Онлайн чтение книги Суета
КОНСИЛИУМ

Лев лежал на тахте, подложив руки под голову, обратив лицо, полное безмятежности, к потолку. Время от времени он выстреливал изо рта дымное одиночное кольцо, которое от момента рождения у самых губ и до растворения в сизом пространстве крутилось само в себе, завораживая своего творца.

Федор склонился над журнальным столиком, где были разложены многочисленные таблицы и кривые, перефотографированные для статьи. Левая его рука застыла на краю столика, и неподвижная сигарета давала ровненькую голубую струйку дыма, которая начинала искривляться в полуметре от порождающего ее источника.

Руслан сидел за столом, положив руки на пишущую машинку, не вынимая изо рта погасшую сигарету.

Посмотришь в это мгновение на них, и любая причина сгодится, чтоб объяснить затишье. Думают? Отдыхают? Поссорились? Надоело?..

— Лев, давай откроем форточку, дышать уже нечем. — Руслан выдернул сигарету изо рта и воткнул ее в пепельницу.

— Во-первых, лень. Во-вторых, открытая форточка только температуру снизит, а кислорода здесь все равно больше, чем могут принять наши легкие.

— И потом, мы привыкли к этому дымному уюту! — Ровненький дымок качнулся, Федор перенес сигарету в рот.

— А вообще-то, если невмоготу, открой форточку. А то и совсем брось курить. Зачем тебе курить, а? — Лев повернулся на бок и обратил лицо к Руслану. — Ну скажи, зачем ты столько куришь?

— Хочется. Потребность у меня такая.

— Ну и глупо. Курение — порок. Пороки нам даны для радостей, а злоупотребление радостями лишает их прелести.

— Да ну тебя, Лев Михайлович. Смотри, вот где у нас самая изюминка. — Федя ткнул пальцем в одну из таблиц, разложенных на маленьком столике.

Лев вытянул шею.

— Угу. — Пожевал губами, помычал, пустил очередное кольцо дыма. — Угу. Правильно. Руслан, прочти еще раз, что получилось в конце.

— Машинка совсем плохо работает. — Руслан протрещал кареткой и вытянул законченный листок.

— Ты что, каждые десять минут будешь вещать про это копеечное несчастье? Святослав же обещал прислать завтра мастера. Не нуди. Читай лучше.

Руслан быстро, не отрывая глаз от листка, пробубнил текст. Не ожидая реакции коллег, взял ручку и стал поправлять опечатки и расставлять знаки препинания. Федор двигал к себе листки и вставлял в текст цифры.

— Русланчик, перерисуй-ка похудожественней схемку вшивания протеза. Ты же можешь сделать это покрасивше.

Все засмеялись чему-то, видно, уже обыгранному в прошлых разговорах.

— А не попить ли нам чайку? — Лев опустил руку за изголовье тахты, вытащил детский телефончик, купленный три дня назад в «Детском мире» на кандидатскую надбавку, и снял трубку. В соседней комнате раздался треск, голос Марты был слышен в трубке и доносился через дверь: «Ну что?»

— Больше ласки и игры, дорогая. Громада была бы тебе благодарна за чаек качеством не хуже нашего кабинетного.

— Как из «Волги-Волги»: Агапкин, снимай трубку — говорить будем, — прокомментировал Руслан.

— Ну, ты эрудит! — восхитился Лев.

— Сколько отдали, Лев Михайлович? — Федя счастливо, по-детски смеялся и, наверное, прикидывал, как эта новая техника пристроится в его доме.

— Зачитывать будем? — Все ж Руслан самый деловой.

— А что тут зачитывать? — Лев последний раз лежа потянулся, затем рывком поднялся и навис над столом. — Таблицы впишем, выводы у нас готовы. Оставьте статью, я чего-нибудь подправлю, а Марта завтра перепечатает начисто.

Лев опять снял трубку:

— Марта, перепечатаешь?

— Когда?

— Сегодня я подправлю, а завтра перепечатать надо.

