Онлайн чтение книги Совсем как ты Just Like You
2

До конца матча оставалось семь минут; при счете ноль-ноль Лукас выполнил широкий замах не той ногой, не попал по мячу и прямо в центре поля, под носом у судьи нанес сильнейший удар в живот крайнему нападающему команды противников. Тот мальчонка упал: не потому, что добивался штрафного, а потому, что у него прервалось дыхание и, возможно, отказала пара внутренних органов. Джозеф с теплотой относился к Лукасу. Футболист из него аховый, да и умом не вышел, но Джозеф тренировал его уже три года, и пацан не пропустил ни одной тренировки и ни одной игры. И вообще добрый парнишка, вот только отец у него недобрый, если не сказать чокнутый, однако, как и сын, является на каждую игру. Родительская гордость зачастую его ослепляла, и на судью, назначившего одиннадцатиметровый, посыпался град оскорблений, который, впрочем, не поразил Джозефа – он слышал такое не раз и не два.

– Охерел, что ли, судья?

Выкрик был таким громогласным, что арбитр, находившийся метрах в сорока пяти, обернулся и посмотрел на него в упор.

– Полегче, Джон, – сказал Джозеф.

– Не, ну ты видел?

– Видел. Бесспорное нарушение.

Нападающий команды соперников все еще лежал на поле; вокруг него хлопотал тренер.

– Никто его пальцем не тронул.

– После удара он не шевелится.

– Да сейчас оклемается, вот увидишь.

– Вам даже стоять тут не положено, между прочим.

Джозеф был прав. У боковой линии могли находиться только тренеры и запасные, а родителям полагалось оставаться за воротами. Но к Джону эти правила не относились. Лукас был третьим из его сыновей, игравших в детском составе клуба «Тернпайк-лейн», так что отец появился на этом стадионе раньше всяких правил.

– Судью на мыло! Судью на мыло! Судью на мыло!

Арбитр больше не смотрел в его сторону, и Джон совсем раздухарился.

– Судью на мыло! Судью на мыло!

В конце концов он добился какого-то внимания.

– Жучара, сука!

Присев на корточки, судья осмотрел травмированного игрока, а потом выпрямился и с совершенно определенным намерением побежал трусцой в их сторону.

Пару лет назад в вуд-гринском торговом центре Джозеф столкнулся с заместителем директора своей бывшей школы, и мистер Филдинг спросил, чем он занимается.

– Так-так, – сказал мистер Филдинг. – Портфельная карьера. Ты – портфельный работник. Это вариант для тех, кто делает ставку на свое будущее. Но не для тебя. Ты делаешь ставку на свое настоящее.

Джозеф впервые услышал эти термины – он и не догадывался об их существовании, ему даже не приходило в голову, что кто-то задумывается о таких делах, но объяснение мистера Филдинга примирило его с нынешними вариантами трудоустройства. До этого момента его тревожило, что он как-то разбрасывается, хватается то за одну халтуру, то за другую, лишь бы не впрягаться в постоянную работу. Он вкалывал больше всех своих приятелей, но, по крайней мере, не заморачивался планированием своего будущего, не стремился двигаться в одном направлении, не делая шагов ни вправо, ни влево. По субботам он стоял за прилавком в мясном магазине; вечерами два раза в неделю тренировал детскую команду и раз в неделю, по пятницам, выводил на игры своих подопечных; три раза в неделю по утрам работал в спортивно-культурном центре; забирал из школы Марининых близнецов и временами сидел с ними до прихода матери, а также пытался диджеить. Диджеинг еще не принес ему ни пенни, хотя это занятие увлекало его больше всех остальных, притом что через пару месяцев грозило опустить на деньги. Он собирался потратить шесть сотен фунтов на компьютерную программу «Ableton Live 10 Suite» – одно время он использовал пиратскую версию, но работала она паршиво, и, если он хотел чего-то достичь, требовалось раскошелиться. А это означало, что надо поменьше отжигать в клубах, но без этого не уследишь за работой других диджеев; а без этого не сможешь оценить свои собственные треки и перестанешь понимать, какая музыка уже не востребована, а какая и вовсе умерла.

Джозеф знал, что без сожаления забьет на работу в мясном магазине и на всех тамошних продавцов, да и на культурно-спортивный центр тоже, если только все срастется с диджеингом. Он продолжит заходить к близнецам, потому что привязался и к ним, и вообще к этой семье. Ему всегда казалось, что в первую очередь он будет скучать по тренерской работе, но там становилось все сложнее: мальчишки отлынивали, даже если позвонить им с напоминаниями за два часа до игры, родители хамили, тренеры соперников нахваливали своих игроков, когда те хватали атакующего противника за футболку или валили регбийным захватом. И все – мальчишки, родители, дяди, тети – смотрели на футбол как на способ пробиться в жизни. Любой пожилой белый субъект в шляпе виделся им агентом «Брентфорда», «Спурсов» или «Барселоны», а если на горизонте не маячил пожилой белый субъект в шляпе, в этом усматривали вину Джозефа: и команда-то у него не тянет, и сам он не способен отрекомендовать своих подопечных в нужных местах. За то время, что Джозеф занимался тренерской работой, только один игрок из всех команд «Тернпайк-лейн» был приглашен в серьезный клуб, и то в семнадцать лет «Барнет» его отпустил.

Кое-кто из родителей и бабушек с дедушками, которые приходили поболеть за своих, упоминали Джона Терри, Джермена Дефо и Сола Кемпбелла, выступающих за «Сенраб» в Уонстед-Флэтс, но, по мнению Джозефа, те дни миновали. Мальчишки из «Лейн» больше не могли конкурировать с ребятами из Уонстеда, Ливерпуля или Дублина за места в ведущих командах. Они конкурировали с пацанами из Сенегала или Мадрида, с пацанами, которые не питались фастфудом и не кидались курить травку в тринадцать лет. Теперь состязаться приходилось со всем миром, а весь мир был очень обширен и преуспевал в футболе.

