Онлайн чтение книги Тайны Тарунинских высот
ГЛАВА X. «ЦЕПЛЯЙТЕСЬ ЗА НЕБО!»

Командующий группой немецких войск генерал Краузе любил одиночество и работал обычно в своем кабинете, устроенном в большом блиндаже, покрытом броневыми плитами из лучшей крупповской стали. Стены кабинета были сплошь завешаны коврами — большую коллекцию их Краузе вывез из Крыма. На фоне их особенно выделялась гипсовая белизна лица генерала, в котором каждая черточка, начиная с орлиного носа и кончая складочками у глаз, выражала высокомерие. На письменном столе выстроились в безукоризненную шеренгу и будто сами держали равнение телефонные аппараты. Командующий предпочитал выслушивать доклады и донесения подчиненных по телефону — входить в кабинет без крайней надобности не разрешалось даже начальнику штаба.

К фамилии Краузе так и просилась приставка «фон», но генерал не гнался за этим. Он не был бароном, но бароны (почище незадачливого фон-Штуббе) были у него на побегушках. Адъютант, который родовитостью мог поспорить с каким-нибудь герцогом, старательно чинил карандаши для Краузе и почтительнейше подавал ему плащ. А Краузе относился к адъютанту, как к телефонному аппарату.

После утреннего кофе генерал уселся в мягкое кресло за своим рабочим столом, но начальник штаба нарушил его покой экстренным телефонным сообщением: в 8.00 под Тарунином русские открыли сильный артиллерийский и минометный огонь, похожий на артподготовку, и, по всем признакам, намереваются штурмовать высоту.

Краузе надменно улыбнулся и сказал:

— Пусть!

На вопрос начальника штаба, не будет ли каких-либо новых приказаний, генерал отвечал:

— Никаких. Подтвердить прежний приказ: ни на волосок не отклоняться от принятой системы обороны.

Русская артиллерийская подготовка и предстоящий, возможно, штурм не тревожили командующего. Он был совершенно уверен, что все произойдет опять точно так же, как и прежде: русские еще раз разобьют лоб о несокрушимую Тарунинскую крепость, созданную не инженерами, а штабом. Самые мощные инженерные сооружения разрушаются русской артиллерией, а Тарунинская крепость стоит незыблемо. Она прочнее железобетона и стали. Все развивается систематически, все идет, как предусмотрено. Конечно, полевые караулы и наблюдатели в траншеях уничтожены снарядами и минами, но ведь это также предусматривалось. Они должны были пасть смертью храбрых — и пали. Возможно, что сегодня будет убито немецких солдат еще больше, чем вчера. Но разве большие потери умаляют славу полководца-завоевателя? Напротив. Тысячи трупов говорят о грандиозности сражений и величии полководца. Смерть — это ветер, раздувающий славу. Только поднявшись на горы трупов, можно достигнуть вершин полководческой славы. Солдаты для того и существуют, чтобы умирать на поле боя. Умереть в постели имеет право только полководец...

Казалось бы, для сверхчеловека, каким мнил себя Краузе, и людская слава — ничто, но это было не так: генерал ненасытно жаждал славы. Крым не утолил, а еще сильней распалил эту жажду. Ленинград сулил многое. Краузе понимал, что Ленинград значительнее Крыма. И был уверен, что решающая роль при штурме знаменитого города будет принадлежать ему. Разве кто-либо из генералов, командующих войсками на этом фронте, мог равняться с ним, завоевателем Крыма?

С обычным удовольствием Краузе стал рассматривать карту боевых действий, на которой так наглядно можно было видеть, как стиснуты русские в стальном кольце немецкой блокады. Глядя на карту, казалось: стоит еще чуточку нажать, и они будут раздавлены. Генерал понимал, что это только так кажется: в кольце зажата тоже сталь. Но все же был уверен, что русская сталь не выдержит — перегорит, размягчится в огне блокады.

В дверь деликатно постучали. Начальник штаба решился войти в кабинет, считая, что дела принимают слишком серьезный оборот. Он доложил, что командир дивизии Адлер в очень тяжелом положении и просит срочно прислать подкрепления.

— Опять этот Адлер! — сказал Краузе, более всего недовольный появлением в своем кабинете подчиненного. — Вчера он просил подкрепления и сегодня опять просит!

— Он просил, но не получил. Мы только обещали ему...

— Дорогой полковник, вы не хуже меня знаете, как плохо с резервами. Фронт чудовищно растянулся, Россия такая большая! Адлер должен держаться своими силами. Это нетрудно: у него превосходная система обороны. Шедевр!

