Онлайн чтение книги Шаровая молния Ball Lightning
Глава 5. Чжан Бинь

Два года обучения в аспирантуре пролетели быстро – и за эти два года я создал свою первую математическую модель шаровой молнии.

Гао Бо был великолепным наставником; сильной его стороной была способность пробуждать в своих учениках дар творчества. Одержимая страсть к теории дополнялась у него крайним пренебрежением к экспериментальным исследованиям, что порой бывало просто невыносимым, и при таких условиях моя математическая модель превратилась в нечто абсолютно абстрактное, лишенное какой бы то ни было экспериментальной базы. Тем не менее я успешно защитил диссертацию и получил следующее заключение: «Новый подход, демонстрирующий прочный математический фундамент и глубокие теоретические знания». Естественно, полное отсутствие экспериментального подкрепления модели вызвало у членов комиссии жаркие споры, и когда защита уже близилась к завершению, один из профессоров язвительно поинтересовался:

– И напоследок еще один вопрос: сколько ангелов смогут сплясать на острие иглы?

Это замечание вызвало дружный взрыв хохота.

Чжан Бинь входил в комиссию, он задал один-единственный пустяковый вопрос и не участвовал в дебатах. За прошедшие два года я ни разу прямо не говорил ему о Тайшане, сам не знаю почему, а может быть, я чувствовал, что своими словами заставлю его раскрыть болезненную личную тайну. Но теперь, поскольку мне предстояло покинуть университет, я уже не смог удержаться.

Я пришел к профессору домой и пересказал все то, что услышал от старого повара. Когда я закончил, Чжан Бинь долго молчал, уставившись в пол и потягивая сигарету. Наконец он встрепенулся и сказал:

– Идемте со мной.

Он провел меня за плотно закрытую дверь.

Чжан Бинь жил один в двухкомнатной квартире. Он занимал одну комнату, а дверь во вторую всегда была наглухо закрыта. Чжао Юй рассказывал, что как-то раз к нему в гости приехал однокурсник из другого города, и он, вспомнив про Чжан Биня, спросил у того, может ли однокурсник переночевать у него, однако профессор ответил, что никакой второй комнаты у него нет. Хоть и нелюдимый, профессор никогда не вел себя так грубо, и мы с Чжао Юем решили, что с закрытой комнатой связана какая-то тайна.

Когда Чжан Бинь открыл дверь, первой моей мыслью было, что передо мной штабеля картонных коробок, вдоль стен и на полу, но кроме них в комнате не было ничего особенного. На стене напротив двери висела черно-белая фотография женщины в очках, с короткой прической в духе своего времени. Ее глаза блестели за стеклами очков.

– Моя жена, – объяснил профессор, указывая на фотографию. – Она умерла в 71-м.

Я заметил нечто странное: хозяин квартиры был очень озабочен порядком в зоне непосредственно перед фотографией, поскольку раздвинутые в стороны коробки оставляли полукруг свободного пространства, однако рядом с ней висел на гвозде старый плащ, темно-зеленый прорезиненный брезентовый дождевик, казавшийся здесь совершенно не к месту.

– Как вы уже знаете, с того самого дня, как я увидел в горах Тайшань шаровую молнию, она меня зачаровала. Я тогда учился на последнем курсе, взгляды мои были такими же, как и у вас, поэтому можно о них не распространяться. Первым делом я стал искать шаровую молнию в грозу, в самых разных местах. И с моей будущей женой меня также свела шаровая молния. Она была страстным исследователем, и мы столкнулись друг с другом во время страшной грозы, после чего продолжали исследования вместе. Условия для занятий наукой тогда были ужасными, нам частенько приходилось добираться до места пешком, останавливались мы в домах у местных жителей, в полуразрушенных храмах, в пещерах в горах, а иногда даже ночевали под открытым небом. Помню, как-то раз, когда мы проводили наблюдения во время осенней грозы, оба подхватили воспаление легких, а было это в глухом отдаленном районе, никаких врачей и лишь несколько таблеток на двоих. Моя жена серьезно заболела и едва не умерла. Мы сталкивались с волками, нас кусали ядовитые змеи, не говоря про регулярное чувство голода. Не один раз молния ударяла рядом с нами. Эти наблюдения продолжались десять лет, и невозможно подсчитать, какое расстояние мы преодолели пешком, сколько лишений вытерпели, скольким опасностям смотрели в лицо. Ради нашей работы мы решили не заводить детей.

