёмно. Но отец говорит, что лопухи редко мутируют. Едва ли не самая безопасная трава. А ещё они быстро засыхают в местах аномалий…

– Сегодня пойдём прямо, – решил отец.

Выждал секунду и перешагнул через остатки ворот. Двинулся, мягко раздвигая толстые стебли…

Я держался метрах в пяти за ним. Лопухи, как живые, цеплялись за куртку, впивались в штаны крупными репьями… Я знал, что они безвредные, и все равно вздохнул с облегчением, когда наконец вслед за отцом вырвался на открытое место.

Мы повернули вдоль гаражей. Тут я ещё не бывал. Оказывается, часть дверей открыта нараспашку. Но отец возле них не задерживался, а я лишь боязливо вертел головой, пытаясь разглядеть внутри хоть что-то интересное.

Два гаража были пустые, в одном – коричневая от ржавчины «Лада». Зато в четвёртом…

Я притормозил. Облизал пересохшие губы.

– Глеб! – долетел голос отца. Он был уже далеко впереди.

– Сейчас! – выдавил я. Но так и не сдвинулся с места.

До сих пор переминался, заглядывая внутрь. А всего в трёх шагах от меня – как сказка наяву – сверкал никелем и хромировкой новенький скутер. Совсем как у Мишки Копотя!

«Хо-Лин-503» с усиленной подвеской и электродвижком в одиннадцать «лошадей».

Чудо, реальное чудо, прислонённое к облупившейся стене!

– Хватит там маячить, Глеб!

– Да иду я, иду!

Вот только полюбуюсь ещё немного… Разумеется, я помню – нельзя лезть в гаражи. Мало ли какая дрянь может прятаться в сумраке…

Но здесь светло. Очень светло… Пусковой ключ торчит из замка. Ярко блестит «взлетающий аист» – фирменная эмблема на рулевой колонке!

И я делаю шаг внутрь.

Осторожно касаюсь хромированной поверхности. Та приятно холодит ладонь…

– Папа… – негромко зову я.

Он должен меня понять. Ведь не каждый день так везёт!

Рядом на полу – бесформенные, съеденные ржавчиной железяки. А скутер выглядит, словно только что из магазина! Будто и не простоял четыре года в Зоне …

Я мягко берусь за руль. Разумеется, аккумуляторы давно сели. Но я готов катить эту «птичку» до самого периметра… а хоть и прямо к дому! Я знаю, она – такая лёгкая!

Хм-м… Что за хрень? Руль свободно поворачивается, но я не могу стронуть скутер. Будто что-то удерживает его на месте…

Внимательно осматриваю колёса. Всё в порядке! Подставка, боковой упор – в вертикальном положении. Ничто не должно мешать!

Я упираюсь изо всех сил, только чёртов «Хо-Лин» не сдвигается даже на сантиметр!

Тогда я заглядываю в щель между стеной и скутером.

Целую секунду со страхом и отвращением смотрю на толстую белую паутину, протянувшуюся из тёмного угла к двигателю и подвеске заднего колеса.

Так несправедливо!

Так до жути обидно, что на миг я забываю всё, чему учил меня отец. Выхватываю охотничий нож и пытаюсь разрезать плотные белые нити. Со злостью кромсаю их отточенным лезвием из хорошей стали.

В результате нож всё больше запутывается в «паутине».

А нити срастаются у меня на глазах! И вдруг охватывают мою руку.

Я дергаюсь, отчаянно пытаясь вырваться.

Но меня не отпускает. Плотным коконом оплетает руку. Я чувствую, как кисть начинает неметь – будто вместе с «паутиной» холод поднимается вверх, к плечу…

Наверное, надо звать на помощь.

Но я не могу. Мне стыдно, невыносимо стыдно перед отцом…

«Так глупо!»

А нити понемногу сокращаются, затягивая меня в тёмный угол между стеной и железным шкафчиком. Там – что-то серое, скрюченное… Кажется, человеческие останки.