— Интересно! А сценарий как? Ты что, Лев, не соображаешь? Со статьей вас никто не гонит. Не план же — хобби. А сценарий давно сдавать надо, деньги горят.

— Да ладно, успеешь! Нас тут легион, а там я один. — И повесил трубку.

«Как знаешь», — донеслось из кухни.

— Лев Михайлович, я сам перепечатаю. — Федор стал собирать бумаги.

— Куда ты их берешь? Я еще посмотрю, поправлю. Не боись, мужики, перепечатает.

— Лев, а кого в авторы ставить? — У Руслана ну ни одного вопросика, ни одного словца бесцельно, ну ничего он сегодня просто так не сказал.

— Ясно кого. Во-первых, всех нас. И никаких субординации, строго по алфавиту.

— А Олег? Ему бы надо статейку. Он как раз начинает работать.

— Так-то оно так. Только неохота парня портить с самого начала. Оперировать — еще не работать. Оперировать — самое легкое. Он еще совсем молодой, не так поймет.

— Без пряника не очень-то подействует кнут. — Руслан крепко строил свои взаимоотношения.

— Давай сделаем так. Не надо говорить, что мы уже все сделали. Пусть возьмет цифры, нарисует таблицы, построит актуарные кривые, подготовит выводы. А мы все впишем сейчас. Он должен знать, что за дело в соавторы попал, а не просто так.

— Баловство одно! Дурью мучаетесь, Михалыч. Зачем ему делать зряшную работу?

— Никакое не баловство. Во-первых, еще раз проверим. Во-вторых, потренируется. И в сознании у него будет, что не подачка, а заработанное. Надо же как-то компенсировать видимую всем нашу расхлябанность. А то и он будет думать, как многие, что у нас во всем беспорядок и халдейство сплошное. Все на шермачка можно, и в забияки проскочить на шермачка можно.

— Так пусть пишет новую, другую статью. Неправильно — так переделаем.

— Федор, конечно, прав, но надо подстегнуть. Пошустрее будет работать. Следующую ему поручим. Пусть делает первый вариант.

— Только время терять. — И Руслан, увидев Марту с чайником, двинулся ей навстречу.

— Сходите, пожалуйста, кто-нибудь, принесите чашки. Федя тотчас отправился выполнять, Руслан начал колдовать над заваркой. Марта поставила сахар, печенье, конфеты.

— Может, кто есть хочет?

— Спасибо, мы поели уже.

Хозяйка оглядела комнату и открыла форточку. Лев не мог упустить такой подставки:

— От свежего воздуха только изжога. Все засмеялись — шутка была дежурная.

После нескольких глотков блаженство проступило на Федином лице, сибаритская расслабленность:

— Ох и повезло же нам, мужики. Как это нам удалось сработаться?! Ведь съехались черт-те откуда, друг друга не знали, характеры разные.

— Вот и хорошо, что разные. Руслан деловит, ты покладист, я тщеславен и самодоволен… Или не так: Руслан деловит, покладист и тщеславен; ты — работяга, самодоволен и настырен; я ленив, а потому вечно придумываю, как облегчить себе жизнь. Больше всего на свете люблю себя — прямо, ух как люблю… И в этом единстве — залог прогресса.

— Точно, Лев, — скинул деловую маску Руслан. — Это хорошо, что себя любишь. Раз себя — значит, и других. Иначе не бывает, если хочешь жить в любви. Правда ведь? Ведь есть только два пути: ни себе ни людям или — и себе и людям…

— Здравствуйте! — Интересно, что противопоставит женский реализм Марты мужскому благодушию и самолюбованию. — Разве так не бывает, чтоб себе всё, а людям ничего?

— Конечно, не бывает. Это нелюдь. А мы про своих. У таких, как ты говоришь, в конце концов все разваливается и больно бьет потом, если по самому не успеет — по потомкам саданет. — Лев сладострастно глядел на конфету. — Чай с конфетой — лучшая еда в мире. Точно говорю.

— Уверен?