По большей части мы путешествовали вдвоем, но когда жена бывала занята научной и преподавательской работой, я иногда отправлялся один. Однажды на юге я случайно набрел на военную базу, и меня заметили, с фотоаппаратом и снаряжением, а поскольку это случилось в разгар Культурной революции, вкупе с тем, что мои родители бывали в Советском Союзе, меня заподозрили в том, что я шпион, и без суда бросили за решетку на два года. Все это время моя жена продолжала наблюдать за грозами.

Я услышал о ее гибели от старейшин деревни. В ту грозу она наконец нашла шаровую молнию, погналась за ней прямо до границы бушующего селевого потока и в спешке прикоснулась к ней антенной измерителя магнитного поля. Все сочли это несчастным случаем, но никто не мог понять, каково это: увидеть наконец шаровую молнию, которую безуспешно искал целых десять лет, и обнаружить, что вот-вот лишишься возможности наблюдать ее.

– Понимаю, – тихо произнес я.

– По рассказам очевидцев, находившихся в отдалении, соприкоснувшись с антенной, шаровая молния исчезла, затем, пройдя по измерителю, появилась на другом конце. В этот момент моя жена не пострадала, но в конце концов досталось и ей: шаровая молния несколько раз облетела вокруг нее, после чего взорвалась прямо у нее над головой. Когда вспышка погасла, моей жены уже не было, и на том месте, где она стояла, нашли только вот этот дождевик, совершенно нетронутый, распростертый на земле, а под ним кучку белого пепла, который тотчас же растекся белыми струйками, смытый дождем…

Я посмотрел на плащ, представляя его надетым на молодую, хрупкую, целеустремленную женщину, и тихо промолвил:

– Подобно тому, как капитан корабля погибает в море или космонавт погибает в космосе, смерть вашей жены не была напрасной.

– Я тоже так думаю, – печально кивнул Чжан Бинь.

– А измеритель магнитного поля?

– Также не пострадал. Его сразу же доставили в лабораторию, чтобы определить остаточную намагниченность.

– Сколько? – возбужденно спросил я.

Впервые в истории исследования шаровой молнии были получены прямые количественные данные.

– Ноль.

– Что?

– Остаточная намагниченность полностью отсутствовала.

– Это означает, что через приемник не протекал электрический ток. Но каким же образом молния прошла через него?

– С шаровыми молниями связано множество тайн, в которые я сейчас не буду вдаваться, – махнул рукой Чжан Бинь. – И по сравнению с другими эта не такая уж и существенная. А теперь я хочу показать вам нечто еще более невероятное. – С этими словами он достал из кармана дождевика тетрадь в пластиковой обложке. – Вот это лежало у жены в кармане дождевика, когда она погибла. – Профессор с величайшей осторожностью положил тетрадь на картонную коробку, словно это был хрупкий предмет. – Переворачивая страницы, прикасайтесь к ним очень аккуратно.

Это была обыкновенная тетрадь, с изображением площади Тяньаньмынь на обложке, весьма потертая от времени. Аккуратно раскрыв тетрадь, я увидел на титульном листе строчку старательно выведенных иероглифов: «Врата в науку – врата в ад. – Маркс».

Я вопросительно посмотрел на Чжан Биня, и тот жестом предложил мне перевернуть страницу. Так я и сделал и тут понял, почему профессор попросил меня быть осторожным: следующая страница сгорела, частично превратилась в пепел и рассыпалась. Крайне аккуратно я перевернул сожженную страницу, и следующая оказалась совершенно нетронутой: все четкие записи были различимы, словно сделанные вчера.

– Переверните еще одну страницу, – сказал Чжан Бинь.

Третья страница сгорела.

Четвертая страница была невредима.

Пятая страница сгорела.

Шестая страница была невредима.

Седьмая страница сгорела.

Восьмая страница была невредима.

…

Переворачивая одну страницу за другой, я видел, что нигде не было двух идущих подряд сгоревших или нетронутых страниц. От некоторых сгоревших страниц оставались лишь узкие полоски у переплета, однако на соседних я не видел никаких следов огня. Оторвавшись от тетради, я посмотрел в лицо Чжан Биню.

– Вы можете в это поверить? – спросил тот. – С тех самых пор я никому это не показывал, поскольку все, несомненно, решили бы, что это подделка.

– Нет, профессор Чжан, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Я вам верю!

После чего я рассказал второму человеку о своем дне рождения.