Разлепляю губы, пытаясь крикнуть. Но вместо этого из груди вырывается сиплый шёпот.

Чернота перед глазами… Голова кружится. Я ещё упираюсь подошвами, но странная слабость разливается по телу. Единственное, что выходит, – нащупать свободной рукой самодельную зажигалку в левом кармане куртки.

За миг до того, как потерять сознание, я щелкаю неподатливым колёсиком. Длинный язык пламени вырывается из латунного цилиндра – прямо в сторону оплетающей меня «паутины».

Шипение, свист…

Съёживающиеся нити.

Острая боль в руке.

От неё в голове проясняется. Я вдруг чувствую, что хватка «паутины» слабеет.

Бешено, из последних сил, дергаюсь к выходу. И, освободившись, падаю прямо к ногам отца.

Он помогает мне подняться. Выталкивает из гаража и внимательно осматривает:

– Цел?

Бестолково киваю, что-то бормочу. Я жду чего угодно – ругани, затрещин. И пусть он никогда не тронул меня пальцем – в эту минуту ясно, что иного я не заслужил…

Стою, потупившись.

Отец тяжело вздыхает. И ничего не говорит. Не упрекает меня ни единым словом.

Отворачивается и смотрит в гараж – туда, где вокруг сиденья скутера беспокойными отростками шевелится «паутина».

– Зажигалка – это правильно. А всё остальное – нет.

– Я не думал…

– Я тоже хорош, – хмурится отец и глухо добавляет: – Завтра же везу тебя к тётке в Вологду.

– Это на фига? – удивляюсь я.

– Поживешь у неё. Годик-другой.

– Я не хочу в Вологду. Там и жрать-то нечего…

– Зато от Зон подальше!

Повисает молчание.

Я прекрасно понимаю – сейчас бессмысленно спорить. И всё-таки набираюсь наглости:

– Ты ведь сам говорил – надо замечать новое. Тогда есть шанс узнать что-то интересное!

– Ага, – саркастично кивает отец. – Именно поэтому ты заметил новенький скутер. Совсем как у Мишки, да?

Виновато пожимаю плечами:

– Ну… я хотел проверить…

– Проверил?

Отец делает шаг в гараж и поднимает монтировку. Зачем она ему? Какая ценность в тронутом ржавчиной куске металла?

Уточнить я не успеваю. Потому что отец делает ещё шаг и бьёт тяжёлой монтировкой по зеркалу скутера. Брызгами летит стекло.

– Не надо!

Это неправильно! Всё равно что резать картину в музее. Разве машина виновата?!

– Смотри, – хватаю его за плечо, – там… что-то есть…

Конечно, ничего там особенного – какие-то блёстки под стеллажом с инструментом. Лишь бы отвлечь отца от скутера!

Он поворачивает голову, роняет монтировку.

Достаёт из кармана куртки фонарик. Яркий луч светодиодов озаряет пространство под стеллажом. И мы с отцом долго глядим на пару переливающихся шариков – тех, что висят в воздухе над бетонным полом.

– Красиво, – шепчу я.

И замолкаю выжидательно. Раньше я таких не встречал. Что скажет отец?

Ведь тут, в Зоне, красота – штука ненадёжная. Вон, алый цветок – самая красивая вещь внутри периметра. Но любоваться лучше издалека. А ещё лучше – из безопасного укрытия…

Отец молча подходит ближе. Аккуратно проводит рукой в перчатке над и под стекловидными шариками. Те остаются неподвижными. Тогда он осторожно берёт их, один за другим – словно срывая плоды с невидимой ветки, и кладет в болтающуюся на плече сумку.

Луч фонаря уходит дальше под стеллаж. Озаряет «паутину» – ту же, что и за шкафом!

И что-то блестит в её глубине. Не так ярко, невзрачно. Камешек, похожий на осколок бутылочного стекла…

Отец достаёт из кармана куртки детектор – плоскую коробочку с маленьким экраном. Направляет её в угол.