— Простите, мой генерал, но система, как бы она ни была прекрасна, не может обороняться сама собой, без живой силы.

— Глупая шутка! У Адлера дивизия почти полного состава. Этого более чем достаточно для обороны небольшого участка. Если он не дал нам вчера преуменьшенные цифры своих потерь, то у него хватит солдат на отражение доброго десятка штурмов.

— Боюсь, что он дал сильно преуменьшенные цифры!

— А! Значит, он решил немножко поднажиться? Выгодное дельце! Хе-хе! Пускай!

* * *

Генерал Адлер бесился. Он выгнал из блиндажа своего командного пункта всех, кроме дежурного телефониста, и бегал из угла в угол, то и дело натыкаясь на стол, заваленный бумагами, и чертыхаясь. Нет, сегодня его ничуть не радовала возможность заработать на мертвых душах! На этот раз в донесении штабу группировки он преуменьшил свои потери не из корысти. Ему было досадно, что он так опростоволосился: ведь русские вчера и не думали наступать. Вчера была допущена грубая ошибка: роты слишком поспешили — заняли траншеи до полного окончания артподготовки. Сами полезли под огонь! Получилось очень глупо. Потеряно так много людей, что пришлось пустить в ход все резервы. Затребованные еще вчера подкрепления не прибыли и сегодня, хотя Краузе обещал, что двинет их немедленно. Для командира дивизии потери в людях не могли быть отвлеченными цифрами. Адлер тревожно соображал, хватит ли у него огневых средств и живой силы, чтобы расстрелять атакующие цепи русских, если они сегодня предпримут штурм, от которого вчера почему-то воздержались. Может быть, и сегодня никакого штурма не будет? А если будет? Ну что ж, ловушка, слава богу, в полной исправности. Она сработает, как и прежде. Фланкирующая позиция вчера себя не выдала и ничуть не пострадала. А она в ловушке — важное звено. Русские до сих пор и не подозревают о ней. И не должны подозревать, это самое главное. Сейчас она тоже помалкивает.

Мысли о ловушке успокоили Адлера. Генерал замедлил шаги: уже не бегал по блиндажу, а прохаживался, слушая неровный гром, доносившийся из-за гребня. В сущности все было настолько слажено, автоматизировано, что генерал не мог даже придумать, что бы еще такое сделать. Наконец, он решил еще раз предупредить командира отдельного батальона, занимающего фланкирующую позицию: ни в коем случае не открывать огня до тех пор, пока русские не приблизятся к траншеям.

— Вызвать майора Дорфмана! — приказал он, и солдат начал повторять в телефонную трубку:

— Мюнхен! Мюнхен!

— Ну, скоро? — нетерпеливо крикнул генерал.

— Отдельный батальон не отвечает!

Выхватив трубку из дрожащих пальцев солдата, Адлер учинил громовой разнос начальнику связи. Генерал не хотел ничего слушать, и майору Фишбауму с большим трудом удалось доложить, что связисты, посылаемые им по линии к позиции отдельного батальона, не возвращаются и не дают о себе знать — бесследно пропадают.

— Пропадают?! Я им покажу, как пропадать! Они просто прячутся, подлые трусы! Залезают в щели, как тараканы... Извольте восстановить связь с «Мюнхеном». Если вы не сумели подготовить надежных связистов, идите сами на линию. Что?! Имейте в виду: за связь с «Мюнхеном» вы отвечаете головой. В буквальном смысле слова! Понятно?

Адлер бросил трубку, которую телефонист поймал на лету, и опустился на скамью.

Прошло всего лишь тринадцать минут! Если русские сегодня собираются штурмовать, артиллерийская подготовка продлится, конечно, не меньше часу. Любят пострелять эти русские!

Он встал и подошел к широкой амбразуре, из которой хорошо видна была главная высота. Генерал стал смотреть в бинокль. Гребень высоты был черный и страшный, он весь словно порывался взлететь в небо, рос и набухал, кипел и ворочался, как живой.

Очень хорошо. Прекрасно. Русские изо всех сил колотят по пустым траншеям! Они будут бить по пустоте час или больше. Бедняги израсходуют опять колоссальное количество снарядов. В их положении это безрассудно.

Но вдруг картина в поле зрения бинокля изменилась: гребень словно стал ниже, высота как будто осела вниз. Это значило, что огонь по гребню прекратился, земля перестала взлетать вверх, а дым постепенно рассеивается.

