Онлайн чтение книги Сага о Рорке
II

На зеленом пологом берегу Дубенца, в сотне верст от Рогволодня, раскинулся воинский лагерь. Два десятка дракаров встали стеной у берега, а их многочисленные экипажи разбили разноцветные шатры и отдыхали после многодневного плавания. По берегу слышались певучая варяжская речь, пение, многоголосый хохот. Часовые в синих плащах или в меховых куртках и в круглых шлемах с пушными околышами опирались на копья и опоры, улыбались, слушая знакомые песни. Твердая земля под ногами радовала всех. Трехнедельное плавание от Норланда до Росланда, страны антов, завершилось.

В огромном шатре из драгоценного малинового шелка, захваченном в набеге на византийские земли, отдыхали предводители похода. Пять человек расселись на большом хорезмском ковре, брошенном прямо на траву, пили мед и римейское вино из больших чаш, заедая копченой свининой, сухой рыбой и черносливом. Возглавлял трапезу сам Браги Ульвассон, имя которого знали по всему побережью от Норланда до Британии и даже в греческих землях вспоминали со страхом. Не было в Варингарланде воина, о котором скальды сочинили столько хвалебных песен, сколько они сочинили о Рыжем Браги, Браги Железной Башке.

Браги Ульвассону было под шестьдесят, но до сих пор этот муж отличался своей силой и острым длинным мечом, которым с одного удара мог отсечь голову. В рыжей бороде обильно серебрилась седина, за плечами были десятки походов, но только не думал Браги о покое, о жизни на берегу. Прозвище свое Браги получил из-за шрама, оставленного валлийским клинком и пересекавшего его бритую голову от макушки до левой брови – напоминания о походе в Британию, едва не ставшем для грозного викинга последним.

По правую руку от Браги его сын Ринг, такой же рыжий, коренастый, широкоплечий, краснолицый, такой же неукротимый и свирепый, как отец, обгладывал свиную лопатку. Слева восседал еще один родственник Браги, молочный брат Ринга Эймунд, красивый белокурый юноша лет двадцати двух, но, несмотря на юность, – боец, каких поискать. За Рингом сидел ярл Вортганг по прозванию Кровавая Секира, человек вспыльчивый и кровожадный, которого боялись сами скандинавы. Когда-то Вортганг был одним из самых удачливых норманнских пиратов, теперь же Браги вновь пригласил его в поход с дружиной. Пятым из вождей похода был совсем еще юный человек, юноша девятнадцати лет, племянник конунга Харальда Большого Хакан Инглинг. Несмотря на то что шесть дракаров из двадцати несли на себе вымпелы дома Инглингов, прочие военачальники относились к юному Хакану как к ребенку, со снисходительным дружелюбием, и слово его в походе ничего не значило. Всем заправляли Браги, Ринг и Вортганг.

– Хвала Тору, мы достигли Росланда, – говорил Браги, – боги не развлекли нас по дороге ни штормом, ни мором. Теперь отдохнем немного, и в путь. Конунг Рогволод уже знает о нашем прибытии, сторожа упредили. Прием будет знатный, клянусь змеей Мидгард!

– Будут пиры до упаду! – со смехом воскликнул Ринг.

– Откормленные словенские девки! – подхватил Эймунд.

– Уверен ли ты, что нас ждет хороший прием? – спросил Вортганг.

– А ты надеешься на драку, брат? – с иронией спросил Браги. – Запомни, сын волка, что Рогволод – мой побратим. С тех пор как мой отец наказал антов за вероломство, мы с ним поклялись быть союзниками. Клятву он не преступит, помощь даст. А помощь нам нужна. Если монах не врет, дела у моей сестрицы Ингеборг совсем плохи.

– Не думаю, что анты будут нам полезны, – сказал Вортганг. – Они хорошие воины, когда надо защищать свою медвежью берлогу от разных степных крыс. Чтобы словенский медведь выполз из своей берлоги и пошел за нас драться, нужно посулить ему хорошую долю в добыче. Дать добычу союзнику – значит, ставить от себя.

