Онлайн чтение книги Вызовите акушерку. Тени Ист-Энда Shadows of the Workhouse
Фрэнк

Фрэнк почти не помнил отца, но в его памяти сохранилось, как он смотрел на папу с обожанием, каким высоким и сильным тот был. Его громкий голос и огромные грубые руки. То, как в детстве он водил пальчиком по отцовским венам, а потом разглядывал свою белую кожу и гадал, будут ли у него когда-нибудь такие руки. Папа был его кумиром, и больше всего на свете Фрэнк мечтал походить на него. В поздний, горький период детства он безнадёжно пытался вспомнить, как выглядел отец, но образ неизменно ускользал от него, оставляя лишь неясные детали.

Мать он помнил куда лучше – милую, нежную маму. Она как раз не была сильной, потому что вечно кашляла. В памяти остался звук её голоса – она пела сыну и возилась с ним. А лучше всего Фрэнк помнил, как она укладывала его в постель и ложилась рядом.

Зимой мама почти не выходила из дома из-за слабости в груди. Собираясь на работу, отец говорил:

– Ну что, малыш, теперь твоя очередь присмотреть за мамкой. Не подведи.

И Фрэнк взволнованно глядел на своего кумира и со всей серьёзностью принимал возложенное на него задание.

Когда родился младенец – такой крохотный, что все пророчили ему скорую смерть, – Фрэнку исполнилось четыре года. Всю свою жизнь он был единственным ребёнком и помыслить не мог, что в семье появится другой. Многие его ровесники ревновали к малышам, но только не Фрэнк. Его заворожило это миниатюрное существо (не больше чайной чашки), которое умело лишь ёрзать да плакать и которому требовалась постоянная забота. Ни на миг он не сожалел о том, что новорождённому достается столько заботы. Напротив, ему нравилось помогать. А более всего его восхищал процесс кормления – он старался не пропускать этот таинственный прекрасный ритуал. Он потихоньку подбирался к матери и зачарованно следил, как младенец сосёт грудь, как появляется молоко из соска.

Девочка была недоношенной и слабой, и долгое время её жизнь висела на волоске. Отец не раз говорил ему:

– У тебя теперь своя работа, сынок – следить за сестрёнкой. Ты за неё в ответе.

Фрэнк заботился о ней и почти не играл во дворе с мальчишками, поскольку ему надо было ухаживать за малышкой.

Она выжила. Набралась сил и стала довольно пухленькой, хотя навсегда осталась низкорослой. Ей назвали Маргарет, но все звали девочку Пегги, поскольку имя Маргарет казалось слишком длинным для такой малышки. После крещения отец сказал Фрэнку:

– Хорошо справился, сынок. Я тобой горжусь.

А потом случилась беда. В те годы в Восточном Лондоне бушевал тиф. Отец, такой большой и сильный, вдруг заболел и через несколько дней умер. Слабую мать и сестрёнку болезнь пощадила. Матери пришлось пойти убираться в конторы. Каждое утро и вечер она отправлялась на работу, оставляя Фрэнка следить за Пегги, которая уже начала ходить.

Как-то раз Фрэнк бежал домой из школы (уроки он не любил и считал напрасной тратой времени), чтобы взять на себя сестрёнку и отпустить маму на работу. Похолодало, и мать кашляла, но всё равно ушла. Надо было добывать деньги, иначе они остались бы без крыши над головой. Фрэнк, как обычно, растопил камин собранными по дороге ветками, заварил им с Пегги чаю, поиграл с ней, а когда огонь стал затухать, раздел малышку, уложил спать и сам улёгся рядом, чтобы она не замёрзла.

В середине ночи он проснулся и сразу понял: что-то случилось. Вокруг стояла кромешная темнота и пугающая тишина, нарушаемая лишь сопением Пегги. Чего-то не хватало. Вдруг Фрэнк понял, что матери нет дома, и ему стало дурно. В панике он принялся шарить по постели, но её сторона пустовала. Он позвал её – тихо, чтобы не разбудить Пегги, – но ответа не последовало. Мальчик выбрался из кровати и нашёл спички, чиркнул одной, и пламя моментально осветило комнату. Матери и правда не было. В слезах он залез обратно в кровать и прижал к себе Пегги.