Что за черт? Снаряды, что ли, у них на исходе? Неужели после такой слабенькой артподготовки они решатся атаковать гребень? Едва ли... Впрочем, если угодно, пусть попробуют.

Окончание обстрела гребня послужило, как всегда, сигналом, по которому пришла в действие хорошо слаженная военная машина. Из укрытий за высотой выскакивали солдаты с автоматами и врассыпную бежали вверх, на гребень. Туда же потащили станковые пулеметы.

Генерал смотрел на скат, усеянный маленькими фигурками. Издали казалось, что они движутся очень медленно.

— Что за бег на месте? — рассвирепел Адлер. — Я вам покажу, ленивые скоты! Этот толстяк Штейфель распустил своих солдат! Телефонист! Вызвать полковника Штейфеля!

Телефонист связался со штабом полка, оборонявшего центральный сектор, но командира полка в штабе не оказалось — отбыл на передовую линию.

— Ладно. Пускай сам подгоняет своих лентяев! — проворчал Адлер и стал снова смотреть на цепи, поднимавшиеся по скату. Как медленно они движутся... чем дальше, тем медленней! Тысяча чертей! Они ползут, как улитки! Можно подумать, что там нивесть какая круча. Да они, кажется, совсем остановились? Что это? Что такое?! Они залегли перед гребнем! С ума сошли!!

Генерал разразился проклятиями. Глаза его от бешенства налились кровью, и он стал плохо различать предметы в бинокль, но все же не мог не увидеть, как вдоль линии гребня, чеканившейся на сером небе, быстро перебегали тонкие дымки и мелькали бледные огоньки. А до слуха его донесся негромкий сухой треск, словно там рвали бесконечную ткань.

Боже! На гребне русские! Они опередили. Их огонь сметает наши цепи... Все пошло к чертям! Что же теперь делать? — генерал, как зачарованный, продолжал смотреть на гребень высоты.

Прошло две — три минуты, и картина снова изменилась. Увы, не к лучшему! Заговорила вновь русская артиллерия, и огневой вал ее теперь сползал по скату, обращенному в тыл гитлеровцев, и неуклонно, неотвратимо приближался к залегшим цепям.

Адлер бросил бинокль. Все пропало! Лучше не смотреть туда, не видеть того, что сейчас произойдет, не может уже не произойти! Сам господь бог не спасет теперь его роты, батальоны, его дивизию!

Но не смотреть он не мог. И увидел, как полоса разрывов накрыла цепи. В клубах дыма мелькали красноватые огоньки новых и новых разрывов. Нет, у русских не мало снарядов!

Он видел также, как из завесы дыма стали выскакивать маленькие фигурки: обезумевшие от ужаса солдаты пытались спастись бегством. Но огневой вал продвинулся вперед и поглотил их. Так повторялось несколько раз. И с каждым разом все меньше фигурок выскакивало из дыма.

А огневой вал советской артиллерии сползал все ниже. Вот он уже бушует у подножия высоты и начинает приближаться к блиндажу, у амбразуры которого стоит остолбеневший командир дивизии. До сих пор генерал Адлер был убежден в непогрешимости немецкой стратегии и тактики, в неприступности Тарунинской крепости, и тому, что происходило у него на глазах, просто не мог поверить. Этого не могло быть! Русские не могли оказаться на гребне раньше, им надо было пробежать вчетверо больше!

Только появление штабных офицеров вывело Адлера из столбняка.

В блиндаж втиснулся чуть ли не весь штаб. Наиболее предусмотрительные офицеры остановились у самого выхода, чтобы быть поближе к своим машинам: на дороге, ведущей в тыл, уже урчали заведенными моторами и нетерпеливо подрагивали пестрыми, камуфлированными боками автомобили.

— Русские захватили топографический гребень главной высоты, — доложил начальник штаба. — Полк Штейфеля сброшен вниз.

— Вы думаете, я ослеп?! — набросился на него Адлер. — А что фланкирующая позиция? Батальон Дорфмана проспал?

— Повидимому, батальон Дорфмана более не существует. Русская артиллерия обрушилась на него.

— Черт! А где полк Кнабе? Почему молчит дивизионная артиллерия?

— Кнабе тоже сброшен вниз. Дивизионные орудия уничтожены или подавлены: русские корректируют свой артиллерийский огонь уже с гребня. Точней стрелять невозможно.

Адлер дважды раскрыл рот, но не издал ни звука, хотя все смотрели прямо ему в рот. Когда рот открылся в третий раз, из него вырвался хриплый крик:

— Артиллерию! Вызвать огонь тяжелой артиллерии! Почему она молчит?!

