Онлайн чтение книги Школа безумия Girl Gone Mad
8

Траурный зал Грейсона представлял собой большую комнату с обоями темных успокаивающих тонов. Цветочные композиции, главным образом на небольших столиках, добавляли необходимую яркую нотку.

В зале стояли складные стулья, где-то четыре десятка, и большинство уже были заняты.

Впереди к гробу выстроилась короткая очередь. С того места, где мы стояли, мне была видна голова Оливии: закрытые глаза, умиротворенное лицо.

Родители Оливии встречали приехавших. Как и сестра, чье имя внезапно вылетело у меня из головы. Она была на два года младше нас, и я мало общалась с ней, разве что иногда видела ее в их доме. Отец Оливии работал в банке, кажется, занимался ссудами, мать была бухгалтером. Или, по крайней мере, так было, когда мы учились в средней школе.

Кортни взяла инициативу на себя. Взяв в одну руку программку, она наклонилась, чтобы быстро обнять миссис Кэмпбелл. Та сначала растерялась, не понимая, кто эта молодая женщина, но затем, судя по ее лицу, все же узнала Кортни.

Она выдавила грустную улыбку.

– Кортни Салливан, верно?

Кортни с серьезным лицом кивнула и взмахом руки указала на меня.

– Мы приехали вместе. Я была потрясена, услышав о случившемся. Примите наши глубочайшие соболезнования.

Взгляд миссис Кэмпбелл упал на меня.

– Привет, Эмили.

Она сказала это тихо, почти равнодушно, и я почувствовала, как глубоко внутри меня что-то увяло.

Я поспешила изобразить печальную улыбку:

– Здравствуйте, миссис Кэмпбелл.

Она протянула руку, давая понять, что вторые объятия ей ни к чему. Ее рука была худой, кожа похожа на бумагу.

– Мы ценим твое участие, – сказала мисс Кэмпбелл. – Когда твоя мать сказала мне, что ты можешь приехать, я не знала, чего ожидать.

А я не знала, как на это ответить, поэтому просто кивнула, пожала руку мистеру Кэмпбеллу и встала в очередь к сестре Оливии, Карен.

– Ты помнишь Эмили Беннет? – спросила у нее Кортни. – Эмили, ты помнишь Карен?

У Карен было то же круглое лицо, что и у Оливии. Она была в черном облегающем платье, длинные каштановые волосы ниспадали на плечи. В левой руке она сжимала скомканный носовой платок и, шмыгнув носом, улыбнулась нам.

– Спасибо вам обеим, что приехали. Я не уверена, что кто-то еще из школы это сделал.

Беглый взгляд показал, что большинство присутствовавших в траурном зале были старше нас – возраста родителей покойной – и в строгих деловых костюмах. Большинство, как я поняла, были сослуживцами Оливии или людьми, которые работали с мистером и миссис Кэмпбелл.

Карен указала на первый ряд, на мужчину и мальчика в серых костюмах. Это были ее муж Джерри и их сын Даллас. Джерри, в очках в роговой оправе, держал Далласа на коленях, поставив перед ним сотовый телефон, чтобы как-то отвлечь.

Карен вытерла глаза.

– Думаю, Оливия была бы очень признательна, что вы двое приехали. Для нее это значило бы все на свете.

Кортни взяла Карен за руку, ободряюще пожала ее и подошла к гробу.

Я последовала за ней, чувствуя, как у меня скрутило живот. Не то чтобы я боялась покойников. Просто Оливия была моей подругой… ну, или бывшей подругой. Мы сплетничали о мальчиках. Делились секретами. Красили друг дружке ногти.

А теперь она мертва.

По крайней мере, в гробу Оливия выглядела умиротворенной. Хотя бы это. Я вспомнила, что говорилось в посте ее матери в «Фейсбуке» о том, как сильно она страдала. Каким образом и по какой причине Оливия покончила с собой, оставалось загадкой, но она выглядела так, словно сейчас отдыхала, и это казалось самым большим, о чем только можно мечтать.

* * *

Секреты.

Одна из самых ценных валют для девочки в средней школе.

Нечто такое, что способно укрепить или разрушить дружбу. Нечто такое, чем мы все были одержимы. Мы обожали сплетничать, однако собственные секреты старались держать при себе. Что было особенно странно, когда Маккензи потребовала, чтобы мы дали клятву на крови, пообещав, что никогда никому не расскажем о том, что сделали с Грейс Фармер.