— Абсолютно, Русланчик.

— Хочу собаку завести, — неожиданно вышел из задумчивости Федор.

Лев отреагировал невпопад, как говорится, сменил тему:

— Вчера подписался на Дюма.

Разговор разлезался, каждый брякал, что в голову взбредет. Может, это и есть раскованность? Но недолго длилась такая безответственная вальяжность.

Телефон. Не детский, а обычный городской. Естественно, трубку взяла Марта — единственный легальный человек в квартире.

— Слушаю. А, здравствуй, Леша… Здесь, здесь. Со всей своей армией, нет, не киношной, основной. Среди тех он солдат последний, а сейчас фельдмаршалом сидит. Ага. Оба здесь… Ладно. — Марта засмеялась. — Сейчас даю.

— Левушка, ты меня извини. От дела отрываю? Ты сейчас двигаешь науку или научноспишь? — Алексей Алексеевич бросал вопросы необычно быстро.

— Сейчас ты оторвал нас от самого важного дела, от вкусного чая, дорогой. Сидим, как три богатыря, и чаи гоняем.

— Очень оригинально. Днем не надоело чаевничать? Ладно, Левчик, тут дело такое: у сынишки одного профессора из нашего института боли в животе. Подозревают аппендицит. Не посмотришь?

— Ну а что делать? Не скажу, что пою от радости, но могу ли я тебе отказать в такой безделице? Может, прямо в больницу? Там и анализы можно сделать.

— А если нет ничего? Зачем ехать к черту на рога?

— Ладно. Адрес говори.

— Мы недалеко. Сами подъедем. Можно?

— Тогда вообще о чем разговор! Знаешь, одному йогу дали задание десантироваться с высоты десять тысяч метров, а он соглашается только на двухкилометровую высоту, ему говорят: да не все ли равно для парашюта, выше даже лучше. И тут йог воскликнул: «С парашютом! Так бы и говорили сразу». Так бы и говорил. Устроим консилиум — нас тут трое и вас двое.

— Во-первых, я и не помню, когда аппендикс последний раз в руках держал. А папаня и вовсе никуда — теоретик, физиолог наш.

— Хорошо. Давай. Когда будете?

— Минут через двадцать.

— Я тебя знаю, точно через двадцать или к утру?

— Ребенок же, боли…

— Смотри!

Только они вошли, как Лев по шаблонам современного гостеприимства стал уговаривать пришедших снять пиджаки. Действительно, как иначе подтвердить радость хозяина и доброжелательное отношение к гостю? Бедный мальчонка с подозрением на аппендицит сидел забытый в уголочке дивана, оглушенный одновременным гомоном пятерых мужчин, уговаривающих и отказывающихся снять пиджаки. Второй раз за вечер вторглась в разговор толика женского реализма и вернула мужчин к жизни: Марта напомнила, что у мальчика болит живот вне зависимости от окончательного решения вопроса, где будет лучше пиджаку — на спинке стула или на спинах гостей. Возбуждение часто наступает лишь оттого, что много людей собралось. Полдесятка, как сейчас, — уже достаточно для коллективной эйфории. И никакой другой причины не нужно. Лев был возбужден и оттого, что оказался кому-то нужен. Ничто так не поддерживает наши силы, как уверенность в собственной необходимости.

— Ну, ну. Давайте, давайте посмотрим… — «Давайте, давайте» — типичный призыв начальников. Руслан продемонстрировал профессорам свое недолгое право быть начальником над больными и их родственниками.

Лев подошел к мальчику с елейной улыбкой доктора, привыкшего общаться только со взрослыми больными. Пожалуй, это было лишним — мальчику двенадцать лет, он вполне воспринимал нормальное взрослое обращение. Вообще мальчик был напуган не столько своими болями — да и были ли они сейчас? — сколько количеством вершителей его судьбы.

Лев расспрашивал, осматривал, ощупывал. Озабоченный папа старался издали разгадать, насколько обеспокоен доктор. Лицо Льва оставалось непроницаемым. Ничего не сказав по существу, он повернулся к витязям своей заставы.