Стоило матери выйти на улицу, как холод сделал своё дело. Она страдала от астмы и бронхита, и уже несколько недель её мучала инфекция дыхательных путей. До автобусной остановки была добрая миля[4]Примерно полтора километра., и ледяной туман с реки выстудил её лёгкие. Краткая передышка в автобусе стала облегчением, но, добравшись до здания, где ей предстояло работать, она почувствовала, что уже еле жива. Она отправилась к шкафу, где хранились её вещи, но ведро казалось таким тяжёлым, что она еле сдвинула его с места. Женщина попросила разрешения выпить чашку чаю. Горячая жидкость немного помогла, но в здании было настолько холодно, что она, вся дрожа, куталась в шаль и всё равно кашляла. Один за другим клерки разошлись, и она осталась одна.

Обычно ей требовалось часа три, чтобы убраться здесь, но через час она едва ли вымыла одну десятую. Женщина была так слаба, что с трудом передвигала ноги, а следовало ещё отчистить пол. Она вернулась в подвал за ведром – тем самым, что еле подняла чуть раньше, – наполнила его водой и принялась толкать по полу, а потом потихоньку поднимать наверх, отдыхая после каждого рывка. Так она добралась до второго этажа, и тут, видимо, силы кончились. Она упала, скатилась по ступеням, которые преодолевала с таким трудом, и опрокинула ведро. Несчастная пролежала в луже на каменном полу всю ночь. Наутро её нашли мертвой.

Фрэнк никогда прежде не ночевал без матери. Кровать у них была одна, поэтому все спали вместе – даже когда был жив отец. Мальчик всегда чувствовал рядом успокаивающее мамино тепло. Теперь же, в тёмной и стылой комнате, постель казалась враждебной, чуждой территорией, и ему хотелось убежать прочь. Но надо было думать о Пегги. Она тихо посапывала, не ведая, что произошло. Фрэнк закусил губу, потёр кулаками глаза и свернулся рядом с сестрой.

Ему было шесть лет.

Видимо, он заснул, поскольку, когда его разбудил плач Пегги, было уже светло. Со вчерашнего вечера остались молоко и вода, но они совсем остыли, и малышка оттолкнула еду. Он снял с неё мокрую пелёнку, как обычно делала мать, но не знал, как поступить дальше, и просто сунул её под кровать. Потом он сам выпил холодное молоко и снова лёг. Они задремали.

Проснулся он, когда к ним ввалилась толпа соседок.

– Вот же ж беда-то, а!

– Бедненькие деточки, зачем их рожать-то было.

– Да помрут через полгода, вот и всё.

– Страх, да и только.

Фрэнк непонимающе озирался и инстинктивно прижал к себе Пегги, подтянув одеяло.

В комнату вошёл какой-то мужчина.

– Это дети покойной? – спросил он.

Ему хором ответили.

– Да, бедняжки…

– Вот же ужас!

– Они-то сами ещё и не знают!

– Неужто никого в семье нет?

– Да кажись, и не осталось никого.

– Никого, верно говоришь.

– Им следует пройти со мной. Собственность будет распродана, а средства пойдут опекунам.

Он оглядел скромную обстановку – кровать, стол, два стула, шкафчик, таз, ночной горшок, подсвечник, жестяные тарелки и кружки. Всё это с огромным трудом купил отец, пытаясь хоть как-то обустроить дом.

– Кто может их собрать, пока я составлю опись?

Две женщины шагнули вперёд, и Фрэнк ухватился за спинку кровати, прижав к себе Пегги.

– Где мама? – жалобно спросил он.

– Померла твоя мамаша, детка.

– Нет, умер папа, – запротестовал он.

– А теперь и мама, милый. Нашли её утром мёртвой.

– Совсем посинела, – зашептались женщины. – Уже окоченела и вся мокрая.

– Промокла, да и померла, у неё ж грудь была слабая.

– Ничего удивительного.