Для гарпий секреты были источником жизненной силы. Они нас питали. Делали нас сильными.

Помню, как однажды в восьмом классе – в начале учебного года, за несколько месяцев до того, как появилась Грейс, когда мне казалось, что меня вот-вот лишат статуса, – я застала Оливию в туалете рядом со спортзалом. Она заперлась в одной из кабинок и плакала так тихо, что ее плач напоминал кошачье мяуканье.

Я постучала в дверь кабинки.

– С тобой все в порядке?

Тихие рыдания прекратились, но ответила она не сразу:

– Да, все в порядке.

– Оливия.

Еще секунда молчания, затем щелкнул замок и дверь открылась. Оливия стояла передо мной и вытирала глаза.

– Эмили?

– Что случилось?

– Ничего.

– Скажи мне.

– Я же сказала, ничего.

Я скрестила на груди руки, пытаясь одарить ее взглядом, которым в совершенстве владела Элиза, когда она хотела, чтобы кто-то прекратил маяться ерундой. Элиза научилась этому взгляду у отца, который имел дело в суде с преступниками и адвокатами, пытавшимися втюхать ему всякий вздор.

Оливия снова вытерла глаза и громко шмыгнула носом.

– Просто оставь меня в покое, хорошо?

В иной ситуации я бы ее послушала, кивнула головой, извинилась, выскочила из туалета и вела бы себя так, как будто всего этого никогда не было. Но Оливию что-то явно беспокоило, и я сочла своим долгом вмешаться, как обычно это делали Элиза или Маккензи.

Сначала я подумала, что, возможно, это связано с едой – я видела накануне, как Оливия таскает из рюкзака печенье, – но страдание на ее лице было другим, поэтому я задала первый вопрос, который пришел в голову:

– Тебя кто-то обидел?

– Нет! Никто меня не обижал, – поспешно ответила она и сделала большие глаза.

– Тогда в чем дело?

Должно быть, Оливия поняла, что я не собираюсь уступать, или же ей действительно хотелось кому-нибудь рассказать, потому что она вздохнула.

– Просто… – начала она, сдерживая слезы. Ее взгляд метался по туалету, лишь бы не смотреть на меня. – Мои родители…

– Что твои родители?

– Я подслушала их вчера вечером. Они ругались. Они… – ее голос сорвался, и она снова расплакалась. – Думаю, они разведутся.

Я не знала, что сказать. В нашей школе были и другие девочки, чьи родители развелись, но из наших родителей этого пока никто не сделал. До того момента мне и в голову не могло прийти, что мои родители могут расстаться. Да, они иногда ссорились, иногда весь семейный ужин могли не разговаривать друг с другом, но их любовь была настолько чистой, что сама мысль о разводе разбила бы мне сердце.

Я представила себе, что узнай я, что мои родители говорят о разводе, я бы тоже заперлась в туалетной кабинке и тоже разревелась.

– Только никому не говори, – сказала Оливия, в упор на меня глядя. – Карен не знает, и я не хочу, чтобы она знала. Обещай мне, что ты не скажешь другим девочкам. Пожалуйста, пообещай .

Секрет. Только наш вдвоем секрет.

– Обещаю.

И я сдержала свое обещание, гордая и верная, пока через две недели мы все не оказались в доме Маккензи. Оливия еще туда не приехала, и Маккензи огляделась по сторонам так, будто в ее спальне собралась толпа, затем подалась вперед и понизила голос:

– Она взяла с меня обещание никому не рассказывать, но угадайте, что происходит с родителями Оливии.

– Что? – спросила Дестини.

– Они разводятся!

Маккензи почти взвизгнула, как будто не могла сдержать возбуждения, а остальные девочки ахнули, даже я, так как знала, что обязана это сделать.

Как оказалось, это было неправдой. Хотя родители Оливии обсуждали такую возможность, в конце концов они решили остаться вместе. Но в тот день я изобразила удивление, как будто ничего не знала. Как будто это не было секретом, которым Оливия поделилась со мной. и только мы двое знали о нем, и никто другой.

Потому что оно и не было.

* * *

Суматоха началась в середине церемонии. Карен рассказывала историю о своей свадьбе, о том, как Оливия, будучи подружкой невесты, страшно нервничала, боясь произносить речь, но в конце концов прекрасно с ней справилась, заставив всех смеяться и плакать.

