Онлайн чтение книги Театр китового уса The Whalebone Theatre
Добро пожаловать в Чилкомб

Апрель 1928

В доме оставаться слишком жарко. У мадемуазель Обер после обеда выходной, и она пишет письма – предположительно с жалобами, – поэтому Кристабель и Ов вышагивают по меловому мысу, который отмечает восточную границу известного им мира: Сил-Хэд. Это обнаженная порода высотой в 500 футов, что тянется в океан на дальнем конце их пляжа, напоминая длинноносый профиль спящего дракона. Крутые бока дракона покрыты зелено-коричневой растительностью; заплатки белого мела просвечивают сквозь нее будто старые кости.

Иногда Сил-Хэд посещают группы школьников – они стучат по камням молоточками в поисках научных знаний. Пласты горных пород здесь представляют интерес для увлеченных горными породами и учителя Дигби. Сейчас он – учитель – шарится по подножью утеса в поисках окаменелостей: силуэт согнутой спички под меловым лицом истории. Дигби безразлично стоит позади него с ведром.

Девочки Сигрейв следуют по изогнутой тропе вверх по Сил-Хэд, держась ближе к краю, поглядывая вниз на террасу, спутанную полоску дикого леса, что бежит вдоль подножия мыса, откуда слышны настойчивые ку-ку-ку переговоров вяхирей и деловитое снип-снип-пиип! снип-снип-пиип! каменок. Иногда они замечают, как коноплянки, певчие птицы, рискованно устроившиеся на самых верхних ветвях дроковых кустов, разражаются переливчатой песнью.

По мере того как Кристабель и Ов взбираются все выше, деревьев у тропы остается все меньше, а оставшиеся жилисты и согнуты ветром. Деревьям на открытой местности лучше убирать пояса, думает Кристабель. Она одобряет вещи, что соответствуют своей цели. Оглянувшись, она видит группу взрослых, разложивших пикник на их пляже, на безопасном расстоянии от кита. Их пляж известен в округе как пляж Чилкомб-Мелл, но дети Сигрейв не знают других пляжей, поэтому не называют его никак. Кристабель может распознать Уиллоуби и Перри. Остальных разглядывать она не пытается. Она хочет идти, пока они не уменьшатся до ничего.

– Марш-бросок, Ов, – говорит она. – В твоем возрасте я в одиночку взбегала на этот холм.

– А этот учитель не профан, – говорит американская поэтесса Миртл, крутя свой бокал и вглядываясь в даль, в бродящего по пляжу учителя. – Для меня все камни одинаковы.

Пикник съеден, большей частью мужчинами, как и выпиты несколько бутылок шампанского. Еще несколько бутылок полузакопаны в гальку у кромки воды. День влажный, и поверхность у океана ровная как стекло. Небо и море – прозрачно-серые, сливаются друг с другом у горизонта в единую плоскую стену; деваться некуда.

Уиллоуби, лежащий на спине в полосатом плавательном костюме, говорит:

– Скажи-ка, Миртл, ты что, одета в мужскую пижаму? Ты совершила набег на гардероб Перри?

– Она намного выше меня, – говорит Перри, отмахиваясь от москитов. У него худощавое аскетичное тело, вспыльчивый характер, бледная кожа с утиным пушком и еле заметный присвист в речи.

Миртл смеется.

– Уиллоуби, не дразни. Это шелковая пляжная пижама. Я приобрела ее в Ницце.

– Когда ты была в Ницце? – тихим голосом из-под зонта от солнца спрашивает Розалинда.

– У меня вилла на побережье, и я езжу туда каждый раз, когда хочу погрузиться в тот роскошный свет, – говорит Миртл, бесцельно вскидывая длинные руки. – Но сейчас там становится многолюдно. Я подумываю об Италии. Что-нибудь менее en vogue[17]В моде (фр.)..

Розалинда кивает.

– В прошлом году едва не половина Кауса была заполнена иностранцами. Куда именно в Италии ты бы поехала?

– Венеция, Рим, Верона. Меня ведет сердце, а я следую за ним как собака.

– Ты должна еще почитать нам свои стихи, Миртл. Возможно, вечером.

– Ты слишком добра, Розалинда. Для меня честью будет поделиться с тобой своими словами.

Уиллоуби перекатывается на живот, пряча лицо.

