Онлайн чтение книги Сестра Марина
ГЛАВА XVIII

— Ну, вот справили елку—и опять одни.

Ольга Павловна Шубина, как пастырь среди своей паствы, стояла в толпе сестер, — Кажется, все сошло хорошо и благополучно, — прибавила она.

— Вполне благополучно, Ольга Павловна, — подхватила Розочка, — вполне благополучно, если не считать упавшего Фока, чуть не разбившего нос ребенку Дмитрия Ивановича, и меня, в пылу суеты отдавившую доктору Аврельскому его любимую мозоль.

— Ах, Катя, Катя! И когда вы станете взрослой, солидной сестрой! — покачала головою начальница в то время, как окружавшие ее сестры сочувственно улыбались общей любимице.

— Ах, Ольга Павловна, если бы вы видели, как Катя доктора Семенова заставила ребенка качать. Вот-то потеха! — выступила вперед толстая Кононова.

— Хахаха! Действительно, была картина!.. Вот!

Тут Розочка быстро опустилась на стул, схватила в руки какой-то сверток и вмиг превратилась в Семочку, качающего на коленях плачущего ребенка.

Веселый смех сестер покрыл эту проделку.

Даже серьезная, замкнутая в себе Ольга Павловна не могла не улыбнуться. Рассмеялась и Нюта вместе с остальными. Но смех ее тотчас же оборвался, а лицо сделалось белее белого передника, надетого на ней.

Она скорее инстинктом, нежели глазами, увидела; того, кто вошел и остановился y дверей столовой. Сердце ее толкнулось сильным, ошеломляющим ударом, потом быстрыми-быстрыми толчками заколотилось крепко, сильно… Всей душой почувствовала она приближение неминуемого грозного рока…

Этот рок в виде красного, пошатывающегося пьяного человека стоял на пороге столовой и смотрел вызывающе и дерзко на нее, Нюту… Прямо на нее…

* * *

Глубокое молчание воцарилось в большой столовой, молчание, в котором почудилась сразу грозная, надвигающаяся беда…

Затихли сестры. Замолчали. Лица всех невольно, какою-то непонятной силой, пристально обратились к дверям.

— Что тебе здесь нужно, Дементий? — недовольным тоном проронила Ольга Павловна, и ее темные брови сурово сошлись над переносицей.

— Ты, кажется, пьян? — морщась, добавила она.

— Так точно, госпожа начальница, выпимши немножко, это верно! Хи-хи-хи… нечего греха таить… пропустил малость. А только и в пьяном виде нам отлично известно то, чего вы, трезвые, не досмотрели, да-с! — нахально произнес служитель.

— Ты что это себе позволяешь, Дементий? Как ты смеешь?

Краска густого румянца залила мгновенно щеки, лоб и подбородок Шубиной.

— Что ты мелешь? Что ты можешь знать? Пойди вон, проспись, а завтра приходи к управляющему за расчетом. Я не могу держать на такой ответственной должности пьющих и дерзких людей. Ты дежуришь в бараках. Ступай вон!

— Это, как вашей милости угодно будет, — еще нахальнее произнес тот. — Уйду-то я и сам уйду, потому что здесь мне быть не гоже… В скорости здесь такая сумятица пойдет, полиция понаедет, допрос станут чинить, так, что, действительно, здесь мне не место. Я человек честный и по подложному пачпорту не живу…

— Что? Что такое? Что за чушь такая? — роняла Шубина, и сдержанное, как бы застывшее в своем спокойствий, лицо отразило на минуту внезапное смятение, овладевшее этой закаленной в жизненных битвах душой.

— Объясни мне сейчас же, что это значит? — совладав с собою, в ту же секунду повелительным тоном произнесла она.

— А то значит, госпожа начальница, — дерзко вскинув на Шубину свой маленькие глазки, повышая и без того громкий голос, заговорил Дементий, — а то значит, сударыня вы моя, что среди сестер ваших скрывается под чужим пачпортом одна генеральская племянница, а родственники ее ищут по всей России… Из дому, видите ли, тишком сбежала… А вот я сыскал беглянку и нынче дал знать в полицию и куда следует, потому тяжкое это преступление, подлог, и виновная должна понести за него кару перед законом… Фальшивый пачпорт, сами знаете, — за это по головке не погладят, да-с!

Если бы сейчас в эту комнату влетела боевая граната, все присутствующие вряд ли испугались бы и смутились бы более того, нежели испугало и смутило их это неожиданное сообщение.

