Онлайн чтение книги Страна утраченной эмпатии. Как советское прошлое влияет на российское настоящее
Воля к управлению

В стране уже вроде бы 20 лет демократия, свободные выборы, коммунистическая диктатура повержена. Но тем не менее жители страны не демонстрируют никакой особой приверженности идеям демократии – вплоть до того, что само слово «демократ» является для большинства россиян ругательным и почему-то прочно ассоциируется со словом «воровство». В чем дело? Разве жители постсоветского государства не хотят сами управлять собственной жизнью?

Не хотят. И это весьма интересный результат того эксперимента, который мы здесь разбираем.

Тело, в котором мы родились

Приблизительно год назад участвовал я – как социолог – в одном любопытном исследовании российского Министерства образования. Оно касалось детей с ограниченными возможностями здоровья.

Я делал интервью и проводил групповые беседы с родителями таких детей, посещал специализированные школы, общался с преподавателями, которые пытаются приспособить их к жизни в суровом мире относительно здоровых россиян. В основном исследование касалось детей с детским церебральным параличом. У них всегда в той или иной степени нарушена координация движений, они с трудом передвигаются (чаще всего при помощи коляски), с трудом говорят, для многих огромная проблема – донести ложку до рта, на обучение этому уходят годы.

Как-то мы, уже после «глубинного интервью», сидели и пили чай с очень опытной специалисткой именно по обучению детей с ДЦП, посвятившей этому без малого 30 лет. Ее ученики даже в вузы поступают и успешно их оканчивают! В разговоре я еще раз выразил свое неподдельное потрясение и сострадание к этим детишкам: как же им тяжело живется, сколько трудов им приходится прикладывать для того, чтобы выполнить простейшие, на наш взгляд, действия!

В ответ опытный педагог кинула на меня взгляд исподлобья и сказала с легкой усмешкой:

– Да вы не торопитесь их так уж жалеть!

Ответ показался мне циничным, и я, каюсь, мысленно записал его в разряд «примеров профессиональной деформации». Вот, мол, все врачи таковы – от вида человеческих страданий черствеют, грубеют… А собеседница меж тем продолжала:

– Поймите, они ведь не такие, как мы. Если бы нас – меня или вас – засунуть вот прямо сейчас в такое тело, как у них – да, мы бы безмерно страдали. Оттого, что мы бы с вами знали, какие возможности по координации движений, по самим движениям – у нас были и какие теперь, какая малость осталась. Но вся штука в том, что эти дети в таком теле родились! Понимаете? Оно у них такое всегда было, и то, что вам кажется жутким ограничением, для них – норма!

– Но они ведь видят других… э-ээ… здоровых, – проблеял я. Честно говоря, я был жутко шокирован. – Видят, что у них… то есть у нас… все просто…

– Видят, конечно, – безжалостно и твердо закончила заслуженная учительница. – Но собственного опыта, личного переживания этой «простоты» у них нет. Мы с вами тоже смотрим, к примеру, в цирке на воздушных гимнастов. Нам чисто зрительно нравится, как они там летают – но разве мы жутко страдаем от того, что сами так не можем?

Я вспомнил об этом разговоре, когда размышлял над темой данной главы. Ведь в некотором смысле постсоветское общество тоже пребывает в состоянии этакого «социального ДЦП»: простейшие общественные движения даются нам с огромным трудом, координация между различными частями социального организма вообще практически отсутствует. Как результат – общество или вообще не движется, или движется хаотично и куда-то не туда.

Налицо, казалось бы, критическая неприспособленность к жизни. Но в умах тем не менее господствуют благодушие и чуть ли не гордость, беспокойства никто не ощущает.

Объяснение парадоксу, оказывается, очень простое: мы все в этом теле родились.

Немного фантастики

Сложившейся сейчас в стране ситуации можно подобрать такую фантастическую аналогию: допустим, в некой стране власти в один прекрасный день решили отучить жителей от традиционного процесса приема пищи как от «контрпродуктивного»[3]Ко́нтрпродукти́вный – приносящий отрицательные, противоположные ожидаемым результаты, наносящий вред.. Людей заставили получать два раза в день внутривенные инъекции некоего питательного вещества. Укол болезненный, раствор питательный в меру и одинаков для всех – но со временем все, так или иначе, к этому привыкают. Вот уже и поколения выросли на таком «рационе».

А потом – вдруг! – старая власть рухнула и для потомков граждан, прошедших через эксперимент, открыли альтернативу. Провозгласили, что отныне можно есть не только «традиционно», но и «как на Западе», то есть употреблением разнообразной пищи через рот! Безусловно, для страны это целая революция.