Такие, как Джон, отец Лукаса, ворчали, что тут засилье приезжих, которые не оставляют шансов английским детям, но Джозеф мог понять те футбольные клубы, которые не смотрели в сторону слабо подготовленных игроков. У его отца были другие доводы. По его мнению, все выходцы из Восточной Европы, типа тех, что отжали у него рабочее место, соглашались на половину его прежнего оклада, если не меньше, ютились по пять человек в комнате где-то за конечной станцией Центральной линии метро, уезжали домой, скопив десяток фунтов, и т. д., и т. п. Ни у кого бы не повернулся язык сказать, что Серхио Агуэро, Эден Азар и иже с ними готовы вкалывать задарма. Если они и вытесняли местных игроков, то лишь потому, что были на голову выше, и Джозеф не видел в этом проблемы. Англия оставалась богатейшей футбольной державой отнюдь не усилиями англичан, точнее, не усилиями уроженцев Англии.

– Вам бы немного развеяться, Джон. Пройтись, размяться, а? – сказал Джозеф.

– Нет уж, мне сейчас никак нельзя отлучаться. Он сюда идет. Еще подумает, что я дёру дал. Если хочет залупаться, я ему живо рыло начищу.

– Он не хочет залупаться. Он хочет переговорить.

– А я хочу кулаками помахать.

– Нет, вы этого не хотите.

К ним подошел судья, запыхавшийся и злой.

– Как ты меня назвал?

– Жучара, сука.

Джозеф с интересом отмечал, что в подобных ситуациях повтор оскорбления почему-то выбивает почву из-под ног оскорбленного. Вопрос арбитра, скорее всего, предполагал ответ «Никак», или, скажем, извинение, или, возможно, смену темы. А повтор требовал неких действий, что ставило арбитра в затруднительное положение. Он – судья. Ему не положено раздавать тумаки. Так что он лишь толкнул обидчика в грудь, но весьма ощутимо: сквернослов плюхнулся на задницу.

– Ах так, – взъелся Джон. – Считай, я уже подал на тебя жалобу.

– Валяй, – процедил арбитр.

И вручил Джозефу судейский свисток, блокнот и карточки.

– С меня хватит, – бросил он и пошел к раздевалкам.

– В итоге, – сказал Джон, сидя на земле, – судить придется тебе. Когда выйдешь на поле, сможешь отменить пенальти.

Джону было сорок пять лет, судье на вид за пятьдесят, а Джозефу двадцать два. Выйдя на поле, он объявил ребятам, что матч остановлен. Порой ему не хотелось оставаться единственным взрослым на Йорк-роуд.

В субботнее утро дождь лил как из ведра, и в магазине было спокойно. Впрочем, покупатели никуда не делись: они просто оттягивали выход из дома, а значит, после обеда следовало ждать столпотворения. Марк заставил всех махать шваброй, мыть полы и расставлять приправы, но к одиннадцати часам даже он не смог придумать, чем бы еще занять персонал, а потому Джозеф и Кэсси, оставив за прилавком одного Сола, пошли в ближайшую забегаловку пить кофе. Кэсси училась в университете Северного Лондона, и после вчерашнего буйного досуга субботняя подработка была для нее сущим мучением. Примерно ровесница Джозефа, она по умолчанию считала, что он так же мучается с похмелья, чего с ним не бывало никогда в жизни. После игры он привычно готовил себе ужин, ненадолго присаживался к телевизору, чтобы составить компанию матери, и вскоре шел спать. В разговорах с Кэсси он никогда не указывал на эти различия. Для нее важно было считать, что они с ним на равных.

– Подыхаю, – сказала Кэсси, когда они, получив свои заказы, расположились за столиком.

– А что так?

– Домашняя вечеринка.

– Ага.

– Когда мне пришлось вставать ни свет ни заря, некоторые еще не ложились. Короче. Нефиг баловаться кетом, когда назавтра к девяти на работу.

– Запомню.

– Я стараюсь воздерживаться. Но на кет и суда нет.

Она и в самом деле воздерживалась. В магазине появлялась вовремя, исправно обслуживала покупателей, хотя Джозеф догадывался, что за прилавком стоит одна телесная оболочка. Знать наверняка он не мог, поскольку в другом состоянии ни разу ее не видел, но надеялся, что внутреннего содержания в ней все же больше, чем ему виделось по утрам в субботу.

– И что ты там отчебучила?

– Да я тихарилась.

– Правильно делала.

Она не слушала. Джозеф видел, что она чем-то удручена, но не этим бедственным похмельем.

– Можно задать тебе один вопрос? – в конце концов решилась Кэсси.

– Наверно, нельзя.

– Уверен?

Так говорили белые студенты вместо «Я не прикалываюсь, но…». Дальше следовало нечто ни разу не смешное и непременно, непременно связанное с цветом кожи. Формулировка Кэсси ему даже нравилась, но сама тема была неприятна и не к месту.

– Не на сто процентов. Говорю же: «Наверно».

– То есть лучше не спрашивать?

– Даже не знаю. Но если ты опасаешься, что получится оскорбительно, то, думаю, лучше не надо.

– По-моему, это не обидно. Но если ты скажешь «стоп», я тут же заткнусь.

Джозеф промолчал, тем самым выразив полную меру внимания и сопротивления.

– То есть ты говоришь «спрашивай»?

– То есть я молчу.

– Ладно. Только я подзабыла, как понимать твое молчание.

– Господи, Кэсси. Ну давай уже не тяни.

– Насчет отношений.

– Так-так. Это как раз по моей части. Теперь понятно, почему ты обратилась именно ко мне.

– На самом деле это касается не просто отношений.

– Ты жжешь.

– Это касается отношений с черными парнями.

– Насколько я знаю, практически нигде в мире это нынче законом не возбраняется. Но в некоторых регионах такое, по всей видимости, более проблематично, чем в других. В Северном Лондоне – норм.

– Ой. Да. Нет. Я не о том…

– Шутка юмора.

– Ясно.

– Итак?..

Она набрала побольше воздуха:

– Скажи, это правда, что черным девушкам не нравится, когда белые девушки встречаются с черными парнями?

– А ты встречаешься с черным парнем?

– Не встречаюсь. Но опыт имею. И хотела бы замутить по новой.

– Уверен: с его стороны возражений не будет.

По субботам Кэсси выглядела не лучшим образом, но Джозеф понимал, что при желании она без труда замутит с кем угодно.

– Да, но это будет неправильно?

Эта фигня уже стала ему надоедать.

– Я-то откуда знаю?

– Вот ты бы стал встречаться с белой девушкой?