Достигнув вершины Сил-Хэд, Кристабель и Ов всматриваются в море. Оно спокойно, как мельничный пруд. Если выглянуть с обрыва, можно увидеть пустельгу, неподвижно висящую рядом с обрывом.

Что-то есть в том, чтобы подняться над ястребами. Вид открывается на мили вокруг. На востоке линия берега склоняется и взмывает вдаль; там уединенные бухты и меловые столбы, и Кристабель поклялась все их покорить, едва ей только разрешат уходить от дома дальше Сил-Хэд. На западе вид не настолько впечатляющий, но более знакомый. Можно разглядеть трубы Чилкомба и Дигби, сбежавшего от учителя и теперь несущегося вприпрыжку по прибрежной тропе в их сторону. За Чилкомбом лежат неизведанные земли. У горизонта вдали прибрежный город Веймут и остров Портленд, держащийся за большую землю галечным перешейком и сделанный (так ошибочно верят девочки, подслушавшие однажды разговор о знаменитых каменоломнях острова) целиком из камня: безжизненное, луноподобное место.

Из-за отсутствия какого-либо систематического образования знания детей Сигрейв о мире были сложены из разрозненных источников в иногда рабочего информационного монстра Франкенштейна. Они знают названия большинства бабочек (Перри); как снять шкуру с кролика (Моди); что нельзя есть ежевику в октябре, когда на нее плюет дьявол (Бетти); и как быстрее всего добраться до деревенского паба (Уиллоуби). Но они не знают никого в деревне (Розалинда считает это неподобающим), и как в деревне живется (они только проходят по ней, когда забирают Уиллоуби из паба), и что лежит за Хребтом кроме Лондона, короля и чайной в Дорчестере, куда Уиллоуби водит их есть липкие булочки на их дни рожденья.

Что до прочих частей планеты, они могли бы сказать, что Франция лежит по другую сторону Ла-Манша вместе с ледяными водами Атлантики, Диким Западом и Висячими садами Вавилона, но имеют слабое представление о том, что там происходит. Время от времени Дигби пересказывает усеченные версии своих уроков, но эти изолированные острова образования быстро забываются – туманные залежи латыни или алгебры, необитаемые, оставленные птицам.

Кроме того, их разреженное фактическое образование покрыто толстым художественным слоем. Самое драгоценное их имущество – книги, большая часть которых была высвобождена Кристабель из кабинета после смерти отца, когда все были заняты и весь дом был в ее власти.

Кроме любимых греческих мифов и приключений, у них есть томик «Алисы в Стране чудес», оставленный отъезжающей гувернанткой, а кроме того, девочки были названы совладелицами «Историй Шекспира» и иллюстрированного издания «Бури», которые Дигби получил от матери на Рождество. Они используют их в постановках картонного театра с труппой наручных кукол, а также разыгрывают сцены на чердаке, где перекинутая через веревку для сушки белья простыня служит театральным занавесом. В «Буре» Дигби всегда играет роль духа Ариэля, Ов – романтической героини Миранды, а Кристабель впечатляюще перевоплощается в Калибана. Она дополняет изображение гротескного рабского создания, бугристо округлив лицо засунутыми за щеки грецкими орехами, чтобы капала слюна.

– Придержите коней, свиноподобные лорды, – кричит Дигби, с пыхтением взбегая по холму.

– Тебе на пользу пошло бы держаться учтивого тона, нахальный бандит, – отвечает Кристабель, выдергивая из земли длинный стебель ворсянки и угрожающе взмахивая им.

Дигби останавливается поправить завязанное вокруг шеи кухонное полотенце.

– Как смеешь ты обращаться к отважному Робин Гуду в такой манере? – Он подбегает к Ов и хватает ее за руку. – Прекрасная Марион! Скорее идем разбойничьей тропой! Там лежит путь к свободе!

Самые любимые книги были перечитаны столько раз, что достаточно посмотреть на обложку, чтобы погрузиться в их миры. Но миры эти не остаются только в пределах обложек. Они просачиваются наружу и накладываются на географию их жизни. Дети уверены, что тропинка у обрыва на Сил-Хэд – та, по которой ходили контрабандисты в «Лунном флоте». (Она начинается там, где терраса сливается с меловым обрывом, и покатисто вихляет к вершине. Пастухи зовут ее Зигзагом, и…)

– «Даже овцы спотыкаются на ней, а что до людей – я слышал только об одном прошедшем по ней храбреце», – говорит Дигби горячечным шепотом, утаскивая Ов за собой.