– Понимаю, что тебя беспокоит, – сказал Браги, – но без антов нам придется трудно. У нас всего шестьсот бойцов, пусть лучших в Норлагде, но против всей рати Аргальфа этого маловато. Конунг Харальд хоть и обещал нам помощь, – тут Браги не без насмешки глянул на молодого Инглинга, старательно объедавшего ребрышко поросенка, – но дал лишь столько, сколько было не жалко. Мне нужно еще хотя бы пятьсот человек, пешцев и особенно лучников. А лучники у антов славные. Хорошие лучники, клянусь змеей Мидгард!

– Рогволод может отказать, – заметил Вортганг.

– Мне? Побратиму? Он клялся на мече принять мою сторону. Вздумает хитрить, пожалеет. – Браги сжал кулаки. – Пусть только посмеет! Я сдеру с его сыновей шкуры и сошью из них парус для своего дракара.

– Так стоит ли на него полагаться: ты, я вижу, не совсем в нем уверен?

– Стоит. Анты народ крепкий, в бою упорный, как матерый вепрь. Выучки у них маловато, но храбрости не занимать. Эти трусливые псы готы не так хороши в бою. Может, увидев, как деремся мы, они наконец-то вспомнят, что они мужчины, и начнут драться? Вот тогда-то вонючий пес Аргальф и лишится своих зубов!

– Аргальф колдун, – произнес Инглинг.

Браги с презрением посмотрел на юношу.

– Да пусть он будет хоть сам адский волк Фенрир, я не отступлю! – рыкнул он сердито. – Война началась, и мне не важно, кто мой враг. Ингеборг мне сестра, я помню ее совсем девочкой. Она моя кровь, и за нее я выверну Аргальфа наизнанку, залезу ему в пасть и вылезу обратно с куском его вонючей печени в зубах! А еще слышал я, что этот бродячий пес Аргальф сказочно богат. Победим его, и сокровища будут наши. Вернемся домой со шлемами, полными солидов!

– Колдовство, – покачал головой Вортганг. – Не люблю колдовства. Колдовство всегда опасно.

– Подумаешь! Я вам все плавание говорил и еще раз скажу. Вот этой рукой, – и Браги взмахнул десницей, заросшей рыжим пухом, – я прикончил Хьярви Гудмундссона, которого еще называли Хьярви-Тролль. О том моем подвиге есть песня, и все ее знают. Разве не был Хьярви колдуном? Был. Все его боялись, а я снес его башку, как гнилой кочан капусты… Эй, Торки, приведи монаха!

– Отец, стоит ли говорить с ним? – спросил Ринг, провожая взглядом покинувшего шатер дружинника.

– Он малость позабавит нас, эта бритая готская макушка… Так вот, вспомните последний поход в Корнуэльс. Ринг, сколько у нас было людей?

– Семьдесят.

– А у конунга Альфреда было семьсот. Но мы пустили им кровь, а потом еще и парочку друидов поймали. Эти глупцы пытались напустить на нас какие-то чары, клянусь Одином! Мои воины повесили им по камню на шею и пустили на дно морское учить рыб колдовской премудрости. И что же, ни один не всплыл!

– Так все и было, – подтвердил Ринг.

– Ловко! – воскликнул Инглинг.

– Придем в земли антов, спроси Рогволода, брат, – сказал Браги, обращаясь к Вортгангу, – боятся ли анты колдунов. А я скажу тебе, что у них этого добра пруд пруди, что ни баба, то ведьма…

Браги не договорил: полог шатра откинулся, и дружинник ввел в шатер пожилого человека в темной сутане.