– Я предполагал, что у вас есть кое-какой опыт в этой области, – сказал профессор, выслушав мой рассказ, – однако я даже представить себе не мог, что он так ужасен. После того, свидетелем чего вы были лично, вы должны понимать, что изучение шаровой молнии – глупое и бесполезное занятие.

– Почему? Не понимаю.

– На самом деле я осознал это относительно недавно. На протяжении последних тридцати лет всю свою энергию, помимо поисков шаровой молнии в естественной среде, я посвятил теоретическим исследованиям. Тридцать лет. – Чжан Бинь вздохнул. – Не стану описывать вам это. Сами посмотрите. – Он обвел рукой большие картонные коробки вокруг нас.

Раскрыв одну, я обнаружил, что она доверху заполнена тетрадями с расчетами. Достав одну из тетрадей, я увидел в ней сложные дифференциальные уравнения и матрицы. Окинув взглядом целые стены подобных коробок, я шумно втянул глоток холодного воздуха, поражаясь колоссальной работе, проделанной профессором за тридцать лет.

– А эксперименты – вы их проводили? – спросил я.

– Совсем немного. Возможности были ограничены. Такой проект не мог получить солидное финансирование. Но, что гораздо важнее, ни одна из этих математических моделей не сто́ит экспериментальной проверки. Все они не имеют под собой надежного основания, и, углубляясь в исследования, я неизменно приходил к выводу, что самый первый мой шаг был ошибочным. Другими словами, даже от логически обоснованной математической модели еще очень далеко до получения шаровой молнии в лабораторных условиях.

– Вы по-прежнему продолжаете исследования в этой области?

– Прекратил несколько лет назад, – покачал головой Чжан Бинь. – Как это ни странно, это вы тогда впервые спросили у меня о шаровой молнии. В новогоднюю ночь я сидел, погрязший в безнадежных вычислениях, и тут услышал звон колоколов, возвещающий о наступлении нового года, и радостные крики студентов. И вдруг до меня дошло, что жизнь моя практически подошла к концу, и меня захлестнула невыносимая тоска. Я пришел сюда, как уже много раз до этого, достал из кармана дождевика тетрадь, и, осторожно листая страницы, понял правду.

– Какую?

Чжан Бинь взял тетрадь и положил ее перед собой.

– Взгляните вот на это и вспомните грозовую ночь вашего четырнадцатого дня рождения. Вы действительно верите, что все это находится в пределах существующих законов физики?

Я ничего не смог сказать в ответ.

– Мы с вами оба смертны, и пусть мы, возможно, проделали гораздо больше невероятной исследовательской работы, чем другие, мы по-прежнему остаемся смертными и можем рассуждать, оставаясь в рамках, установленных такими учеными, как Ньютон, Эйнштейн и Максвелл, не смея ни на шаг отступить в сторону, чтобы не оказаться в безвоздушной пустоте. Однако в пределах этих рамок мы ничего не сможем понять.

Слушая профессора, я ощутил то же самое отчаяние, которое захлестнуло меня на затянутой туманом горной тропе, ведущей на вершину Тайшаня.

– В вас я увидел еще одного молодого ученого, каким когда-то был я, – продолжал Чжан Бинь, – и предпринял все возможные шаги, чтобы остановить вас, не дать идти по этому опасному пути, хотя и понимал, что это бесполезно. Я хочу вам сказать, что сделал все возможное.

Умолкнув, он устало опустился на коробку.

– Профессор Чжан, – сказал я, – вы должны правильно оценить свою работу. Мы потратили свои силы на то, что нам показалось важным, и этого достаточно. В своем роде это успех.

– Спасибо за слова утешения, – слабо произнес профессор.

– Я говорю это также и для себя самого. Когда я доживу до ваших лет, именно так я буду себя утешать.

– Забирайте все это, – сказал Чжан Бинь, указывая на коробки. – Книги, тетради и диски. Если вам интересно, взгляните, если нет, забудьте обо всем. В них нет никакого смысла… И эта тетрадь – возьмите и ее. Мне становится страшно, когда я на нее смотрю.

– Спасибо, – сдавленным голосом произнес я. – Я могу переснять вот это? – сказал я, указывая на фотографию на стене.

– Разумеется. Зачем?

– Быть может, для того, чтобы когда-нибудь весь мир узнал о том, что эта женщина была первой, кто непосредственно измерил шаровую молнию.

Осторожно сняв фотографию со стены, Чжан Бинь протянул ее мне.

– Ее звали Чжэн Минь. Физический факультет Пекинского университета, набор 63-го года.