– Я не хочу, Дигби, – говорит Ов. – Там скользко.

– Тогда стой на вершине стражем и не опускай мушкет, дорогуша, – говорит Дигби.

«Лунный флот», полный рассказов о разбушевавшихся морях и в щепки разбитых о каменистые берега кораблях, также виновен в представлении Кристабель о том, что только галечная дамба, тянущаяся от Веймута к Портленду, удерживает штормовой океан по ту сторону. Ей нравится представлять, что случится, если ее прорвет, как волны с ревом понесутся по заливу многотысячной армией.

В неистовые ночи она подходит к чердачному окну и говорит Ов и Дигби звенящим от дурного предчувствия голосом:

– Сегодня я слышу волны. Мы можем только надеяться, что дамба выдержит.

И когда говорит, она верит в свои слова, и по ней пробегает ужасный трепет, сильнейшее возбуждение, усиленное видом того, как Ов жмурится и складывает ладони для молитвы.

– Вы должны попытаться уснуть, – говорит Кристабель. – Я останусь на страже.

Дигби серьезно кивает, застегивая пуговицы пижамы.

– Потом я сменю тебя, Капитан.

Контрабандистская тропа на Сил-Хэд лежит неподалеку от построенных высоко над уровнем моря из красного кирпича коттеджей береговой охраны, решительно встречающих любые атмосферные фронты, что приходят с Ла-Манша. Ушедший в отставку офицер береговой охраны, что живет в одном из коттеджей, сидит в своем саду с биноклем в руке. Они с Кристабель обмениваются кивками.

– Заметил кое-что, что может быть вам интересно, мисс Кристабель, – говорит он, когда Дигби с Ов подбегают к ним. Плащ Дигби теперь повязан вокруг его головы.

– Что случилось, Джим? – спрашивает Кристабель.

– Мужчина с иностранной бородой идет к вашему дому. Не похож на бродячего торговца, но я его прежде в округе не видел. С ним женщины. В брюках. Доброго дня, мастер Дигби, мисс Флоренс.

– Добрый день, Джим, – говорит Дигби. – Как здоровье жены?

– Идет на поправку, мастер Дигби, чему я очень рад. Что это у вас на голове? Снова играете в крестоносцев?

– Это мастерская маскировка, – шепчет Дигби.

– Когда ты видел этого мужчину, Джим? – спрашивает Кристабель.

– Не более пяти минут назад, полагаю.

Кристабель кидает взгляд вниз на пляж. Взрослые по-прежнему там.

– Премного благодарна, Джим.

– Никаких проблем, мисс. Я хотел показать вам морские узлы, но раз вы спешите, не буду беспокоить.

– Приношу свои извинения, Джим, но, похоже, это дело не терпит отлагательств, – говорит Кристабель. – Давай, Ов, взбодрись.

– И зачем нам все время бегать? – говорит Ов. – Почему никогда нельзя присесть на минутку? Вон там отличное место для посиделок.

– Нет времени на слабость, – говорит Кристабель. – Это месье Ковальски. Он идет в Чилкомб.

– Веди же нас! – восклицает Дигби, пускаясь бегом, и каждый третий его шаг – скачок или дикий прыжок через куст.

Внизу на пляже Перри спрашивает:

– Там наверху твои дети?

Розалинда кидает взгляд на утес из-под зонтика.

– Сложно сказать.

– Они довольно быстро спускаются по этой тропинке. Кажется, их трое.

Уиллоуби, все еще прячущий лицо в гальке, говорит:

– Ну же, Перри, – ты знаешь, что у Розалинды только один ребенок. Мальчик по имени Дигби. Эти девочки к ней отношения не имеют.

– Признаюсь, я путаюсь, какой ребенок чей, – говорит Миртл. – Младшая девочка твоя, Уиллоуби? Улыбчивая? Такая булочка.

Уиллоуби поднимается и идет к морю.

– Не хочешь искупнуться, Перри?

– С удовольствием, старик, – говорит Перри. – Сегодня невыносимо душно.

Розалинда сообщает:

– Мы с Миртл вернемся в дом переодеться к ужину.

– Думаю, это все же были дети, – говорит Перри, поднимаясь и отряхивая мелкие камешки с ног. – Я их больше не вижу.