– Почему ты не спрашиваешь, есть ли у меня такой опыт?

– Да, действительно. Есть ли у тебя такой опыт?

– Конечно есть.

– А кто-нибудь типа осуждал?

– Осуждал. Ее дед.

– Он расист?

– Нет. Он веган. И осуждал мое место работы.

– Правда?

– Нет. На самом деле он расист.

– Допустим. Но я спрашиваю насчет… типа… твоего сообщества.

Его сообщество. Своим сообществом ему по-прежнему хотелось считать тот район, где он живет: где соседствуют белые старушки, парни-мусульмане, литовская молодежь, девушки смешанного происхождения, главы семей – азиаты-таксисты. Но это было бы ошибкой. Его сообщество простиралось от Лос-Анджелеса до Нигерии, а там и до Ливерпуля. Это сообщество было слишком многолюдным, и Джозеф знал о нем самую малость.

– Нет, – ответил он. – Соседи относились к этому с полным пониманием.

– А почему вы с ней разбежались?

– Потому что я сходил налево, а она узнала. Это для тебя плохой пример.

Она покосилась на него с неодобрением.

– В девятнадцать лет, – добавил он, – такое случается.

– Все отношения, которые у меня были, оканчивались чьей-нибудь изменой, – призналась Кэсси.

– Думаю, это в порядке вещей, – сказал Джозеф. – Пока люди не состоят в законном браке и пока один из них не умер.

Они молча обмозговали этот вопрос и больше не касались темы отношений.

Симпатичная брюнетка пришла в дождливый день; магазин, считай, пустовал. Чтобы ее обслужить, он чуть не оттолкнул Кэсси. Та покупательница больше не появлялась вместе с горластой блондинкой, и Джозеф мог только гадать: это простое совпадение или же причиной стал он сам? Над этим вопросом он ломал голову недели три, если не больше; отмахнуться не получалось. Размышляя, не потому ли брюнетка приходит одна, что пытается с ним флиртовать, он вместе с тем задумывался: быть может, с ним самим что-то не то? Возможно, ему требовалась подруга. Он уже довольно долго скучал в одиночестве. Возможно, отсутствие секса склоняло его к мысли, что женщины, которые просят рульку ягненка или грудку куры свободного выгула, на самом деле просят кое-чего другого. Возможно, когда горластая блондинка заговорила о филейной свинине, она и впрямь имела в виду мясную вырезку. Он даже решил навести справки, не встречается ли Кейла с Энтони Т.-К. по сей день.

– Здравствуйте, Джозеф.

– Здравствуйте.

– Так. Что же я хотела взять? Ах да…

– Прошу прощения, но я не знаю, как вас зовут, и в ответ могу сказать только «здравствуйте». Получается как-то не слишком вежливо.

– Ой, не переживайте.

Вот зачем она сказала «не переживайте» – чтобы его не обидеть? Или чтобы не называть свое имя? Если она шифруется, то лучше ему сделать над собой усилие, чтобы никогда больше ничему не удивляться.

– Так. Стейков. Побольше. И котлеты.

– Хорошо. Побольше стейков – это сколько?

– Сколько ни куплю – они все сметут, но для меня это дорого, а для них – не полезно.

Значит, без имени. Он редко чувствовал себя круглым дураком, особенно в женском обществе, хотя женщин ее возраста среди его знакомых было крайне мало, а он даже не знал, сколько ей лет. (Тридцать пять? Он надеялся, что не больше. С разницей в десять лет он бы еще смирился – о’кей, тринадцать, но это уже край.)

Да пошло оно все к черту. Кто его просит мириться незнамо с чем? Уж всяко не она, это точно. Она даже имени своего не сказала.

Как же это началось? Впервые она привлекла его внимание, войдя вместе с горластой блондинкой; вероятно, в тот раз у него почему-то возник вопрос: которую из двух он бы выбрал под дулом пистолета? Порой такие вопросы помогали скоротать время. А когда он увидел ее повторно, в голову ему пришло, что сейчас бы пистолет уже не понадобился, да и на прошлой неделе тоже. У нее были прекрасные глаза, улыбка, способная обогреть даже холодильную камеру, а весь облик ее говорил о том, что прошлое нанесло ей какую-то рану. Хорошего в этом, конечно, мало, но у большинства покупателей вид был такой, будто с ними вообще ничего не случалось. Он и сам, в принципе, не знал особых бед по сравнению с другими черными ребятами у себя «на районе», но в поздний час ему нередко преграждали дорогу к дому полицейские и заставляли выворачивать карманы, а каждый такой случай отдалял его от этих журналистов, актеров и политиков, которые по субботам наведывались в мясную лавку за органической говядиной. Заценить женские формы он сейчас не мог: в феврале, да и в марте эта покупательница утопала в просторной парке. А он знал, что формы не так уж важны, если ты, прокручивая в голове всякие игры, не вспоминаешь про пистолет. Взять хоть ту горластую блондинку: формы у нее были – закачаешься, но если он пытался думать о ней в подобном ключе, то видел одно лишь скудоумие, а слышал только громогласные сальные шуточки. Нет, миленькая брюнетка куда лучше подходила на роль образца. Он решил взять на заметку ее внешность – глаза, улыбку, грусть – и попытаться найти свою ровесницу, хотя бы отдаленно похожую на нее.

– Люси, – неожиданно выпалила она. – Это мое имя. Вы, наверное, подумали, что я веду себя неадекватно.

В магазин зашел кто-то еще: мужик с собакой. Вход с собаками был воспрещен, но с этим могла разобраться и Кэсси.

– Да нет. Я просто подумал, ну, вы понимаете: с чего бы это ей сообщать мне свое имя?

– Зато теперь вы можете думать: с чего это Люси сообщила мне свое имя?

Он посмеялся, чтобы показать, (а) что ценит юмор, (б) что настроен дружелюбно и (в) что ему не надо приставлять к виску пистолет. Шутку насчет пистолета она бы с ходу не поняла. Сложновато.

– Вы живете где-нибудь по соседству? – спросила она.

– Можно и так сказать. В Тотнэме.

– Вот как.

Она явно была разочарована. Что ж, если двадцать минут на автобусе – это далеко, значит она, скорее всего, не больно-то в нем заинтересована.