Какие-то цифры вспыхивают на экране. Высвечивается диаграмма распределения спинорного поля – недавно мне пришлось выслушать об этом целую лекцию. Только я всё равно мало что запомнил.

– Интересный объект, да, пап?

Он не отвечает. Глядит по сторонам. Поднимает закрытую канистру, встряхивает – на дне что-то хлюпает.

Хм-м… Можно взять с собой и по дороге ещё где-нибудь слить остатки. Только тяжело тащить…

Пока я вспоминаю цены на бензин в Колядинске, отец открывает канистру и вдруг выплескивает остатки содержимого на паутину. Чиркает спичкой и кидает её в угол!

Вспыхивает пламя. Белые нити шипят и съёживаются. А я с изумлением смотрю, как отец тянет руку – прямо в огонь, прямо в ещё живую паутину! И выхватывает оттуда невзрачный камешек.

Держит его на ладони. Улыбается, разглядывая.

А я угрюмо молчу. Да, сам недавно сделал глупость. Но хотя бы понятно ради чего…

А отец… Тоже мне, воспитатель!

Что проку в куске бутылочного стекла?!

–  Это можно продать? – выдавливаю сквозь зубы.

– Продать? – смеётся отец.

И прячет камешек – не в сумку, а во внутренний карман куртки.

Пожимаю плечами. Что тут забавного?

В конце концов, ради этого мы сюда и пришли! Взять товар , чтоб толкануть его за хорошие деньги! Вся огромная Зона – для нас будто мегамаркет досумеречной эпохи.

Однажды в детстве я бывал в таком. Помню ощущение праздника, музыку, сверкание огней. Яркие витрины, фонтан посреди вестибюля, и толпы народа, снующего взад-вперёд…

Тут нет толп. И за товар можно заплатить жизнью.

Но ощущение праздника – оно где-то рядом… Каждый раз, когда я иду в Зону – жизнь наполняется особым смыслом.

Мне трудно передать всё словами. Я не умею красиво формулировать. Но для меня это словно окно в ту, прежнюю жизнь – когда мы обитали не в бараке для беженцев. И мама была с нами…

А для отца… Иногда мне кажется, что для него это как продолжение огромного эксперимента.

– Чего кривишься?

– Ничего!

– Это, конечно, хуже, чем скутер, – иронично кивнул отец. – Те разноцветные шарики Петрович именует « ведьмины глазки ». И берут их всего по три тысячи долларов.

– Три штуки баксов? – округлил я глаза.

– Считается, что они сильно успокаивают нервы. – Отец снял сумку и перекинул её ремень мне через плечо. – Как раз то, что тебе нужно!

– Да я и так спокоен!

– Это хорошо, – обрадовался отец.

Поднял с пола монтировку и удивительно быстро превратил новенький «Хо-Лин-503» с усиленной подвеской в погнутое и треснутое уродство на колёсах.

– Теперь намного лучше, – сообщил, разглядывая остатки машины и помахивая монтировкой, как художник кисточкой.

Я отвернулся с кислой миной. А сам уже лихорадочно прикидывал: какой скутер можно купить, имея три штуки баксов? Наверняка круче, чем у Мишки!

– Идём! – хлопнул меня по плечу отец. – Вздумаешь опять отставать – привяжу верёвкой!

И двинулся назад через лопухи.

– Мы что, уже уходим? – удивился я.

– Хватит на сегодня.

Вышли из гаражного кооператива и размеренным шагом направились опять к семнадцатиэтажке. Отец молчал, а я всё раздумывал: если даже ведьмины глазки стоят уйму денег, то какова же цена невзрачной фиговины, которую он мне не доверил, а спрятал в карман?

Продавать он её не желает – это понятно. Но ведь что-то в ней есть, что-то особенное…

Я внимательно зыркнул на папину спину, обтянутую вылинявшей хэбэшной курткой.