* * *

На следующий день я перевез коробки из квартиры Чжан Биня к себе в общежитие, устроив там склад. Затем на протяжении нескольких недель читал, целые дни напролет. Словно неопытный альпинист, я поднялся на вершину, которую, как я думал, до меня никто не покорял, но, оглядевшись по сторонам, увидел палатки тех, кто поднялся сюда раньше меня, и их следы вели дальше. К этому времени я изучил три математические модели, составленные Чжан Бинем, все три прекрасно обоснованные, одна из которых была в том же ключе, что и моя докторская диссертация, но только опережала ее на добрых десять лет. Еще больше меня пристыдило то, что на последней странице Чжан Бинь указал на ошибку в своих рассуждениях, чего не заметили ни я, ни Гао Бо, ни члены комиссии. Описание двух других моделей Чжан Бинь также заканчивал указанием на их ошибки. Но там, где я видел по большей части лишь неполные математические модели, Чжан Бинь, еще в процессе их разработки, обнаружил ошибки.

В тот вечер, когда я сидел, погрузившись в море рукописей, ко мне заглянул Гао Бо. Увидев горы тетрадей, он покачал головой:

– Похоже, вы собираетесь прожить всю свою жизнь так же, как он?

– Профессор Гао… – улыбнувшись, начал я.

– Я больше не ваш научный руководитель, – махнул рукой он. – При удачном стечении обстоятельств мы с вами будем коллегами.

– Тем более я должен все высказать. Право, профессор Гао, мне еще не приходилось встречать такого блестящего ученого. Но это не праздный комплимент. Простите за прямоту, но мне кажется, что вам не хватает настойчивости, как это недавно проявилось в компьютерной системе структурной защиты от молний – замечательный проект, вы потратили минимум усилий для его завершения, и, как результат, заложив основы, вы переложили остальную работу на других, посчитав ее чересчур нудной.

– Ах да, настойчивость. Потратить всю жизнь на достижение одной-единственной цели – сейчас дела так больше не делаются. В наш век, если не брать в счет базовую науку, все остальные исследования должны быть хирургически точными ударами. Я пойду дальше, демонстрируя вам недостаток настойчивости, – вы не забыли, что я говорил? Если вашу диссертацию отвергнут, я подам в отставку.

– Но комиссия ее приняла…

– Однако я все равно подаю в отставку. Ага, теперь вы понимаете, что мое обещание было ловушкой!

– И куда вы собираетесь уходить?

– Институт изучения молний при академии физики атмосферных явлений пригласил меня на должность директора. Я сыт по горло университетами! А вы – у вас есть планы на будущее? Идемте вместе со мной!

Я обещал подумать и через два дня дал свое согласие. Этот институт был мне не знаком, но в любом случае это было крупнейшее научное заведение в стране, занимающееся изучением молний.

* * *

За два дня до того, как покинуть университет, я сидел вечером в своей комнате в общежитии, читая тетради с расчетами, когда в дверь постучали. Это был Чжан Бинь.

– Вы уезжаете? – Он окинул взглядом собранные чемоданы.

– Да. Послезавтра. Я слышал, вы подали в отставку.

– Вчера, – кивнул профессор. – Я достиг того возраста, когда хочется только отдыхать. У меня была такая напряженная жизнь…

Чжан Бинь сел. Я предложил ему сигарету, и какое-то время мы молча курили, затем он сказал:

– Я пришел сказать вам еще кое-что, кое-что такое, понять что, боюсь, сможете только вы один. Вы знаете, что было для меня самым болезненным в жизни?

– Знаю, профессор. Порвать с этой страстью очень нелегко. В конце концов, вы отдали ей тридцать лет своей жизни. Однако вы посвятили эти годы и многому другому. К тому же в последние сто лет многие посвятили всю свою жизнь изучению шаровой молнии, и никому из них не повезло так, как вам.

Усмехнувшись, Чжан Бинь покачал головой:

– Вы меня неправильно поняли. У меня за плечами большой жизненный опыт, и я гораздо лучше вас понимаю науку и человеческую жизнь. Я нисколько не жалею о трех десятилетиях исследований, и тем более это не причиняет мне боль. И, как вы сказали, я полностью исчерпал свои силы. Зашел в тупик.

В таком случае в чем же дело? Я подумал о многих годах, прошедших со времени гибели жены Чжан Биня.

– Смерть Чжэн Минь явилась страшным ударом, – словно прочитав мои мысли, сказал профессор, – но, думаю, вы поймете, что для таких людей, как мы, у кого мозг и душа настолько полностью заняты одной целью, которая в конечном счете становится неотъемлемой частью существования, все остальное в жизни отступает на второй план.