— Посмотрите вы, ребята.

Оба посмотрели так же молча и бесстрастно. Закончив осмотр, одинаково, не тратя слов, подходили к столу и брались за недопитую чашку. Молчание докторов в глазах отца выглядело грозным, не предвещало ничего хорошего. Когда хирурги собрались у стола, к мальчику направился Алексей Алексеевич. Тревога отца нарастала. Ох уж эти олимпийцы липовые, игроки, провинциальные актеры!..

— Ну что, коллеги? По-моему, ясно?

— Может, мезоаденит? — предположил Руслан.

— Ну уж, во всяком случае, не аппендицит. Ясно, что оперировать не надо, — с оргвыводов начал обсуждение Лев.

Алексей Алексеевич, поднявшись с дивана, потрепал мальчика по голове.

— Так что же тогда? Боли есть. Температура есть. Боли больше справа. Что же тогда?

— Живот мягкий, — парировал Лев. — Боли чуть смещены к середине, начались сразу здесь, никуда не перемещались.

— Но как же вы можете отвергнуть аппендицит? — перешел в наступление Алексей Алексеевич.

— У него это не первый раз. Говорит, такое уже бывало, — поддержал Федор своего атамана.

Реакция отца была стандартной и естественной:

— Вот именно, что не первый раз — третий приступ!

Ох уж этот легендарный третий приступ! Все население боится третьего приступа, как шофер третьей дырки в правах. И откуда свалилась на мир эта фальшивая истина, из какого опыта возникла завиральная мысль о пределе человеческих возможностей при аппендиците? Третий приступ — говорит врач по образованию, интеллигент, профессор, пусть даже не практик — теоретик! Неудивительно, что и все остальные заворожены мистическим числом «три», как только речь заходит об аппендиците.

— Ну и что? Пусть аппендицит. Может быть сто приступов. Вот уж случай, когда количество не переходит в качество. Просто когда мы уверены, что аппендицит, мы хотим побыстрее с ним расправиться. Да и кто сказал, что прошлые боли связаны с ним? Я думаю, Руслан прав: скорее всего мезоаденит — воспаление брюшинных желез. Само пройдет.

— А если повторится летом в лагере или с нами где-нибудь в отпуске, на каникулах? Что тогда? Оперироваться где попало? Вдруг будет приступ?

— Что я могу сказать: конечно, может, и аппендицит когда-нибудь будет.

— Они вечно под страхом… — Алексей, как бы сочувствуя отцу, извинялся.

— Тогда так, — вздохнул Лев Михайлович. — Нам, трем хирургам, кажется, что здесь аппендицита нет. Но голову на отсечение никто из нас не даст, поскольку, сами понимаете, в медицине нет ничего стопроцентного. Раз возникает сомнение, поехали в больницу, сделаем анализы, правда, они нам тоже не помогут — лейкоцитоз заведомо высокий. И соперируем. Плохого не будет. Сомнения исчезнут вместе с аппендиксом, волнения уйдут — будем жить для новых.

— Что «новых»? — вскинулся папа.

— Новых волнений. Неужто вы надеетесь прожить жизнь без волнений?

Все вежливо поулыбались и в том же лихорадочноприподнятом настроении укатили в больницу.

Марта осталась одна. Сначала как челнок сновала между комнатой и кухней. Потом села за машинку, вставила чистый лист, откинулась на стуле, вздохнула и медленно, громко произнесла, то ли заклиная, то ли моля, то ли…

— Господи! Если вечером поехал в больницу, может, сегодня вернется сюда?

Мальчик выписался через семь дней. После снятия швов. Он был здоров. Все были спокойны. Ушли сомнения и волнения, связанные с той мимолетной неясностью, что прилетела, унесла отросток и улетела.

Хирурги еще немного повысили уровень своего самодовольства — они оказались правы. Собственно, они и не сомневались. Они волновались: мало ли чем могла окончиться операция, особенно если она напрасна?