Онлайн чтение книги Сказки тысячи ночей. Веретено Spindle
Глава 6

Путь через Перевал Мастерового был несложным благодаря многолетней торговле между Камихом и Харуфом, но мы не пошли этой дорогой. Даже после встречи с медведем-демоном мы с Саудом сочли неблагоразумным идти у всех на виду. Как выяснилось, справиться с медведями мы вполне способны, а вот насчет столкновения с группой вооруженных мужчин мы не были так уверены. Раньше разбойники на торговом пути между двумя королевствами встречались редко, но, по мере того как Харуф приходил в упадок, отчаянных голов в этих местах становилось все больше. Причина тому – в простейшей математике, объяснил нам отец Сауда.

– Почему Царетворец не наведет там порядок, как в Камихе? – спросил как-то Тарик, вытаскивая ножи из мишени, пока отец Сауда читал нам очередную лекцию. Моя мать не одобряла уроки борьбы, а уж то, что отец Сауда говорил с нами о политике, нравилось ей еще меньше, но это не помешало нам учиться и тому, и другому. – Тогда мы бы все могли звать его Миротворцем.

– Думаю, Царетворец добьется мира, – сказал отец Сауда. – Но иным способом.

Никто из нас так и не спросил, каким именно, – даже Тарик, для которого задавать вопросы было столь же естественной потребностью, как дышать. Отец Сауда обычно без колебаний рассказывал нам всякие неприглядные истины, так что мы не наседали на него, когда видели, что он этого не хочет.

Теперь же я понял, что сейчас нам было бы проще, если бы мы тогда расспросили его. Тарик был прав насчет той версии истории, которую я слышал от матери: она состояла из множества деталей, которые мы с годами складывали в разные картинки. Мать рассказывала мне о волшебных существах и их дарах принцессе, пока я лежал в постели больной, и если я и заметил странное выражение ее лица, то подумал, что она жалеет меня из-за того, что я пропустил праздник. Детям свойственно быть эгоистичными, и мне тогда просто не приходило в голову, что, возможно, она кое о чем умалчивала.

Весь ужас произошедшего я осознал лишь много недель спустя, когда оправился от овечьей оспы и снова стал приходить в комнату прях, где сидел подле матери. Казалось, все было так же, как в любой другой день: приносили чесаную шерсть, уносили готовую пряжу, каждый моток которой предназначался для более тонкой работы. И все же что-то изменилось. Мама больше не разрешала мне прясть.

Раньше пряхи весело болтали, а теперь украдкой перешептывались. Прядение – работа для глаз и рук, оставляющая ум свободным для разговоров. Сидя у ног матери, я узнавал не только тонкости ее работы, но и все, что происходило в Харуфе. Но в тот день все говорили тихо, будто не хотели, чтобы я их слышал. Конечно, кое-что я все равно расслышал, ведь комната была небольшая, но запомнившиеся мне слова сплетались в неровную нить – такую, какие получались у меня, когда я только начал учиться.

– Шелковый путь – наш единственный выход, – услышал я. – Марьям уже заболела, а ведь прошло всего две недели!

– Неужто они рассчитывают, что мы останемся? Они же не думают, что мы будем так жить?

Мама ничего не говорила, просто молча пряла, будто достаточно аккуратно выполнять работу, и все наладится. Она продолжала прясть, а комната постепенно пустела: исчезали и пряхи, и плоды их трудов. Вся шерсть и все богатства нашего королевства отправлялись в Камих, возвращаясь в виде тканей, которые мы могли бы делать сами. Пища становилась все скуднее. Другие мастера покидали замок вслед за пряхами, отправлялись в родные деревни, где им приходилось выпрашивать хоть какую-то работу, или пересекали пустыню, ища лучшей жизни в тех местах, откуда пришли их предки. Мать Арвы кашляла, прижимая руку к животу, но отказывалась покинуть мою мать, а мать отказывалась покинуть Харуф.