Вроде бы, преимущества «западного способа» должны быть всем очевидны. Во-первых, он как бы более естественен, более соответствует «человеческому естеству». Во-вторых, питание «через рот» более разнообразно. В-третьих – немаловажно – человек, питающийся за столом, получает возможность подбирать себе еду по собственному выбору, есть то, что ему нравится, и не есть того, что противно. Самое главное – человек видит, что он ест! Это не какой-то непонятный раствор, вливаемый на государственных пунктах раздачи, про который вообще до конца неизвестно, кто и из чего его приготовил!

Наконец, сам процесс еды – это ведь новые, в основном приятные ощущения, это вкусно! Не так ли?

Однако не менее очевидно, что среди «обработанного» населения, точнее, его потомков, сразу же возникнет и мощная, многочисленная оппозиция «западным веяниям». И аргументы «оппозиции» тоже будут весомы.

Во-первых, скажут они, централизованное питание обеспечивает единство нации. Все в одно время получают одну и ту же полезную инъекцию – разве это не сплачивает и не дает ощущения единения?

Во-вторых, питание через шланги – это наш путь. Такая у нас специфика родной страны. Так делали наши отцы и наши деды и были, между прочим, прекрасные люди. Зачем же нам предавать своих предков?

В-третьих, вот вы говорите «разнообразие». А зачем оно? Мы жили без всякого разнообразия, принимали в вену что дают – и, слава богу, выжили и живем до сих пор! А самое главное – ведь, выбирая себе еду самостоятельно, недолго и отравиться! Разве это не реальная опасность? Так стоит ли очертя голову забывать свои корни и тащить в рот что ни попадя?

Наконец, эту самую еду еще надо где-то добывать, потом готовить, а потом еще жевать! Такое количество усилий и личного времени, а зачем? Мы привыкли, что все то, над чем мучаются «обычные люди», делается кем-то и без всякого нашего участия!

Зачем нам снова разрабатывать себе десны, зубы, вспоминать давно забытые в нашей стране поварские книги… Ради некоего «вкуса»? Да гори он огнем! Ведь эта ваша еда – это низменно, недостойно, это грязно, в конце концов!

Вот так бы наверняка спорили с культуртрегерами люди, с пеленок привыкшие получать питательные вещества из инъекций «государства». Примерно такого же плана споры сотрясают российское общество, когда заходит речь «демократии», «навязываемой нам Западом».

Немногочисленные «западники» упирают на «естественность» демократии с точки зрения природы человека, говорят о том, что она обеспечивает разнообразие, что она гораздо больше «заточена» под потребности конкретного индивида, что политическая жизнь при демократии – это интересно, это вкусно, что с ее помощью человек обретает контроль над важнейшей стороной своей жизни…

Люди с советской и постсоветской психологией слушают все эти «бредни» угрюмо и недоверчиво. И возражают, напоминая и про «особый путь», и про «отраву»… И намекая, что «вся эта политика» – это что-то бесконечно низменное, животное и что «жевать» – то есть стараться вникать в особенности политической борьбы и принимать свои собственные ответственные политические решения – глупая, ненужная и непонятная работа.

Оккупационный принцип

Когда копаешься в собственном «БИОСе», важно определить базовые понятия максимально четко и вместе с тем просто. Иначе малейшие неточности или двусмысленности заведут потом неизвестно куда. А уж если мы говорим о таком заезженном и захватанном слове, как «демократия»… Тут, главное, не стоит прежде времени вдаваться в мутные процедурные вопросы типа способов голосования, составе избирательных комиссий, надо или не надо защищать права меньшинства, чем сувенирная демократия отличается от суверенной и т. п.

Вообще, для простоты можно выделить всего два типа наделения властью: демократический и оккупационный. В случае первого процесс идет «снизу вверх», в случае второго – «сверху вниз».

Основной особенностью построенного коммунистами «единственного в мире государства рабочих и крестьян» было то, что демократический способ наделения властью в нем отсутствовал – на всех уровнях, что называется, «как класс». И соответственно на всех уровнях, от октябрятской «звездочки» до «выборов» Председателя Президиума Верховного Совета СССР, жестко и неукоснительно соблюдался оккупационный принцип. Любого рода власть в Стране Советов делегировалась только «сверху вниз», и никак иначе.

Важно, что примеры оккупационного принципа формирования «руководящих органов» окружали будущего «гражданина СССР» с детства, с младших классов школы, если не с детского сада. Я не зря упомянул октябрятские «звездочки». Разъясню для молодого поколения – заботливая советская власть начинала «вовлекать в общественную жизнь» своих юных граждан буквально с первого класса школы: сначала их принимали в октябрята (1–4 класс), потом в пионеры (5–8 класс), далее в комсомольцы (9 класс и до 28 лет).

В 20-е годы прошлого века считалось, что октябрятами, пионерами и комсомольцами должны быть «избранные» – то есть самые лучшие, сознательные и беззаветно преданные «делу Ленина и родной Коммунистической партии» юные советские граждане.