Уиллоуби исчезает под водой.

На полпути вниз Кристабель, Дигби и Ов резко сворачивают вправо, чтобы срезать дорогу. Они перелезают через каменную стенку и несутся через окружающий Чилкомб лес, когда до них доносится узнаваемый смех.

– Передняя лужайка, – говорит Кристабель, несясь во всю голову. – Месье Ковальски на передней лужайке.

И он на лужайке, целиком: развалился на спине. Две коротковолосые женщины сидят за столом с напитками и сигаретами в одинаковых мужских нарядах: полосатых кофтах и широких брюках. Блайз, с сифоном для содовой в руках, стоит неподалеку вместе с Моди. На их лицах одновременно и легкая озабоченность, и крайний интерес.

– Ура, а вот и дети. Они за нас поручатся, – говорит одна из женщин.

– Мастер Дигби, мисс Кристабель, мисс Флоренс, эти посетители желают увидеть миссис Сигрейв. Они уверяют, что уже знакомы с вами, – говорит Блайз.

– Прекрасно, – говорит Кристабель. – Так и есть. Благодарю, Блайз.

Услышав голос Кристабель, месье Ковальски садится. На нем распахнутая рубашка и свободные вельветовые брюки. Босые ноги покрыты пятнами краски.

– Дитя здесь, – говорит он. – Хранительница кита с лицом Ахматовой.

Кристабель вздергивает подбородок и идет через лужайку ему навстречу. Она протягивает руку и, когда он вкладывает свою широкую ладонь в ее, твердо пожимает.

– Кристабель Сигрейв, – говорит она. – Добро пожаловать в Чилкомб.

Она много раз репетировала этот момент в своей голове, и он проходит идеально – в точности как и должно. Его едва ли портит прибытие Розалинды и Миртл, поскольку в момент их появления месье Ковальски жмет руку Кристабель, и это значит, что она – отныне и впредь, всю вечность – будет знать его первой.

– Розалинда, – говорит она, – это месье Ковальски. Художник из России, что жил в Париже, в стране Франции.

Розалинда, вопреки обыкновению раскрасневшаяся от прогулки с пляжа, на мгновение лишается дара речи. Затем одна из светловолосых женщин кричит:

– Роз! Ю-ху, дорогуша! Сюрприз!

– Филли? Филли Фенвик? Это ты?

– Она самая, – говорит Филли, салютуя бокалом. – Почему бы тебе не присоединиться к нам? Кажется, ты здесь живешь.

Розалинда подходит к столу, передавая зонтик Моди.

– Филли, боже правый, сколько времени прошло?

Филли привстает, чтобы обнять ее.

– Тысячелетия, не меньше. Чем ты надушена? «Мицуко»? Боже, сразу навевает воспоминания. Ты ведь знаешь Хилли? Хиллари Вон. Мы познакомились в «Слейд». Неразлучны с тех самых пор. Филли и Хилли. Что ж, это просто судьба.

– Мы неразделимы. Очень приятно, – говорит Хилли.

– Что привело вас в Чилкомб? – спрашивает Розалинда.

Филли указывает в сторону лужайки двумя пальцами с зажатой в них сигаретой, будто размахивает дымящим пистолетом.

– Мы с этим сомнительной репутации негодяем. Спутались в Париже. Хилли работала моделью, я изучала рисование. Мы обе сердечно заскучали от жизни дебютанток.

– До тошноты, – говорит Хилли. – Бесконечные обеды, за которыми только и говоришь, что об обедах. Все наши любовники и братья мертвы. Что нам за дело до обедов?

– Он нашел нас в ночном клубе Монмартра, где мы танцевали ки-ки-кари, и захотел изобразить нас близняшками. Мы выпили бессчетное количество абсента и переехали в его студию в ту же апокалиптическую ночь. Целое приключение.

– Мы последовали за Дионисом, – говорит Хилли, не отрывая взгляда от Тараса.

– Мы последовали за великим художником, – говорит Филли. – Он правда гений, Роз. Картин, подобных его, ты никогда не видела. Мы едем в Корнуолл. Решили заглянуть в гости.

– Тарас захотел нарисовать знаменитого кита, – добавляет Хилли.

– Как забавно и чудно, что у тебя по-прежнему есть дворецкий. Старинный прислужник, – говорит Филли. – А грот у тебя есть?