И ведь не расскажет…

Будет темнить, пока не сочтёт нужным.

До сих пор основным нашим товаром , помимо заурядных тряпок и барахла, оставался серый мох. Все так его зовут, хотя, разумеется, никакой это не мох – бесформенные наросты, по виду и цвету – вроде пористой резины. С приятным миндальным запахом, со слабым наркотическим эффектом – но без привыкания, его заваривают вроде крепкого чая.

Говорят, что отвар особенно полезен при сумеречном синдроме . Может, и правда помогает, раз есть спрос. Тут трудно судить: у нас, вокруг Зоны, мало кто валяется с синдромом – самые чувствительные давно вымерли, а в Питере и Москве, говорят, ещё половина народу в лёжку лежит…

Было бы здорово, если б нашли лекарство.

Но, скорее всего, эффект от мха временный. Иначе бы его покупали не по двести баксов за килограмм, а платили б, как за бриллианты!

Хотя… Бог знает, за сколько его перепродают в столице.

Нам, в одну ходку, редко удаётся заработать на мхе больше трёхсот долларов. А слишком часто ходить в Зону нельзя – максимум пару раз в месяц. Вот и гребём всё ценное, что можно на себе утащить. Прошлый раз пёрли на себе стиральную машину. Малогабаритную – всего тридцать пять килограммов, чтоб ей пусто было!

Потом едва толканули за шестьдесят баксов…

Хорошо ещё, что конкуренция не очень большая. Папа рассказывал, года три назад, когда в стране начался бардак и армейское оцепление убрали с периметра, целые толпы хлынули в Зону. Они думали, что армейцы гонят туфту, нарочно рассказывают страшилки…

Тогда, в Первую ходку, из более пяти тысяч вернулось семнадцать человек. И те, кто мог говорить, поведали такое…

С тех пор количество желающих сильно поубавилось.

В основном народ топчется рядом с периметром. Пробавляется по мелочовке – окраины города подметают, как метлой. И лишь несколько десятков реальных трикстеров [1] Трикстер – от англ. trickster, дословный перевод – «ловкач». ( Здесь и далее – примечания автора. ) уходят глубже…

Тут уж кто как умеет. Отец говорит, надо быть очень внимательным и быстро соображать. А любимое выражение Петровича: «Главное, словить фарт».

В первый раз он взял с собой отца около года назад. Через месяц после того, как не стало мамы…

А сейчас мы курсируем отдельно. Но все равно у Петровича, его напарника и моего папы что-то вроде артели – пересекаем периметр и возвращаемся вместе. Так легче отбиваться от бандитов, когда идёшь с товаром . Иногда вместе приходится выносить особо габаритный груз – например, пару месяцев назад по частям тащили движок «Лексуса». Толканули его заезжему москвичу, деньги честно поделили. Выручки хватило, чтоб затариться крупой и тушёнкой на целый год.

Но все равно, такого товара , как сегодня, у нас ещё не было!

– Чего молчишь? – прервал мои размышления отец.

Странно.

Он же сам учил: «Первое правило – помалкивать и смотреть по сторонам».

Правда, сейчас мы возвращаемся по известному маршруту. Но всё равно, тут, в Зоне, отец обычно краток и сух – если высказывается, то лишь по делу.

– Я не молчу. Я анализирую, – специально повторил одно из его любимых словечек.

Отец с интересом оглянулся:

– Что именно?

– Социально-экономическую обстановку.

– Даже так? – улыбка мелькнула на его лице.

А я твёрдо кивнул:

– Хреноватое место – Колядинск…

– Я тоже об этом думал, Глеб, – вздохнул он, мрачнея. – Тебе надо учиться в нормальной школе…

– Не в этом дело, – отмахнулся я. – Сам рассуди, торчим безвылазно в этой дыре. Рискуем жизнью. А скупщики берут всё за копейки. Натуральный грабёж!