В конце концов все решил королевский указ. Прошел почти целый год после рокового праздника, большинство прях уехали, а оставшиеся чаще сидели без дела, чем работали. Король Касим стоял на возвышении в потертой пурпурной мантии, с изможденным лицом и без короны. Королева Расима стояла позади него, держа на руках Маленькую Розу, хотя той было уже шесть лет. Мы стояли в Большом зале и слушали, как король зачитывает указ – слишком важный, чтобы доверить его глашатаю.

– Указом короля Касима и королевы Расимы, правителей Харуфа, – говорилось в указе, – запрещается прясть с использованием веретена или прялки, или любых других способов, известных лишь мастерам своего дела. Шерсть разрешается состригать, отбеливать, складывать в тюки и чесать, но прясть на территории королевства запрещается.

При дворе осталось совсем мало прях – бледная тень былой славы. Все они остались из любви к королю и королеве. Люди вокруг меня стояли, понурив плечи, понимая, что делу их жизни пришел конец. Арва, которой тогда еще не было и года, тихонько гулила, но остальные молчали, обдумывая, что делать дальше.

Молчал даже Тарик. Некоторым взрослым, возможно, удастся найти другое ремесло, кому-то придется довольствоваться разведением овец и торговлей шерстью. Большинство же, в том числе и моя мать, покинут королевство, чтобы не бросать искусство, освоению которого они посвятили всю жизнь. В тот день в Большом зале лишь мамина спина оставалась прямой, лишь ее лицо не выражало отчаяние. Я помню, как она стояла там, полная решимости, а я вслед за ней машинально расправил плечи.

Маленькая Роза уткнулась лицом в плечо матери. Ей было всего шесть лет, но все же она была принцессой, и тогда я ненавидел ее за то, что она не нашла в себе сил даже взглянуть на нас в последний раз.

Итак, мы ушли и скитались два года, в итоге смирившись с тем, что придется продавать свои изделия за гроши на перепутье дорог, тогда как еще недавно мы создавали изысканные ткани для королевы. Все это время мама рассказывала мне, Тарику, а потом и Арве о том, как Маленькая Роза улыбалась фениксу на своем дне рождения и как фея развлекала ее своими танцами в воздухе. Все ее истории всегда заканчивались задолго до появления демона и проклятия – быть может, поэтому Тарик с Арвой их так любили. Но я достаточно слышал от других, чтобы понимать, что к чему. Королю и королеве пришлось выбирать между королевством и дочерью, и они предпочли дочь, бросив остальных на произвол судьбы. В то время мне казалось, что источником маминой решимости был гнев, поскольку именно в нем черпал силы я сам. Теперь же, повзрослев, я уже не был в этом так уверен.

– Я никогда не понимала, почему под проклятие попало именно прядение, – сказала как-то раз Арва, когда мы расселись вокруг костра. Мы были уже достаточно высоко в горах, где деревьев было мало и поддерживать огонь было трудно, но до вершины уже оставалось недалеко. Пока же мы садились тесным кружком вокруг костра, поедая вяленую медвежатину и растения, которые Арва собирала по дороге.

– Какая разница? – спросил Сауд.

– Ведь есть же много других ремесел, – гнула свое Арва. – Почему не ковка или ткачество, или земледелие?

– Нужно было что-то незначительное, – сказал я с такой горечью, что буквально чувствовал ее на языке. – Что-то, о чем никто не задумывается, что остается незамеченным.

– Как же прядение может быть незамеченным? – удивилась Арва. – Это ведь основа всего.

– Мы-то это знаем, – сказал я. – Нас этому учили. Но, думаешь, Маленькая Роза, надевая по утрам свои платья, задумывается о том, как их сделали?

– Ты несправедлив, Йашаа. Твоя мама сама учила Маленькую Розу прясть, а она была главной пряхой в замке, – Арва на секунду умолкла. – Когда она учила меня, она говорила, что прядение – это начало начал. Может, поэтому демон выбрал именно его. Потому что с него начался Харуф.

Мы с Тариком переглянулись, и он пожал плечами.

– Магия – как тонкий шелк, – сказал Тарик. – Большинство людей не различают отдельные нити, пока не размотаешь моток.

– Зачем демону разматывать Харуф? – спросил Сауд. – Зачем ей вообще понадобилось это проклятие?

– Не думаю, что демонам нужны причины, – ответил я. – Мне кажется, им просто нравится разрушать.

Судя по виду Тарика, у него был свой ответ на этот вопрос, но ему не хотелось затевать спор. Я становился не слишком рассудительным, когда речь заходила о проклятии, к тому же у меня до сих пор побаливала голова, что делало меня раздражительным. Я решил постараться вести себя более миролюбиво, но не успел ничего сказать, как вмешался Сауд.

– Отец говорит, неблагоразумно вступать в схватку с врагом, действия которого не можешь предсказать, – сказал он.

– Вот почему мы собираемся разыскать Маленькую Розу, – напомнил я. – Я вместе с тобой сражался с демоном, Сауд. Я не хочу встречаться с другим, в каком бы то ни было обличье, пока не разузнаю о них побольше.

Сауд некоторое время молча смотрел на меня, а потом кивнул. Тарик придвинулся поближе к Арве и завернул ее в свое одеяло. Мне хотелось поскорее вернуться в низину, где лето еще помнило, что ему положено быть теплым.

– Расскажи еще раз, что ты помнишь про замок, – попросил Сауд.

Помнил я немногое. Большой зал и комнату прях, а также комнаты, где жили мы с мамой, но я не мог ничего ему рассказать ни о том, как выглядели ворота, ни о том, сколько солдат их охраняли. Тарик помнил кое-что про игровую и детскую Маленькой Розы, но мы понятия не имели, пользовалась ли она до сих пор этими комнатами или с возрастом перебралась в другие.

– Нам нужно будет найти деревню неподалеку от замка и расспросить местных жителей, – сказал Сауд. – Мне не очень нравится эта идея, но я не хочу прийти в замок и пытаться добраться до принцессы, не имея вообще никакой информации.

– Ты прав, – сказал я. – Но как ты собираешься их убедить нам что-то рассказать?

Он промолчал. Я тоже умолк, размышляя, что делать.

– Я их спрошу, – предложила Арва.

Мы удивленно посмотрели на нее.

– Просто спросишь? – сказал Сауд. В его голосе не было насмешки, но, глядя на нее, он никогда не мог сдержать улыбки, так что казалось, будто он над ней посмеивается.

– Люди мне сами все рассказывают, – рассудительно заметила она. – Ты же сам видел.

Это было справедливое замечание. За прошедшие годы мы неоднократно строили планы, как подслушать рассказы торговцев, приходивших к нашим родителям, когда нам запрещали присутствовать при их разговорах. Эти планы ни разу не увенчались успехом, но Арве было достаточно пару минут посидеть с чьей-нибудь женой, помешивая еду в котелке, и просто задать ей все те вопросы, которые нас интересовали. Из-за маленького роста люди часто считали ее несмышленой малышкой. Даже если они не говорили с ней напрямую, они свободно беседовали между собой, не обращая внимание на ее присутствие, а она всегда отлично запоминала сказанное.

– Ну хорошо, – согласился Сауд. – Но Тарик должен пойти с тобой, даже если ему придется прятаться. Не думаю, что кому-то из нас, даже нам с Йашаа, стоит ходить поодиночке после того, как мы спустимся с гор.

– Да и в горах тоже, – вставил Тарик, с особым ожесточением вгрызаясь в кусок медвежатины.

– Йашаа, как твоя голова? – спросила Арва.

Я скривился, потому что надеялся, что все про это позабыли.

– Нормально, – сказал я, что было не совсем правдой.

Сауд нахмурился.

– Во всяком случае, уже лучше. Почти не болит, и я уже не падаю в обморок, когда смотрю на огонь. Мы в пути уже много дней, и мне ни разу не было плохо. Иногда легкая слабость, но в глазах прояснилось, и в голове уже не так мутно, как в первые дни.

– Ты ведь нам скажешь, если что-то изменится? – настаивала Арва. – Я знаю, что ты уже почти поправился, Йашаа, но ведь у нас кроме друг друга никого нет.

– Скажу, – обещал я. – И я это знаю.

А про себя пообещал ей, что когда-нибудь сделаю так, чтобы у нее были не только мы.