– Мне сегодня вечером не с кем оставить детей, вот я и подумала: может, вы порекомендуете кого-нибудь надежного из живущих поблизости знакомых.

– Я и сам часто за чьими-нибудь детьми присматриваю. Правда, сегодня вечером никак не получится.

Неужели сегодня никак? Да, сегодня никакой возможности. Он уже обещал посидеть с близнецами – в третий раз за минувшие полтора месяца.

– Вообще-то, по субботам у меня руки развязаны. Отец забирает детей к себе. Но на этой неделе… в общем, сегодня не забрал. Ну ничего. Я отменю договоренность.

– Нет-нет. Не надо. Я как-нибудь отмотаюсь.

– Точно? Это было бы здорово.

– Без проблем.

– Дайте мне, пожалуйста, ваш номер телефона: я пришлю подробные инструкции, как нас найти.

Кэсси и не думала разбираться с собакой. Делая вид, будто никакой собаки в магазине нет, она взвешивала собачнику бекон. Джозеф покосился в ее сторону и кивнул на животное. Перехватив его взгляд, Кэсси пожала плечами.

– Обязательно.

Достав из маленького прозрачного контейнера, стоящего на прилавке, карточку магазина, Джозеф записал на ней свой номер.

– Большое спасибо, – сказала Люси.

Забрав карточку, она вышла.

– Будьте добры, выведите, пожалуйста, песика на улицу, – обратился Джозеф к покупателю, как только за ней закрылась дверь.

– Я сейчас ухожу, – ответил собачник.

– Да, но у нас будут неприятности, если сейчас войдет босс и увидит собаку.

– Если вы доставите неудобство покупателю, у вас будет еще больше неприятностей.

– Привяжите его у входа, – сказал Джозеф.

– Ничего страшного, – бросила Кэсси, протягивая этому хлыщу пакет с беконом.

– Спасибо, – кивнул хлыщ. – Приятно видеть, что у вас не весь персонал бестолков и агрессивен.

В магазин вернулась Люси.

– Я же мяса не купила, – сказала она, не обращаясь ни к кому в отдельности. – А, здравствуй, Дэвид. Здравствуй, Сенна.

«Дэвид» относилось к мужчине, «Сенна» – к собаке. Джозеф догадался, что кобеля назвали в честь Айртона Сенны: собачник явно был из тех придурков, которые смотрят «Формулу-один».

– Как поживает Эмма?

Джозеф знал почти наверняка, что Эмма и есть та горластая блондинка. Если это ее муж, то все сходится: оба сотрясают воздух и оба уверены, что всем вокруг интересно их слушать.

– Прекрасно, – машинально ответил Дэвид. Мыслями он оставался в той перепалке. – На твоем месте, – продолжил он, – я бы потребовал, чтобы меня обслужила эта девушка, а не хамоватый юнец.

– Вы собаку выведите, – повторил Джозеф. – А поболтать можно в другом месте.

– Прошу прощения? Поболтать я остановлюсь там, где сочту нужным.

– Давай выйдем, – предложила Люси.

На миг создалось впечатление, что Дэвид воспротивится. Начни он скармливать кобелю сырое мясо посреди торгового зала, чтобы только оттянуть свой уход, Джозеф ничуть бы не удивился, но хлыщ вздохнул, стрельнул взглядом в его сторону и последовал за Люси на улицу.

– Показал себя во всей красе, – обратилась она к Дэвиду, как только они оказались на тротуаре, где Джозеф не мог их услышать.

– Что такое?

– Нашел, где давить на людей авторитетом.

– Я как раз собирался расплатиться за бекон, а этот юнец стал меня выпроваживать.

– Во-первых, он не поганец.

– Ох, началось.

– А во-вторых, чем он хамоватый? Он настаивал на соблюдении правил торговли, разве нет?

От возмущения Люси процитировала его неточно. Дэвид сказал не «поганец». Он сказал «юнец». Это большая разница, но Дэвид не собирался утихомиривать ее гнев. Он был из тех, кто может сказать и «хамоватый», не понимая этимологии этого слова. Ее коробило невежество.

– Я понятия не имел, что туда с собаками нельзя.

– По-моему, тебе стоит вернуться и принести извинения.

Дэвид издал недоверчивый лающий смешок.

– Еще чего!

– Я ни на что и не рассчитывала. Просто напомнила, как поступают нормальные люди.

– Рад был повидаться, Люси. Передам от тебя привет Эмме. Пошли, Сенна. – И начал что-то насвистывать, изображая беззаботность.

Ей не хотелось заходить в магазин – третий раз кряду – на нервах. Она понимала, что ее гнев несопоставим с масштабами конфликта и что перед встречей с Джозефом нужно хотя бы продумать, с чего начать разговор. У нее было такое чувство, что он не одобряет ее вмешательства, в котором видит нечто запутанное, но не доброжелательное и не здоровое. Неужели она так разгорячилась из-за того, что Дэвид – белый самодовольный тип? Кто заставлял ее вмешиваться? Что она хотела продемонстрировать Джозефу? Что она за него, а не за Дэвида? Зачем ей это надо?

Джозеф пришел ровно в девятнадцать тридцать, минута в минуту. Она оказалась не готова (и на этот раз решила сделать над собой хоть какое-нибудь усилие), но показала ему дом и познакомила с сыновьями, которые сидели за игровой приставкой.

– Это Джозеф. Джозеф, это Дилан и Эл.

– Кто есть кто?

Мальчишки дружно подняли руки. Люси вытаращила глаза.

– В школе они хорошо соображают. А дома – так себе.

– Я – Эл.

– Неправда, – сказала Люси.

– Это фотка Роналду? – спросил Джозеф.

Мальчики посмотрели на него с интересом.

– Ты в «Фифу́» играешь?

– Естественно.

– С какой версии начал? – спросил Эл.

– С «ФИФА-ноль-шесть».

– С «ноль-шесть»? Вау!

– Их тогда еще на свете не было, – сказала Люси.

– Ну, я-то старичок, – сказал Джозеф. – Короче, я вас обоих уделаю.

Дилан протянул ему джойстик.

– Минутку, – вмешалась Люси. – Я должна оставить ему инструкции, пока он не провалился в черную дыру.

– В котором часу отбой?

– Сегодня пусть сидят допоздна. Какой-то матч по телевизору.