– В таком случае что же это может быть? – в полном недоумении спросил я.

И снова Чжан Бинь покачал головой, печально усмехнувшись:

– Признаться в этом нелегко.

Какое-то время он молча курил. Мысли мои были в смятении. Речь шла о чем-то постыдном? И тут, благодаря тому что общая цель придала нашему рассудку схожесть, я наконец сообразил, в чем дело.

– Кажется, вы как-то говорили, – спросил я, – что провели эти тридцать лет в нескончаемых поисках шаровой молнии в реальных условиях?

– Совершенно верно, – выпустив большое облако дыма, подтвердил профессор. – После гибели Чжэн Минь здоровье у меня ухудшилось, стали отказывать ноги, и я больше не мог подолгу работать в экспедициях. Однако я никогда не прекращал исследования, по крайней мере в соседних провинциях, и практически не пропускал ни одну грозу.

– Значит… – Я осекся, понимая, чем вызвана эта боль.

– Да, вы правильно предположили. За все эти тридцать лет я больше ни разу не видел шаровую молнию.

В отличие от других природных явлений шаровая молния не является такой уж редкой. Согласно опросам, по меньшей мере один процент людей утверждает, что лично наблюдали ее. Однако появление ее – случайно и непредсказуемо, не подчиняется никаким законам, так что вполне возможно провести тридцать лет в неутомимых исследованиях гроз и ни разу на нее не наткнуться, и винить в этом можно будет только жестокую судьбу.

– Давным-давно я прочитал один русский роман, – продолжал Чжан Бинь. – Его герой – богатый дворянин, владелец огромного имения, чья единственная радость в жизни – вино. Однажды он покупает у таинственного незнакомца бутылку, поднятую с борта потерпевшего кораблекрушение судна, и, выпив это вино, чувствует необычайное опьянение тела и души. Незнакомец объясняет ему, что со дна моря были подняты две бутылки, однако местонахождение второй неизвестно. Сначала герой не придает этому значения, но постепенно воспоминания о вине полностью захватывают его, не давая покоя ни днем, ни ночью. В конце концов он продает имение и все свое имущество и отправляется на поиски второй бутылки. Он странствует по всей земле, терпя неописуемые лишения, и, состарившись, нищий, на смертном одре, наконец находит ее. Он выпивает вино и умирает счастливым.

– Ему повезло, – сказал я.

– Чжэн Минь тоже повезло, в определенном смысле.

Я кивнул, погруженный в раздумья.

Помолчав, профессор спросил:

– Итак, вернемся к боли – вы уверены, что сможете, несмотря ни на что, сохранить свою беспристрастную позицию?

Встав, я подошел к окну и посмотрел на погруженный в темноту студенческий городок.

– Нет, профессор. Я не смогу быть беспристрастным. То, что вы чувствуете, для меня не просто боль, а страх! И если вы хотели показать мне, каким страшным может стать избранный нами путь, теперь вам это наконец удалось.

Да, удалось. Я смог бы вынести то, что изнурительная работа, отнявшая всю жизнь, завершится ничем; я смог бы отказаться от всех житейских радостей, жить в одиночестве; я мог бы даже при необходимости пожертвовать своей жизнью, – но я не мог вынести мысль, что больше никогда не увижу Это. Возможно, другие меня не поймут, но может ли моряк вынести мысль о том, что больше никогда не увидит море? Или альпинист – мысль о том, что больше никогда не увидит заснеженную вершину? Или летчик – мысль о том, что больше никогда не увидит голубое небо?

– Возможно, – сказал Чжан Бинь, вставая, – вы дадите нам возможность снова увидеть ее.

– Не знаю, профессор Чжан, – пробормотал я, уставившись невидящим взором в окно.

– Но это мое последнее желание в жизни. Мне пора идти. Вы пересняли фотографию?

– Да, да, – очнувшись, сказал я. – Мне следовало вернуть вам ее раньше, но я сломал рамку, когда вынимал ее, и хотел купить новую, однако в последние несколько дней у меня совершенно не было времени.

– В этом нет необходимости. Старая рамка сойдет. – Профессор взял фотографию. – Без фотографии комната жены выглядит осиротевшей.

Вернувшись к окну, я проводил взглядом, как фигура моего наставника скрылась в темноте, прихрамывая сильнее обычного, передвигаясь с большим трудом.