Когда Карен дошла до той части, где Оливия читала написанное для молодоженов стихотворение, в коридоре послышались голоса, напряженные и сердитые. Дверь в задней части зала открылась, и внутрь шагнул крупный мужчина лет тридцати с небольшим. Он был лыс, с густой бородой, в темных брюках, рубашке и галстуке. Как только он появился, мистер Кэмпбелл вскочил и грозно указал на него пальцем.

– Тебе здесь не рады.

Он не повысил голоса, но холодная ярость его слов заставила всех обернуться на дальний конец комнаты.

Подняв руки в знак капитуляции, мужчина сделал несколько шагов вперед.

– Я хочу увидеть ее в последний раз.

Молодой человек, раздававший похоронные программки, поспешил к двери и встал между мужчиной и передней частью зала.

– Сэр, я же сказал вам: вы не можете здесь находиться. Отец вызовет полицию.

Мистер Кэмпбелл уже шагал по проходу к незваному гостю. Он не торопился, шагал размеренным шагом, лицо его было бесстрастным.

– Филип, тебе лучше уйти.

Филип покачал головой, на его глаза навернулись слезы.

– Но…

– Никаких «но»! – Мистер Кэмпбелл вновь поднял руку и ткнул в него пальцем. – Не здесь. Не сегодня. Ты проявляешь неуважение к ее памяти.

Муж Карен, Джерри, передал Далласа миссис Кэмпбелл и уже торопился по проходу, чтобы поддержать тестя.

Дверь снова открылась. Мимо Филипа внутрь прошел новый мужчина и повернулся, чтобы встать рядом со своим сыном. Он был старше на вид. На нем был темный костюм. Похоже, это был распорядитель похорон.

– Полиция уже в пути, – сообщил он.

Филип замер, глядя в зал на лежащую в гробу Оливию. По его лицу катились слезы. Так прошло несколько секунд, затем его плечи поникли. Он склонил голову, развернулся и вышел.

Потребовалось несколько минут, чтобы все успокоилось. Кэмпбелл и Джерри вернулись на свои места, распорядитель похорон извинился за причиненные неудобства. Все это время Карен не сдвинулась со своего места в передней части зала. Она стояла, все еще сжимая в руке скомканный платок, до тех пор, пока не стало ясно, что все улеглось и она может продолжить свою речь.

– Я… Не помню, где остановилась. Так что я, пожалуй… – она умолкла и облизнула губы, – пожалуй, я начну с самого начала.

* * *

Кладбище было в десяти минутах езды. Здесь уже поставили белый шатер, а под ним – несколько стульев. Там сидели миссис Кэмпбелл и Карен. Карен держала на руках сына, а мистер Кэмпбелл, Джерри и еще несколько человек помогали перенести гроб с катафалка. Мы с Кортни встали вместе с остальной толпой. Небо было ярким, и почти все были в солнечных очках. Я была рада, что надела балетки, иначе каблуки постоянно проваливались бы в землю.

Как только все было готово, гроб установили на подставку. Члены семьи заняли свои стулья, и пастор начал заупокойную службу.

В середине его речи Кортни ткнула меня в руку.

Я посмотрела на нее. Ее лицо было наклонено ко мне, но из-за ее солнечных очков я сначала не поняла, что она имела в виду. Затем она слегка приподняла подбородок, и я взглянула в противоположном направлении.

На другом конце кладбища, ярдах в пятидесяти, прислонившись к пикапу, стоял Филип.

Пастор только что закончил молитву. Мистер Кэмпбелл поднялся со своего стула и посмотрел через кладбище, через все надгробия, на Филипа. Не говоря ни слова, он прошел вперед, пока не достиг края толпы, и встал руки в боки.

Филип даже не пошелохнулся, остался стоять, прислонившись к машине. В конце концов, он покачал головой и забрался внутрь. Через несколько секунд его пикап уже катился вниз по склону, к выходу с кладбища.

Мистер Кэмпбелл не сдвинулся с места, пока авто не скрылось из вида. Затем он повернулся и снова опустился на свой стул.

– Извините, пастор Генри. Пожалуйста, продолжайте.

* * *

Когда все закончилось – гроб опустили в землю, и стало ясно, что можно расходиться, – я тотчас повернулась, чтобы пойти к машине. Кортни могла оставаться и болтать сколько угодно. Я подожду, когда она закончит.

Но прежде чем я успела сделать два полных шага, к нам подошла Карен.

– Мы собираемся на поминки. Вы двое не хотите приехать?

Я обернулась. Мои губы уже приготовили отговорку, но Кортни опередила меня:

– Конечно, Карен. Еще как хотим!