– Тарас? Тарас Ковальски? – восклицает Миртл. – Боже правый! Это тот русский художник, о котором я рассказывала тебе, Розалинда. Месье Ковальски, нас снова свело провидение. Миртл ван дер Верфф. Мы встречались в Антибе.

Тарас Ковальски, сидящий на лужайке и улыбающийся Кристабель, переводит взгляд на Миртл.

– Мы не встречались.

– Это было на вечеринке у бассейна, устроенной парой из Флориды. Вы были окружены толпой поклонников, но мы сосредоточенно обсуждали скульптуру. Ее пластичность.

Тарас легонько хмыкает.

– Нет, – повторяет он. – Но теперь мы встретились – на этой зеленой лужайке.

– Я читала стихи, – говорит Миртл. – О рыбацкой сети.

– Миртл поэтесса, – говорит Розалинда. – Очень известная. Мы встретились, когда катались на лыжах в Швейцарии. Она будет читать нам стихи этим вечером. Возможно, вы к нам присоединитесь, мистер Ковальски? Ужин и поэзия. И вы тоже, Филли, Хиллари. Ничего выдающегося. Салат из лобстеров. Гребешки. Легкий mousse au café[18]Кофейный мусс (фр.)..

Тарас поднимается и подходит к Розалинде, берет ее ладонь в свои забрызганные краской лапы.

– Зовите меня Тарасом. Я благодарен за вашу доброту. Я очень устал сегодня. Я рисую, рисую, но ничего не выходит.

– Добрый ужин может оживить ваш художественный пыл, мистер Тарас, – говорит Розалинда. – Вам нравится лобстер?

– Чем бы вы ни желали поделиться.

– Моди, пожалуйста, передай Бетти, что у нас будут гости на ужин. Где вы все остановились?

Филли смеется.

– Мы богема, дорогая. Цыгане. Мы торчим в грязных деревенских хижинах.

– Стучимся в двери и умоляем пустить нас на ночь, – говорит Хилли.

– И твоя мать не против? – спрашивает Розалинда. – Оставайтесь здесь – я настаиваю. Хотя бы на несколько дней.

– На самом деле это здорово, Роз, – говорит Филли. – Стоит только научиться ценить жизнь без забот о деньгах, и ты откроешь себя судьбе.

– Даже в самых маленьких деревнях мы можем найти жилье и местную женщину, что будет готовить. Нужд у нас немного, – говорит Хилли.

– Всегда найдутся те, кто верит в искусство, – говорит Тарас, поднося ладонь Розалинды к губам. – Вы очень щедры. Я приведу с собой других. Есть дети.

– У нас полно места, – говорит Розалинда.

В это мгновение в саду появляются Уиллоуби и Дигби с перекинутыми через шеи полотенцами, а следом – учитель Дигби с ведром камней.

Розалинда машет мужу.

– Хорошо поплавал, дорогой? У нас гости.

– Я вижу, – говорит Уиллоуби.

Розалинда снова поворачивается к гостям.

– Как насчет ужина в восемь? А следом стихи. Какой очаровательно внезапный салон. Скажите мне, мистер Тарас, вы рисуете портреты?

– Меня выбирают модели, – говорит он.

– У нас в Чилкомбе много удивительных картин. Возможно, я могла бы провести для вас осмотр? – Розалинда указывает на дом, и Тарас проходит внутрь. Она торопливо догоняет его, говоря, – если вы повернете налево, то найдете…

Но Тарас уже пересек холл и босиком поднимается по лестнице, едва удостаивая взглядом картины, что вывешены вдоль нее.

– Лошади, лошади, собаки. Это что, кабан? Англичане со своими животными. Это неестественно.

– Более современные картины я держу на первом этаже, мистер Тарас, – говорит спешащая за ним Розалинда, – хотя с галереи открывается прекрасный вид на купол. Его установили по моему заказу. У него зодиакальные мотивы.

Тарас замирает, чтобы перегнуться через перила и посмотреть на холл внизу, где собрались дети, учитель Дигби, Миртл и Перри. Уиллоуби улизнул в гостиную выпить, следом направились и Хилли с Филли. Тарас показывает на Кристабель, и его указующий перст столь же знаменателен, сколь у Бога Микеланджело.

– Где они держат тебя, дитя? Где вы спите со своей французской служанкой?

– На чердаке, – отвечает Кристабель.