– Эль-Класико? – уточнил Джозеф.

– Естественно, – ответил Дилан.

– Ого. Значит, я поиграю в «Фифу» да еще посмотрю Эль-Класико? У нас дома «Ская» нет. Боюсь, мне это будет не по карману.

– Это ж бесплатно, – сказал Дилан.

– Ясное дело, но мне, наверное, придется доплачивать вашей маме?

– Это она тебе будет платить. – Эл заговорил с таким видом, будто сообщил сногсшибательную новость. – Ты же бебиситтер.

– Мне кажется, это юмор, – сказала Люси.

– Типа того, – отозвался Джозеф.

– Эль-Класико – так и быть. Хотя я слабо представляю, что это такое. Но потом сразу спать.

– Будет исполнено.

– И чтобы без обмана, понятно? Эль-Класико – это ведь не на всю ночь?

– Да это просто футбольный матч.

– Отлично. Если захотите перекусить или выпить пива – не стесняйтесь.

– Пива, наверное, выпью, когда они отправятся по койкам.

– Я вернусь никак не позже двенадцати.

– Когда угодно. Киньте мне эсэмэс.

Когда она перед уходом поцеловала сыновей, они явно не верили своему счастью.

В тот день мальчишки остались с ней дома, потому что Пол накануне изрядно напился – за долгое время это был его первый срыв. Утром проснулся с похмелья, просто никакой, но хотя бы нашел в себе силы набрать ее номер и предупредить. Он не пытался уклониться от своего субботнего отцовского долга. Наоборот, Люси понимала, что он всегда ждет встречи с сыновьями, что они способны на пару дней облегчить его душевный разлад, придать форму и цель времени, которое в их отсутствие занимает одна лишь пустота. Ко всему прочему теперь он на себя зол: ведь эти выходные будут давить на него сокрушительной тяжестью, если, конечно, у него получится выйти из запоя, а если не получится, то его накроет разрушительной легкостью. Добро бы после срыва Пол сумел какое-то время продержаться – Люси постаралась бы себя убедить, что двое суток родительских обязанностей пойдут ему на пользу, но сейчас риск был слишком велик.

В других обстоятельствах она бы осталась дома, но сегодняшнего вечера ждала очень давно. Ее пригласила в гости подруга еще со студенческой скамьи, Фиона, со своим мужем Питом; окольными путями Фиона дала понять, что хочет познакомить Люси с недавно оформившим развод писателем, чье творчество той небезразлично.

Хотя сам он был на десять лет старше подруг, дети всех троих оказались, как выяснилось, ровесниками, и Фиона многозначительно добавила, что его бывшая жена довольно страшненькая. Когда-то она работала в издательстве, где печатался этот романист; там же завязалась их интрижка, которая, по выражению Фионы, была обречена с самого начала. А Люси просто хотелось легкого флирта. Она почти забыла, как это бывает.

Проза Майкла Марвуда отличалась трезвыми суждениями, ровным тоном и скромным листажом, хотя сам он в личном общении не показал себя ценителем краткости: Майкл Марвуд не умолкал ни на минуту, пока Люси к нему присматривалась, да еще у нее на глазах осушил два бокала вина. Его тягомотный рассказ о каком-то приеме на Даунинг-стрит дошел только до середины и состоял главным образом из перечисления громких имен – Люси не уловила ни текста, ни подтекста, и кстати: при ее появлении литератор бросил ей какое-то невнятное приветствие и даже не сделал паузу. Он нашел себе восторженную аудиторию (на ужин была приглашена еще одна пара, живущая по соседству: Марша и Клэр) и не собирался ею жертвовать в угоду кому бы то ни было. Даже когда Пит исчез в кухне и вернулся с горячим, Майкл и не подумал, что надо бы дать людям спокойно поесть.

За круглым обеденным столом он сидел по правую руку от Люси.

– Я на это надеялся, – заговорщически шепнул он, но все услышали, поскольку никто так и не посмел развязать язык.

– На что?

– На то, что нас посадят рядом.

– Не знаю, – сказала Люси, – вероятность была пятьдесят на пятьдесят.

– В компании из шестерых человек? Это уж надо быть совсем невезучим.

– Что ж. Наверно, я могла бы о себе сказать то же самое: меня ведь могли посадить с любой стороны от вас. А вы у нас один на всех.

Тут настала мимолетная заминка: оба прикидывали, верный ли взяли тон, однако разом отбросили все сомнения. Майкл повел плечами и рассмеялся, а Люси уже задалась другим вопросом: сможет ли она простить ему те нудные россказни?

– Вы не вслушивались в мои нудные россказни? – спросил он.

Она рассмеялась:

– Я застала только самый конец.

– Стыд и позор, да? Опрокинул в себя три бокала – и очнулся уже на середине истории. Но поверьте, я ничего не выдумал. Хотя какое это имеет значение? Простите меня. Теперь-то я протрезвел.

Такие извинения обезоруживали, и Люси мало-помалу начала открывать в нем более приятные черты. Стрижка модная, но соответствующая возрасту; аккуратная бородка с проседью. И приятный морской аромат, классический одеколон британского джентльмена, выбранный, очевидно, для довершения образа. Но приятный запах всегда хорош, а с какой целью выбран – не столь важно.

– Ну-с, – продолжил он. – Как вы поживаете?

Да-да, он сделал ударение на вопросительном слове.

Люси мысленно закатила глаза и тут же возненавидела себя за такую предвзятость. Наверно, ей на роду написано жить одной, довольствуясь редкими интимными эпизодами. Кто захочет связываться с женщиной, которую раздражает самый простой, самый незамысловатый человеческий вопрос? И все же: постороннюю женщину не принято спрашивать, как она поживает. Близкую знакомую или подругу – это пожалуйста. Такие расспросы предполагают, что тебе известны некоторые подробности ее прошлого, контексты, в которые она сможет вписать свой ответ, но он-то не располагал такими сведениями. Ей вспомнились молодые люди, которые останавливают прохожих с целью сбора средств на благотворительность: они используют аналогичные приемы, чем сразу выдают свою неискренность.

– Здравствуйте, – ответила Люси.

