Онлайн чтение книги Спаси меня Save Me
6 - 1

Атмосфера в раздевалке была напряженная, воздух как будто наэлектризовался от переполняющего нас адреналина. Эти минуты перед тем, как тренер произнесет свое напутствие и мы наконец выйдем на поле, – ужасны и в то же время они самые лучшие. Любой исход кажется возможным: победа и поражение, гордость и позор, триумф и разочарование. В это время командный дух сильнее всего и мотивация выше.

Снаружи слышны кричалки одноклассников, как, впрочем, и фанатов противника. Сейчас трудно поверить, что еще пять лет назад в Макстон-холле никто не интересовался лакроссом. Тогда это был спорт для неудачников. Тех, кто не отличился ни в регби, ни в футболе, отправляли в команду лакросса, поэтому она была очень слабой. Толпа дрыщей переходного возраста с прыщавыми лицами и длинными конечностями, которые они не знали, куда девать.

Я тогда подумал: вот будет весело туда записаться. В первую очередь я надеялся этим довести отца до белого каления. И никак не ожидал, что мне может понравиться. Или что уже через несколько недель из-за тщеславия захочется что-то сделать из этой команды. Я убедил друзей перейти к нам, основательно припугнул ректора Лексингтона гневом родителей, если тот не раздобудет нам хорошего тренера, и заказал у нашего лучшего дизайнера разработку спортивной формы.

Впервые в жизни я был так увлечен. И мои старания окупились. Сейчас, спустя пять лет, после многочасовых еженедельных тренировок, после крови, пота, слез, переломанных костей и трех выигранных чемпионатов, мы наконец стали достойны парадной вывески нашей долбаной школы.

Мы из кожи вон лезли, чтобы добиться всего этого. И меня переполняет гордость всякий раз, когда перед игрой я вижу полные решимости лица команды.

Вот как сейчас.

Правда, сегодня внутри резонирует еще одно чувство. Темное и болезненное, приведшее к тому, что мне впервые за все эти годы трудно было надеть на голову защитную экипировку.

Это будет первая игра моего последнего учебного года.

Когда завершится сезон, для меня тоже все будет кончено. Лакросс станет всего лишь частью медленного обратного отсчета, который я не в силах остановить. Как бы я ни старался, все тщетно.

– Ну что? – толкнулся плечом Рэн.

Я с трудом отбросил свои мысли. Еще есть время – впереди целый год, в течение которого я могу делать что хочу. С натянутой улыбкой я повернулся к нему:

– Мы им покажем, этим засранцам из Иствью.

– Чур, МакКормак мой, – быстро отреагировал Алистер, будто только и ждал условного сигнала. – Мне надо с ним поквитаться.

– Алистер, – начал Кеш. Он потирал себе переносицу, в том самом месте, которое в прошлом году было сломано. – Забей на него. – Интонация и многозначительный взгляд Алистера не оставляли сомнения, что они уже не в первый раз говорят об этом.

– Нет, – лаконично ответил он.

МакКормак, которого, к несчастью, звали так же, как и меня, на прошлой игре намеренно ударил Кеша в лицо стиком, как только тот снял шлем. Я до сих пор помню шок, когда Кеш упал на землю. Из носа текла кровь на его трико. И я помню те минуты, когда он лежал перед нами без сознания.

Хотя МакКормака отстранили на следующие три игры, при мысли о разбитом лице товарища во мне закипал гнев – как, очевидно, и у Алистера, который до сих пор решительно смотрел на Кеша.

– Только не совершай опрометчивых поступков, – сказал Кеш, натягивая синее трико. Потом он завязал волосы в высокий небрежный пучок и закрыл шкафчик.

– Ты же его знаешь, – произнес Рэн, с ухмылкой облокотившись на кабинки раздевалки.

– Плевать, если меня отстранят от игры до конца сезона. МакКормак ответит за все. – Алистер похлопал Кеша по плечу.

– Скажи спасибо, что я постою за твою честь.

Прежде чем тот успел убрать руку, Кеш схватил ее и задержал на мгновение:

– Я тебе серьезно говорю.

Алистер сощурил свои янтарного цвета глаза:

– Я тоже.

Они смотрели друг на друга слишком долго, и атмосфера накалилась еще сильнее. Но вмешалось время.

– Поберегите лучше силы для игры, – сказал я таким тоном, что сразу стало понятно, что я обращаюсь к ним не как друг, а как капитан. Две пары разъяренных глаз устремились на меня, но прежде, чем парни успели что-то ответить, я громко хлопнул в ладоши.

Команда тут же собралась посередине раздевалки. Я натянул через голову трико с номером «17». Ткань была такой знакомой, будто она – часть меня. Во мне снова проснулось то мрачное чувство, но я подавил его и попытался сосредоточиться на тренере Фримане, который вышел из своей раздевалки и направлялся к нам. Это был высокий долговязый мужчина, которого из-за его длинных конечностей принимали скорее за бегуна на длинные дистанции или легкоатлета, чем за игрока в лакросс. Он надел кепку на светлые редеющие волосы, поправил козырек и обнял за плечи меня – капитана, и Сирила – заместителя.

Он окинул взглядом команду.

– Для кого-то из вас этот сезон первый, для кого-то последний. Общей целью остается чемпионат, – прорычал он, – все остальное второстепенно. Так что смотрите, не подкачайте.

Тренер Фриман у нас не особо красноречив, но пары его слов достаточно, чтобы вызвать в наших рядах громкие, одобрительные вопли.