То есть появление у школьника значка на лацкане или красного галстука на шее быстро стало знаком не избранности, а попросту – лояльности, свидетельством, что данный ребенок такой же, как все, «обычный советский ребенок».

Зачем все это было сделано? Что за странная идея – создавать «общественные организации», в которых состоят все? Идея проста и понятна – контроль. Единообразные «детские организации» пронизывали весь «совок» «от Москвы до самых до окраин». Дети Страны Советов должны были с самого начала «процесса коммунистического воспитания» учиться голосовать единогласно и по команде и считать естественным членство в организации, в которой от них, как от рядовых участников, ровным счетом ничего не зависит.

Далее этот навык только совершенствовался. Во всех случаях главным был принцип – никакой «командир звездочки» или «председатель совета отряда» не может быть избран иначе как по указанию классного руководителя. Любой «председатель совета дружины» немыслим иначе как по указанию администрации школы. Подход очень правильный с точки зрения социального конструктора: то, что усвоено в детстве, воспринимается потом как норма, без критики.

«Демократический централизм[4]Демократический централизм – форма государственного устройства, основанная на обязательности решения вышестоящих органов для нижестоящих при выборности всех органов и подотчетности их нижестоящим.»

Как и в предыдущем случае, «экспериментаторов» отличает завидная откровенность. Если отсутствие эмпатии по отношению к «классовым врагам» (то есть к соседям, родным, детям, старикам и женщинам) открыто провозглашалось абсолютно правильным и единственно возможным поведением, то и отсутствие у себя демократии коммунисты признавали открыто и для смеха называли «демократическим централизмом».

Суть «централизма» понятна – решения вышестоящего органа обязательны для нижестоящего. Но почему «демократический»? А потому что в «совке» «централизм» трактовался максимально расширительно: вышестоящий «избираемый» орган считал себя вправе контролировать все процессы внутри нижестоящего, включая и то, как и за кого его участники голосуют.

Суть советской демократии предельно проста – это единогласное голосование «за», причем за единственного возможного кандидата, заранее одобренного «сверху». Попытки голосовать «против» или «воздерживаться» преследовались. «Вольнодумцы» же рисковали нажить себе серьезные неприятности.

Окружение «совка»

Итак, с детства советских граждан приучали к «правильному» восприятию того, как может быть устроено управление. Но пионерией и комсомолией дело не ограничивалось. На Западе, скажем, реальной «школой демократии» выступают различные самодеятельные и общественные организации «по интересам», многие из которых весьма влиятельны. В школах и вузах есть и органы ученического самоуправления, и «родительские комитеты», действуют и мощные структуры типа Национальной стрелковой ассоциации в США. Посмотрит иной западный школьник на маму, вернувшуюся с бурных дебатов в родительском попечительском совете школы, на старшего брата, сочиняющего «предвыборную программу» для своего выдвижения в Совет студенческого самоуправления, на отца, борющегося за смещение бездарного, на его взгляд, председателя местной ячейки Стрелковой ассоциации, – и понимание демократии приходит к такому школьнику как бы даже помимо его воли.

Не то было в СССР. Во-первых, общественных организаций было намного меньше. Во-вторых, были они вовсе не самостоятельными, а наоборот – изначально находились под плотнейшим колпаком «кураторов» из государственной и партийной администрации. Соответственно никакие отклонения от правильного курса в советских общественных организациях были просто невозможны. Члены всех этих ДОСААФ, профсоюзов и «учебно-воспитательных комиссий» в вузах делали ровно то же самое, что и во всех прочих организациях «совка» – единогласно голосовали за решения, которые уже до них и без них были написаны в вышестоящих инстанциях. Демократический централизм в действии!

Собственно, точно такая же картина наблюдается и сейчас. К примеру, чьей поддержкой должен заручиться общественно активный ветеран, желающий стать председателем какого-нибудь областного или районного Совета ветеранов? Смешно было бы думать, что ветеранов. Ветераны тут ни при чем, и об этом сами они знают лучше, чем кто-либо еще. Главное – это поддержка соответствующей администрации города или области.

Или давайте возьмем для примера такую достаточно крупную общественную организацию, как Российская Православная Церковь. Попробуйте задать православным вопрос: в какой степени они оказывают влияние на формирование руководящих органов своего прихода? Впрочем, с некоторых пор такие вопросы, по всей видимости, лучше не задавать, дабы не нарваться на «Закон о защите чувств верующих».

Однако для жителей «совка» РПЦ также была весьма зримым воплощением все того же оккупационного принципа формирования власти, на языке коммунистов – «демократического централизма». Впрочем, на простом языке этот принцип можно выразить тоже максимально просто и доступно: «Начальством делает только начальство».