– И что ты предлагаешь?

– Мы должны всё изменить!

– Да, – кивнул отец. – Как раз хотел об этом поговорить. Раз уж нам выпал такой шанс. Мы должны…

– Наладить нормальный сбыт! – подсказал я.

Он сердито кашлянул.

А я продолжил с ещё большим чувством:

– Зачем нам посредники, да, пап? Ведь мы и сами найдём покупателей! В Москве, Питере – полно клиентов…

– А может, сразу откроем элитный бутик?

Я озадаченно замолк.

Он что, подаёт бизнес-предложение? Или просто издевается?

Мы как раз пересекли центральную улицу Орехова. И теперь двигались вдоль покрытых пылью, но ещё ярких витрин. Внутрь лучше не заходить – если присмотреться, за стеклом различишь человеческие фигуры, будто вмороженные в куски льда. Это не манекены – сталкеры-самоучки с той, Первой ходки…

На улице жарко, а от витрин явно веет холодом.

Там, внутри, когда-то было полно добра. Ювелирные побрякушки… дорогие часы… шмотки… электроника… мобильная связь…

Ясно, почему именно сюда в первые дни ломанулся народ.

Кому ж не хочется по-лёгкому прибарахлиться!

А добро… Никуда оно не делось. Но теперь всё – как в музее. Теперь на него лишь издали можно любоваться…

« ВЕЧНЫЕ ЦЕННОСТИ » – вывеска на ювелирном магазине.

Я улыбнулся.

Вдруг представил себе витрину с надписью: « Антон и Глеб Гордеевы. САЛОН НЕОБХОДИМЫХ ВЕЩЕЙ ».

Красиво! Только, конечно, не здесь, а где-нибудь на Тверской!

Отец будто прочитал мои мысли:

– Неужели ты собираешься всю жизнь ходить в Зону?

Я помолчал. И вздохнул:

– Во-первых, не всю, а пока не заработаем первоначальный капитал.

– Больше не дам тебе читать Маркса! – твердо решил отец.

– А во-вторых… это же не просто Зона – это наш город!

– Он давно не наш.

Мы молча шли вдоль безжизненной улицы. Ветерок катил по пыльному тротуару какие-то серые клочья, обрывки газет. Вдоль бордюров и посреди дороги стояли потемневшие от грязи и ржавчины автомобили.

Здесь, в центре, всех накрыло ещё в первые минуты. Так что кое-где внутри авто хорошо можно разглядеть обтянутые высохшей кожей скелеты. Думаю, они и понять не успели…

Потому-то все дорогие магазины остались целёхонькими. Банки – тоже. Вон маячит затянутое фиолетовой плесенью здание «Юниаструма».

Мы сходим с тротуара и по длинной дуге обходим банк. Фиолетовая плесень – такая мерзость! За пару минут съедает человека до костей.

В этих кварталах её много. Тот «бумер», наполовину въехавший в витрину «Спортмастера», оплетён ею до самого верха. Хотя прошлый раз было едва заметное пятнышко.

Ни за что нельзя сворачивать с Тропы! Центр есть центр…

А мы когда-то жили на окраине…

– Прошлого не вернуть, – сухо сказал отец. – Надо думать о будущем. Тебе надо учиться, Глеб. Учиться, а не бегать от мутантов и таскать барахло из Зоны. Теперь мы сможем переехать в нормальное место…

– И где оно, это нормальное место?

Как будто он не смотрит новости. Как будто не замечает, что творится в стране!

Даже те, кого не коснулся синдром, живут словно в кошмаре. И в больших городах – ненамного легче. Бандитские разборки, криминал – это ещё пустяки. Каждый день люди исчезают тысячами. У нас хоть знаешь, где рискуешь нарваться. А там… Говорят, и под самой Москвой, в подземельях, есть аномальный район. Было по НТВ неделю назад: какая-то зверюга охотилась на людей в метро – целая гора трупов!