Ольга Павловна, побледневшая, как, смерть, невольно шагнула вперед к Дементию и, стараясь всеми силами совладать с охватившим ее волнением, сказала:

— Про кого вы говорите? Я приказываю вам назвать эту сестру! Сию минуту, сейчас!

— Сестра Марина Трудова—вовсе не сестра Трудова, как она себя называет, a Анна Александровна Вербина, вот кто она, и живет по поддельному паспорту, скрываясь под чужим именем… Да-с! — громким, ясным, отчетливым голосом произнес Дементий; казалось, последние остатки хмеля соскочили с него.

Тихое «ах» вырвалось вздохом из молодых и старых грудей присутствовавших.

Все взоры обратились к Нюте.

Белее снега, с широко раскрытыми глазами и закаменевшим лицом, стояла она в стороне ото всех, и странное спокойствие разливалось по этому лицу в эти тяжелые для нее минуты.

— «Все кончено!» — казалось, говорило это лицо. — «То, чего так мучительно боялась моя душа, свершилось, больше ждать нечего. Теперь — конец. Ах, если бы умереть, умереть сейчас! А то, ведь, меня ждет позор, арест, тюрьма…»

Но по-прежнему странным спокойствием отчаяния веяло от ее застывшего лица. Потянулись минуты. Одна за другою, одна за другою. Сердца присутствующих бились ускоренным темпом. Глаза, не отрываясь, смотрели, направленные в одну цель — на эту тоненькую, хрупкую девушку, такую милую, тихую и безответную, оказавшуюся преступницей перед людьми и законом.

Казались вечностью приходившие и уходившие минуты, тягучие, бесконечные, несносные своей поразительной длительностью, насыщенной мукой.

И вот прервалась тишина, ужасная тишина, полная затаенного страдания.

— Ступай вон! И чтобы сейчас же духу твоего не было в общине! — прозвучал чей-то, знакомый и незнакомый в то же время повелительный голос, и сестры увидели стоявшую посреди комнаты Шубину, с властно протянутой к двери рукой. Никогда в жизни не замечали они такого выражение в лице старшей сестры-начальницы. Это лицо пылало, и пылали румянцем негодования щеки, пылали гневом глаза…

Слова ее относились к Дементию.

Последние остатки винных паров вылетели из головы этого человека. Он хотел было заартачиться, протестовать, но новое твердое «вон!», сорвавшееся с бледных до синевы губ начальницы, было так грозно, так непоколебимо властно, что невольно пригнулась под ним растрепанная голова дерзкого служителя и он поспешно, как-то боком, выскочил за дверь.

— А теперь, — когда его отталкивающая своим видом фигура скрылась из столовой, произнесла Ольга Павловна, и ее пылающее лицо обратилось к Нюте, — теперь скажите мне только одно слово, сестра Трудова, скажите, что этот человек солгал, и я поверю вам без колебания, поверю, и все останется по-прежнему.

И опять потянулись минуты, опять воцарилась зловещая, жуткая тишина… Опять смотрели сестры на Нюту полным скорби, сочувствия и ободряющей нежности взглядом, одним большим общим взглядом тридцати пар разгоряченных волнением глаз.

И снова внезапно прервалась тишина большой комнаты. Быстро расталкивая ряды сестер, с дальнего конца, из молчаливой толпы, пробивалась Катя Розанова.

Глаза девочки-сестры были полны слез. С обычно веселого оживленного личика сбежали краски. Она бросилась вперед, к Нюте, схватила ее за руку, и слезы и слова целым потоком хлынули, рванулись с ее глаз и губ…

— Милая… родная… скажите же… скажите им… что, это ложь… неправда… Ложь наглая, ужасная… Злая… жестокая ложь… — Вы—Трудова, Марина, чистая, прекрасная, самоотверженная… Он солгал, этот злой, бессовестный человек… Скажите им всем… скажите… умоляю вас… на коленях, — и Розочка скользнула на пол и, обняв ноги Нюты, зарыдала навзрыд.

Тоненькая, бледная девушка с силой отвела обвивавшие ее маленькие руки подруги и смело шагнула вперед.

Ее большие серые глаза утеряли как-то сразу их обычное детски-пытливое выражение.

Мучительно страдающая женская душа глянула из их потемневшей глубины, и новый, твердый, непоколебимый голос этой слабенькой, хрупкой по виду девушки прозвучал как тяжелый приговор, в большой столовой:

— Нет, он не солгал! Он сказал правду: я обманула всех вас… Я — не Марина, Трудова, я — Анна Вербина. Судите меня!

И, пошатываясь, бледная, как смерть, Нюта вышла из столовой.