– Этот сезон должен стать лучшим в истории Макстон-холла, – прибавил я чуть громче, чем тренер. – Согласны?

Парни дружно крикнули в ответ, но Сирил посчитал их ответ недостаточно громким. Он приложил ладонь к уху:

– Согласны?

Рев на этот раз стоял такой, что у меня зазвенело в ушах – идеально.

После этого мы надели шлемы и взяли стики. Путь из раздевалки по узкому туннелю был похож на погружение под воду – шум снаружи доносился приглушенно, как будто мне давило на уши. Я сильнее сжал клюшку и вывел команду на поле.

Трибуны ломились. Люди ликовали, когда мы выбегали на поле, и чирлидерши танцевали. Из динамиков громко гремела музыка, от которой земля дрожала под ногами. Я пропускал свежий воздух через легкие и впервые за последние недели чувствовал себя таким живым.

Пока запасные игроки вместе с тренером направлялись к краю площадки, мы выстроились в центре поля лицом к лицу с командой противника, которая выглядела не менее воодушевленной.

– Это будет игра что надо, – сказал стоящий рядом Сирил, озвучив мои мысли.

Пока мы ждали судью, я оглядел трибуны. Отсюда я мало кого мог разглядеть, разве что Лидию. Она, как и всегда, сидела с подругами на самом верху и вела себя так, будто ее мало интересовало это зрелище. Я посмотрел на край поля, изучая запасных игроков другой команды, потом на их тренера, который как раз шел поприветствовать Фримана.

Тут мое внимание привлекла девочка, которая подошла к тренерам. Обменявшись с ними парой слов, она показала им что-то у себя в руках. Подул ветер, и за ее волосами я смог разглядеть лицо.

Я не могу допустить, чтобы меня видели рядом с тобой.

Это воспоминание было как удар под дых. Такого мне еще никто не говорил.

Как правило, все совсем наоборот. Люди любой ценой стремятся быть замеченными рядом со мной. С первого дня, как я пришел в эту школу, одноклассники ходили за мной по пятам и пытались добиться внимания. От этого никуда не деться, если твоя фамилия Бофорт. С тех пор, как родственники со стороны мамы сто пятьдесят лет назад основали модный дом традиционной мужской одежды и по мере развития создали многомиллиардный бизнес, не было ни одного человека в стране, кто бы не знал нашей фамилии. «Бофорт» ассоциируется с богатством. С влиянием. Могуществом. И в Макстон-холле достаточно людей, которые думают, что я мог бы дать им все это – или хотя бы малую часть, – если они как следует будут льстить.

Мне не хватит пальцев на руках, чтобы сосчитать все случаи, когда после бурной вечеринки мне подсовывали эскизы костюмов. Сколько раз со мной заговаривали под каким-нибудь предлогом, чтобы во время беседы невзначай уточнить контактные данные родителей. Как часто пытались попасть в круг моих друзей, чтобы потом передавать прессе инсайдерскую информацию обо мне и Лидии. Снимок с шестнадцатого дня рождения Рэна два года назад, на котором я нюхаю наркотики, – лишь один из многих примеров. Не говоря уже о том, что пришлось пережить Лидии.

Поэтому я тщательно выбираю друзей. Рэну, Алистеру, Сирилу и Кешу не нужны мои деньги – этого добра у них и так хватает. Алистер и Сирил происходят из староанглийской аристократии, отец Рэна сделал состояние на акционерных предприятиях, а папа Кеша успешный кинопродюсер.

Люди ищут нашего внимания.

Все, кроме…

Мой взгляд остановился на Руби. Ее темные, растрепанные ветром волосы поблескивали в лучах солнца. Она боролась со своей челкой, приглаживая ее рукой, хотя это было бесполезно: через несколько секунд волосы снова раздувало ветром. Я абсолютно уверен, что никогда не видел ее до этого инцидента с Лидией. Интересно, почему.

Я правда не могу допустить, чтобы меня видели рядом с тобой.

Все в ней вызывало во мне недоверие – особенно ее пронзительные зеленые глаза. Так и хотелось подойти к ней, чтобы понять: она и на других людей смотрит так же, как на меня, с огнем и презрением во взгляде?

Эта девочка видела, как моя сестра обжималась с учителем. Интересно, какие у нее намерения. Выжидает нужного момента, чтобы взорвать бомбу? Это был бы далеко не первый кричащий заголовок о моей семье.

У Мортимера Бофорта роман с двадцатилетней!

Корнелия Бофорт впала в депрессию!

Зависимость его погубит? Джеймс Бофорт – наркоман!

После ужина с сотрудницей отцу приписали интрижку, а после ссоры родителей поставили маме диагноз – тяжелая депрессия. Из меня они сделали торчка на грани передоза, которого надо спасать. Трудно даже представить, что учудят журналисты, если разнюхают про Лидию и мистера Саттона.

Я продолжал смотреть на Руби. Она достала из рюкзака фотоаппарат и засняла рукопожатие тренеров. Мои перчатки скрипнули, так сильно я сжал клюшку. Я неправильно оценил Руби. Не знаю, правду ли она мне сказала и не скрывается ли за этим всем холодный расчет.

Может, надо было предложить ей больше денег. Или ей нужно что-то другое, и она выжидает удобный момент, чтобы потребовать…

То, что судьба моей семьи – в частности Лидии – в руках этой девчонки, мне совсем не нравилось.

Я не могу допустить, чтобы меня видели рядом с тобой.

Посмотрим.