Фрэнк переводил взгляд с одной соседки на другую, и его охватывал ужас. Мама умерла? Но он же обещал отцу, что присмотрит за ней! Что же случилось? Пегги вновь захныкала. Мальчика кто-то обнял, и он изо всех сил вцепился в спинку кровати и отвернулся, ещё крепче прижимая к себе Пегги, которая уже плакала в голос.

– Надо увести его, – сказал мужчина. – Их нельзя здесь оставлять.

Вчетвером соседки разжали его пальцы – дети умеют невероятно крепко цепляться за что-нибудь. Их с Пегги держали на руках, и от страха он кусался, царапался и пинался.

– Отдайте её! – кричал он женщине, подхватившей малышку. – Это моя сестра! Не смейте её забирать!

По его лицу бежали слёзы.

– Надо идти. Кто-нибудь знает, где хранится ключ? – спросил мужчина.

Дверь заперли, и они стали спускаться по лестнице. Женщина, которая несла Фрэнка, вскоре покрылась синяками – так отчаянно он вырывался. Пока они шли по улице, за ними увязалась толпа зевак.

Фрэнка и Пегги определили в детский отдел работного дома, где содержались мальчики и девочки до семи лет. Их раздели, помыли и, в целом, о них позаботились. Крохотная белокурая Пегги вызвала всеобщую жалость. Уже обессилевший Фрэнк мрачно позволил вымыть себя и осмотреть на предмет вшей.

– Придётся тебя остричь. Такие правила.

Он покорно согласился, но, когда увидел, что какая-то тётка собирается проделать то же самое с Пегги, бросился к ней и что есть сил врезался головой ей в живот. Женщина рухнула в кресло, после чего схватила мальчика и звучно его отшлёпала, пока другая надзирательница принялась сбривать Пегги волосы.

– Жаль, конечно, резать такие кудряшки, ну да ничего, отрастут.

Бедная Пегги с лысой головой напоминала инопланетянку, и Фрэнк всхлипывал в бессильной злобе.

Их одели в форму и отвели в игровую комнату, чтобы познакомить с другими ребятишками. Конечно, играть там было нечем. Это был просто пустой зал с занозистым полом и огромными голыми окнами.

– Посидите тут тихонько до чая.

Дверь закрылась, и надзирательница ушла.

Брат и сестра застенчиво стояли в дверном проёме, разглядывая местных детей – их было около сорока, все в одинаковых одеждах. Фрэнк чувствовал неловкость из-за того, что их с Пегги только что обрили, и попытался спрятать её под курткой. Тут к ним подбежал мальчик, по виду его ровесник.

– Да ты новенький! Ты откуда? Как тебя зовут, лысый? А это что за малявка?

Он дёрнул Пегги за руку и пощекотал ей затылок.

Фрэнк набросился на мальчика со всей яростью, накопившейся в нём за этот день. Остальные расступились, с удовольствием наблюдая за происходящим. Паренёк тоже оказался не промах, и они дрались на равных. Взрослых в комнате не было, и никто не мог их остановить.

Пегги в ужасе убежала в угол, где скорчилась, заливаясь слезами. От толпы отделилась темноволосая кудрявая девочка, подошла к Пегги и обняла её.

– Не плачь, пожалуйста. Они просто дерутся. Мальчишки вечно бьют друг друга. Они дураки. Залезай ко мне на колени.

Девочка уселась на пол, и Пегги взобралась к ней на колени. Она принялась играть с тёмным локоном и рассмеялась, видя, как он скручивается обратно, если его потянуть и отпустить.

Новая знакомая радостно улыбнулась.

– Ты прямо куколка. У меня никогда не было кукол, но я их видела. Хотя ты лучше куклы, ты же живая, а они нет. Давай дружить? Меня зовут Джейн, мне четыре года. А тебе?

Пегги промолчала, но плакать прекратила. Обняв её, Джейн наблюдала за дракой и над чем-то тихонько посмеивалась.

Мальчики были примерно одной комплекции, но Фрэнком владели холодная ярость и желание защитить сестру. Посмотрев на обступивших их ребят, он тут же понял: если он проиграет эту драку, Пегги вечно будет в опасности.

Несколько минут спустя соперник Фрэнка валялся на полу.