И сама смутилась. Она рассчитывала произнести нечто язвительно-сухое, вроде: «Пару дней хлюпала носом, но все обошлось», чтобы он над собой посмеялся, осознав притворную доверительность вопроса и невозможность ответа. Однако вместо этого он посмотрел на нее как на умалишенную и выдавил:

– Еще раз здравствуйте.

Компания уже разбилась на пары, и за столом негромко фонтанировали разговоры, понятные только собеседникам. Майкл вознамерился придать фонтанчику еще более личный характер. Склонившись к Люси, он стал нашептывать фразы, которые она даже не могла разобрать. Ее порадовало то, что до застолья было отнюдь не очевидно: у Майкла имелся регулятор громкости. Правда, не столько ручка настройки, сколько тумблер с двумя положениями.

– Что, простите?

– Вы с самого начала знали, что нас с вами хотят сосватать?

– Я знала, что среди гостей будет одинокий мужчина. Это считается?

– Вы не против?

– Если Пит и Фиона решили пригласить на ужин одинокого мужчину, как я могу быть против?

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

– Нет-нет, я не возражала. Я была уверена, что меня никто не будет насильно склонять к долгосрочным отношениям.

– Ага, понятно. Вы предпочитаете быстротечные отношения. Надо запомнить.

– Один вечер в гостях – вполне достаточный срок.

Только теперь Люси стала получать удовольствие от этого вечера в гостях. Она не собиралась злобствовать, но Майкл постоянно создавал такие ситуации, которые неизбежно провоцировали резкий отпор.

– А я читала ваши книги.

Она себя выругала. Теперь неловкость исходила от нее. Прежде ей не доводилось сидеть за столом с писателем, а тем более приглашенным для уравнения шансов.

– Все?

– Не могу сказать. А сколько их всего?

– Семь, не считая поэтических сборников.

– О, с вашими стихами я как раз не знакома. Стоит почитать?

– Если нет желания, то не стоит.

– Ну как же: вы ведь включены в школьную программу.

– Да, слышал.

– И как ощущения?

– Это очень лестно.

– Значит, вам не хочется сунуть голову в петлю?

– Отнюдь! А по-вашему, напрасно?

– Ну, когда столько детей вас ненавидят…

– Меня как-то раз приглашали на встречу со школьниками – и вроде бы они вполне порадовались.

– И где это было?

– В Хайгейте.

– Ну, понятно. – Естественно, в Хайгейте, где же еще? – Неужели вам комфортно выступать в частных школах?

– В государственные пока не приглашают. Могу к вам в школу прийти, если позовете.

– Ну и что нам с вами делать?

У директора случился бы припадок, узнай он, что его подчиненная игриво отвергает подобные предложения Майкла Марвуда, хотя директор вряд ли слышал про такого писателя. Но прикрепить лишнее перо к своей шляпе никогда не вредно, а с какой птицы упало перо – это роли не играет.

– Вот, значит, как.

– Извините. У нас же школа не с литературным уклоном. Если дети хоть что-нибудь прочтут, это уже праздник.

– Я даже на «что-нибудь» не тяну?

– А что вы расскажете ученикам?

– Расскажу, как им повезло с учительницей литературы.

– Вы даже не знаете, какой из меня педагог.

– Я не имею в виду вашу организацию учебного процесса.

И посмотрел на нее в упор. У Люси закралось подозрение, что рядом с ней, как выражаются девчонки в школе, «факлан» – она запрещала им произносить это слово из-за первых трех букв, но в принципе такой неологизм можно было только приветствовать. Язык всегда изобиловал «шлюхами», «прошмондовками» и «профурсетками», а теперь вот появились «факланы», и то презрение, с каким школьницы выплевывали это слово, грело ей душу. Навскидку она бы сказала, что брак Майкла Марвуда распался лишь по той причине, что глава семьи показал себя факланом, или факменом, и даже если жена его действительно была страшна как смертный грех, это ни на что не повлияло. Супружеские пары имеют тенденцию распадаться, и распадаются они оттого, что разочарованная или неудовлетворенная сторона нашла себе кого-то другого – раз, другой, третий, а стало быть, возникает законный вопрос: быть может, разочарование и неудовлетворенность у некоторых в крови?

Впрочем, если заранее обдумать условия игры, ничто не помешает завести роман с факменом. У Люси не было секса уже год, а секса ни с кем, кроме Пола, – все двенадцать лет, и даже мимолетный прошлогодний эпизод оказался оазисом в пустыне, да и то это слишком сильная метафора, чтобы описать миг слабости и подавленности среди бескрайнего смятения. Она делила свою душевную энергию между детьми и работой, но малую толику все же оставляла для себя, предаваясь фантазиям или простым размышлениям: где, когда, с кем. Так почему бы не с Майклом Марвудом?

Извинившись, она вышла из-за стола: во-первых, нужно было сбегать в туалет, а во-вторых, проверить телефон. Оказалось, что у нее пять пропущенных сообщений от Джозефа.

Джозеф описал все точно. У порога караулил Пол, который теперь сидел на тротуаре, привалившись к стене. Джозеф стоял в дверях, блокируя вход. Пока Люси расплачивалась с таксистом, в голове у нее металась только одна мысль: стена-то наверняка холодная.

Она склонилась над бывшим мужем:

– Что ты тут делаешь?

– Этот сопляк бросился на меня с кулаками.

– До этого у нас состоялся разговор, – уточнил Джозеф. – Вам же ясно было сказано: в дом не пущу, а если потребуется, применю физическую силу. Я его не бил, – повернулся он к Люси. – Просто оттолкнул, он упал в кусты, а потом выполз.

– Спасибо, Джозеф. Закройте дверь и побудьте с мальчиками, хорошо?

– Если что – наберите мне.

– Спасибо.

