Онлайн чтение книги Седьмая ложь
Глава четвертая

Какое-то время я побеждала. В самом прямом смысле слова. Если рассматривать жизнь как соревнование, которое можно проиграть, – а я совершенно уверена, что это так, – значит можно и победить.

Пока Марни ходила на свидания с бесконечной чередой неподходящих парней, которые слишком много пили, укуривались по выходным до полной отключки на детских площадках и нюхали кокаин с бачка в общественных туалетах, у меня был роман с потрясающим мужчиной. Пока ее университетские подруги проводили пятничные вечера в сомнительных клубах с громкой музыкой, неоновыми огнями и липкими полами, я готовилась к медовому месяцу. Пока они все больше и больше отчаивались, плачась друг другу на разрыв очередных бесперспективных отношений, заливая горе джином и заедая какой-нибудь калорийной дрянью навынос, я вышла замуж. У меня был муж. И более того, я любила его, любила горячо и искренне. Они ссорились с соседками по тесным съемным квартиркам из-за того, кто нажег больше электричества и пролил молоко. Они сражались с комьями лобковых волос, забивавших слив ванны, с вечно текущими душевыми кабинками, горами немытой посуды, громоздящимися прямо на посудомоечной машине. А я жила в уютной квартире с высокими потолками и большими окнами. Я разглядывала образцы красок, прикидывая, какой оттенок будет лучше всего смотреться на наших стенах, и планировала, где будут висеть постеры в рамах, ждущие своего часа в стопке у камина.

Марни подала заявление об уходе по собственному желанию. Другие подпадали под сокращение штатов, костерили начальство и ненавидели нудные дела, входившие в рабочие обязанности: приносить кофе, вызывать такси, заказывать пачки бумаги для принтера. Я же получила повышение. Начинала я с административной должности в интернет-магазине, торговавшем всем подряд: книгами, игрушками, электроникой, – и мне предложили позицию в новом отделе мебели. Должность мне нравилась, да и само направление, как мне казалось, имело хорошие перспективы в развивающейся компании.

Дела у меня шли лучше, чем у них всех. Я была счастливее, чем они.

Пожалуй, меня радовало, что я первой нашла свою любовь. Мне не слишком приятно в этом признаваться, потому что это звучит как-то глупо и по-детски, но это правда, а я обещала тебе говорить правду.

Марни обзавелась бойфрендом первой из нас двоих. Нам с ней тогда было по тринадцать, а Ричард был годом старше. Его родители находились в разводе, и он жил с матерью. У него были рыжие, почти оранжевые волосы и густо усыпанные веснушками щеки. На первом свидании они с Марни пошли в кино, их пальцы соприкоснулись на ведерке с попкорном, и остаток фильма они просидели, держась за руки. На втором свидании он пригласил ее к себе домой, и его мама пожарила им куриные наггетсы. Однако на следующий же день Ричард порвал с Марни. Он решил, что его больше привлекает девочка из параллельного класса – кажется, ее звали Джессика, – у нее были волосы того же померанцевого оттенка, и она, как следствие, подходила ему куда больше.

Я пришла к выводу, что мне тоже необходим бойфренд, поэтому, пока Марни оправлялась от удара, организовала себе свидание с мальчиком по имени Тим. В кино мы с ним не были, зато отправились на прогулку и он купил мне мороженое. Нечего и говорить, я была совершенно уверена, что нашла свою вторую половинку! Весьма на руку мне сыграло и то обстоятельство, что он был значительно симпатичнее мальчиков, с которыми встречались одноклассницы. Моя популярность немедленно взлетела до небес, и внезапно я оказалась главным экспертом по сердечным делам в нашем классе. К несчастью, на репутации Тима дружба со мной сказалась далеко не столь выигрышным образом, так что полторы недели спустя он дал задний ход.

Мы с Марни на пару погоревали, погоревали да и решили, что никогда больше в жизни ни в кого не влюбимся, а вместо этого лучше станем лесбиянками.

Что само по себе любопытно, ты не находишь? Даже тогда мы уже прекрасно понимали: взрослому человеку одной только дружбы мало, категорически недостаточно. Мы знали – с самого раннего подросткового возраста, – что романтическая любовь всегда будет стоять на первом месте.

Не могу сказать тебе, когда именно все изменилось. Много лет – практически целое десятилетие – мы находились в эпицентре жизни друг друга. Мы рассказывали друг другу обо всем без утайки: о мальчиках, а потом и о мужчинах, о свиданиях, а потом и о сексе, об отношениях, а потом и о любви. Но вдруг в какой-то момент между нами произошел небольшой раскол и наша личная жизнь превратилась в нечто такое, что существовало за рамками нашей дружбы. Это была тема, которую мы в наших разговорах обходили молчанием, делясь лишь самыми яркими моментами или новостями, вместо того чтобы, как прежде, проживать все вдвоем.

Наверное, такое положение вещей тоже было моих рук делом. Думаешь, я говорила Марни о своих чувствах, когда влюбилась в Джонатана? О том, как все было в ту нашу первую с ним ночь? Нет, ни словом не обмолвилась.

Вместо этого я бросила ее. Я заехала к Джонатану в гости после работы, и он приготовил мне ужин, а потом обратил мое внимание на обилие свободного места в его квартире, на пустые полки и полупустые ящики и спросил, не хочу ли я их заполнить. Перспектива жизни в этом доме – жизни с Джонатаном – попросту оказалась слишком соблазнительной.

– Я съезжаю, – объявила я Марни с порога в тот же вечер, едва вернувшись домой.