И за границу не дёрнешь, ведь у них – картинка не лучше. В Европе – хаос, в Америке – резня. Говорят, живоглота в Центральном парке Нью-Йорка до сих пор так и не обезвредили…

– Куда ехать-то? – хмуро повторил я.

– Туда, где есть работа, – вздохнул отец, – и под боком нет Зоны.

Мы опять замолчали. Не проронили ни слова до самого универмага. Там повернули на Мидянинскую, и я сказал:

– Пусть гадко и страшно… Но здесь – наш дом. И здесь… похоронена мама.

Отец не ответил.

Наверное, он до сих пор чувствует свою вину. Из-за того, что ему не удавалось найти нормальную работу и маме приходилось с утра до вечера торговать на грёбаном колядинском рынке – всего в сотне метров от леса.

В последний раз я видел её рано утром. А вечером с рынка уже выносили растерзанные, залитые кровью человеческие останки. Меня туда не пустили…

Я рассмотрел только огромных оскаленных волков-мутантов, убитых на соседней улице. Клыкастых чудовищ с длинными мордами, так непохожих на обычных зверей…

– Да, здесь был наш дом, – хрипло сказал отец. – И если хочешь его вернуть, надо много учиться, много работать…

– Ради чего?

– Чтоб однажды всё исправить! Нынешняя мерзость – дело рук человеческих. А значит, человеку под силу её победить!

Сам-то он в это верит?

Я достал бутылочку с водой, глотнул. И скептически зыркнул на папину спину.

Когда по всей Земле гробанулись генераторы-коллайдеры и наступили Сумерки, многие тоже надеялись, что наука справится – раз уж заварила кашу, то сама её и расхлебает. Хотя мне было девять лет – прекрасно помню, как успокоительно звучали телевизионные репортажи, едва туман начал развеиваться и восстановилась радиосвязь…

Многие у нас поверили. Они старались не замечать повисшее над городом огромное, похожее на мутный шар облако. И когда однажды облако взорвалось серым пламенем, когда искристая мгла неудержимо хлынула вдоль улиц – убежать успели немногие.

В основном те, кто обитал на окраине…

Вот уже четыре года прошло, и что смогла хвалёная нуль-физика? Уменьшила она хоть на метр аномальные Зоны по всей России? И то же самое – в Европе, в Штатах, где ухлопали сотни миллиардов долларов…

– Ты знаешь, как всё исправить, да, пап? Напиши в Москву – заработаем кучу денег!

Он оглянулся с хмурой усмешкой.

Мне стало чуть неловко. Всё равно что давить ему на больную мозоль. Но я таки прибавил:

– Может, и институт опять откроют. Это удобно – прямо из окна будет видна Большая Мясорубка …

– Может, и откроют – со временем, – сухо ответил отец.

Я раздражённо сплюнул на грязный асфальт.

Мама тоже ему верила…

Что-то едва слышно загудело рядом.

Я оцепенел, вслушиваясь. Дернул папу за рукав, но он отмахнулся и полез в карман. Тогда я сообразил – вызов цифровой радиостанции.

Мы как раз достигли района, где опять проходят волны. Вон на том здании – установленный в складчину транслятор. Запросто можно общаться – почти как за периметром…

Но Петрович не станет без нужды «мусорить в эфире».

– Что-то случилось?

Отец, хмурясь, изучал экранчик. Похоже, пришло сообщение. Только текста я не мог разобрать.

Нетерпеливо кашлянул.

Папа поднял на меня глаза:

– Идём ко Второй точке.

– С чего вдруг? Это ж какой крюк!

– Петрович уже там.

Я недоверчиво моргнул. Обычно не он, а мы его ожидаем в точке сбора. Тем более что сегодня возвращаемся часа на два раньше!

– В чём дело-то?

Вместо ответа отец достал из внутреннего кармана тяжелый «грач», щёлкнул, снимая предохранитель. И скупо добавил:

– Чужаки в Зоне!