Падавший из дверей свет померк, и Люси ненадолго застыла на тротуаре, не зная, что сказать и как быть. Ей хотелось присесть рядом с Полом, проявить к нему немного теплоты и участия, но шел всего лишь десятый час, и у нее не было ни малейшего желания объясняться с соседкой, которая пойдет выносить мусор или будет возвращаться из кино… Да и какие могли быть объяснения, кроме чистой правды: ее выдернули из-за стола, потому что бывший муж, он же – бывший алкоголик, повторно запил, хотя повторно не стал ей мужем. Она бы не возражала сохранить брак, потому что оставаться замужней женщиной – само по себе достижение, но бывает, что обстоятельства выходят из-под контроля, и таких обстоятельств накопилось не одно и не два. (Неужели они действительно вышли из-под ее контроля? Или она сама виновата? Женщина-психоаналитик не приветствовала такой ход мыслей, но время от времени перед Люси ребром вставал вопрос: а что, если алкогольная зависимость Пола развилась именно на почве их отношений, а не по воле Божьей и не в силу наследственности, хотя две последние причины – в сущности, одно и то же. Вероятно, не требуй она от мужа побольше того и поменьше этого, все осталось бы на своих местах. Что бы там ни твердила ей психоаналитичка, разве у кого-нибудь есть монополия на истину?)

– Встать сможешь?

– Зачем?

– Чтобы мне не пришлось вызывать полицию.

Он посмотрел на нее с глубокой обидой:

– А с какой стати?

– Ох, Пол.

– «Ох, Пол» – это не ответ. Довольно кормить меня своими «Ох, Пол». Я уже сыт по горло этими «Ох, Пол». Но почему-то ни разу не слышал…

На фоне избытка «Ох, Пол» ему определенно не удавалось придумать, чего же он ни разу не слышал, но и уходить от нащупанной темы не хотелось.

– Ни разу не слышал нормального «Пол».

– «Ох, Пол» выражает сочувствие и отчаяние. Меня переполняет и одно, и другое, но если второе мне неподвластно, то первое вполне можно урезать, если тебе от этого полегчает.

– Вот и нечего пороть всякую чушь про полицию.

Ей показалось, что вся злоба из него вышла и полицию вызывать не потребуется. А вдруг это повторится – что тогда? Она знала его как облупленного: двое детей, девять или десять родительских вечеров, одиннадцать или двенадцать рождественских праздников, восемь-девять отпусков во Франции, пять сезонов «Прослушки», сотни половых актов и заказов еды навынос. (Или тысячи? Если сложить половые акты и заказы еды навынос, то как раз и получится четырехзначная цифра, только кто будет заниматься такими вычислениями?) А полиция тут с какого боку? Впрочем, узнай она от кого-нибудь из подруг, что к той в дом заявился в ее отсутствие разведенный муж и устроил драку с бебиситтером, Люси настоятельно порекомендовала бы той женщине в судебном порядке лишить этого наглеца родительских прав.

– Я сейчас позвоню Ричарду.

– Нет. Чтобы ноги его тут не было, этого засранца.

– Он твой брат, ему не все равно, что с тобой происходит. И будь добр, придержи язык. Можешь сегодня заночевать у него и Джуд.

Ответом Пола на такое предложение стала обильная рвота, сопровождаемая площадной бранью. При виде рвоты Люси испытала облегчение. Он, конечно, помучается, но хотя бы ощутит свою вину.

– Можно войти? Не сидеть же мне на улице.

– Мысль неудачная. Ребята смотрят футбол.

– Какой футбол в субботу вечером?

– Эль-Класико.

– Тьфу, йопта… – И сразу в полный голос: – Твою ж ма-а-а-ать!

И удар кулаком в стену.

«Йопта» означало всего лишь «совсем из головы вылетело: я бы тоже посмотрел, чем на улице сидеть». Второе ругательство, в развернутой форме, свидетельствовало, по мнению Люси, что Пол вспомнил о своих планах на этот уик-энд. Он обещал ребятам заказать пиццу, и каждый уже выбрал для себя начинки, а потом показать им, как делаются ставки, реальные ставки, реально денежные, через букмекерское приложение, которое он скачал на телефон. (Ставки будут в пределах одного фунта, заверил ее Пол, и, по его мысли, расчет был на стечение ряда невероятных обстоятельств, которое обеспечит астрономическую сумму выигрыша. Это полезно для развития математических способностей, утверждал он, тем более что дети пока что богатством не испорчены.) Но теперь он сам разрушил эти планы, он уничтожил вечер, которого ждали они все, и этот непристойный крик души (вкупе с более однозначным ударом по стене) выражал должное самоосуждение.

– Думаю, им не стоит смотреть на тебя в таком виде. Когда ты начал пить?

– До пяти все было в норме. Но по выходным, если рядом никого нет, пять часов – тяжелое время.

– Понимаю.

– Неужели?

– Да, представь себе. Когда дети по субботам с тобой, ощущение очень странное.

– В этот раз, поскольку накануне я выпил, у меня не получилось взять их к себе. И я добавил. С-с-сука.

– Да, ты говорил.

Пол беззвучно заплакал. По щекам стекали редкие слезы. Это была агония. Агония для него, агония для Люси, и эти две агонии, уже неразличимые, сплавились воедино, превратившись в облако мучительной тоски, которое накрыло обоих на темном, сыром, заблеванном тротуаре; Люси чувствовала, что должна убраться отсюда подальше и любым способом унести свое облако с собой, пока они с Полом оба не утратили дееспособность.

– Давай дойдем до конца улицы и вызовем такси. А я предупрежу Ричарда, что ты уже в пути.

– Как зовут парня, который мне врезал?

– Его зовут Джозеф. Сегодня он в первый раз подрядился присмотреть за детьми.

И видимо, в последний, добавила она про себя.

– Извинись за меня, ладно?

– Притом что он тебе врезал?

– Это еще не все. Ты, очевидно, догадалась.

– Да, не скрою.

– Я, между прочим, одобряю. Готов поспорить, мальчишки его приняли.

– Ты тоже можешь когда-нибудь воспользоваться его услугами.

Они оба понимали, что в тот гипотетический вечер Джозеф, скорее всего, будет занят, но отчего же не помечтать? Пол явственно приободрился. Она позвонила Ричарду, проводила Пола до Бродвея, уломала «уберовского» таксиста посадить его в машину и вернулась домой. Сыновья, к негодованию Джозефа, одновременно смотрели в два экрана футбол и какой-то канал на «Ютубе», так что, сидя в наушниках, пропустили всю веселуху.

– Что так рано? – спросил Дилан. – Ты же говорила, сегодня нас будет укладывать Джозеф.

– Понимаешь, какая штука. Я доела горячее, но десерт не внушал доверия, и вот я дома.