Начальник штаба дивизии, отпихнув солдата-связиста, сам заорал в телефонную трубку:

— Бавария! Бавария!

Адлер вырвал у него трубку. Узнав по голосу начальника штаба группы, он потребовал:

— Прикажите немедленно тяжелой артиллерии смести огнем с гребня русских! Иначе все пропало! Что?

Телефон молчал, будто испытывал терпение Адлера. А потом полковник услышал спокойную, отменно вежливую речь самого командующего:

— Вы погубили артиллерию, а теперь просите поддержки? Неужели вы не понимаете, что теперь вся наша артиллерия с гребня высоты видна русским, как на тарелке? Закрытые позиции стали открытыми. Артиллерия несет большие потери. Она срочно передислоцируется, а вы хотите, чтобы она вас прикрывала. Вы подвели всех. Из-за вашей преступной небрежности и ротозейства мне приходится передислоцировать не только артиллерию, но и пехоту. Кто знает, не бросят ли русские в созданную ими брешь крупные силы? Ваше ротозейство может иметь роковые последствия.

Командующий группой считал Адлера единственным виновником столь невероятного падения неприступной Тарунинской крепости. Недаром Краузе терпеть не мог этого мужлана, с лицом мясника и с голосом барбоса, — то было своего рода предчувствие. Теперь этот негодяй наделал хлопот, а главное — провалил ловушку. Когда русские будут отброшены назад (в этом Краузе не сомневался), ловушка уже не сможет быть тем, чем она была! За такое дело Адлера следовало бы расстрелять.

Краузе был взбешен. Он говорил с Адлером вежливым, даже ласковым голосом, но слова его были ядовиты. Адлер кусал свои толстые губы, но когда Краузе заговорил о передислокации войск, приободрился. Ему представилось, что произойдет общий отход на заранее приготовленные позиции, и его дивизия отойдет на рубеж номер два, где будет, пожалуй, даже поспокойнее. Там возведены более солидные инженерные сооружения, чем на Тарунинских высотах, где все держалось не столько на стали и железобетоне, сколько на хитрости. Русские перехитрили! А кто перехитрит бетон, железо и сталь?..

Но Краузе не кончил — он продолжал говорить все ласковей:

— Мой милый Адлер, вы будете прикрывать отход артиллерии и штабов. Вы должны сдерживать русских, чего бы это ни стоило. Деритесь до последнего солдата. Не позволяйте русским сделать ни шагу вперед. Контратакуйте их. Опрокиньте. Уничтожьте. Так велят Великая Германия и фюрер.

— Но, мой генерал! — удалось наконец Адлеру вклиниться в эту блестящую тираду. — Мне же невозможно держаться! За высотой совершенно ровная местность, голая, как колено! Взгляните на карту, мой генерал! У русских теперь господствующие высоты. А мне буквально не за что зацепиться!

— Хватит! — резко оборвал его Краузе. — Я знаю карту. Как же держались на такой же ровной местности русские, когда господствующие высоты были у вас? Цепляйтесь за что угодно. За небо, за воздух, за солнце! Но ни шагу назад. Надеюсь, бог нам поможет. Я кончил.

* * *

Краузе был прав: немецкая артиллерия оказалась, как на блюдечке. Поднявшись на гребень вместе с пехотой, артиллерийские командиры Буранова ясно увидели и те цели, по которым раньше стреляли, корректируя огонь с аэростатов и самолетов. Получив возможность корректировать огонь с гребня, артиллеристы принялись одну за другой уничтожать вражеские батареи. Лишь немногим немецким орудиям удалось выйти из-под обстрела и скрыться в ближайшей роще, по которой сейчас же начал бить гаубичный дивизион.

Остатки полков Адлера бежали, бросая оружие и технику. Сам командир дивизии едва проскочил по обстреливаемой дороге. Мотоцикл прыгал по дымящимся воронкам, делал головокружительные виражи, огибая разбитые снарядами автомобили. Адлер благоговейно поднял глаза к небу, вознося хвалу божественному провидению: сам господь надоумил его сменить лимузин на мотоцикл и взять вторым адъютантом известного спортсмена-мотогонщика...

Прав был Краузе и в том, что время теперь дорого. У него созрел уже новый план: захватить вырвавшихся вперед русских в клещи. В соответствии с этим замыслом он и передислоцировал свои войска; у него оставалось еще две дивизии — вполне достаточно для такой операции. Взять обратно Тарунинские высоты представлялось ему совсем не трудным: без немецкой системы обороны это — не крепость.