– Традиционная семейная детская, – говорит Розалинда. – Скажите, мистер Тарас, откуда вы знаете, что у нас служанка-француженка?

– Дети и слуги всегда на крыше. Как много открывается в том, что спрятано на вершинах домов, – говорит Тарас. – Кристабелла, покажи мне дорогу на твой чердак.

Кристабель взбегает по лестнице и ведет Тараса по галерее, мимо спален взрослых и комнаты Дигби, туда, где деревянная дверь скрывает коридор без окон, что ведет к узкой лестнице наверх. За ними следуют Перри, Миртл, Дигби в головном уборе из полотенца, учитель Дигби, Ов и Розалинда с застывшей улыбкой – цепочкой, будто связанные страховкой альпинисты.

На тесном чердаке Тарас вынужден пригнуться. С его широкими плечами и босыми ногами он кажется великаном на вершине бобового стебля, уменьшающим каждую комнату, в которую заходит. Спальня девочек с полосатыми обоями и картонным театром кажется не более чем кукольным домиком, тогда как комната Моди под самой кровлей, с разбитым чайником у кровати, чтобы ловить капли с протекающего потолка, всего лишь каморкой.

Дети привыкли к тому, что посетители обходят интерьеры дома медленно и уважительно – как подводные ныряльщики, и потому им кружит голову, когда Тарас заходит в места, куда гости никогда не заходят, без спросу распахивая двери.

Ведущая в комнату мадемуазель Обер дверь в дальнем конце чердака заперта, а пространство за ней напряженно от тишины, как будто кто-то стоит без движения и внимательно слушает. Тарас шумно дергает за ручку, затем переходит к соседней двери поменьше, за которой кладовка с низким потолком, в которой хранятся ящики, чемоданы и модель индийского дворца из слоновой кости.

Один из ящиков лежит на боку, выплеснув трости для ходьбы, ятаганы и копья. Картины и гобелены беспорядочно сложены у стен вместе с треснутыми стеклянными кейсами с чучелами тетеревов и перепелов, тогда как рамы с головами антилоп лежат на полу, бездумно пялясь вверх. Позади чучело слоненка на колесиках шатко прислонено к викторианской детской люльке, а в затянутом паутиной углу за люлькой башня из книг, украшенная яблочным огрызком, записной книжкой и чем-то похожим на нарисованную от руки карту, придавленную каменной бирюзовой фигуркой.

– Что все это такое? – спрашивает Тарас.

– Я не часто сюда заглядываю, – говорит Розалинда, поднося к лицу носовой платок. – Кажется, эти вещи собирал отец моего мужа, Роберт Сигрейв – великий путешественник.

– Собирал? – говорит Тарас. – Будто они как багаж ждали, когда он заберет их домой. Полагаю, они никому не принадлежали, пока дедушка их не нашел.

– Не уверена, что понимаю вас, – говорит Розалинда. – Многие из этих предметов – антиквариат. Они не просто валялись где-то.

Тарас забирается в каморку, опрокидывая голову антилопы по пути к бирюзовой статуэтке за колыбелькой. Места, чтобы развернуться, ему не хватает, и с фигуркой в руках он выходит спиной вперед, как огромный автобус, дающий задний ход.

– Это – это творение – египетская богиня, нуждающаяся в поклонении. Кто поклоняется ей здесь?

– Это богиня? – говорит Кристабель.

– Нам нужно ее вернуть? – говорит Дигби.

– Она ценная? – спрашивает Розалинда. – Мы могли бы более ценные предметы переместить вниз.

– Теперь, когда у нее есть цена, вы ее желаете, – говорит Тарас.

– Я ничего не знаю о ее цене, – Розалинда смеется – сухой, натужный звук.

– Если она вам так нравится, мистер Ковальски, почему бы не сделать предложение? – говорит Перри. – Вы же продаете свои картины.

– Деньги – величайший разрушитель искусства, – говорит Тарас.

– Разве? – говорит Розалинда. – Многие известные мне художники считают деньги большим подарком.

– Подарок, что становится лишь тяжелее и тяжелее, – говорит Тарас, нежно стирая пыль с бирюзовой скульптуры – сидячей фигуры с головой льва.

– Уверена, у каждой семьи на чердаке есть коробки. Семейные сокровища, спрятанные на черный день, – дрожащим от волнения голосом говорит Розалинда.