Такую логику они понимали. Трудно было вообразить, чтобы сами они поступили иначе, даже в сорок лет, даже в гостях. Они бы помаячили на пороге и выговорили в одно слово, без пробелов: «Спасибовсебылооченьвкуснояпоставилтарелкувпосудомойку».

– Что-что?

– Сними наушники.

– У меня только одно ухо включено. Что ты сказала?

– Я сказала, что доела горячее, но десерт не внушал доверия, и вот я дома.

– А что было на десерт?

– Почему мама так рано? – спросил Эл.

– Ей десерт не понравился.

– Что-что?

– Наушники сними.

– Я отключил.

Он их не отключал.

– МАМЕ НЕ ВНУШАЛ ДОВЕРИЯ ДЕСЕРТ.

– А что было на десерт?

– Она мне не докладывала.

– Небось фрукты.

– Фрукты – и все?

– Типа того.

– Нифига себе десерт.

– Дык… потому она и сбежала, вот тупорылый.

– Чего сразу обзываться-то?

– Пардон.

– Послушайте меня: вы можете еще немного поиграть. Мы с Джозефом будем пить чай.

– Что-что?

Последнее «что-что» сигнализировало о прерывании речевого контакта; Люси это поняла и ушла на кухню. Чая ей совершенно не хотелось. Ей хотелось выпить, но она стеснялась. Если такая тяга к алкоголю возникает оттого, что твой бывший приперся к дому и устроил драку с бебиситтером, не дает ли она тебе индульгенцию постфактум? Или же она выдает недопустимую зависимость? Опосредованный алкоголизм? Ей представилось, что для всех этих недугов существуют свои группы взаимопомощи. В Сети наверняка есть объявления о том, что группа взаимопомощи «Ислингтонские опосредованные алкоголики» собирается, скажем, по четвергам в крипте церкви Святого Луки.

– Будет очень скверно, если я выпью бокал вина?

– Как сказать, – ответил Джозеф. – Вдруг алкоголь ударит вам в голову и вы броситесь на меня с кулаками?

– Это вряд ли.

– Тогда никаких возражений. Многие выпивают.

– И вы?

– Иногда.

– Может, составите мне компанию?

– А пива у вас, случайно, не найдется?

– Кажется, индус, когда я в прошлый раз брала у него еду навынос, положил мне в пакет бесплатное пиво.

Пошарив у задней стенки холодильника, она извлекла бутылку «Кингфишера». Половину Джозеф проглотил залпом, прямо из горла.

– Мне так стыдно за сегодняшний вечер, – сказала Люси, наливая себе вина.

– Да все нормально.

– Нет. Это не нормально. Я не предупредила, что есть такой риск, и вы были застигнуты врасплох.

– Такое уже бывало? С другими бебиситтерами?

– Нет. Более того, я сама этого не предвидела. Вероятно, мои защитные механизмы сочли, что с таким же успехом я могла бы вас предупредить насчет… насчет кражи со взломом. Или удара молнии.

Джозеф не сразу понял, чем плохи такие сравнения. Ясное дело: взломщики представляют опасность и удары молнии тоже; он давно взвесил риск того и другого. Но кто же мог знать, что у Люси есть бывший муж-алкоголик, способный нагрянуть в любую минуту? А такой посетитель будет опасней удара молнии. Он сродни заряженному стволу или завалявшемуся в кармане ножу.

– Вашей вины здесь нет. – Немножко ее вины здесь все же было, как подсказывала аналогия с заряженным стволом.

– Я понимаю. Но мне так неловко. Ни дать ни взять эпизод из мыльной оперы… «Жители Ист-Энда».

– Наверно, потому народ так любит «Жителей Ист-Энда».

– Видимо, да. Но я-то завуч по языку и литературе в средней школе. Мне положено вести добропорядочную жизнь.

– Вы серьезно так считаете?

– Конечно. А как же иначе? У половины учеников пьющие отцы, которые приходят когда вздумается и устраивают скандалы. Мне не следует участвовать в подобных безобразиях.

Может, Люси и рада была бы сказать, что поняла свою оплошность, еще не договорив, но лгать она не собиралась. Джозеф тотчас же ухватился за ее слова, не дав ей возможности отыграть назад.

– Как понимать «в подобных безобразиях»?

– В тех скандалах, которые закатывают пьяницы-родители, приходя домой когда вздумается.

– Но вы как раз оказались втянуты в «подобное безобразие».

– Да, но не…

Люси осеклась. Теперь до нее дошло.

– Разве ваш пьяница-муж не таков, как те пьяницы-папаши?

– Я понимаю, что вы хотите сказать.

– Честно?

– Да. У меня те же самые проблемы, что и у других. У завуча по языку и литературе не может быть каких-то особых проблем.

– Вот именно, – сказал Джозеф. – В том-то и дело. Все беды начинаются в тот момент, когда мы связываем свою жизнь с другим человеком.

– Но мы по факту своего рождения уже связаны с другими людьми.

Он кивнул:

– Вот и я о том же.

У него оказался более цепкий ум. То есть она думала, что в силу их разницы в возрасте ей сойдет с рук некоторая заторможенность, но этого не случилось. Вероятно, она могла бы лучше ответить на вопросы викторины по Джейн Остин, но на этом и все.

– У вас в семье тоже некий хаос?

Джозеф понял, что настало время предложить что-нибудь ей в обмен – своих беспутных двоюродных и отщепенца-дядьку, но полоскать грязное белье самых близких, чтобы только успокоить Люси, не хотелось.

– В любой семье бывает хаос.

Он допил пиво.

– Я, наверное, пойду.

Из него будто выпустили воздух. Он себе напридумывал, как останется на ночь, а утром выскользнет из дома, пока не проснулись дети; схема, сама по себе довольно сложная, была дополнительно отточена за время просмотра футбольного матча вместе с Элом и Диланом до появления их отца. Но все фантазии разбились о события того вечера. Если ему когда-нибудь засветит переспать с Люси, он вначале разработает серьезный план, предусматривающий самые разные ходы и ответы. Он не был великим шахматистом, да и не видел в этой игре никакой сексуальной подоплеки. А эти раздумья и вовсе сломали ему весь кайф.

– Уже? Ну хорошо.

Неужели она тоже заскучала? Если да, то ей было так же далеко, как и ему, до интимной искры. А взаимная скука – это вовсе не признак взаимного притяжения.