– В самом деле? – рассеянно спросила та. Она сидела на нашем бело-голубом диванчике, водрузив ноги на кофейный столик, и барабанила по клавишам своего новенького ноутбука. Накануне вечером она сняла свой первый видеоролик: ее фирменный рецепт пасты карбонара, который всегда был у меня любимым. – Нет, это просто невозможно, – произнесла она. – Как мне… – Она схватила со стола телефон и принялась раздраженно тыкать большими пальцами в экран.

– Да, к Джонатану, – сказала я.

– И когда же? – поинтересовалась она.

– Завтра, – ответила я.

Марни вскинула голову:

– Что? – Ее брови сошлись на переносице. – Завтра? Но вы же с ним только что познакомились!

– Мы вместе уже три месяца, – возразила я.

– Но это же всего ничего!

– Для меня это вполне себе срок, – пожала плечами я.

– Ясно, – произнесла Марни тихо. – Ты точно все решила? – Она закрыла свой ноутбук. – Завтра – и точка?

Я кивнула.

Сейчас, оглядываясь назад, было бы очень просто осудить себя за чрезмерную поспешность и излишнее рвение, но правда заключается в том, что я и теперь поступила бы точно так же.

Марни помогла мне собрать сумки и подарила комплект острых ножей, кастрюлю размером с котел и красный набор посуды.

– Тебе придется освоить плиту, – сказала она. – Нельзя же питаться одной консервированной фасолью и тостами.

– Я буду ходить питаться к тебе, – пошутила я.

– Очень на это надеюсь, – вздохнула она. – Для кого же я стану готовить, если тебя не будет?

Тогда я подумала: Марни, наверное, не отнеслась к моему заявлению серьезно, в глубине души полагая, что подруга вернется через пару недель. Но сейчас я в этом совсем не уверена. Думаю, она понимала, что для меня это следующий жизненный этап, начало чего-то нового.

Я смотрела, как Марни заворачивает в старую газету набор красных керамических горшочков для запекания, которые – у меня не было ни малейшего сомнения – я никогда не буду использовать. Она со вздохом отставила их в сторону.

– Ты уверена, что не слишком торопишься? – спросила она. – Ты же знаешь, я считаю, что он отличный парень, и этот вопрос правда продиктован беспокойством за тебя, а не за себя, но… все-таки это очень быстро. Ты уверена, ты точно-точно уверена?

– Да, – ответила я, и это была правда.

– Я буду скучать, – сказала она.

– Знаю, – отозвалась я. – Я тоже.

Я подумала обо всех тех мелочах, по которым буду скучать: о ее разноцветных носках, сохнущих на батарее, лакомствах ее изготовления, заботливо убранных в холодильник до моего возвращения, улыбающихся рожицах, нарисованных на запотевшем зеркале в ванной, – и к горлу подступили слезы. Я проглотила их и улыбнулась, а Марни, взяв меня за руки, крепко их сжала.

Самые первые недели я крутилась как белка в колесе, пытаясь разорваться между ними двумя, чтобы никого не обделить вниманием. Мне не хотелось, чтобы Марни думала, будто я стала любить ее меньше – нет, конечно нет, – но в то же время я мечтала доказать Джонатану, что принадлежу ему целиком и полностью. Когда всего через несколько недель Марни в слезах позвонила посреди ночи и сказала, что у нее умерла бабушка, я впопыхах оделась, выскочила на улицу, поймала такси и минут через двадцать уже была в нашей старой квартире. Думаю, после этого Марни поняла, что в случае необходимости я примчусь к ней по первому же зову, как прежде.

Со временем Марни с Джонатаном подружились. В детстве ее никто никогда не учил кататься на велосипеде, и он взялся устранить это упущение. Он отдал ей один из своих старых велосипедов, и ей очень нравилось, что велосипед был мужской. А она в знак признательности научила его готовить карбонару. Сказала, что пыталась научить меня, но это оказалось слишком неблагодарной затеей, а теперь у нее появилась возможность делиться кулинарными секретами с ним.

Мы втроем отлично ладили. У Джонатана было много хобби: велоспорт, походы, скалолазание. А у меня – только Марни. И когда он решал провести выходные на природе в хлопающей на ветру палатке, с пауками в спальном мешке и с промокшими от дождя ногами, я прекрасно отдыхала в тепле и уюте нашей старой квартиры в обществе моей лучшей подруги. То были самые чудесные годы моей жизни. Я с радостью сознавала, что оказалась достойна любви двух самых прекрасных людей на свете и в моем сердце смогла уместиться ответная любовь к ним обоим.

Когда Джонатан погиб, я думала, что наши отношения с Марни вернутся в прежнюю колею. Но этого не произошло. Оттого ли, что его уже не было с нами? Не знаю. Но жизнь моя стала пустой.

За два с лишним года, проведенные с Джонатаном, я пропустила уйму всего. На моем небосклоне за все это время не промелькнуло ни облачка, он всегда сиял ослепительной синевой. Я находила радость в самых глупых вещах: в неторопливой прогулке ребятишек, лае собак в парке, лунном свете, пробивающемся ночью сквозь шторы. Я считала, что глаза у Джонатана зеленые, как оливки. Однако же с тех пор я ни разу не видела оливку, которая была бы столь же прекрасна. Право на смех нужно еще отвоевать. Любая улыбка исчезает. Зато боль вечна. Я начисто лишилась способности видеть в мире хорошее и плохое и уравновешивать одно другим. Теперь я будто разбалансированные весы.

А думалось, с Марни я вновь обрету себя. Казалось, что смогу стать прежней. Но пока я была занята другими вещами, жизнь ушла очень далеко вперед.