– Разве в Англии большую часть года небо не черное? – отвечает Тарас.

– Все это очень интересно, – говорит Розалинда, – но мне необходимо переговорить с Бетти насчет гребешков. Если позволите, дети будут очень рады показать вам дом, уверена. – Ее аккуратные шаги удаляются по деревянному полу. Толпа на чердаке расступается, чтобы дать ей дорогу, затем собирается снова.

– Прошу прощения, мистер Тарас, – говорит учитель Дигби, – вы, кажется, сказали, что этот предмет – богиня?

– Египтяне называли ее Сехмет, – говорит Тарас. – Богиня огня и войны. Она защищала фараонов в битве и по пути в загробный мир.

Миртл вглядывается в Сехмет.

– У меня есть похожий objet[19]Предмет (фр.). из Нидерландской Новой Гвинеи. Примитивное искусство увлекательно.

– Я не знала, что это богиня, – говорит Кристабель.

Тарас поворачивается к ней.

– Но тебя к ней тянуло, нет? Ты хранила ее рядом. Там ведь твое хранилище, не так ли?

– Что ты там делала, Криста? – говорит Ов.

– Ничего. Я захожу туда, когда захочется, – говорит Кристабель.

Тарас кивает.

– Подсознание ведет нас к мистическим символам, и мы должны переводить их. У детей сильная связь с этим инстинктом. Что еще ты делаешь здесь, Кристабелла?

– Ничего. Я рисую карты. Пишу пьесы. Истории.

– И как давно ты занята этой работой? – спрашивает Тарас.

Кристабель хмурится.

– Это не уроки.

– Ты начала работу художника. Так это и происходит. Чердаки. Тайные уголки, – говорит Тарас. – Это работа твоей души.

– Я не художник, – говорит Кристабель.

– Ты в себе сомневаешься? – говорит Тарас.

– Нет, – отвечает она.

– Хорошо. – Тарас стряхивает пыль с богини, затем передает ее Кристабель. – Храни ее. Она тебя призвала. – Затем он поднимается в полный рост и объявляет, будто о принесенных из дальнего королевства вестях: – Я голоден.

Набившиеся на чердак люди топчутся, а потом начинают тянуться к лестнице – кроме Ов, втискивающейся в кладовку, – когда Тарас оборачивается к Кристабель.

– Чей ты ребенок, хранительница кита? Не Розалинды. В это я не поверю. И определенно не этого рыжеволосого мужчины с женственным ртом.

– Мистер Уиллоуби Сигрейв, – вставляет Перри. – Хозяин этого дома.

– Мои родители мертвы, – отвечает Кристабель.

– Я не видел никого похожего на тебя на портретах, – говорит Тарас. – Кроме разве что того, с носорогом.

– Дедушка Роберт, – говорит Кристабель. – У меня его охотничий нож.

– Но в нем нет твоей свирепости. Возможно, только у женщины может быть такая свирепость. Где портреты твоей матери?

– Их нет, – говорит Кристабель.

Перри ловко встревает:

– Возможно, я могу помочь. Полагаю, портреты Аннабель, покойной матери Кристабель, были возвращены в ее родовое имение после смерти.

– Где ее родовое имение? – спрашивает Тарас.

– Его больше не существует, – говорит Перри. – У матери Кристабель было два брата – оба убиты на войне, и очаровательная младшая сестра, последовавшая за мужем в Индию, поэтому имение Эгнью досталось дальнему родственнику из Суффолка, если мне не изменяет память. Я слышал, он продал дом и его содержимое, чтобы покрыть налоги на наследство. Печальная история, но не уникальная.

– И ничего не осталось дочери мертвой дочери, – говорит Тарас.

Кристабель кидает на Перри пронзительный взгляд.

– Это мое родовое именье, – говорит она. – Чилкомб.

– Конечно, – говорит Перри, а затем хлопает в ладоши: одинокий ровный звук англичанина, восстанавливающего порядок. – Не знаю насчет остальных, но я бы пропустил стаканчик. Позволите? – Он предлагает руку Миртл.

– Здесь наверху жара как в аду, – говорит поэтесса, и компания удаляется, оставив детей на чердаке.

Ов, вспотевшая и покрытая паутиной, снова возникает из кладовки с плюшевым слоненком. Дигби помогает ей вытащить его на свободу, а затем поворачивается к Кристабель: