Онлайн чтение книги Сто тысяч раз прощай Sweet Sorrow
Пешком в сторону дома

Вдоль подъездной дороги, которая, между прочим, оказалась длинной, мы шагали молча. Дальше путь лежал по тенистой тропе в сторону шоссе, а у меня в голове по-прежнему звучал один-единственный голос, который твердил: сосредоточься, это важно, сосредоточься.

– Жаль, что сегодня не удалось потрепаться, – заговорила она.

– Да, не до того было.

Мы топали дальше.

– Я подумал, ты меня избегаешь, – сказал я.

– Нет, что ты! Я пару раз обошла кругами, но ты все время изображал кота, поэтому… – Тут она засмеялась и, на мой взгляд, слишком долго не умолкала, а потом убрала волосы за ухо.

– Ну извини.

– Если честно, мне показалось, это ты меня избегаешь.

– Бог с тобой! – Кто бы мог подумать, что моя нелюдимость может быть истолкована как нелюдимость. – Просто мне тут малость непривычно.

– Думаю, к такому привыкнуть невозможно.

Мы шли дальше. Под зеленым сводом зависла дневная жара; в неподвижном воздухе тут и там темнели тучки мошкары, как отпечатки большого пальца на поверхности фотоснимка. Где-то вдалеке на низких частотах гудела автомагистраль, а сзади доносилась болтовня актеров, по-шпионски державшихся на расстоянии.

– Послушай… скажи честно, – решилась она, – ты с трудом переваривал все происходящее?

– А что, заметно было?

– Ну да. Особенно когда ты изображал памятник; я уж подумала, ты сейчас, как бы это сказать… разнесешь все вокруг.

– Просто у меня ничего не получалось.

– Еще как получалось! Кстати, когда ты изображал паровоз, это было потрясающе – притом что я такими словами не бросаюсь. Но даже тогда у тебя на лбу читалась… ярость! – Она снова засмеялась, прикрыв рот ладонью.

– Да говорю же, не мое это…

– Зачем тогда пришел?

Я смотрел перед собой.

– Попробовать что-то новое. Отвлечься.

– От влияния улицы.

– От проблем.

– У тебя проблемы?

– Не то чтобы очень большие. Просто дома скучища.

– А сегодня… здесь тоже скучно было?

– Не сказать, что скучно…

– Вот тебе и ответ.

– …но просто не по себе как-то.

– Есть такое, поначалу все так говорят. Все с этого начинают. Представь, что тебя взяли в Иностранный легион или в десантные войска, где приходится бегать с холодильником на горбу и утолять жажду собственной мочой или чем попадется. Так и здесь: никогда не знаешь, что тебя ждет. Зато мы все повязаны, все без комплексов. Чувствуешь, как ты повязан?

– Не так чтобы очень.

– Но без комплексов?

– С комплексами.

– Ну подожди, вот начнем репетировать… Тебе какую роль дали?

– Какого-то Симпсона, что ли.

– Самсона. Это же здорово. Сплошные издевки, шуточки ниже пояса. О-о-о-очень дерзкий перец.

– Ну, приплыли.

– Только бедрами не поигрывай. Предоставь это Джульетте.

– Тебе, что ли?

– Ну да. – Она скривилась. – Будем знакомы.

– Ничего себе: заглавная роль.

Она хохотнула:

– Заглавная – не всегда самая эффектная.

– Будь твоя воля, ты бы предпочла сыграть Самсона.

– Всю жизнь мечтала.

Мы заулыбались и пошли дальше сквозь мягкий искристый свет, зеленоватый, испещренный бликами, как морская вода в скалистой бухте. На меня порой накатывало, так сказать, поэтическое вдохновение; я даже собрался его озвучить – ну, допустим, высказаться насчет скалистой бухты, хотя при этом из меня мог получиться не столько поэт, сколько баламут. А поскольку первый имеет немало общего со вторым, я решил оставить свое вдохновение при себе. К тому же меня опередила Фран.

– До чего паршивое время – лето, скажи? Светит солнце, над головой, если повезет, голубое небо, и вдруг, откуда ни возьмись, прут все эти набившие оскомину мысли насчет летнего досуга: летом принято нежиться на пляже, прыгать в реку с тарзанки, ездить на пикник со своей образцовой компанией, сидеть на одеяле среди лугов, уплетать землянику и взахлеб хохотать, как эти дебилы в рекламе. Но так не бывает: все полтора месяца ты живешь с ощущением, что находишься не там и не с теми, упуская самое интересное. Лето потому и нагоняет тоску: оно по умолчанию требует, чтобы ты радовался жизни. По мне – скорей бы зима: натяну теплые колготки, включу центральное отопление. Зимой, по крайней мере, тебе разрешено грустить, зимой ты не обязан носиться по полям среди подсолнухов. И эти летние радости повторяются из года в год, согласен? Бесконечные и всегда не такие, как тебе хочется.

– С этим не поспоришь, – сказал я, и тут она вдруг схватила меня за руку:

– Вот тебе и причина сыграть в этой постановке! Новые впечатления, новые люди… – Оглянувшись, Фран понизила голос. – Нет, понятно, с виду они немного того… – она скорчила гримасу, – но в принципе нормальные ребята, им только надо пообвыкнуться…

– Я не смогу.

– Да почему?

– Работаю.

– Это здорово! А где?

– На заправке.

– И что же, разрешите полюбопытствовать, привлекло вас в мир этой профессии?

– Запах бензина. Мне нравится, как он пропитывает одежду, волосы.

– И вдобавок всякие соблазны тут же, на полке.

– Само собой: и чипсы, и сладкое, и порнушка…

– Есть чем себя побаловать? Я про сладкое, а не про порно.

– Ну, порно, кстати, запечатано в целлофан…

– В качестве милого сюрприза.

– …а сладкое – нет. Разве что «Твикс», да и то не всегда.

– Ты, как я погляжу, знаток. А что по деньгам?

Я опустил глаза на свои ногти:

– Три двадцать в час.

Она присвистнула.

– И сколько часов в неделю?

– Десять-двенадцать.

– Ну ничего, о времени можем договориться. Отмазка у тебя хилая, так и знай. Впрочем, никакие другие отмазки тоже не принимаются.

Слово за слово – мы успели спуститься под горку и оказались у перекрестка с шоссе, возле бетонного павильона автобусной остановки.

– Отсюда меня папа забирает. Мы живем вон в той стороне.

И она упомянула не то поселок, не то деревушку из двадцати с лишним домов, побеленных, крытых соломой, всем на зависть. Ну-ну, подумал я, это многое объясняет, тогда все сходится.

– Подождешь со мной? Он чуть позже приезжает.

Но как только я представил, что через считаные секунды мимо нас, кивая и ухмыляясь, потянется вся труппа, мне, скрытному и зажатому, сразу захотелось оттуда сдернуть.

– Нет, поеду, наверно. Вечером еще на работу. – Я сел на велосипед, неловко зацепившись за седло внутренней стороной бедра.

– Что такое? Голова кружится?

– Нормально все.

– Ну ладно тогда. Хорошо, что мы потрепались.

– Ага.

– И вот еще что… – Она вытянула перед собой руки, сжимавшие распечатку текста. – По крайней мере, я пытаюсь.

Бросив взгляд в сторону автобусной остановки, где пересмеивалась и ухмылялась вся труппа, я повернулся к Фран и заговорил по-шпионски, негромко, но твердо:

– Слушай, без обид: в понедельник я не приду.

– А что так?

Передернув плечами, я устремил взгляд куда-то вдаль:

– От меня проку – ноль.

– Многие этим прикрываются. Никто не говорит: от меня будет очень большой прок, я готов с пользой вступить в любое дерьмо, вот такой я молодец.

– Нет, в моем случае…

– Это твое невступление… из-за того, что ты бунтарь или дикарь?

– И то и другое – надо же чем-то прикрываться.

– Я так и поняла. Не вижу в этом ничего хорошего. – Она снова протянула мне текст. – Вступить – не предосудительно, особенно если дело того стоит.

– Но в моем случае все не так! Я пришел только потому… как это… не знаю… ну, короче, чтобы пригласить тебя на кофе там или на чай, типа того, понимаешь? Можно, кстати, и на чай, и на кофе, я только за. Или, скажем, в паб – знаю я тут одно место, где наливают всем без разбора… я не в смысле… просто если не высовываться… посидим на открытой террасе, ну или как ты скажешь, но меня, если честно, прет эта шекспировская тема. Как пить дать, я облажаюсь. Вот как сейчас под деревьями, если не хуже.

Пока я распинался, она то хмурила, то вздергивала брови, щурилась, покусывала прядь волос и убирала за ухо; а я с каждым ее движением все сильнее тушевался, прерывал себя на полуслове, издавал какие-то нелепые звуки, которые наконец-то иссякли, как последние капли из садового шланга.

– Ну вот. Как-то так. Что скажешь?

И когда мой фонтан пересох окончательно, Фран отчетливо произнесла:

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– Ясно. Ну ладно.

Она пожала плечами:

– Прости.

– У тебя есть парень?

– Нет.

– Из-за Майлза или как?

– Что? Что?! Нет!

– Ладно, ладно.

– Я не понимаю… При чем тут, собственно, Майлз?

– Ну, не знаю, я просто… может, тебе неохота… все нормально…

– Не в этом дело.

– Ну намекни хотя бы, а то мне напряжно в угадайку играть.

– Некогда мне! Вот это видишь? Столько выучить нужно…

Она помахала текстом пьесы у меня перед носом.

– Зато роль какая – заглавная.

– Вот именно! Я халтурить не собираюсь.

– Ну, может, на выходных…

– Нет, на выходных я с друзьями тусуюсь. А с тобой могу встретиться разве что…

– Начала – договаривай…

– Ну, приходи в понедельник.

Покрутив головой, я вгляделся в лица, наблюдавшие за нами из-под бетонного козырька.

– Только в понедельник? Один раз?

– Нет, можно всю неделю. Продержись хотя бы до пятницы.

И когда на расстоянии вытянутой руки передо мной опять возникла распечатка, я выразился, как подобало поэту:

– Бл… Блин, блин, блин!

Она рассмеялась:

– Уж извини, таковы условия.

– Но в пятницу-то мы куда-нибудь сходим?

– Нет, в пятницу я еще только серьезно подумаю.

– И примешь решение?

– Да.

– Исходя из чего?

– Как заведено. Если мы сработаемся…

– Хочешь проверить, на что я годен?

– Ну зачем так? Это же не пробы.

– Смотря как поглядеть.

– Если даже пробы, то не такие, как ты подумал.

– Но это еще не точно? Кофе, то-се?

– На данном этапе переговоров все условия уже озвучены.

– Это называется шантаж.

– Нет, шантаж – это когда тебе приходится краснеть за содеянное.

– Как в «Театральном марафоне»?

– Нет, здесь, скорее, подкуп. А точнее, стимул.

И когда она в очередной раз протянула мне все те же страницы, я сдался и торопливо запихнул их в рюкзак.

– Еще подумаю, – бросил я, поставил ногу на педаль и приготовился оттолкнуться. – Пока.

– Ну, давай! – С этими словами она мимолетно коснулась моего плеча, а когда я обернулся, быстро прильнула щекой к моей щеке (на коже – то ли у нее, то ли у меня – чувствовалась испарина) и прошептала мне на ухо: – Сто тысяч раз прощай… и так далее.

А потом, уже на пути к своей компашке, помедлила и еще раз обернулась:

– До понедельника!

По дороге на работу в голове крутилось: «Сто тысяч раз прощай», до чего же красиво сказано. «Сто тысяч раз прощай». И только в понедельник утром я узнал, что это реплика из пьесы.