До своего злополучного путешествия с дружиной Браги Ульвассона в земли антов отец Бродерик, личный капеллан королевы готов Ингеборг, отличался степенностью и дородностью, но теперь сильно похудел и осунулся. Варварская пища, морская качка, а еще больше жизнь среди свирепых язычников, измотали святого отца телесно и духовно. Браги любил приглашать отца Бродерика на попойки ярлов, где заводил с ним беседы о христианстве. При этом рыжий язычник позволял себе такие чудовищные кощунства, что святой отец не знал, как себя вести, и потому лишь читал молитвы, что почему-то забавляло Браги. Вот и сейчас отец Бродерик пришел в шатер Браги с тяжелым сердцем, предчувствуя новые насмешки и унижения.

– Выпей меда, посол, – велел Железная Башка, жестом приглашая монаха сесть. – Или твой бог запрещает тебе пить вино с язычниками?

– Нет, не запрещает, – Бродерик принял у Торки кубок. – Господь наш Иисус Христос пил вино с иудеями в Канне и Капернауме, преломлял хлеб с грешниками.

– Клянусь змеей Мидгард, это мы-то грешники? – с притворным гневом воскликнул Браги. – А кто же праведник? Ты, монах?

– Увы, присланный Браги, я еще худший грешник, чем вы. Вы грешите, не находясь в лоне истинной веры, я же, недостойный, грешу, приняв святое крещение.

– Странная все-таки вера, это христианство, – сказал Ринг, задумав в свою очередь поддеть ученого монаха. – Твой бог, монах, делает из мужчины бабу, заставляя его каяться и есть одни овощи. В Корнуэльсе я разорил монастырь, и, клянусь священными козлами Тора, никто из монахов не отважился драться с нами, хотя были среди них настоящие силачи. Так все и погибли бесславно, без мечей в руках, как рабы.

Отец Бродерик, услышав такие богохульные слова, побледнел и начал креститься. Браги захохотал.

– Теперь я понимаю, почему готы возятся с этим ублюдком Аргальфом и его рыцарями, – произнес он презрительно. – Все дело в том, что они христиане. Скажи, ведь Ингеборг тоже нахваталась от тебя этой дури, которую ты зовешь христианством?

– Да, благородный Браги. Святой отец Адмонт сам крестил ее величество и маленькую Аманду – да защитит ее Бог от всех врагов!

– Достойные братья, помните ли вы ярла Улафа Хаммергриммсона? – обратился Браги к своим товарищам. – Это был славный боец, пока в его свите не завелся какой-то дрянной ирландский монашек. Он так задурил Ульфу голову, что тот принял крещение и стал христианином.

– Перестал ходить в походы, – добавил Ринг.

– Раздал всех жен дружинникам, оставив себе только Брюн, – напомнил Вортганг.

– Отдал заезжим монахам кучу золота! – со смехом сказал Эймунд.

Один только Хакан Инглинг промолчал: Ульф Хаммергриммсон был дядей его матери.

– Хорошо, что вы это все помните, – продолжал Браги, – потому что Ульф перед смертью все-таки вспомнил, что он викинг. Я стоял рядом с его смертным ложем и видел все. Ульф умер с мечом в руках, как и подобает.

– Теперь душа его в Вальгалле! – воскликнул Вортганг.

Отец Бродерик чуть заметно улыбнулся.

– Чему ты смеешься, монах? – недовольно спросил Браги.

– Прости меня, преславный ярл, но я вспомнил, что сказал мне достойный брат Колумбан, исповедник блаженной памяти ярла Ульфа, в крещении Кристиана.

– И что же?

– Эфес меча напоминает крест, которому мы, христиане, поклоняемся. Брат Колумбан еще говорил, что в рукоять меча покойного ярла были вделаны святые мощи – обрывок ризы святого Николая и…

– Вздор! – недоверчиво воскликнул Железная Башка. – Мало ли что вообразил себе этот ирландский заморыш! Ульф был настоящий викинг и умер с оружием в руках.

– Но перед смертью он посвятил свой меч Иисусу Христу, – возразил монах.

– Неправда! – Браги осушил кубок меда, чтобы залить закипавший в нем гнев. – Не зли меня, посол, не испытывай судьбу.

– Я и не думал. Придет время, и свет спасения воссияет для тебя, преславный Браги, так же, как воссиял он для Ульфа. Может статься, ты не примешь святого крещения, но ты увидишь Бога в славе, и это откроет для благодати твое сердце.

– Браги Ульвассон станет христианином? Ха-ха-ха! Да ты безумен, монах! Чтобы я отрекся от веры моих предков? Мои отец и мать верили в обитателей Асгарда, и я в них верю. Я не променяю пира в Вальгалле на жалкое прозябание в царстве мертвых мерзкой старухи Хэль!

– Прими нашу веру, и попадешь в рай.

– В христианский рай, где нет пиров, где рабы и воины сидят под одним деревом и жуют кислые яблоки, где нет меда и песен о подвигах? Уволь меня, монах, от такого счастья! Эй, Торки, еще меда послу…

Отец Бродерик покорно принял полный кубок. Он понял, что ярл начал злиться. Теперь спорить с ним становилось опасно, все равно что играть с тигром. Как истинный миссионер, отец Бродерик всей душой желал обращения этого свирепого язычника, но время еще не пришло. К тому же он все чаще ловил на себе недружелюбные взгляды изрядно захмелевших Вортганга и Ринга. Поэтому монах решил сменить тему.

– Меня беспокоит другое, – сказал он. – Вот уже три месяца нет известий из Готеланда.

– Вести путешествуют медленно, – сказал Браги. – Что там могло случиться? Моя сестрица наверняка сидит в какой-нибудь неприступной крепости вроде Гриднэльского или Шоркианского замка и ждет меня с подмогой. Война еще не кончена, клянусь Одином.

– Дай Бог! – воскликнул отец Бродерик.

– Вы, готы, боитесь Аргальфа, а я не боюсь, – Браги посмотрел на священника мутными покрасневшими глазами. – Я изрублю в куски семерых ансгримцев, а самого Аргальфа посажу на цепь у амбара – пусть воет на луну за миску похлебки!

– Я молюсь, чтобы Бог укрепил твое оружие, достойный ярл. Но пророчество святой Адельгейды…

– Ты сомневаешься в нас, Бритая Макушка? – гневно спросил Вортганг.

– Я говорю лишь то, что открыл мне святой Адмон. Адельгейда говорила об этих семерых воителях, что сегодня состоят в свите короля Аргальфа. Их сила – это сила преисподней, сатанинская сила, ибо люди не могут с ней совладать. – Отец Бродерик помолчал немного, затем медленно, тщательно переводя слова пророчества на норманнский язык, заговорил: – Вот Мельц, Желтый воин на соловом коне, его герб – Лев, его оружие – секира и кинжал, талисман – топаз. Мельц служит Вэлу, первому королю геенны… Титмар, Серый воин на чалом коне, его герб – Волк, оружие – ланс[29]Ланс – длинное копье. и моргенштерн,[30]Моргенштерн – кистень со звездообразными гирьками. камень – опал. Титмар служит Пурсану, второму королю геенны… Третьим будет Лех, Красный воин на гнедом коне, его герб – Медведь, его оружие – двуручный меч и мизерикордия, его камень – рубин. Лех – слуга Билэта, третьего короля геенны… Четвертый из них – Каил, Белый воин на белом коне, с Грифом на щите, вооруженный дротиками и булавой. Талисман Каила – сапфир-камень. Каил подвластен Паимону, четвертому королю геенны… Пятый, Ратблат, Золотой воин на кауром коне: его герб – Саламандра в Пламени, его оружие – арбалет и боевой молот, камень – яхонт. Ратблат есть слуга Белиана, пятого князя геенны… Вот Орль, шестой из воинов Ансгрима, прозванный Серебряным рыцарем. Его конь крапчатый, герб – Рысь, оружие – боевой шест и кончар, камень его – аметист. Орля ведет Асмодей, шестой из королей геенны… Седьмой же замкнет круг: это Эйнгард, Черный воин на черном коне, герб его – Ворон, меч и чекан его оружие, камень – адамант. Душа Эйнгарда в руках Запада, седьмого князя геенны. – Бродерик перевел дыхание, глянул на ярлов, но лица северян были невозмутимы. – Семь рыцарей Ансгрима служат аду, и ад дает им непобедимость. Но худший из наших врагов – сам Аргальф. Черная печать на его челе, и природа его звериная проявляется во всех делах его.

– Складно говоришь, монах, но нас этим не запугать, – равнодушно сказал Браги. – Злые духи христиан страшны только христианам. Мы с помощью Одина побьем их без труда!

Военачальники заулыбались, подняли сжатые кулаки, им понравился ответ Браги. Отец Бродерик собрался было возразить ярлу, но тут прямо за пологом шатра заревел боевой рог. Ярлы схватились за оружие, бросились вон из шатра.

На берегу уже спешно собирались воины, вооруженные и готовые к встрече с группой всадников, показавшихся из леса и медленно направлявшихся к лагерю северян.

– Анты, – уверенно сказал Браги, вкладывая меч в ножны. – Воины конунга Рогволода.

Всадники были уже в половине полета стрелы от стана варягов. Их было десятка три, часть при бронях, шишаках и щитах, другие без доспехов, но при хорошем оружии, мечах и боевых топорах. Бунчуков и хоругвей у отряда не было. Впереди ехали три всадника в красных плащах, золотое шитье которых вспыхивало искрами на ярком солнце.

Варяги встали полукольцом, пропуская гостей к шатрам, но держа оружие наготове. Однако Браги уже шел навстречу прибывшим, раскрыв объятия.

– Рад видеть тебя, Боживой! – крикнул он, когда до антов осталось саженей десять. – Столько не виделись, а признал я тебя. Добро пожаловать в мой стан.

Начальник словенского отряда, могучий муж лет сорока, легко спрыгнул с коня, подбежал к Браги и обнял его.

– Да благословят тебя Перун и Один, дорогой стрый![31]Стрый – дядя по отцу. – сказал Боживой. – Отец передает привет тебе и твоим ярлам и просит вас в город. Я послан встретить вас.

– Мой брат уже знает о нашем прибытии?

– Лодьи по арешнику[32]Арешник – галька. скребли, Шуи до Рогволодня подняли, – хитро улыбнулся Боживой. – Дозоры нас упредили.

– Я так и думал. А эти с тобой, не братья ли твои?

– Они самые, Первуд и Горазд.

– Не узнать, клянусь Одином! – Браги поочередно заключил в свои медвежьи объятия сыновей Рогволода. – С тех пор, как видел я их, они сильно подросли. Ражие[33]Ражий – сильный, могучий. мужи стали, статью в отца.

Меж тем дружинники Боживоя и варяги уже смешались в единую толпу: нашлись люди, знающие сразу и словенский, и норманнский языки, и меж воинами завязалась приязненная беседа. Браги провел трех княжичей в шатер, велел подать еще вина и меда.

– На совет и на войну настоящий муж никогда не опаздывает, – сказал он. – Отплывем завтра, и через день будем в Рогволодне. Как здоровье моего брата, конунга антов?

– Вельми болен он, на войну не ходит боле.

– Кто же теперь воеводство над дружиной держит?

– Я, – с гордостью сказал Боживой.

– Это хорошо. Ты стал настоящим мужчиной. Пора тебе прославить свое имя в песнях.

– Хэйл! – воскликнули ярлы, поднимая чаши с медом и вином.

– За совместный поход! – добавил Браги.

Боживой хотел было сказать, что только Рогволоду пристало решать, пойдут анты в поход с урманами на неведомого врага или не пойдут, но промолчал. Первуд и Горазд тоже молча опорожнили свои кубки. Братья решили, что пировать лучше с легким сердцем.