– Сдаюсь! Держите его! – крикнул он.

Фрэнк обвёл взглядом окружающих.

– Ещё кто-нибудь?

Никто не пошевелился.

С важным видом Фрэнк подошёл к Джейн с Пегги на коленях.

– Спасибо, – сказал он. – Ей всего два годика, немудрено, что ей страшно. Её зовут Пегги, меня – Фрэнк.

У Джейн был весёлый смех, доброжелательный вид и ярко-синие глаза. Фрэнку она понравилась – как она нянчится с Пегги, как дерзко отвечает старшим. Было ясно, что ей можно доверять.

– Давай дружить, – сказал он.

В следующие несколько недель к Фрэнку пришло осознание, что мать и вправду умерла.

От одной только мысли, что они больше не встретятся, его душили слёзы. Мальчишки дразнили его, но ему достаточно было угрожающе выпятить челюсть и поднять кулаки, чтобы они бросились врассыпную. Пегги казалась вполне довольной жизнью, поскольку Фрэнк всегда был рядом. К тому же Джейн вечно болтала с ней, ласкала её и звала «куколкой». Джейн была признанным лидером среди девочек, поэтому её покровительство многое значило.

Общение с Джейн шло на пользу и самому Фрэнку – он сразу инстинктивно потянулся к ней, почуяв родственную душу. Ему нравилось, как нежна она с Пегги, и вместе с тем – какая она хулиганка. Она вечно шалила, устраивала розыгрыши и смешила всех вокруг, выскакивала с криком из-за двери, которую открывала надзирательница, и с хохотом убегала. Девочку то и дело ловили и наказывали, но её невозможно было остановить. Фрэнк никогда в жизни столько не смеялся, как тогда, когда она взобралась на водосточную трубу, уселась в жёлобе и отказалась слезать. В тот день дежурила старая толстая надзирательница Хокинс – она полезла на приставную лестницу, пока мальчишки сгрудились внизу, пытаясь разглядеть её панталоны.

Когда она наконец спустила Джейн, то тут же отшлёпала, а потом ещё раз, на ночь, но Джейн просто потёрла отбитую попу и независимо встряхнула кудряшками. Она явно не расстроилась.

Ночью было хуже всего. Оставшись в одиночестве на узкой, жёсткой кровати, в полной темноте, он тихо всхлипывал от тоски по милой маме, которую обожал всю свою жизнь. Ему не хватало тепла её тела, её запаха, прикосновения, её дыхания. Он забирался в кровать к Пегги и устраивался рядышком – от аромата волос сестрёнки ему становилось легче, и они спали вместе до утра. Это стало единственным утешением в их первые месяцы в работном доме.

Прошёл год. Как-то утром после завтрака Фрэнка и ещё двух мальчиков вызвали в кабинет к директрисе.

– Вам уже семь, теперь вы взрослые, и мы переводим вас в отделение для мальчиков, – сообщила она. – Ждите в холле, в девять за вами приедет машина.

Мальчики не поняли, что имелось в виду, и уселись на скамейку, время от времени в шутку переругиваясь.

В девять часов в дверь зашёл мужчина и поинтересовался:

– Эти трое?

Затем их вывели на улицу и велели им забираться в кузов. Всё это было ужасно интересно – они никогда раньше не ездили в грузовике и с восторгом полезли внутрь, готовые к приключениям. Автомобиль рывком тронулся с места, и они слетели со скамьи на пол, умирая от хохота. День обещал быть отличным. Поездка в грузовике! Они воображали, как вернутся и расскажут всё остальным. По пути к ним подсадили ещё шестерых мальчиков, и они катились по улицам, то и дело падая на пол на поворотах или по очереди вглядываясь в крохотное окошко, чтобы помахать прохожим. Все на них оглядывались – в те дни на улицах было не так много машин. Мальчики раздувались от гордости и чувствовали себя неизмеримо выше всех пешеходов или пассажиров в экипажах.

Наконец грузовик остановился, и заднюю дверь открыли. Фрэнк увидел перед собой огромный дом из серого камня, не самого уютного вида.

– Где я? – спросил он.

– Здесь учатся мальчики. Здесь ты будешь жить с семи до четырнадцати лет, – ответил надзиратель – выглядел он довольно сурово.

– А где Пегги?

– Не знаю, кто такая Пегги, но её здесь нет.

– Пегги – моя сестра. Я о ней забочусь. Мне папа велел.

Надзиратель рассмеялся.

– Ну, значит, теперь о ней будет заботиться кто-то другой. Тут девочек нет.

Фрэнк ничего не понимал. Он был растерян, напуган, ему хотелось плакать, но нельзя было показать это остальным, поэтому мальчик расправил плечи, сжал кулаки и вразвалочку пошёл вместе со всеми в кабинет к директору.

Разговор был коротким. Им сообщили, что следует соблюдать правила, слушаться надзирателей, а в противном случае мальчиков накажут.

– Обед и ваши задания выдадут в час. Уроки начинаются завтра.

Фрэнку хотелось спросить про Пегги, но директор так его напугал, что он не решился. Он шагал вслед за надзирателем в столовую и чувствовал такой же ужас, как в ту ночь, когда проснулся и не нашёл рядом матери.

Обедать в огромном зале, где сидело полторы сотни мальчиков – среди них имелись довольно крупные, – было страшновато, и ему кусок не лез в горло. Фрэнк съел половину картофелины и выпил воды. Мальчик чуть не подавился, и у него потекли слёзы. Кто-то из старших начал показывать на него пальцем и хихикать. Никто из надзирателей не выказал никакого сочувствия. Трое новичков, приехавших вместе с ним, тоже поутихли. От их дорожного веселья не осталось и следа. Они покинули привычный и в какой-то степени даже уютный мирок, где жили до этого, расстались с няньками и надзирательницами и попали в холодную и жестокую реальность работного дома, где следующие семь лет им предстояло видеть только мужчин.

Вернувшись в общую комнату после завтрака, Пегги принялась искать Фрэнка, но его нигде не было. Она осмотрела туалет и умывальную, класс и пространство под лестницей, но всё оказалось тщетно. Напуганная, озадаченная, она стояла на ступенях, держась за перила, и топала ногами. Когда к ней подошла надзирательница, девочка закричала и затопала ещё сильнее.

– Бедняжечка, – сказала надзирательница коллеге. – Она будет скучать по брату, они везде ходили вместе. Придётся ей привыкнуть. Тут ничего не поделаешь.

Пегги тогда исполнилось три года, и она всю жизнь провела вместе с Фрэнком. Она не заметила потерю отца – ей было тогда полтора года; она почти не помнила мать. Но Фрэнк являлся для неё всем миром, само́й жизнью и защитой от всего, и теперь она пребывала в полном отчаянии. Весь день она простояла на ступенях, держась за гладкие перила, и то молчала, то всхлипывала. Иногда девочка принималась пинать ступени и ушибла пальчик. Дважды она описалась, но так и не сошла с места. Джейн пыталась поговорить с ней, но Пегги замотала головой и закричала: «Уйди!»

– Оставь её, – сказала Джейн надзирательница. – День-два, и она привыкнет.

Вечером Пегги принялась биться головой о перила. Было больно, но ей так хотелось. Может, Фрэнк вернётся, если узнает, что она поранилась. Но он так и не пришёл, и девочка горько зарыдала, после чего соскользнула на ступени и незаметно уснула. Нянечка подняла её и отнесла в кровать.

Следующие три месяца Пегги каждый день искала Фрэнка. Она всё время ждала, что вот-вот встретит его, – но безрезультатно. Она спрашивала всех, где он, и слышала, что он переехал к взрослым мальчикам, но ничего не понимала. У неё появилась привычка сидеть одной в углу и раскачиваться. Одна из нянек знала, что это очень тревожный знак, и пыталась успокоить бедную малышку, но та была безутешна. Каждую ночь она сосала палец, качалась и в слезах звала Фрэнка. Но он не приходил.

Со временем она перестала ждать брата и стала реже о нём спрашивать, а потом и вовсе перестала. Все решили, что она забыла о Фрэнке.

В следующий раз они встретились девять лет спустя и не узнали друг друга.